Расставание с ДЮСШ
К сожалению, договору о моем переходе к тренеру Соколову осуществиться было не суждено. Причиной стал перелом левой руки на занятиях по гимнастике. Удар во время соскока с перекладины был не сильный, но «не под тем углом». Травма пришлась на локоть. Для бокса это было хуже, чем повреждение лучевой кости. После двадцатидневного гипса сустав надолго потерял подвижность. Через месяц болезненных упражнений рука стала двигаться относительно свободно. Однако попытка удара левой отдавалась «электрическим разрядом», особенно в случае промаха. О тренировках пришлось забыть до начала нового учебного сезона.
Однако осенью 1962 года я решил, что мое время серьезных занятий боксом прошло по причине «преклонного» возраста. Здраво оценив ситуацию, я переключился на «самодеятельность» в виде систематических спаррингов с однокурсником Женей Шимширтом. Перчатки были куплены за свой счет. Занимались мы по утрам в университетском спортзале.
Правда, в 1970 году желание хоть ненадолго вернуться в боксерский зал появилось снова. Уверенность, что возраст не помещает, возникло после неожиданных для меня результатов в беге на средние дистанции. Дело в том, что бег меня никогда не привлекал, однако осенью 1969 года пришлось им заняться в оздоровительных целях. Благо, стадион был рядом с домом. В августе 1970 года, поддавшись уговорам руководства, я выступил на первенстве Хмельницкой области по легкой атлетике, уложившись в норматив второго спортивного разряда на дистанциях 1500 (2-е) и 3000 метров (3-е место). С такой «дыхалкой», да еще подкрепленной постоянной силовой подготовкой в служебном спортзале, подумал я, еще не все потеряно и в боксе. Так и оказалось. Подробнее об этом дальше.
Забегая вперед, расскажу о дальнейшей судьбе Г. И. Янова. Зимой 1978 года, будучи следователем КГБ СССР, я приехал в Астрахань в служебную командировку. Начальником следственной группы тамошнего управления КГБ был Вадим Титов, отличный волейболист, хорошо знавший спортивную жизнь Астрахани. На просьбу разыскать боксера по фамилии Янов, Вадим ответил: «Зачем искать! Его весь город знает. Он тренирует команду в «Динамо».
В тот же вечер, открыв двери спортзала, я услыхал знакомый гул ударов: по мешку бил Гена. Увидев меня, он ничуть не удивился, будто мы расстались вчера, а не 16 лет назад. Не прекращая работы, Гена повторил обычную фразу «Коли» Рябцева: «Раздевайся. Поработать хочешь?».
С этой встречи шесть вечеров до окончания моей командировки мы провели вместе. Геннадий познакомил меня с женой. Он, действительно, был известен многим горожанам, особенно из числа молодежи. В этом я убеждался каждый вечер. На нашем пути из зала «Динамо» к нему домой или ко мне в гостиницу его приветствовал едва ли не каждый встречный.
На мой шутливый вопрос, действительно ли его знает всё население Астрахани, Гена серьезно ответил: «Сейчас уже не всё». Далее пояснил. Недавно в окрестностях города разместили колонию-поселение для расконвоированных зэков-«химиков», работающих на строительстве химического предприятия. Эта чума по вечерам заполоняла улицы, терроризируя местное население. Мне подобная ситуация была знакома по Хмельницкой области. Там жители двух сел Теофипольского района, спасаясь от вечерних нашествий и бесчинств размещенных неподалеку «химиков», бросали дома и уезжали, кто куда мог.
Так вот, по рассказам Гены, на днях по дороге домой его встретили семеро таких «колонистов». Они шли по противоположной стороне центральной улицы Кирова. Сначала «химики» обратили внимание на незнакомого одинокого «мужика», по виду бюрократа, с портфелем, в длиннополом пальто и ондатровой шапке. Затем Гена услышал: «Эй, ты…! Иди сюда!».
«Я сначала хотел убежать, – признался Геннадий. – Потому, что справиться со всеми сразу не получится. А в толчее можно получить удар ножом. Но в пальто далеко не убежишь. Кроме того, в портфеле находились журналы спортшколы с расписанием занятий и списками боксеров. Бросать их постыдился. Пока раздумывал, трое пошли ко мне. Хорошо, что с небольшим интервалом. Уложил всех по очереди. Удивительно, что третий продолжал идти на удар даже после того, как предшественники прилегли на асфальт. Другие четверо смылись, угрожая скорой встречей. Пока шел домой, копилась злость. Там переоделся в куртку, надел шингарды (снарядные перчатки) и вернулся на местный «Бродвей» (отрезок ул. Кирова). Стал из переулка высматривать недобитую четверку. Ждал недолго. Они шли в толпе гуляющих, не обращая на меня внимания. Пока «химики» поняли, что происходит, двоих сбил с ног. За другими пришлось гнаться».
