Н.Г. Штыков отмечает в своих воспоминаниях, что 25-я гвардейская стрелковая дивизия находилась в Валках не более суток, приводя себя в порядок и ожидая подхода частей 69-й армии. Утром 27 февраля последние подошли к Валкам, и 25-я гв. сд выдвинулась к Мерефе, имея в качестве последующей задачи Змиев, на южной окраине которого ей предписывалось занять оборону [49; 72 – 74].

Очевидно, 12-й танковый корпус выдвинулся к Мерефе в это же время.

Нельзя сказать, что действия 15-го танкового корпуса и 111-й стрелковой дивизии были ошеломляюще успешны. Но всё же эти два соединения, ломая в ожесточённых боях оборону противника, продвигались вперёд. А вот Южная группа генерала С.В. Соколова не имела и подобных успехов. 25-го числа она не только не взяла Кегичевку, как предписывалось приказом (см. выше), но даже не дошла до неё. В последующий день ситуация не изменилась, и к 27 февраля кавалеристы и пехотинцы группы С.В. Соколова сосредоточились к северу от Кегичевки [19; 414 – 415], [20; 107 – 108].

В общем, надо отметить, что трёхдневные (23 – 25 февраля) результаты ответного удара двух армий Воронежского фронта во фланг и тыл немецкой группировке, громящей правый фланг и центр ЮЗФ, были весьма скромны. Немцы явно опережали советские войска в своих действиях, а контрмеры со стороны последних запаздывали, не достигая нужного эффекта.

В ночь с 24 на 25 февраля начал прорыв из окружения 25-й танковый корпус генерала П.П. Павлова. Корпус двигался в направлении Ново-Васильевки, стремясь к находящимся там переправам через реку Волчья. К началу прорыва в строю находилось 40 танков и 20 бронемашин. Прорваться к своим корпусу удалось только к концу марта. К 25 марта из окружения вышло 2 063 человека, из них 517 человек командно-начальствующего состава, 674 человека младшего командного состава и 872 – рядового состава корпуса. Примечательно, что, несмотря на длившийся месяц прорыв из окружения и большие потери, корпус вышел в расположение советских частей довольно организованно, о чём говорит количество выведенной техники: 10 бронетранспортёров и бронемашин, 174 автомобиля. Но командир корпуса генерал П.П. Павлов из окружения вместе со своим соединением не вышел – в одном из боёв он попал в плен и был освобождён только в 1945 году [11; 27], [19; 416], [20; 110].

Однако 25-й танковый корпус был не единственным соединением 6-й армии Ф.М. Харитонова, оказавшимся к концу дня 25 февраля в окружении. Вообще, армия была раздроблена на несколько больших и малых «котлов». В окружении дрались 267, 35-я гвардейская, 58-я гвардейская стрелковые дивизии, часть 244-й стрелковой дивизии, 106-я стрелковая бригада, 1-й гвардейский танковый корпус [19; 416], [20; 110]. Разорванная на части, большей частью окружённая 6-я армия не могла уже сдерживать продвижение противника на север. Теперь эту задачу должны были выполнить 3-я танковая и 69-я армии Воронежского фронта.

Что касается окружённых частей и соединений 6-й армии, то они в течение 25 февраля пытались вырваться из окружения. Так, в районе Павловки сквозь построение дивизии СС «Мёртвая голова» прорывались части 35-й гвардейской стрелковой дивизии и 106-й стрелковой бригады при 9 танках. К 22.00 этого же дня попытка увенчалась успехом, и значительные силы советской пехоты вышли к Самойловке [11; 28 – 29].

Но в целом обстановка в полосе 6-й армии оставалась близкой к катастрофе. Севернее Павлограда 41-я гвардейская стрелковая дивизия пыталась сдержать наступление частей дивизии «Рейх». В то же время в 4.30 утра 25 февраля полки «Германия» и «Фюрер» дивизии «Рейх» и части дивизии «Мёртвая голова» начали наступление на Лозовую. Уже к 14.00 немцы выходят на южные подступы к Лозовой, с окраин которой по ним открывают беглый артиллерийский и ружейный огонь обороняющие город советские части. Тем не менее полк «Фюрер» смог ворваться в город и к вечеру овладеть вокзалом станции Лозовая. Полк «Германия», захватив село Весёлое, атаковал защитников Лозовой из района этого населённого пункта, а также захватил к вечеру южную часть Самойловки, в район которой выходили из окружения части 35-й гвардейской стрелковой дивизии и 106-й стрелковой бригады [11; 29].

