Основным противником немецких войск, осуществлявших западнее Харькова прикрытие наступления танкового корпуса СС из района Краснограда, была 3-я танковая армия П.С. Рыбалко. Выше уже говорилось о том, что её состояние после взятия Харькова, как и прочих войск Воронежского фронта, принимавших участие в операции «Звезда», оставляло желать много лучшего. В строю армии находилось 49 663 бойца. На их вооружении было 36 000 винтовок, 7 601 автомат, 837 ручных пулемётов, 414 станковых пулемётов. Артиллерия армии состояла из 1 044 миномётов различных типов, 16 152-мм орудий, 106 122-мм орудий, 196 76-мм орудий, 189 противотанковых орудий. Кроме того, в армии числилось 1 109 противотанковых ружей. Автомобильный парк состоял из 1 937 автомашин [20; 105].

Что же касается танков, то после окончания боёв за Харьков положение с ними в 3-й ТА было таково:

12 тк – 46 танков (1 КВ, 32 Т-34, 7 Т-60, 6 Т-70);

15 тк – 25 танков (18 Т-34, 2 Т-60, 5 Т-70);

201 отбр – 14 танков (все иностранного производства);

179 отбр – 25 танков (1 КВ, 22 Т-34, 2 Т-60).

Итого – 110 танков [20; 105 – 106].

В общем, вся танковая армия была укомплектована машинами на 2/3 штатного состава танкового корпуса (168 танков по штатам, существовавшим на тот момент).

Правда, мы помним, что какое-то количество танков в ближайшие после взятия Харькова дни было путём, буквально, экстраординарных усилий отремонтировано и поставлено в строй. Так, по 15 тк эта цифра составляла 35 боевых машин. Тем не менее танковый потенциал армии П.С. Рыбалко был невысок. В сущности, в этом отношении с ней могла потягаться немецкая танковая дивизия.

Но без всякой передышки армия продолжала своё наступление, двигаясь на Люботин. Уже 18-го числа она вышла к городу, а 19-го вела бои за него.

Корпус Рауса, учитывая широкий фронт, на котором ему приходилось действовать, и недостаточность своих сил, мог осуществлять только подвижную оборону. Именно такой тактики он и придерживался. Его части периодически переходили в контратаки, тормозя продвижение советских войск [20; 106].

Севернее 3-й танковой армии на рубеж Краснополье – Славгород – Пожня – Ахтырка продолжала успешное наступление 40-я армия К.С. Москаленко. Ей противостояли только остатки 168-й пехотной дивизии, которые, окопавшись в отдельных опорных пунктах, пытались сдержать советские войска. Однако, выполняя указание штаба 40-й армии, её дивизии не ввязывались в бои за отдельные опорные пункты, а только блокировали их, устремляясь основными силами на запад. Уничтожение блокированных гарнизонов противника становилось задачей вторых эшелонов дивизий [29; 444].

19 февраля наметились проблемы у левофланговой 25-й гвардейской стрелковой дивизии. Её продвижение замедлилось, т.к. дивизия натолкнулась на особенно сильное сопротивление. Враг на рубеже Старый Мерчик – Люботин встретил её ожесточёнными контратаками пехоты при поддержке танков [29; 444]. По всей вероятности, это были силы 320-й пехотной дивизии корпуса Рауса и дивизии «Лейбштандарт» корпуса Хауссера.

Согласно воспоминаниям Николая Григорьевича Штыкова, бывшего тогда командиром 73-го гвардейского стрелкового полка 25-й гвардейской стрелковой дивизии, именно по результатам боевого дня 19 февраля 25-я гв. сд была неожиданно передана в состав 3-й танковой армии [49; 70].

«Перед этим, – пишет Николай Григорьевич, – развивая наступление из Харькова на Валки, наши полки с ходу захватили крупные сёла Новый и Старый Мерчик. Но вскоре под натиском превосходящих сил противника вынуждены были отойти к Люботинскому шоссе. Мой полк занял оборону в районе хутора Петровский. Держались из последних сил. Чувствовалась острая нехватка боеприпасов» [49; 70].