Перспективы тренерской работы Гены в Астрахани, по его словам, потускнели после триумфального возвращения на малую родину «Кузи». Речь шла об олимпийском чемпионе 1972 года боксере полулегкого веса Борисе Кузнецове. Прославленного земляка обласкали местные власти. Борис основал и возглавил собственную школу бокса, перетянул на себя финансирование и всех перспективных воспитанников.
Геннадий рассказал, что время от времени встречается в Ростове с бывшими сослуживцами по СКА. Некоторые из них стали слабаками из-за дружбы с «зеленым змием». Прошлым летом бывшая команда ездила по приглашению в Кабардино-Балкарию. Там, во время отдыха в горах, перебравший сухого вина Лев Мухин, по незнанию помочился на священный камень, за что чуть не лишился жизни. Его, бывшего тяжеловеса, серебряного призера олимпиады, едва не задушил сухопарый 70-летний горец.
«Еле оторвали от шеи», – уточнил Гена.
Напоследок Гена приглашал приехать летом для совместной рыбалки в дельте Волги. Это была наша последняя встреча.
Ныне упоминание о Геннадии я нашел лишь на одном из астраханских интернет-форумов. Автор записи, датированной 5-м августа 2011 года, сообщил, что когда-то в «Буревестнике» (видно, перешел из «Динамо») тренировал боксеров Геннадий Иванович Янов.
Его соперник по тренерскому цеху «Кузя» – Борис Георгиевич Кузнецов, 1947 года рождения, умер в 2006 году. Из материалов форума известно, что основанная олимпийским чемпионом школа бокса и турнир его памяти пришли в упадок из-за отсутствия средств. Исчезли бывшие воспитанники и почитатели. А на могиле боксера-самородка, даже спустя три года после смерти, не было ни памятника, ни ограды.
Уголовный розыск
Возвращаясь в прошлое, с благодарностью вспоминаю о знакомстве изнутри с кухней оперативно-розыскной деятельности в качестве внештатного оперуполномоченного отделения уголовного розыска Кировского РОМ. В те годы областное и районное милицейское руководство рассматривало внештатников из числа студентов юрфака, как весомую вспомогательную часть оперативных сил. Поощрительное отношение к взаимодействию штатных сотрудников со студентами – юристами определялось партийными установками на расширение участия общественности в охране порядка. К тому же, студентам старших курсов, обладавшим правовыми познаниями и навыками подготовки документов, можно было доверить часть доследственной писанины по проверочным материалам, высвободив время оперов-практиков для других насущных задач. И наконец, к студентам присматривались, как к возможным кандидатам на пополнение милицейских рядов.
Доверие со стороны милицейского руководства подтверждалось выданными нам удостоверения на стандартном бланке сотрудника органов внутренних дел. Единственное отличие этого документа от удостоверения штатных милицейских работников заключалось в содержании графы «состоит в должности». В ней перед словами «оперативного уполномоченного» была малозаметная для посторонних приписка «внештатного», которую не всегда замечали и сами сотрудники милиции.
Специфические знания и опыт мы приобретали, участвуя вместе с операми-напарниками в выездах на происшествия во время вечерних и воскресных дежурств. Были также совместные рейды по притонам и злачным местам, профилактические беседы с «подучетным контингентом» из числа судимых и других антиобщественных персонажей, участие в поисковых мероприятиях, а иногда и в засадах. Я работал в паре с младшим лейтенантом милиции Сашей (Александром Алексеевичем) Смолой. Во время срочной службы в армии на Александра долю выпало участие в венгерских событиях 1956 года.
По рассказам напарника, накануне этой переделки его мотострелковая часть, выехала на уборку колхозной картошки и стояла лагерем у села в Смоленской области. Однажды последовали сбор по тревоге, погрузка в товарные вагоны на ближайшей станции и движение в неизвестном направлении. В дороге личный состав получил погоны и петлицы пограничных войск, которыми было приказано заменить знаки различия мотострелков. На одной остановке рядом оказался встречный санитарный эшелон, из окон которого что-то кричали раненые. Иногда можно было разобрать призывы «дать им!». Однако, смысл происходящего был не понятен. Через несколько минут санитарный эшелон ушел.