Дивизия СС «Мёртвая голова», встретив ожесточённое сопротивление войск 6-й армии восточнее Орельки, всё-таки к 16.00 достигла Алексеевки [11; 29].

В полосе 1-й гвардейской армии шли тяжёлые бои вдоль трассы железной дороги Лозовая – Славянск, в том числе под Барвенковым. Здесь наступающим немецким 7, 11, 6-й и 17-й танковым дивизиям и моторизованной дивизии СС «Викинг» противостояли остатки 3, 10-го и 18-го танковых корпусов, а также части 38, 44-й и 52-й гвардейских стрелковых дивизий [11; 29], [18; 39], [20; 121]. В Славянске держали оборону части 57-й гвардейской стрелковой дивизии.

Рано утром 25 февраля немцам удалось ворваться в Славянск. Вместе с немцами в город вошёл батальон Туркестанского легиона. По свидетельству очевидцев, именно бойцам последнего принадлежит ведущая роль в резне мирного населения, устроенной оккупантами в этот день в городе [11; 29], [18; 17]. Немцев и «туркестанцев» удалось выбить из города, и оборона Славянска продолжалась до 28 февраля включительно [18; 39].

В окружении 25 февраля оказались части 38-й гвардейской стрелковой дивизии, защищавшие Краматорск [11; 29].

25 февраля 40-я армия Воронежского фронта продолжала движение вперёд с целью выхода на обозначенный директивой командования фронта № 130/ОП от 23 февраля рубеж Сумы, Межиричи, Лебедин, Будылка, Камыши, Должик, Опошня. К этому моменту разрывы фронта с её правым (38-я армия) и левым (69-я армия) соседями достигали примерно по 50 км каждый, т.е. фланги рвущейся вперёд 40-й попросту не были обеспечены. Кроме того, очень остро стояла проблема снабжения и подтягивания тылов. Тылы армии базировались на железнодорожную станцию Валуйки, от которой войска ушли уже на расстояние более чем 300 км. Автотранспорта для перевозок не хватало, и соединения армии испытывали острую потребность в боеприпасах, горючем, продовольствии и фураже. Если прибавить ко всему этому тот факт, что в составе 40-й армии на тот момент оставалось шесть стрелковых дивизий и один танковый корпус, сильно ослабленные в предыдущих боях, то станет ясно, что армия К.С. Москаленко наступала на последних пределах своих возможностей, кроме того, не будучи застрахованной от всяких неприятных неожиданностей, которые до сего момента не случились только потому, что перед её фронтом действовал относительно слабый противник.

Тем не менее, несмотря на все указанные проблемы, командование Воронежского фронта ставит 40-й армии 25 февраля дополнительные задачи:

«С выходом Кравченко и Меньшикова (5-й гвардейский танковый корпус и 309-я стрелковая дивизия – И.Д.) в район Опошня создаются благоприятные условия для захвата Полтавы с севера и северо-запада не в ущерб выполнения моей (т.е. Ф.И. Голикова – И. Д.) основной директивы № 130/ОП. Это даёт возможность не только овладеть Полтавой, но и отрезать значительные силы противника, начавшего отход из района Валки, Ковяги, Коломак на Полтаву, и поможет Казакову (командующему 69-й армией – И.Д.) быстрее справиться с задачей и выйти к Полтаве» [29; 447].

По данному приказу хорошо видно, что генерал Ф.И. Голиков, даже несмотря на усилившееся давление противника с юга и юго-запада, продолжал считать, что к западу и северо-западу от Харькова противник спешно отводит свои войска к Днепру. Это был роковой просчёт.