20 февраля в 5.00 утра части дивизии СС «Рейх» возобновили наступление из Перещепино на Ново-Московск. Первой жертвой наступления стала деревня Губиниха. На позиции советских стрелков, оборонявших эту деревню, обрушился шквал огня САУ «Штурмгешюц», САУ «Веспе» и 20-мм зенитных автоматов. Под его прикрытием в атаку пошли БТР «Ганомаг». Уже в 6.50 Губиниха была захвачена. Отчаянные контратаки незначительных советских сил, пытавшихся вернуть Губиниху, были отбиты. Пока полк «Фюрер» дивизии «Рейх» был занят отбитием контратак частей 6-й стрелковой дивизии и 106-й стрелковой бригады, полк «Германия» этой дивизии продолжил своё наступление. В 11.00 его батальоны захватили деревни Марьяновка и Ново-Николаевка на пути к Ново-Московску. А в 14.00 они установили контакт с 86-м пехотным полком 15-й пехотной дивизии немцев, оборонявшей Ново-Московск. Произошло это северо-западнее города. К 18.00 туда же подошёл и занял позиции артполк дивизии «Рейх». К концу дня немцы контролировали всю местность вокруг Ново-Московска [11; 22], [19; 411], [20; 99 – 100].

Таким образом, к исходу 20 февраля правый фланг 6-й армии оказался глубоко обойдён. Это обстоятельство, однако, не обескуражило ни командование фронтом, ни командарма-6 Ф.М. Харитонова. Как отмечает А. Исаев, к 1943 году «контрудары во фланг перестали вызывать шоковое состояние у советских командармов» [20; 99]. Н.Ф. Ватутиным же обход правого фланга основной ударной группировки ЮЗФ был воспринят, очевидно, в ключе его взглядов на действия немцев южнее Харькова и в Донбассе – по мнению комфронта, последние представляли собой попытки прикрытия отхода основных сил группы армий «Юг» к Днепру.

Ф.М. Харитонов решил парировать фланговое вклинение своими силами. Данная задача как раз и была поручена 106-й стрелковой бригаде и 6-й стрелковой дивизии. Первой поручалось атаковать противника в районе Перещепино с запада, второй – с востока. 267-я стрелковая дивизия вместе с 16-й танковой бригадой должны были атаковать Ново-Московск. По городу также наносили удар войска 4-го гвардейского стрелкового корпуса (его 35-й гвардейской стрелковой дивизии). 25-й танковый корпус получал задачу наступления на Запорожье из района Синельниково и захвата мостов через Днепр в районе Запорожья. В боях за Синельниково его должен был сменить 1-й гвардейский танковый корпус. Последний, взаимодействуя с 41-й гвардейской стрелковой дивизией, к исходу 21 февраля овладевал Синельниково [11; 22], [19; 411 – 412], [20; 99 – 100]. Словом, Ф.М. Харитонов посчитал, что заслон из войск 106-й стрелковой бригады и 6-й стрелковой дивизии будет способен парировать немецкий удар. Основные силы его армии как ни в чём не бывало продолжали выполнять наступательные задачи.

Подобная ситуация вызывает противоречивые чувства. С одной стороны, ясно, что «победа в манёвренной войне достаётся стороне с самыми крепкими нервами», и «никакие охваты и обходы не могут считаться окончательным выигрышем. Окружающий может завтра сам оказаться в окружении» [20; 100]. Но, с другой стороны, разворачивавшиеся события до боли напоминали трагедию, случившуюся под тем же Харьковом менее года назад (в мае 1942 года). С той лишь разницей, что действие тогда происходило несколько севернее – в Барвенковском выступе, а немцы нанесли свой удар не с севера, а с юга. Ф.М. Харитонов в качестве командующего 9-й армией Южного фронта был непосредственным участником тех трагических событий. Правда, его армия почти целиком (за исключением отдельных частей) «выскочила» из «котла». Тем не менее извлечь определённые уроки генерал должен был. И главным из них должен был стать тот, что очень опасно недооценивать противостоящего тебе противника. Конечно, командарм-6 обязан был выполнять приказы командующего фронтом. Армия есть армия, воинская дисциплина есть воинская дисциплина. Но Ф.М. Харитонов даже и не пробовал возражать Н.Ф. Ватутину, что может быть объяснено только тем, что командующий 6-й армией вполне разделял в тот момент мнение командующего Юго-Западным фронтом.