О прибытии в Венгрию узнали после занятия обороны на Австрийской границе. На тот момент разделявший государства рубеж не охранялся. В Венгрию беспрепятственно валили тысячи вооруженных фашистских недобитков, «добровольцев», «легионеров» и «волонтеров». Из рассекреченных теперь на Западе материалов известно о переброске в эту страну через «нейтральную» Австрию двадцати с лишком тысяч бывших солдат и офицеров хортисткой (союзной фашистскому рейху) армии, прошедших специальное обучение в лагерях ФРГ, Франции, Канады, Англии и некоторых других государств. Еще 11 тысяч человек «экспедиционного корпуса» сосредоточились вблизи венгерской границы. Нелегальные «прогулки» в Венгрию для встреч с «повстанцами» совершили шеф ЦРУ США У. Донован и будущий президент США Р. Никсон.
Немногочисленные подразделения Советской Армии, выведенные на улицы Будапешта на помощь венгерской милиции с оружием, но без патронов, были разоружены «добровольцами». Кстати, «революционный порыв свободолюбивого венгерского народа» совпал с резкой активизацией враждебного СССР вещания разных радиоголосов. Кроме того, воздушные течения занесли на территорию Союза воздушные шары с листовками из «свободного мира». Эти шары долетали не только до Белогородки. Летчики 562 истребительного авиационного полка (ИАП), по словам Ф. П. Федотова, вылетали на их перехват и в окрестностях Крымска.
Подразделение Александра закрывало венгерскую границу с боями. Правда, «хортисты», обнаружив, что Советские войска получили приказ открывать огонь на поражение, не упорствовали. В боях с этой публикой Саша получил отметину – шрам на лбу вследствие касательного пулевого ранения.
На должность оперативного уполномоченного уголовного розыска Саша попал через 4 года службы, пройдя ступеньки рядового милиционера и участкового уполномоченного. Продвижению способствовали прирожденный талант сыщика, азарт и доля везения. Правда, уже тогда я заметил, что удача сопутствует таким как он, напористым энтузиастам. У него не раз получалось раскрывать «висяки», на которые махнули рукой пессимистичные коллеги. В активе Смолы числился лично выслеженный и задержанный в одиночку рецидивист-убийца, вооруженный пистолетом. При задержании Саша получил огнестрельное ранение в руку, но, несмотря на потерю крови, сумел привести душегуба в отдел. Было множество, вроде бы случайно раскрытых краж, грабежей, разбоев и телесных повреждений.
При мне Саша поступил на заочное отделение нашего факультета, но вскоре оставил учебу. Сидение над книгами, контрольными и курсовым работами не было его стихией. Не хватало времени и терпения. Усидчивости мешала и бьющая через край энергия. Поговорка «опера кормят ноги и глаза» – это про него. Бо́льшую часть служебного времени Саша проводил в «поле», общаясь с т. н. подучетным контингентом своей зоны. Пользовался у этой публики уважением за справедливость и твердое слово. Внимательно наблюдал, чутко подмечал, и по мере умения предупреждал «замышляющих». Такой режим работы одобрял и поддерживал начальник ОУР сыщик с довоенным стажем майор Г. К. Петровский.
Открытый и дружелюбный характер Саши не портили спартанские условия быта. Побывав в гостях, я поразился перенаселенности жилища семьи. В крохотной однокомнатной квартирке-«Хрущевке», кроме Саши, жены Евдокии и двух малолетних детей, жили брат-студент и древняя старушка – бывшая нянька Саши. Старушка не была родственницей, но оставлять ее на одинокую жизнь в поминаемой теперь недобрым словом станице Кущевской, братья считали неправильным. Единственная комната с отгороженной пологом двуспальной кроватью днем использовалась в качестве гостиной. Ночью в ней базировались супруги с детьми. Местом ночлега няньки была кухня. Брат спал в закутке-прихожей на раскладушке, упираясь ногами во входную дверь. Для того, чтобы выйти из квартиры ночью (а вызовы случались часто) следовало предварительно поднять брата со спального места. Поскольку предшествующая жизнь опера тоже прошла в условиях скромного достатка, обойденным судьбой он себя не чувствовал. Был уверен в наступлении обещанных партией лучших времен.