С получением задачи на овладение Полтавой фронт 40-й армии стал превышать 200 км, в зону её ответственности вошла и часть бывшей полосы наступления 3-й танковой армии. Как отмечает в воспоминаниях К.С. Москаленко, «в таких условиях войска 40-й армии начали буквально расползаться» [29; 448]. В самом деле, теперь на каждую ослабленную долгими боями стрелковую дивизию армии приходился более чем 30-километровый фронт наступления. Ясно, что в таких условиях немецкие соединения, полосы обороны которых также значительно перекрывали всякие уставные нормативы, могли уберечься от окончательного разгрома и так или иначе противостоять советским войскам.

26 февраля 15-й танковый корпус 3-й танковой армии вёл бой за село Староверовку. К моменту начала штурма села в боевом строю корпуса оставалось всего 11 танков. Но части генерала В.А. Копцова овладели этим населённым пунктом [11; 120 – 121].

После взятия Староверовки 15-й тк получил новую задачу: поскольку Южная группа генерала С.В. Соколова не могла отбить у немцев Кеничевку, то корпус совместно со 111-й стрелковой дивизией должен был оказать ей в этом помощь. После чего должен был сосредоточиться в Кегичевке для дальнейшего удара на Красноград.

Выполняя полученное приказание, танковый корпус В.А. Копцова выдвинулся по направлению к Медведовке (примерно 25 км к северу от Кегичевки) [10; 121], [19; 415], [20; 108 – 109].

26 февраля продолжились бои за Лозовую. В 2.00 полк «Фюрер» дивизии «Рейх», усиленный мотоциклетным батальоном, возобновил свои атаки, направленные с южной окраины вглубь города. Бои носили исключительно ожесточённый характер. В ходе их отдельные немецкие подразделения даже блокировались советскими войсками. Но всё-таки эсэсовцы продвигались вперёд и к 16.00 прошли город «насквозь», выйдя к его северным окраинам в районе Новых заводов. Здесь около 19.00 немцы подверглись контратаке советских войск, которую им удалось отбить [11; 29 – 30].

Немецкие танки атаковали Лозовую с юго-запада [11; 30]. В то же время части дивизии СС «Мёртвая голова» смогли выйти на тылы войск 35-й гвардейской стрелковой дивизии в районе деревни Сергеевка. Только накануне вырвавшиеся из окружения части 35-й гв. сд к вечеру 26 февраля снова оказались отрезанными от своих, подвергаясь атакам танков и пехоты противника [11; 30].

В этот день эсэсовская дивизия «Мёртвая голова» в ходе боёв лишилась своего командира обергруппенфюрера СС и генерала войск СС Теодора Эйке. Последний вылетел на передовую на самолёте «Шторх», который был сбит огнём советских зениток в районе города Орелька, у деревни Артельное. Вместе с Эйке погибли его адъютант и пилот самолёта. В командование дивизией «Мёртвая голова» вступил бригаденфюрер Макс Симон, до этого возглавлявший танкогренадёрский полк этой же дивизии под одноимённым с дивизией названием (т.е. полк также назывался «Мёртвая голова» («Тотенкопф»)).

Надо заметить, что Эйке, в отличие от своего командира Хауссера, являлся «подлинным» эсэсовцем. Если Хауссер был профессиональным военным, направленным на службу в войска СС, то Эйке служил в СС «по убеждению». Фронтовик Первой мировой, полицейский после неё, он, прежде чем возглавить эсэсовскую дивизию, зарекомендовал себя как «великолепный» специалист по охране концентрационных лагерей, будучи руководителем охраны концлагеря Дахау [20; 110 – 111].

В районе Барвенково 52-я стрелковая дивизия смогла остановить 11-ю танковую дивизию противника на подступах к городу. Однако 7-я танковая дивизия немцев пошла в обход Барвенково с востока через Гусаровку, развивая наступление на Изюм [4; 8], [11; 30], [19; 423], [20; 121].

26 февраля в районе Андреевки (южнее Барвенково) группа 18-го танкового корпуса под командованием генерала Б.С. Бахарова соединилась с 3-м танковым корпусом М.С. Синенко. Объединённые силы двух корпусов были вскоре атакованы 11-й танковой дивизией противника. Под прикрытием отряда Б.С. Бахарова 3-й танковый корпус начал отход в северном направлении [11; 30].