Между тем немцы к исходу 20 февраля располагали возможностью нарастить свои усилия. Дело в том, что к этому моменту в районе Краснограда сосредоточились основные силы ещё одной дивизии танкового корпуса СС – «Мёртвая голова». Её командир Эйке получил в штабе корпуса приказ о выдвижении 21 февраля на Перещепино. Далее части дивизии совместно с дивизией «Рейх» должны были атаковать Павлоград [19; 412], [20; 101].

Ни разведка Юго-Западного фронта, ни разведка 6-й армии не увидели концентрации в районе Краснограда ещё одной крупной группировки немецких войск. Причиной этого недогляда может быть только то обстоятельство, что чего-то серьёзного от немцев с этой стороны попросту не ждали. Поэтому основные силы 6-й армии рвались к Днепру, в то время как опасная пустота в их тылу довольно быстро заполнялась вражескими войсками.

20 февраля 7-я танковая дивизия и мотодивизия СС «Викинг» свели на нет успехи, достигнутые накануне сводной группой полковника Г.Я. Андрющенко в Красноармейском. Советские войска были выбиты из восточной части города и оттеснены к Доброполью. В ходе боя в городе была блокирована большая группа советской мотопехоты. Из неё не спасся никто. Оказывая отчаянное сопротивление врагу, наши бойцы все сложили головы [11; 21], [19; 420], [20; 116]. Уже цитировавшийся в данной работе житель Красноармейского Ф. Моргун вспоминает:

«Восточную окраину Красноармейского большой дугой огибает железная дорога, отходящая на Донецк… На этой площадке находилось огромное количество грузовых автомобилей, на которых ворвались в город красноармейцы. Их было несколько сот…с расчётом на быстрый заезд и выезд… Возле грузовиков плотно лежат убитые красноармейцы… трупов было больше, чем машин…» [4; 6].

Можно представить этот последний бой наших солдат, окружённых на сравнительно небольшом, почти открытом пространстве и со всех сторон расстреливаемых противником.

Однако в северной части Красноармейского удержалась небольшая группа советских танков, которая продолжала сражаться здесь ещё больше двух дней [4; 5], [11; 21], [19; 420], [20; 116].

Учитывая события последних дней, командующий подвижной группой генерал М.М. Попов стал оценивать положение подчинённых ему войск как крайне опасное, а потому к концу дня 20 февраля направил Н.Ф. Ватутину предложение об отводе группы на север, в район Степановки [11; 21].

В 2.30 ночи 21 февраля Н.Ф. Ватутин ответил М.М. Попову, доведя до него приказ, который очень хорошо показывает, как комфронта оценивал складывающуюся на тот момент обстановку:

«Вы делаете грубую, непростительную ошибку, отводя вопреки моему категорическому приказу свои главные силы из района Красноармейского и даже из района Доброполья на север, открывая тем самым дорогу для отхода противника на Днепропетровск и оголяя фланги и тылы ударной группировки Харитонова. Неужели одного не понимаете, что это резко противоречит возложенной на Вас задаче и создавшейся сейчас обстановке, когда противник всемерно спешит отвести свои войска из Донбасса за Днепр… Категорически Вам запрещаю отводить войска на север и приказываю из р-на Доброполья нанести стремительный удар кратчайшим путём на Гришино и юго-западнее с задачей снова стать на пути отхода противника и к утру 21.2.1943 г. овладеть районом Гришино, Удачная, Сергеевка, а при благоприятных условиях и Красноармейского» [20; 117].

В качестве поддержки Н.Ф. Ватутин обещал М.М. Попову 38-ю гвардейскую стрелковую дивизию [4; 6].

Однако М.М. Попов, находившийся непосредственно на месте боевых действий, гораздо более объективно, нежели командующий Юго-Западным фронтом, оценивал сложившееся положение. Поэтому он даже и не стал пытаться выполнять присланный Н.Ф. Ватутиным приказ.