Из многочисленных примеров сыскной удачи Саши укажу на первое из запомнившихся событий. Речь идет о случае, в котором переплелись пресловутое везение с постоянной работой по сбору оперативно значимой информации.
В один из слякотных вечеров февраля 1962 года, во время оперативного дежурства Саши по райотделу, из неотложки сообщили о поступлении пациента с тяжким телесным повреждением – проникающим ножевым ранением в полость грудной клетки. Потерпевший – курсант Ростовской мореходки, рассказал (протокол заявления по причине нелюбви Саши к писанине, составлял я), что на углу улицы Энгельса и проспекта Соколова заступился за пожилую супружескую пару, над которой измывался подвыпивший детина. В ответ на замечание курсанта тот достал финку. Потерпевший использовал для обороны форменный ремень с латунной бляхой. Защититься от ножа, будущий моряк не сумел, однако это не помешало курсанту «достать» нападавшего ребром пряжки по лбу (на бляхе остались следы крови). Детина скрылся в сторону улицы Суворова. Мореход указал, что шею неизвестного украшал длинный белый шарф.
В коридоре неотложки Саша заметил: «Вчера ко мне на профилактику (беседу) «Орел» приходил, с белым шарфом. Поехали, посмотрим на эту птицу».
«Орел», парень лет 20-ти по фамилии Орлов, жил на улице Суворова. Этот недавно вернувшийся из мест лишения свободы тип имел статус «авторитета» у окрестных «неблагополучных» подростков.
Предположение Смолы о причастности к преступлению «Орла» оказалось верным. «Авторитет» вышел из комнаты с забинтованным лбом. В нанесении ножевого удара курсанту признался сразу. Далее, не успев доехать до райотдела, затеял торговлю, подобострастно именуя Смолу «дядей Сашей». Опустивший перья «Орел» просил оставить его на свободе. В обмен обещал назвать участников других нераскрытых преступлений.
В кабинете и вовсе расплакался, заявив, что повторения тюремной эпопеи не переживет. Решение об избрании меры пресечения от Смолы не зависело. Однако он обещал просить следователя о возможном снисхождении к виновному.
После этого «Орел» назвал трех «шестерок», совершивших накануне семь грабежей в соседнем Ленинском районе города. В этот вечер послужной список Смолы пополнился 8 раскрытыми преступлениями за одно дежурство.
Потом были наши с Сашей совместные засады, погони и задержания. Некоторые из этих мероприятий вызывали неуместным усердием снисходительную ухмылку сослуживцев. Однажды мы просидели половину зимней ночи на холодном чердаке многоэтажки, рядом с ковром, украденным из квартиры этого дома. Ждали вора, который должен был прийти за добычей. Ковер он умыкнул рано утром, пока хозяйка выносила мусор. Затем, поднявшись на чердак, оставил похищенное до наступления темноты и спустился на улицу через соседний подъезд.
Способ таких краж не отличался новизной. Смола нашел пропажу сразу, но попросил хозяйку подождать с возвратом имущества. Узнав о намерении Саши устроить засаду, коллега по отделению В. Васильев откровенно недоумевал: «Ну и ну! Хочешь из-за тряпки на чердаке ночевать? Отдай эту «красоту» хозяйке и успокойся».
Саша отвечал убедительным доводом: «Хочу знать, кто в моей зоне гадит. Сегодня «тряпку» уволок, а завтра сотворит что-нибудь похуже».
Вор пришел с напарником. В момент, когда он поднял рулон на плечи, Саша выстрелил из служебного «ПМ» в деревянное перекрытие, отметив такого рода салютом завершение мероприятия. Затем последовали неприятности. С вором случилась «медвежья болезнь» (эмоциональный понос). Смола получил выговор за нарушение порядка применения оружия.
К слову, существовавшее в то время в милиции взгляд на применение оружия совпадал с отношением черта к ладану. Во избежание последующих процедур служебного или уголовного расследования сотрудники предпочитали идти на преступников с голыми руками. Я не раз удивлялся сообщениям печати о сотрудниках, которые гибли от удара ножом или топором, не воспользовавшись имевшимся при них табельным пистолетом. Как правило, такие заметки завершались «утешительным» сообщением о посмертной награде неразумного смельчака медалью «За отличие в охране общественного порядка» или даже «За отвагу».