Поздно вечером 27 февраля 25-я гвардейская стрелковая дивизия вышла к Мерефе, где в то время располагался штаб 3-й танковой армии. Командир дивизии генерал П.М. Шафаренко в штабе армии получил приказ, выдвинувшись к Змиеву, занять оборону по линии южная окраина Змиева, Замостье, Зидыш [49; 73 – 74]. Таким образом, часть сил 3-й танковой армии уже 27 февраля ориентировалась армейским командованием не на наступление, а на оборону.

«Времени на организацию обороны у нас крайне мало. Так что, пока нет непосредственного соприкосновения с противником, постарайтесь использовать каждую минуту», – сказал на совещании в штабе дивизии комдив П.М. Шафаренко своим подчинённым [49; 74].

Безусловно, причиной подобного решения командования 3-й танковой армии было всё более ухудшавшееся положение в полосе правого фланга и центра Юго-Западного фронта, в частности по линии Лозовая – Барвенково – Славянск. От последнего рубежа до Змиева, как говорится, рукой подать.

Но вот что интересно. В это же время 15-й танковый корпус, 111-я стрелковая дивизия и 368-й истребительно-противотанковый полк вели наступление с севера на Кегичевку, под которой действовала Южная группа С.В. Соколова. Если бросить взгляд на карту, то можно увидеть, что оборону занимали соединения 3-й танковой армии, расположенные северо-восточнее района наступления 15-го тк, 111-й сд и 368-го иптап. Последние, наступая на Кегичевку с дальнейшей задачей удара на Красноград, неизбежно подставляли двигавшемуся с юга на север противнику свой левый фланг. Прикрыться они могли только посредством сильных заслонов, сил для которых у них попросту не было. Правда, и сами 15-й тк, 111-й сд и 368-й иптап могли занять выгодную позицию для удара во фланг наступающим на север немцам. Казалось бы, имеет место своеобразный паритет возможностей противоборствующих сторон. Однако, если учитывать явное превосходство в силах немецкой стороны, то шанс склонить в свою сторону чашу весов был у неё изначально, что и подтвердят дальнейшие события.

И ещё. Приказ на оборону, отданный командованием 3-й танковой армии войскам своего левого фланга уже 27 февраля, позволяет, кажется, предположить, что наступление на Красноград П.С. Рыбалко вёл чисто механически, лишь выполняя директиву командования Воронежского фронта, не очень-то веря в его успешность. Во всяком случае, 27-го числа, учитывая положение в полосе Юго-Западного фронта, такой веры он явно стал лишаться.

А дела на правом фланге и в центре боевого построения войск Н.Ф. Ватутина стремительно ухудшались.

Действовавшие в районе Лозовой 1-й гвардейский танковый, вышедший к городу из окружения, и 1-й гвардейский кавалерийский корпуса под давлением 6-й танковой дивизии немцев были вынуждены отступить [11; 30].

В 8.00 27 февраля полк «Германия» дивизии СС «Рейх» начинает наступление на восток от Лозовой из района села Весёлое и к 16.00 достигает Михайловки [11; 30].

В самой Лозовой бои продолжались. Под контролем советских частей утром 27 февраля оставались северная и северо-восточная часть города. В 10.00 после мощного бомбового удара мотоциклетный батальон дивизии «Рейх» овладел северо-восточными районами Лозовой. А к вечеру полк «Фюрер» выбил советские войска из северных районов. Таким образом, Лозовая была полностью захвачена немцами. Брали они под контроль и территорию вокруг города. В этом, помимо 6-й танковой дивизии и полка «Германия» дивизии «Рейх», преуспевали части «Мёртвой головы». Уже утром ими была захвачена Царедаровка, а в 16.00 они вошли в Панютино [11; 30].

27 февраля 7-я танковая дивизия немцев, пошедшая в обход Барвенково, прорвалась через железную дорогу Барвенково – Славянск.