К моменту получения этого приказа 10-й и 18-й танковые корпуса группы занимали позиции в районе Доброполья (25 км севернее Красноармейского). 10-й тк встал фронтом на юг и юго-восток к западу от Доброполья. В его 183-й танковой бригаде оставалось всего 11 танков (4 Т-34 и 7 Т-70), в 186-й – 3 (1 КВ и 2 Т-34), в 11-й – 4 (1 Т-34 (с неисправной пушкой) и 3 Т-60 и Т-70). Кроме того, управление корпуса располагало 5 танками (2 Т-34, 2 Т-70, 1 Т-60). Таким образом, корпус имел в строю всего 23 боевые машины.

18-й тк оборонял само Доброполье, поставив на его окраине 6 Т-34 – все танки корпуса на тот момент.

Общий танковый потенциал двух танковых корпусов составлял, следовательно, всего 29 машин (да и то один Т-34 был с неисправным орудием).

Кроме того, управление 10-го тк располагало четырьмя 37-мм зенитными пушками, а в составе 18-го тк находились два дивизиона истребительно-противотанкового полка [4; 6], [19; 421], [20; 117– 118].

Что касается 4-го гвардейского танкового корпуса, то он, согласно приказу Н.Ф. Ватутина, выводился из боя и, передав уцелевшие танки 10-му танковому корпусу, сосредоточивался в Барвенково [11; 22], [19; 421], [20; 118]. Те 3 танка (1 КВ и 2 Т-34), которыми располагала 186-я танковая бригада 10-го танкового корпуса, как раз и были переданы из корпуса П.П. Полубоярова. Но необходимо учесть, что советские танки, которые продолжали удерживать северную часть Красноармейского, принадлежали двум танковым корпусам – 4-му гвардейскому и 10-му (его 183-й танковой бригаде). Потому под Добропольем на тот момент держал оборону не весь 10-й тк, а на переформирование в Барвенково был выведен не весь 4-й гв. тк. Речь, конечно, идёт лишь об остатках этих танковых корпусов.

По имеющимся данным, в северной части Красноармейского оставалось около 10 – 11 советских танков [4; 13], [11; 21]. Сколько из них принадлежало 10-му тк, а сколько 4-му гв. тк – вопрос. Во всяком случае, в моём распоряжении подобной информации нет.

Против этих разрозненных сил трёх советских танковых корпусов (при 40 танках максимум) наступление вели четыре немецкие дивизии: моторизованная дивизия СС «Викинг», 7-я и 11-я танковые и 333-я пехотная дивизии. В составе «Викинга» также были танки (с 1942 года в состав немецких моторизованных дивизий стал включаться танковый батальон [2; 236]). О количестве их в дивизии на момент описываемых событий сказать трудно. На начало января 1943 года танковый батальон этой мотодивизии СС насчитывал всего 20 боевых машин – результат потерь в ожесточённых боях. Однако после указанной даты «Викинг» мог как нести потери, так и получать пополнения [20; 116]. Но общее количество танков в 7-й, 11-й танковых дивизиях и в мотодивизии СС «Викинг» на 20 февраля 1943 года известно – 200 единиц [11; 21]. Эта танковая «махина» и обрушилась на 29 наших танков под Добропольем. Разделаться с «осколками» 4-го гвардейского и 10-го танковых корпусов в северной части Красноармейского поручалось 333-й пехотной дивизии.

Ранним утром 20 февраля продолжил свои активные действия 7-й гвардейский кавалерийский корпус под Дебальцево. Уже в 4.00 утра его 16-я гвардейская кавалерийская дивизия (бывшая 112-я кд) атаковала населённый пункт Грабово, уничтожив в нём гарнизон противника и 3 склада с боеприпасами и продовольствием. В это же время 15-я гвардейская кавалерийская дивизия (бывшая 55-я кд) нанесла удар от станции Фащевка на юг – на село Ващевка и, сломив сопротивление немецкого гарнизона, овладела селом. Трофеями кавалеристов дивизии также стали несколько складов с военным имуществом [11; 20].