Саша к их числу не относился. Второй известный мне случай его стрельбы с нарушением правил произошел весенним вечером на улице Социалистической. Тогда тройка бесшабашных молодцов, двигаясь от парка Октябрьской революции в сторону проспекта Соколова, грабила по пути состоятельных, по виду, прохожих. Едва первый потерпевший успел добраться до райотдела, как на телефон дежурного стали поступать звонки последующих бедолаг. Таких было пять.
Дежуривший в ОУР Смола, не раздумывая, посадил потерпевшего в «Волгу» отбывавшего повинность частника и выехал навстречу обозначившемуся маршруту грабителей. Наш экипаж, не спеша, двинулся со стороны проспекта Соколова вверх по улице Социалистической. Штатный «ГАЗ-69» («раковая шейка») должен был катиться нам навстречу со стороны парка.
Обнаглевших гопников потерпевший опознал без колебаний. Они не спешили покидать район преступного промысла. Однако, услышав требование Саши остановиться, бросились вверх по улице. Смола же, вернувшись в машину, дал команду двигаться за ними. Затем, опустив стекло, трижды пальнул под ноги бегущим. Я обратил внимание на искры из булыжников и запоздалые подскоки бегущих. Остановившись, у забора, троица стала выкрикивать кляузные слова о неправомерном применении оружия. «Помалкивайте, законники», – невозмутимо отвечал Смола. Наказания в тот раз он избежал. Дело было замято. Поощрения не было тоже.
У меня нет цели перечислять список раскрытых Сашей преступлений. Рассказываю о наиболее памятных. Среди них убийство на Пушкинской улице, при раскрытии которого Смола продемонстрировал не только оперативный талант, но и прицельную наблюдательность.
Дело было прохладным весенним вечером. Убитый лежал на газоне разделявшего улицу бульвара. Свидетелей появления тела на этом месте не было. Следы борьбы на одежде и на прилегающем пространстве отсутствовали. Колото-резаную рану в верхней части живота закрывала пола пиджака. Поврежденные ткани не кровоточили. От погибшего шел запах спиртного. Документов при нем не было. Дежурный следователь прокуратуры Лифшиц и судмедэксперт Ю. Гарибян занялись осмотром трупа и местности.
Оперативнику предстояло устанавливать личность погибшего и искать свидетелей. По сторонам участка улицы стояли одноэтажные хибары с небольшими внутренними дворами.
С установлением личности Смоле повезло. Погибший недавно освободился из мест заключения и накануне обращался за разрешением на прописку. В соответствии с «Положением о паспортах» прописаться в Ростове он мог только с согласия начальника райотдела милиции. Процедура предусматривала предварительную беседу с зональным работником ОУР, которым в том случае оказался Саша. Заявитель рассказал Смоле о планах на будущее. Намеревался завести семью, как только найдет подходящую женщину (желательно с жильем). Посетовал, что бывшая сожительница, не дождавшись его возвращения, ушла к директору продуктового магазина.
Вспомнив детали общения с погибшим, Саша вместо подворного обхода в поиске возможных свидетелей, избрал путь покороче.
– У тебя поблизости директора продмагов живут? – спросил он участкового Романова.
– Знаю одного, – ответил тот. – В этом доме обитает. – Участковый показал на ближайшее строение.
К директору мы пришли втроем. Этот невзрачный человек лет 60-ти, с отвисшим животиком и в сильных очках, по виду не был способен на агрессивные действия. Кроме директора с молодой женой, в квартире никого не было. Супруги вступили в брак недавно. На вопрос, известно ли им об убийстве мужчины, ответили отрицательно.
Тем не менее, версия о причастности мужа или жены к убийству не исключалась, однако проверка предположения требовала участия следователя. Мы направились к выходу, и тут Саша внезапно остановился.
– А это что такое? – спросил он директора, указывая на обвязку двери. – Давно появилась?
Там, на высоте полутора метров, гладкую структуру торца пересекала поперечная зарубка с бурыми кромками.
Запираться далее директор не стал. Пока следователь с экспертом заканчивали осмотр, он успел рассказать о случившейся трагедии. Оказалось, бывший сожитель жены директора ломился в дверь, угрожая убить их обоих. Силы были неравны. Запор держался из последних сил. Отчаявшись, директор схватил нож. Это орудие, прежде использовавшееся в магазине для нарезания колбасы, лежало на кухонном столе. Узким, сточенным до обуха лезвием, оно напоминало штык. Этим штыком, приоткрыв на мгновение вход, директор, якобы слегка ткнул ревнивца. Нападавший охнул и вышел во двор. Куда мужчина делся впоследствии, супруги не знали. Зарубка на обвязке появилась после того, как горе тореадор, потянул на себя лезвие, защемленное торопливо захлопнутой дверью.