В районе Архангельского, обороняемого остатками 10-го танкового корпуса, усиленного 11 танками 13-й гвардейской танковой бригады 4-го гвардейского танкового корпуса, весь день шли ожесточённые бои. Село было обойдено и атаковано с севера частями моторизованной дивизии СС «Викинг». Чтобы отбросить наседающего противника, защитники Архангельского перешли в контратаку. Враг был отброшен, ему не удалось ворваться в село с севера. Но в этой контратаке 10-й тк потерял последние 4 танка (2 Т-34 и 2 Т-70). Что касается танков 13-й гвардейской бригады, то они, израсходовав в середине дня весь свой боекомплект, самовольно снялись с позиций и ушли в сторону Барвенково. К тому моменту потери 13-й гв. тбр составили 4 машины (3 Т-34 и 1 Т-70). Оставшись без поддержки танков, бойцы 10-го танкового корпуса удерживали Архангельское ещё полдня, отбивая атаки танков и пехоты противника, а к ночи покинули село и отступили в Барвенково. Оттуда остатки корпуса были направлены в Красный Лиман на переформирование [4; 8], [11; 30], [18; 39], [20; 120 – 121].

Немцы начали окружение Барвенково.

3-й танковый корпус под прикрытием группы 18-го танкового корпуса, ведшей арьергардные бои, продолжал отход в северном направлении в район Банного и Ярового.

Наконец, из Краматорска начался прорыв частей 38-й гвардейской стрелковой дивизии, отступавших в направлении Красного Лимана, а из района Славкурорта продолжали пробиваться к Лисичанску части 57-й гвардейской стрелковой дивизии. Славянск пока ещё держался [4; 8], [11; 29 – 30].

К концу боевого дня 27 февраля для Н.Ф. Ватутина стала ясна необходимость отвода войск 6-й и 1-й гвардейской армий на левый берег Северского Донца с целью уплотнения их боевых порядков и создания оборонительного рубежа по берегу этой реки. Правда, командующий ЮЗФ, отдавая директиву об этом, не преминул вспомнить приказ № 227, видя главную причину катастрофического сценария развития событий в нестойкости ряда частей и соединений:

«Командиры и штабы ск (стрелковых корпусов – И.Д.) слабо организовали службу заграждения в тылу и выполнение приказа НКО № 227, в результате чего большое количество командного и рядового состава, забыв свой долг перед Родиной, покинув поле боя, оказалось в глубоком армейском тылу» [20; 121].

Безусловно, случаи проявления нестойкости среди советских войск имели место. Достаточно вспомнить самовольное отступление остатков 13-й гвардейской танковой бригады 4-го гвардейского танкового корпуса из Архангельского, которое продолжали удерживать бойцы 10-го танкового корпуса. Т.е. танкисты 13-й гв. тбр не только без приказа оставили рубеж обороны, но и бросили на нём продолжавших сражаться воинов другого танкового соединения.

Но не в нестойкости отдельных частей и соединений крылась главная причина отступления войск ЮЗФ. Ослабленные до крайности, разбросанные на обширном фронте, который значительно перекрывал все уставные нормативы (рассчитанные, как известно, для полнокровных соединений), советские корпуса, дивизии и бригады были просто не в состоянии сдержать натиск немецких группировок, которые на направлении главных ударов значительно превосходили их в живой силе и технике. Достаточно сказать, что к 19 февраля фронт 6-й армии составлял свыше 200 км при общей численности её соединений в 29 тысяч человек! В сущности, учитывая такую численность войск армии, можно условно считать, что она располагала всего тремя полнокровными стрелковыми дивизиями, на каждую из которых приходилась 70-километровая полоса действий. Это в 7 – 15 раз перекрывает все оборонительные и наступательные нормативы. Подвижная группа М.М. Попова с её танковыми корпусами, количество боевых машин в каждом из которых не дотягивало до штатной численности танковой бригады, растянулась по фронту на 80 км [20; 121]. Стыки между отдельными соединениями ударных групп Юго-Западного фронта были крайне ненадёжны. Поэтому мощный удар немецких танковых группировок привёл к образованию брешей, которые можно было залатать отходом и выстраиванием войск по кратчайшей линии.