В 18.00 20 февраля генерал М.Д. Борисов получил из штаба 3-й гвардейской армии радиограмму, в которой сообщалось о выходе 1-го гвардейского механизированного корпуса в район Иллирии. Это был ближайший к местонахождению сил кавкорпуса рубеж, занятый нашими войсками. Поэтому комкор принял решение о прорыве в направлении данного населённого пункта. В 24.00 кавкорпус выступил по маршруту Стрюково – Артёма и снова выскочил из окружения [11; 20].

Воронежский фронт 20 февраля вёл наступательные действия. Части 15-го танкового корпуса, 180-й и 160-й стрелковых дивизий 3-й танковой армии вели бои за Люботин, а войска 40-й армии продвигались к рубежу Лебедин, Ахтырка [20; 106], [29; 444].

21 февраля кризис основной ударной группировки Юго-Западного фронта – 6-й армии, продолжал углубляться. В ночь с 20 на 21 февраля дивизия СС «Рейх» совместно с частями 15-й пехотной дивизии повела наступление от Ново-Московска к Павлограду. Захватив мосты через Самару в районе Ново-Московска, оборонявшиеся подразделениями 35-й гвардейской стрелковой дивизии, и прорвав позиции 101-го гвардейского стрелкового полка этой дивизии, немцы уже к 10.00 вышли к Павлограду. Столь стремительному броску немцев способствовал тот факт, что никакой прочной обороны на пути их следования не существовало. Отдельные части и подразделения 35-й гвардейской стрелковой дивизии, недавно вступившие на эту территорию, не могли противопоставить эсэсовцам ни численность, ни хорошо оборудованные рубежи, на которых можно было бы держаться даже незначительными силами.

Атаку Павлограда немцы начали ровно в 13.00 после массированного налёта пикирующих бомбардировщиков Ю-87. Немецкие гренадёры и пехотинцы наносили удар при поддержке танков. К четырём часам дня в их руках была уже вся южная часть города. Однако дальше дело у эсэсовцев застопорилось. Бойцы 35-й гв. сд, защищавшие Павлоград, не только остановили противника, не сдав ему северную часть города, но и при поддержке 17-й гвардейской танковой бригады выбили из города врага к 23.00 20 февраля [11; 23], [19; 412 – 413], [20; 102].

А. Исаев объясняет этот провал «быстрого шествия» эсэсовской дивизии тем, что «Рейху» пришлось брать Павлоград «по сути, в одиночку, одновременно решая задачу прикрытия фланга наступления», т.к. дивизия «Мёртвая голова» ещё не успела догнать «лидера» немецкого контрудара [20; 102]. Эти факты трудно оспорить. Но всё-таки надо учитывать, что определённую поддержку дивизия «Рейх» имела от 15-й пехотной дивизии. Поэтому под Павлоградом эсэсовцы действовали не совсем в одиночку, а в одиночку именно «по сути», т.е. при наличии помощи со стороны отдельных частей 15-й пд.

Кроме того, противостояла дивизии «Рейх» тоже всего одна советская стрелковая дивизия – 35-я гв. сд. При этом, заметьте, её части и подразделения как пытались задержать «Рейх» под Ново-Московском, так и защищали Павлоград, т.е. были раскиданы на обширной территории. Что же касается 17-й гвардейской танковой бригады, то её в экстренном порядке изъяли из состава 1-го гвардейского танкового корпуса, двигавшегося к Синельниково, и бросили парировать удар немцев на Павлоград. Так что в «первом акте» схватки за город танкисты бригады участия не принимали. А вот когда они «во втором акте» появились, то эсэсовцам пришлось выметаться из города [11; 23].

Тем не менее сил советских войск было мало, чтобы удержать Павлоград. Всю ночь за город шли ожесточённые бои. В результате к утру 22 февраля большая часть города была в руках немцев [11; 23], [19; 413], [20; 102].

Надо сказать, что события под Павлоградом, видимо, вызвали беспокойство у Ф.М. Харитонова, потому что за 17-й гвардейской танковой бригадой движение на Синельниково прекратили и прочие войска 1-го гвардейского танкового корпуса. Их также развернули на Павлоград. Но остальные силы 6-й армии продолжали выполнение поставленных задач. Точнее, пытались их выполнять.