Еще один случай, о котором речь пойдет далее, стал пиком наших с Сашей заслуг в борьбе с преступностью. Тут, на самом деле, присутствовало чистое везение.
В конце января 1964 года в Ростове произошли два групповых разбойных нападения. Преступления совершили трое молодых парней, вооруженных пистолетом, похожим, по словам свидетелей, на советский «ТТ» калибра 7.62 мм. Впоследствии оказалось, это был «Кольт» 45 калибра (11, 43 мм). Действовали нагло, не скрывая лиц. Первый налет состоялся в 17-ть часов. Объектом стал небольшой продовольственный магазин на углу улицы Социалистической. Зайдя внутрь, налетчики повернули обратной стороной висевшую на двери табличку, превратив объявление «открыто» в «закрыто», и заперли помещение изнутри. После этого, не спеша, приступили к неправомерному завладению государственной собственностью. В магазине, кроме трех продавщиц, присутствовал один покупатель, смакующий купленный на разлив стакан крепленого вина. Обернувшись на дружеское похлопывание вошедших, любитель «красненького» увидел направленный в лицо ствол и потерял способность к связанной речи. По воспоминаниям продавщиц, мужчина сначала повторял, как заведенный: «Я только конфетку…» А затем остановился в ступоре. Свидетельствую, что от появившегося в тот вечер заикания бедолага не избавился до поимки налетчиков. На протяжении этого времени ему пришлось участвовать в наших рейдах. Удалось ли устранить дефект речи впоследствии, не знаю.
Добыча преступников оказалась незначительной, так как выручку незадолго увезли инкассаторы. Уходя, троица вернула табличку на двери в положение «открыто» и приветливо пригласила скопившихся у входа покупателей в торговый зал. Граждане, видевшие через застекленную дверь, как парни расхаживают за прилавком, решили, что наблюдают рейд представителей «народного контроля». Войдя в помещение, покупатели не могли понять причин заторможенности продавщиц.
Сообщение в милицию поступило не сразу. Телефона-автомата поблизости не было. Тревожными кнопками в те времена оснащались только конторы и отделения «Сберегательных касс» (нынешнего «Сбера»).
Группа оперативников перекрыла предполагаемые пути ухода налетчиков. На углу ул. Энгельса задержали по приметам троицу парней с пистолетом. Однако к разбою эти люди отношения не имели.
О расчетливой дерзости разыскиваемой преступной троицы свидетельствовали последующие действия налетчиков. После набега на магазин преступники, вопреки предположениям оперативников, «уходить на дно» не спешили. Пока милицейская группа работала на улице Социалистической они, поднявшись через центральную Энгельса, ограбили столовую на Суворова и лишь затем бесследно скрылись.
По воспоминаниям ветеранов уголовного розыска таких преступлений в Ростове не было с 1947 года. Оперативный состав и патрульно-постовая служба милиции были переведены на усиленный режим несения службы. Начальник УООП области комиссар милиции 3-го ранга П. Стрельченко через руководителей структурных подразделений объявил, что сотрудники, раскрывшие преступление, «получат золото». Это обещание звучало не совсем понятно. На мой вопрос, будут ли это золотые часы, портсигары, коронки или что другое, Смола ответил: «Я уже про такое «золото» слыхал, когда убийцу искали. Я его задержал, получил от него пулю, а от начальства премию 30 рублей».
Каждый вечер со дня налета оперативный состав уголовного розыска районных отделов и городского управления милиции патрулировал улицы, сидел в засадах в помещениях магазинов и других торговых точек. Преступников искали по приметам и с участием опознавателей, видевших налетчиков воочию. В нашу со Смолой компанию попала продавщица ограбленного магазина. Иногда ее сменял ставший заикой любитель «красненького». Нашей группе поиска отводился отрезок «Брода» между Ворошиловским и Буденновским проспектами.23 февраля 1964 года компанию пополнил дружинник-энтузиаст Женя Тарасов, рабочий НИИ Технологии машиностроения. В половину одиннадцатого, проклиная стылую сырость и грязную жижу под ногами, мы проходили мимо ресторана «Московский». Внезапно, продавщица, охнув, указала взглядом в сторону заведения. Затем, преодолев спазм, прошептала: «Он!».