Собственно, промежуток времени с 28 февраля по 3 марта был периодом отступления соединений Юго-Западного фронта на левый берег Северского Донца.

Но обо всём по порядку.

Ситуация в полосе Юго-Западного фронта к 28-му числу серьёзно беспокоила Ставку ВГК. В этот день Верховное Главнокомандование отдаёт сразу несколько директив, призванных усилить правое крыло Юго-Западного и левое крыло Воронежского фронтов.

Первой была директива № 30059, переданная Н.Ф. Ватутину, Ф.И. Голикову и представителю Ставки ВГК на этих фронтах А.М. Василевскому уже в 4.30 утра 28 февраля:

«Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. 3-ю танковую армию Воронежского фронта, включая группу Соколова, с 22.00 28 февраля 1943 года передать в состав войск Юго-Западного фронта.

2. Командующему войсками Юго-Западного фронта использовать 3-ю танковую армию и группу Соколова для нанесения флангового удара по наступающему противнику.

3. Командующему войсками Воронежского фронта до подхода войск из резерва Ставки перебросить несколько дивизий с других участков фронта и направить их на подкрепление левого фланга фронта.

4. Исполнение донести.

Ставка Верховного Главнокомандования

И. Сталин» [37; 83].

В 17.00 этого же дня последовала целая серия директив:

– № 46060 – командующему 24-й армией о включении в её состав шести стрелковых дивизий, передислокации их и управления 24-й армии в район Валуек в резерв Ставки ВГК [37; 84 – 85].

– № 46061 – командующему Юго-Западным фронтом и 62-й армией о включении в состав армии в составе шести стрелковых дивизий в состав Юго-Западного фронта и передислокации её в район Купянска. Там армия должна была составить резерв ЮЗФ [37; 85].

– № 46062 – командующему ЮЗФ и командиру 7-го стрелкового корпуса о переподчинении корпуса в составе шести стрелковых бригад Юго-Западному фронту и его передислокации в район Купянска [37; 85 – 86].

– № 46063 – командующему войсками Воронежского фронта и 64-й армией о переподчинении армии в составе шести стрелковых дивизий командованию Воронежского фронта и её передислокации в район Валуек [37; 86].

Все эти директивы предусматривали доукомплектование перебрасываемых соединений людьми (стрелковых дивизий до 8 000 человек, стрелковых бригад до 5 000 человек), оружием, воинским имуществом и лошадьми [37; 84 – 86].

Хорошо видно, что «пятичасовые» директивы работали на перспективу. Да, их появление было вызвано обострением обстановки на правом фланге Юго-Западного и левом фланге Воронежского фронтов. Ставка стремилась создать на этих участках резервы, которые могли быть использованы, прежде всего, для преодоления имевшего места кризиса, а впоследствии и для возможного наступления. Но всё дело в том, что непосредственно на ситуацию, складывающуюся в последний день февраля южнее и юго-западнее Харькова, эти решения никак повлиять не могли. Сосредоточение войск в указанных районах предполагалось закончить к 15 марта [37; 85 – 86]. Даже если предположить, что подобные сроки оказались бы выдержанными, то и тогда две недели – «дистанция огромного размера» при столь стремительно развивающихся событиях.

А вот директива № 30059 от 4.30 утра 28 февраля о переподчинении 3-й танковой армии командованию ЮЗФ являлась попыткой немедленно повлиять на развитие обстановки. Конечно, переподчинение армии по существу ничего не меняло, ведь её войска и так уже действовали в интересах Юго-Западного фронта. Но, действуя подобным образом, они к тому же по факту уже и находились в полосе ЮЗФ, а, следовательно, для более оперативного и эффективного управления силами 3-й ТА со стороны вышестоящего командования её нужно было переподчинить Н.Ф. Ватутину.

Также обратим внимание, что армия ориентировалась на выполнение именно той задачи, о которой говорилось выше. Да, пусть немцы в более восточных районах идут на север, армия П.С. Рыбалко нанесёт им с запада мощный фланговый удар. Что ж? Решение вполне логичное. Весь вопрос в том, располагала ли армия силами для таких действий? Ведь не надо забывать о том, что, помимо наступления в восточном направлении во фланг атакующим немцам, П.С. Рыбалко должен был ещё обеспечивать себя с юга и запада, и войск для этого нужно было немало.

