Молодежь цеха
Прослойка «молодых» и «пацанов» постоянно обновлялась, пополняясь выпускниками 25-й, 60-й и других средних школ. Часть ребят, получив специальность, оставалась в цеху. Другие, заработав производственный стаж для льготного поступления, уходили на учебу в ВУЗы.
На дежурном станке до меня последовательно работали братья Сергей и Виктор Синченко. Старший – обстоятельный и вдумчивый Сережа, отработав два года, поступил в МФТИ и впоследствии стал научным сотрудником одного из Подмосковных НИИ. Младший – Виктор по прозвищу «Витютя», в прошлом «трудный» ученик 25-й школы и прогульщик уроков, как ни удивительно, тоже имел склонность к естественным наукам. Наши «аксакалы» уважительно вспоминали, как он запирался по вечерам в цеховой конторке и выполнял письменные работы по математике для подруги А. М. Сысоевой, учившейся заочно в каком-то техническом ВУЗе.
В 1958 году Виктор поступил в Ленинградский политех, а после его окончания и прохождения соответствующих курсов стал офицером-подводником. Служил в Гаджиево. В середине 70-х он, не помышлявший до института о карьере военного, был уже капитаном первого ранга, помощником командира атомной подводной лодки. Отвечал за силовую составляющую субмарины. Скорости его продвижения по службе способствовали льготы для подводников и личные заслуги. Виктор был участником первого в СССР подводного кругосветного плавания без всплытия, в котором их ПЛА, прошла подо льдами Северного Полюса, и побывала у берегов Кубы. Правда, когда он в разговоре со мной специально отметил последнее обстоятельство, я бестактно спросил: «Ну, хотя бы в перископ ты ее (Кубу) видел?». Ответ был краток и правдив: «Не-а! Мы не всплывали».
Из его рассказов о деталях подводного быта запомнились наличие в ПЛА спортивного зала, солярия и бассейна. И еще почему-то описание процедуры ассенизации в подводном положении. Нечистоты по мере накопления сливались в специальную полиэтиленовую емкость сигарообразной формы, которая затем отправлялась в забортные глубины залпом торпедного аппарата. Использование грозного боевого устройства для столь прозаичной процедуры компенсировалось ритуалом применения «злого духа» (содержимого контейнера) для гипотетической схватки с враждебной «материей» – потенциальным противником. Действо имело сходство с учебной торпедной атакой. Правда, тут после приказа «товсь» звучала непредусмотренная корабельным уставом чеканная фраза командира: «По акулам американского империализма… говном, – и лишь затем следовало долгожданное, – пли!». Раздававшаяся по громкой связи команда на выстрел служила одним из дополнительных элементов психологической разгрузки коллектива. Заодно опровергалось расхожее представление о том, что «из говна пулю не слепишь». Команда проникалась сознанием того, что в случае необходимости из упомянутой субстанции можно изготовить не только пресловутую пулю, но и целую торпеду, встреча с которой вряд обрадует самого оголтелого империалиста.
По иронии судьбы самый старший из братьев Синченко – Жора, выпускник суворовского, а затем среднего и высшего военных училищ, старательно, без взысканий, тянувший служебную лямку более 25-ти лет, окончил военную карьеру майором.
Варвара Тимофеевна Синченко, мама Жоры, Сережи и Виктора воспитывала ребят одна. Ее муж-кадровый офицер, погиб на фронте. Варвара Тимофеевна – поразительной доброты человек и признанный кулинар, была близкой подругой моей мамы и научила ее печь замечательные пироги. Ее рецепты перешли по наследству нашим детям.
Широкие возможности дает теперешний Интернет. Сеть хранит сведения не только о героях моего повествования, но и о негодяях, которые терроризировали их семьи во время оккупации Крымска.
В январе 1943 года некто Котомцев И. Ф., дважды судимый уголовник, служащий «Зондеркоманды СС-10-А», угрожая расстрелом, понуждал мать моего друга Жени Солохи – Ольгу Ивановну, идти на сборный пункт для отправки на принудительные работы в Германию. В это время Ольга Ивановна, 1903 года рождения, дом которой заняли фашисты, жила в землянке с пятью малышами – своими Женей и Аллой и тремя братьями Синченко, выдавая всю команду за собственных детей. Более молодая Варвара Тимофеевна пряталась от угона на хуторе. Наличие малышни и возраст Ольги Ивановны Котомцева не смущали. Когда он стал тащить ее на сборный пункт насильно, она потеряла сознание. По словам Жоры Синченко (ему было 10 лет), каратель оставил затею со словами: «Нарожала щенят, сука старая. Подыхай с ними». Как выяснилось позже, этот персонаж в те же дни участвовал в повешении 16-ти крымчан.
После освобождения станицы Крымской Ольга Ивановна и Варвара Тимофеевна с детьми уехали из-за продолжавшихся немецких обстрелов к родственникам в Краснодар. Там, в июле 1943 года они случайно увидели Котомцева на одной из площадей. Он не первый день висел в одном ряду с 6-ю другими служащими зондеркоманды, казненными по приговору военного трибунала. Сергей Синченко, по воспоминаниям Варвары Тимофеевны, сказал: «Вон висит тот дядька. А ты, Женя (Солоха), отвернись. Не смотри».