Один из налетчиков стоял на ступеньках у входа в ресторан. Как оказалось в дальнейшем, это был не работавший, судимый за кражу, А. Левейкин. По показаниям свидетелей, именно этот парень орудовал пистолетом.
Далее по команде Смолы Женя Тарасов (сильно близорукий, не отличавшийся здоровьем)и продавщица устремились на поиски сотрудников милиции в форме. Мы с Сашей оставались на месте под прикрытием немногочисленных гуляющих. Внезапно из толпы появился соучастник Левейкина, по фамилии Зыков. Вместе они вошли внутрь «Московского». Милиционера в форме еще не было, однако ждать далее представлялось опасным. Не исключено, что налетчики замышляли новое нападение на ресторан. Это предположение впоследствии подтвердилось. Наметив на ходу план действий, мы со Смолой вошли в вестибюль.
Левейкин и Зыков, не раздеваясь, стояли у двери зала, спиной к гардеробу. Расстегивая на ходу пальто, я прошел мимо них в сторону гардеробщика. Саша направился в сторону Левейкина. Тот, чутьем уловив опасность, опустил руку за полу пальто. Моей первоначальной задачей было удержать стоявшего рядом Зыкова, к которому я подошел сзади. Однако в этой ситуации задумка менялась. Обойдя Зыкова, я (каюсь, рефлекс) ударил Левейкина сбоку в челюсть. На борьбу времени не оставалось, к тому же, налетчик был тяжелее и выше меня ростом. Левейкин повис на поручне «маятниковой» двери и стал раскачиваться с нею внутрь зала и обратно. Саше удалось вытащить у него из-за пояса пистолет и сунуть оружие в карман своего утепленного плаща. Зыков стоял не шелохнувшись. Находившиеся в вестибюле посетители молча прижимались к стенам. В это время появился Женя Тарасов с милиционером.
Заметка из университетской газеты
Страж порядка действовал непредсказуемо: взмахнув телескопической дубинкой, отчего длина спецсредства увеличилась втрое, нанес хлесткие удары по спине и руке Смолы, удерживавшего в объятиях Левейкина (рубцы сохранялись долго). В какой-то мере действия постового можно было понять. Одеждой и лицом Левейкин выглядел представительнее Саши. Понять сходу, кто из них опер, милиционер не смог.
Позже, во время допроса в качестве свидетеля следователь информацию об обоих ударах (по челюсти Левейкина и спине Саши) обошел молчанием. В протоколе мои действия назвались борцовским захватом (а в благодарственном письме милиции – находчивостью). Левейкин на меня не жаловался, согласившись, что таким способом я уберег его от большой беды – возможного применения оружия. Третий участник разбойной группы, Н. Мищенко, в тот вечер остался дома.
Забавный факт. Впервые услышав фамилию Смола, Левейкин констатировал: «Удачный псевдоним себе выбрал, опер».
Сообщения о задержании преступников опубликовали несколько газет. Смолу и меня наградили денежными премиями (по 100 рублей). Из этих денег я купил галстук, а Саша кофточку своей Евдокии. Остальное было потрачено на совместный вечер сотрудников отделения уголовного розыска Кировского РОМ в ресторане. В завершение застолья опер – скандалист Валентин Васильев стал утверждать, что наше везение было несправедливым, и на самом деле задержать преступников предстояло ему. Спор едва не перерос в драку, но Васильева осадили сослуживцы.
В университет пришло благодарственное письмо, после которого секретарь парткома Евгений Николаевич Осколков, преподававший на нашем курсе нелюбимый мною предмет – историю КПСС, неоднократно дарил мне билеты на престижные мероприятия. Эти знаки внимания вызывали чувство неловкости, так же, как и газетные утверждения о том, что мой поступок является результатом воспитательных усилий партии и комсомола.
Впоследствии приязненное отношение Евгения Николаевича испарилась после моего опрометчивого высказывания на семинаре, посвященном хрущевским новеллам в партийном руководстве экономикой. Во время обсуждения решения Пленума ЦК КПСС о разделении партийных организаций на промышленные и сельские я предположил, что следующая специализация разделит обкомы и райкомы на мужские и женские. По выражению лица Е. Н. Осколковая понял, что сморозил нечто, выходящее за допустимые пределы.