К моменту перехода под команду Н.Ф. Ватутина в состав армии входили следующие соединения: 12-й и 15-й танковые корпуса, 179-я и 201-я отдельные танковые бригады, 111, 160, 184, 219-я и 350-я стрелковые дивизии, 25, 48-я и 62-я гвардейские стрелковые дивизии, 6-й гвардейский кавалерийский корпус.

Из указанных соединений 12, 15-й тк, 179-я отбр, 111, 160, 184-я сд, 48-я и 62-я гв. сд были «родными» соединениями 3-й танковой армии. С ними она начинала Белгородско-Харьковскую наступательную операцию, хотя 184-я сд с 24 февраля передавалась в Южную группу генерала С.В. Соколова.

Поскольку группа С.В. Соколова включалась в армию П.С. Рыбалко, то в составе последней оказались и другие соединения, входившие в эту группу, т.е. 219-я и 350-я стрелковые дивизии, 201-я отдельная танковая бригада и 6-й гвардейский кавалерийский корпус.

25-я гвардейская стрелковая дивизия, как мы помним, 19 февраля была передана в 3-ю танковую из 40-й армии.

Следует также заметить, что 62-я гвардейская стрелковая дивизия никак не могла принять участие в активных наступательных действиях 3-й танковой армии на красноградском направлении, поскольку была оставлена в Харькове в качестве его гарнизона [20; 106 – 108, 111].

В составе танковых соединений армии на 28 февраля было следующее количество исправных боевых машин:

12-й тк – 35 танков (1 КВ, 24 Т-34, 5 Т-60, 5 Т-70);

15-й тк – 19 танков (14 Т-34, 1 Т-60, 4 Т-70);

179-я отбр – 15 танков (12 Т-34, 3 Т-60).

Всего – 69 танков [20; 111].

Данными по 201-й отбр, переданной в состав армии П.С. Рыбалко, я не располагаю. Однако с большой долей вероятности можно предполагать, что количество танков в ней было далеко от штатного.

Выше отмечалось, что на красноградском направлении у 3-й танковой армии П.С. Рыбалко действовали первоначально только 15-й танковый корпус и 111-я стрелковая дивизия с частями усиления. Они-то к рассвету 28 февраля и сосредоточились в Медведовке и её районе, примерно в 25 км к северу от Кегичевки, готовясь начать бой за последнюю. После согласования штабами 15-го тк и 111-й сд вопросов взаимодействия советские соединения двинулись вперёд. Под Кегичевкой им противостояли части 15-й пехотной дивизии и дивизии СС «Мёртвая голова».

Уже при подходе к Ленинскому Заводу и Пар-Шляховой бригады 15-го тк встретили упорное сопротивление противника. Немцы не просто оборонялись, но переходили в контратаки, в которых было задействовано значительное количество танков. Действия наземных немецких войск массированно поддерживались авиацией. В таких условиях продвижение корпуса В.А. Копцова застопорилось. Не лучше обстояли дела и у 111-й сд. Неизвестно, чем бы вообще обернулась подобная ситуация, но на помощь пришла 219-я стрелковая дивизия (командир – генерал В.П. Котельников) группы С.В. Соколова. С её помощью уже в середине дня советские войска овладели Ленинским Заводом и Пар-Шляховой. К вечеру 88-я танковая и 52-я механизированная бригады корпуса В.А. Копцова заняли ещё и Ново-Львовку, а с наступлением темноты ворвались в саму Кегичевку и овладели ей. Подтянувшиеся к городу остальные части 15-го тк и 111-й сд заняли вокруг него оборону [10; 121], [19; 415], [20; 108 – 109].