Информационные массивы Интернета дают полный перечень черных дел Котомцева и других краснодарских душегубов, содержат приговор по делу и даже кинокадры их казни[16].
Руководство комбината, заинтересованное в подготовке смены будущих инженеров-консервщиков, поощряло желающих учиться в профильном ВУЗе. На проходной комбината и в заводской многотиражке «Консервщик» размещались объявления, приглашавшие рабочих и служащих поступать вне конкурса на дневное и заочное отделения Краснодарского института пищевой промышленности (ныне политех) и в аспирантуру. Очники получали заводскую стипендию в размере 50 рублей (средняя зарплата рабочего комбината в то время составляла 70 руб.). Аспирантам платили по 100 рублей. В этом ВУЗе прошли обучение многие заводчане и в том числе несколько человек из нашего цеха. На моей памяти деканом факультета этого института стал главный инженер Крымского комбината Рубайло (имени и отчества не помню). В начале 70-х несколько молодых заводских инженеров – выпускников Краснодарского пищевого, перешли в качестве специалистов-консервщиков на суда Новороссийского Управления рыболовного флота. В их числе был наш сосед по квартире Виталий Невзоров, периодически уходивший в шестимесячное плаванье и возвращавшийся с массой впечатлений о зарубежных портах, с экзотическими подарками и приличным заработком. Его однокурсник и близкий друг Володя (Владимир Николаевич) Щербак уйти с комбината не рискнул. Тем не менее, карьерный путь Владимира оказался более крутым, чем у Виталия. Бывший наш сосед ушел на пенсию с неизвестной мне должности в Новороссийском Управлении рыболовного флота. В. Щербак – бригадир овощного цеха комбината в 1961-м, по окончании учебы в институте 1966-м двинулся по ступенькам карьерной лестницы на комбинате. Прошел должности механика, начальника цеха, главного инженера, в 1974 году стал директором комбината. Позже занимал должности 2-го секретаря Краснодарского крайкома КПСС, заместителя министра сельского хозяйства РСФСР. В 1999 году был назначен заместителем Председателя Правительства Российской Федерации.
В апреле 1959 года на базе комбината был создан техникум пищевой промышленности. В этом учебном заведении прошли обучение почти все работники нашего цеха. Большая часть из них относились к категории «кому за тридцать» и старше. Среди них был мой друг фрезеровщик Женя Солоха, окончивший вечернее отделение техникума с «красным дипломом» в 1971 году.
С 1964 по 1970 год преподавателем технологических дисциплин в техникуме работала моя мама, оставившая по состоянию здоровья должность заведующей лабораторией комбината.
Некоторые из моих друзей, став классными специалистами, уехали за пределы края и получили высшее образование на заочных и вечерних отделениях различных ВУЗов. Проблем с поступлением на работу у них не было.
Токаря Юру Музыченко приняли на один из заводов Гатчины в день его обращения в отдел кадров. Окончив заочно институт, он работал на том же заводе, но уже начальником цеха. В девяностые на пару с сыном, таким же рослым (190 см.) крепышом, как и сам, подрабатывал строительством загородных домов.
Коля Сидорин уехал в Ленинград, работал слесарем в одном из НИИ, заочно учился в политехе. По окончании института перешел на должность научного сотрудника. Судя по сторонним отзывам, он оказался для своего исследовательского института ценной находкой по части задумок и реализации профильных идей. У нас он работал слесарем отделения КИП, удивляя коллег и руководство цеха не только изобретательностью, но и изяществом материального воплощения замыслов. Однажды, выполняя работу по ремонту тестера – контрольной многопатронной машины для автоматизированной отбраковки негерметичных жестяных банок, он придумал и своими руками реализовал остроумное решение по повышению чувствительности этого импортного (по-моему, английского) устройства. Новшество повысило способность улавливать потерю воздуха в банке с 0,1 см3 до 0,01 см3, вызвало горячее одобрение заказчика, и было увековечено в заводской многотиражке.
Изобретательность Коли дополнялась завидными дизайнерскими способностями, которые он блестяще реализовывал в металле. Летом 1968 года, откликнувшись на приглашение, он навестил нас с Людмилой в г. Хмельницком. В тот раз мы увидели изготовленное Колей небольшое подводное ружье собственной конструкции, замечательное по дизайну и техническим решениям. Изделие было выполнено из титана с черными эбонитовыми накладками, радовало глаз чистотой отделки, строгими линиями и изящными изгибами. По функциональным качествам оно превосходило известные в кругу ценителей аналоги (выглядевшие жалкими жестянками), и было остроумно избавлено от ряда их типичных недостатков изделий массового производства. «Силовую часть» оружия, в отличие от резиновых жгутов ширпотребовских изделий, представлял барабан с 16-ю малокалиберными патронами, закупоренными вместо пуль эпоксидной смолой. Выстрел выталкивал находящийся в стволе гарпун с силой, позволявшей пробивать с 10-ти шагов двухсантиметровую доску. В этом я убедился в нашем служебном тире. Большим достоинством ружья была высокая синхронность работы спускового крючка и растяжек, удерживавших леску гарпуна. Она позволяла избежать спутывания капроновой нити при выстреле – характерного дефекта ружей других систем. Недостатком изделия была дальнобойность (в воде гарпун уходил далеко за пределы видимости), ограничивающая возможность его применения в водоемах с присутствием других рыбаков или купальщиков.