25-й танковый корпус двигался от Синельниково к Запорожью. Первоначально это продвижение было успешным – части корпуса овладели несколькими населёнными пунктами. Основные силы корпуса рвались к Славгороду, а 111-я танковая бригада устремилась к Червонноармейскому, находившемуся всего в 20 км северо-восточнее Запорожья. Однако в своём движении корпус генерала П.П. Павлова почти на 100 км оторвался от других войск 6-й армии и ещё в большей степени от баз снабжения. Поэтому уже к концу дня 21 февраля стала ощущаться нехватка горючего, боеприпасов и продовольствия. На следующий день это приведёт к самым печальным последствиям [11; 23], [18; 37], [19; 413], [20; 102], [47; 597].

Так разворачивались события на левом фланге и в центре боевого построения армии Ф.М. Харитонова. На правом фланге, который, собственно, первым и подвергся вражескому удару, было не лучше. 106-я стрелковая бригада, призванная парировать немецкий удар, физически не могла остановить наступление эсэсовской дивизии «Рейх», поскольку последняя ушла уже далеко вперёд. Однако в Перещепино сконцентрировались главные силы дивизии СС «Мёртвая голова», которая должна была поддержать и нарастить действия «Рейха». Этому и пыталась помешать 106-я сбр. Уже отрезанная от своих войск бригада, тем не менее выполняя поставленную задачу, атаковала с запада Перещепино. Атака была отбита, но выдвижение эсэсовцев «Мёртвой головы» на помощь эсэсовцам дивизии «Рейх» было задержано на несколько часов. Только в 11.30 21 февраля части «Мёртвой головы» выдвинулись по следам «Рейха». Именно действия 106-й стрелковой бригады привели к тому, что под Павлоградом дивизия СС «Рейх» не получила поддержки своей «коллеги» по танковому корпусу Хауссера [20; 102 – 103].

Но на этом действия 106-й сбр не закончились. Бригада пыталась вырваться из окружения и атаковала одну за другой части дивизии Эйке, выходившие из Перещепино, что очень сильно тормозило продвижение эсэсовцев [20; 103].

Тем не менее, несмотря на все трудности, «Мёртвая голова» двигалась вперёд, развернув часть своих сил фронтом на восток. Продвигаясь, эсэсовцы Эйке высвобождали из «восточного» заслона части дивизии «Рейх», которые тут же присоединялись к наступательным действиям своей дивизии. Первым высвободили мотоциклетный батальон «Рейха», который в глубоком рейде из Павлограда на восток установил связь с 4-й танковой армией Гота (с включённой в неё дивизией «Викинг»). Это была первая ласточка в смыкании немецких клещей за спиной 6-й армии Ф.М. Харитонова [19; 413], [20; 103].

Утром 21 февраля 10-й и 18-й танковые корпуса группы М.М. Попова были атакованы частями 7-й танковой дивизии и мотодивизии СС «Викинг». Атака немцев была встречена мощным огнём. На прямую наводку были поставлены даже 4 установки РС. Потеряв 5 танков и 10 автомобилей, немцы отошли, но вскоре вновь возобновили наступление. Несмотря на упорное сопротивление, силы танкового корпуса Б.С. Бахарова были расчленены ворвавшимися в Доброполье немцами на три части и, оставив населённый пункт, стали отступать в северном направлении. Это оголило фланг 10-го танкового корпуса и вынудило и его начать отход. Оба корпуса отходили к деревне Степановка, чтобы занять расположенный там узел дорог. После отступления основных сил 10-го и 18-го танковых корпусов бои в районе Доброполья ещё некоторое время продолжались. Их вели между Добропольем и рекой Бык отдельные части и подразделения, не отошедшие с основной массой войск корпусов. А в районе Каменки десять часов сдерживал колонну вражеской бронетехники отряд партизан [11; 23], [19; 421], [20; 118].

В районе Степановки сходились шоссе на Барвенково и железная дорога на Днепропетровск. Радиограммой штаба подвижной группы частям 10-го и 18-го танковых корпусов было приказано защищать деревню «до последнего человека, танка и орудия» [19; 421– 422], [20; 118]. Данный приказ объяснялся важностью Степановки как узла коммуникаций. Без овладения им нельзя было развивать дальнейшее наступление в любом из направлений.