Хотелось бы отметить интересный момент. Ранее, со ссылкой на современного российского историка А. Исаева, были приведены данные по количеству танков в 15-м танковом корпусе к моменту включения 3-й танковой армии в состав Юго-Западного фронта, т.е. на 28 февраля. Указывается цифра «19 боевых машин». Сам А. Исаев ссылается на архивные фонды: ЦАМО РФ, ф. 3 ТА, оп. 4487, д. 66, л. 56 [20; 111]. Так вот. По воспоминаниям Александра Александровича Ветрова, на тот момент заместителя командира 15-го тк по технической части, бой за Кегичевку корпус начинал, имея в строю всего 11 танков (это утром 28 февраля), а после боя в строю осталось 9 машин (это вечером того же дня). 9 и 19 – разница в тех условиях существеннейшая! Правда, к рассвету 1 марта ремонтники корпуса ценой буквально титанических усилий смогли вернуть в строй 7 танков (5 Т-34 и 2 Т-70). Так что, на 1 марта корпус располагал 16 боевыми машинами [10; 120 – 122]. Вот как описывает А.А. Ветров реакцию В.А. Копцова на появление этих 7 танков:

«Генерал В.А. Копцов даже глазам своим не поверил, когда увидел нашу колонну.

– Семь танков! – радостно воскликнул он, обнимая меня. – Да это же больше того, что имеет сейчас вся 113-я танковая бригада! Ну, спасибо, Александр Александрович! Здорово выручил!» [10; 122].

Это к вопросу о разнице в 10 машин.

К исходу 28 февраля 3-я танковая армия получила задачу частью сил (160, 350-я стрелковые, 25, 48-я гвардейские стрелковые дивизии) перейти к обороне, а остальным своим составом (исключая, конечно, 62-ю стрелковую дивизию (см. выше)) с утра 2 марта перейти в наступление и нанести удар по противнику в направлении Мироновки и Лозовеньки [11; 31], [19; 417], [20; 111 – 112]. Т.е. от удара на Красноград (в западном, точнее, даже несколько северо-западном направлении) отказались с целью нанесения удара на восток, во фланг наступающему на север противнику. Собственно, это было выполнение директивы Ставки ВГК № 30059 от 28 февраля, которая предписывала нанесение подобного удара.

В 20.00 П.С. Рыбалко принял решение создать ударную группу армии под общим руководством командира 12-го танкового корпуса генерал-майора танковых войск М.И. Зиньковича. Исходным рубежом для наступления группы М.И. Зиньковича должна была стать только что захваченная 15-м танковым корпусом Кегичевка. В группу включались 12-й и 15-й танковые корпуса, 111, 184, 219-я стрелковые дивизии, 369-й и 1172-й истребительно-противотанковые артиллерийские полки, 138, 206-й и 265-й гаубичные артполки, 470-й полк ПВО, два дивизиона 15-го гвардейского миномётного полка («катюши») [10; 123], [19; 417], [20; 112].

Танковый потенциал группы М.И. Зиньковича оценивается А. Исаевым в 51 боевую машину. Данные он приводит на 1 марта [19; 417], [20; 112].

Не берусь оспаривать цифры по 12-му танковому корпусу, но вновь обращаю внимание читателя на число танков в корпусе В.А. Копцова. Конечно, увеличение количества боевых машин в нём за сутки, т.е. за день 28 февраля и ночь с 28 февраля на 1 марта, с 19 до 25 единиц может быть объяснено только ремонтом. Восемь танков встали в строй благодаря стараниям ремонтников корпуса (с учётом того, что в боях за Кегичевку корпус потерял 2 танка). Об этом пишет и А.А. Ветров, правда, указывая, что к утру 1 марта было отремонтировано 7 танков. И разница в количестве машин по указаниям А. Исаева и А.А. Ветрова всё также сохраняется, сократившись, однако, до 9 единиц (16 танков в корпусе по А.А. Ветрову, 25 танков – по А. Исаеву) [10; 120 – 122], [19; 417], [20; 112].

Вообще же на 1 марта 1943 года А. Исаев говорит о 105 танках в армии П.С. Рыбалко. Исследователь даёт такую роспись нахождения боевых машин 3-й танковой армии:

1) Кегичевка, группа М.И. Зиньковича – 51 танк (26 – 12-й тк, 25 – 15-й тк).