От 10-го танкового корпуса в Степановке находились 4 Т-34, 5 Т-70, 1 Т-60 и сапёрный батальон. От 18-го танкового корпуса – 6 Т-34, 4 76-мм и 10 37-мм орудий из 181-й танковой бригады, 640-го полка ПВО и 52-го мотоциклетного батальона. Таким образом, в распоряжении обороняющих Степановку советских войск было всего 16 танков [4; 6 – 7], [20; 118].

Выше упоминалось, что 18-й тк был расчленён на три части при захвате немцами Доброполья. Одна из этих трёх групп совместно с остатками 183-й танковой бригады из 10-го тк и 9-й отдельной танковой бригады вела бой с немцами между Добропольем и рекой Бык, о чём также уже говорилось. Очевидно, эта группа полностью погибла [4; 6]. Вторая группа 18-го тк во главе с начальником штаба корпуса гвардии полковником Колесниковым как раз и отошла к Степановке. А вот третья под командованием самого генерала Б.С. Бахарова оказалась немцами от Степановки отсечённой. В эту группу входили остатки 32-й мотострелковой бригады, 170-й и 110-й танковых бригад, 442-го истребительно-противотанкового полка и 412-го дивизиона РС. Ни одного танка в составе группы не осталось, но было 10 бронеавтомобилей БА-61, 13 орудий, 20 миномётов и те самые 4 «катюши», которые били по немцам прямой наводкой под Добропольем [11; 23], [20; 118]. Первоначально Б.С. Бахаров сделал попытку прорыва к Степановке. Но она закончилась неудачей. В бою были потеряны дивизион РС и батарея противотанкового полка. Отказавшись от дальнейших попыток прорваться к Степановке, комкор повёл остатки своей группы в северном направлении и, пользуясь отсутствием сплошного фронта, 26 февраля сумел соединиться с 3-м танковым корпусом генерала М.Д. Синенко в районе Андреевки [4; 6, 8], [11; 23, 30], [20; 119].

К Степановке пытался прорваться также и 3-й танковый корпус М.Д. Синенко, но, будучи атакованным 11-й танковой дивизией противника, «забуксовал» и вёл с ней бой в районе деревни Андреевки [4; 7], [11; 23].

21 февраля под Краматорском в бой с частями 333-й пехотной дивизии, наступавшими на Краматорск, вступил дивизион «катюш» 57-й гвардейской стрелковой дивизии. После ожесточённой схватки немцам удалось почти окружить дивизион. Но благодаря опыту и хладнокровию командира дивизиона гвардейцы-миномётчики вырвались из уготованного им кольца и вывели свои установки РС [11; 23].

* * *

Ситуацию, сложившуюся для советских войск в полосе 1-й гвардейской и 6-й армий Юго-Западного фронта 21 февраля, современные исследователи оценивают по-разному.

А. Исаев почему-то считает, что «общая обстановка была ещё крайне неустойчивой, не дававшей решительного преимущества ни одной из сторон» [20; 102].

Авторы интеренет-очерка «Ворошиловградская операция (1943)» характеризуют её как близкую к катастрофе [11; 23]. И, на мой взгляд, это более обоснованная точка зрения.

Принято считать, что «отрезвление» к Н.Ф. Ватутину «пришло несколькими днями позже» [20; 117], что «только 25 февраля командующий Юго-Западным фронтом… осознал перспективы надвигающейся катастрофы» [4; 7].

Возможно, в отношении осознания именно катастрофичности ситуации Н.Ф. Ватутиным подобный вывод и верен. Но есть все основания полагать, что беспокойство складывающимся положением командующий ЮЗФ начал ощущать именно по результатам боевого дня 21 февраля.

Начать надо с того, что события в Донбассе и южнее Харькова вызвали серьёзную тревогу в Ставке ВГК. Именно 21 февраля Сталин поручает генерал-лейтенанту А.Н. Боголюбову, представляющему оперативный отдел Генерального штаба, определить конкретно, что же всё-таки происходит в полосе Юго-Западного и Воронежского фронтов [47; 597].

Видимо, события у южного соседа беспокоили и командующего Воронежским фронтом генерала Ф.И. Голикова. Выше отмечалось, что уже 19 февраля, именно в день начала немецкого контрнаступления, он переподчинил 3-й танковой армии 25-ю гвардейскую стрелковую дивизию, ранее входившую в состав 40-й армии. Вряд ли это простое совпадение. Конечно, передачу дивизии можно объяснить и стремлением усилить армию П.С. Рыбалко во вновь разворачивающемся наступлении. Но, напомню, что в нём армия К.С. Москаленко играла не менее важную роль (о чём подробнее немного ниже), и ослаблять её, и так измотанную до предела в Харьковской наступательной операции, в которой она, кстати, «вела партию первой скрипки», было совсем нецелесообразно. Однако это только если исходить из чисто наступательных задач. А вот если Ф.И. Голиков с тревогой поглядывал на юг, где разворачивались не очень-то приятные события, то вполне логично усилить свою самую южную армию, каковой как раз и была 3-я танковая армия П.С. Рыбалко.

Представляется, что дальнейшие события вышеозначенный вывод подтверждают.

Теперь мне придётся несколько забежать вперёд, разорвав подневную хронологию изложения событий. С днём 23 февраля связывают решение о переориентации действий 3-й танковой и 69-й армий Воронежского фронта на юг с целью удара во фланг и тыл наступающим против правого крыла Юго-Западного фронта немецким войскам [18; 37], [19; 414], [20; 107]. И в самом деле, соединения 3-й танковой армии получали боевые задачи в период с 5.40 до 6.50 23 февраля [20; 107].

Но задумаемся: если ранним утром 23-го числа уже командование 3-й танковой армии «спускало» директивы в свои корпуса, дивизии и бригады, то ещё ранее приказ генералу П.С. Рыбалко должен был отдать генерал Ф.И. Голиков. И уж понятно, что без одобрения Ставки переориентация наступления целых армий не производится. А стало быть, Ставка ещё ранее рассматривала этот вопрос и после его рассмотрения «дала отмашку» командующему Воронежским фронтом. Таким образом, дату «23 февраля (с утра пораньше)» мы имеем уже «на выходе». Сам же процесс принятия решения о противодействии двумя армиями Воронежского фронта немецкому контрудару по войскам Юго-Западного фронта начался раньше.

И тут возникает два взаимосвязанных вопроса:

1) Когда именно этот процесс начался?

2) С чьей «подачи» он был запущен?

Начнём со второго.

В воспоминаниях С.М. Штеменко читаем:

«Ставка потребовала от Воронежского фронта оказания помощи соседу. Очень ослабленная 69-я общевойсковая и 3-я танковая армии были повёрнуты на юг» [48; 96].

Казалось бы, всё ясно. Ставка ВГК приняла решение и приказала. Когда – С.М. Штеменко не пишет, но, учитывая весь комплекс фактов, можно с большой долей вероятности предполагать 22 февраля. 21-го Боголюбов начал выяснение обстановки. Пока разобрался, пока доложил, пока приняли решение, пока «спустили» его Ф.И. Голикову, а тот со штабом тоже должен был обдумать действия своих войск и только после этого отослать директивы командующим 69-й и 3-й танковой армиями. П.С. Рыбалко потратил какое-то время на «применение к местности». В итоге – рано утром конкретные приказы стали получать уже подчинённые ему соединения. Всё согласуется.

Однако интересную информацию находим в мемуарах К.С. Москаленко:

«Тем временем 19 февраля противник перешёл в контрнаступление силами 1-й и 4-й танковых армий против правого крыла Юго-Западного фронта, наступавшего на днепровском направлении. Удар из района Краснограда наносил тот самый танковый корпус СС, который несколько дней назад бежал из Харькова. Теперь он наступал в направлении Павлограда во фланг и тыл 6-й армии Юго-Западного фронта.

Войска Юго-Западного фронта стали отходить. В связи с этим Ставка приказала Воронежскому фронту оказать помощь левому соседу. 69-я армия должна была нанести удар на Карловку, а 3-я танковая – на Красноград, во фланг и тыл немецко-фашистским войскам, действовавшим против 6-й армии Юго-Западного фронта.