Наиболее причудливой выглядит карьера моего друга Марика Глухова – Глухова Марка Петровича. Его отец, бывший начальник пожарно-сторожевой охраны комбината, умер в 1956 году. Марка и старшего брата Виктора воспитывала мать, работавшая секретарем в заводоуправлении.
Марик был типичным школьным шалопаем, тратившим время на чтение художественной литературы в ущерб школьной программе. В то время его любимыми авторами были Дж. Лондон, И. Ильф и Е. Петров, Дж. Джером, Э. Ремарк. Однажды я взял его, школьника, в двухдневный туристический поход через Шапсугское ущелье в Кабардинку. На подъемах он несколько раз просил нашу компанию идти помедленнее и временами бормотал: «Я никогда не тренировался. Я не люблю больших нагрузок. У меня вредная привычка: я курю».
В механический он пришел учеником фрезеровщика. В его активе было восемь классов средней школы. На большее не хватило времени и усердия. Среднюю школу окончил во время срочной службы в железнодорожных войсках ВС СССР во Львове. Из армии на некоторое время вернулся в цех. И вдруг в 1967 году прислал в Хмельницкий, где я проходил службу, весточку о том, что он теперь житель Иркутска. О мотивах внезапного переселения рассказал во время очередной встречи. Суть их такова. Надоел замкнутый мирок Крымска и мелочная домашняя опека. Захотелось попробовать силы в краях, воспетых А. Пахмутовой. Сначала нацелился на Комсомольск-на-Амуре, но денег хватило только на железнодорожный билет до Иркутска. Ни одного родственника или знакомого в городе не было, но не сомневался, что работу фрезеровщика и койку в общежитии найдет всегда.
Дальнейший трудовой путь Марка кратко описан с его слов в номере Восточно-Сибирской правды от 27 сентября 2007. Зимой 1967 года вышел из поезда на иркутском вокзале и увидел объявление: «На завод имени В. В. Куйбышева требуются фрезеровщики». Так попал в 17-й цех. Жил в общежитии, несколько лет работал в три смены. Решил учиться, но не в политехе, а на юридическом. Чтобы была возможность посещать занятия на вечернем отделении, пришлось поменять рабочую специальность на слесаря-лекальщика. Окончил университет. В 27 лет стал самым молодым руководителем на заводе – начальником отдела кадров. Далее в течение двадцати лет, работал заместителем директора по кадрам. В своё время был признан лучшим начальником отдела кадров в системе Министерства тяжёлого машиностроения и награждён медалью «За трудовое отличие».
В жуткие 90-е, когда всё валилось, был разграблен заводской музей. Мне удалось спасти Красное знамя ВЦСПС, награду от Наркомата тяжёлого машиностроения за работу во время войны. Хранил знамя у себя на даче. Когда обстановка стабилизировалась, вернул его на завод, теперь оно у нас в комнате переговоров. Документ о награждении и орден Трудового Красного Знамени пропали. Осталось только письмо, подписанное М. И. Калининым.
Завод выжил, работает и развивается в новых условиях. Поставляет золото-, горно-добывающее и металлургическое и оборудование не только предприятиям России, но и в страны ближнего и дальнего зарубежья, в том числе в КНР, Монголию, Индию, Египет и Бирму.
Здесь я проработал сорок лет. С 2006 года являюсь председателем совета директоров ОАО «Производственного объединения Иркутский завод тяжелого машиностроения»[17].
В этой светлой канонической биографии опущена «черная полоса» формуляра, оставившая рубец в памяти Марка. О ней он рассказал мне летом 1983 года во время путешествия (с его супругой и моими женщинами) на самодельном плоту по реке Лене от пос. Жигалово до Усть-Кута. Подробнее об этом сплаве далее.
Суть истории такова. Его, молодого партийца, хорошо зарекомендовавшего себя руководителя – производственника, пригласили на должность инструктора в промышленный отдел Иркутского обкома КПСС. Марк усомнился, отпустит ли его директор завода, однако обкомовские функционеры высокомерно заявили: «К нам отпустит!». Как ни странно, директор желания обкома не учел и в переводе отказал. Тогда обиженный его произволом Марк написал заявление об увольнении. Предупреждению директора о плохих последствиях этого шага он не внял. И зря. На работу в обком его, уволившегося вопреки воле директора, не взяли.
По словам Марка, в сердцах он сказал обкомовским деятелям, что они «несерьезные люди» и пошел на авиационный завод, куда его неоднократно приглашали на кадровую работу. Однако там его ждал неожиданный отказ. То же самое произошло и на нескольких других предприятиях. Позже выяснилось: это был результат упреждающих звонков директора ИЗТМ. Плюнув на административные должности, Марк решил вернуться к работе слесаря. Однако попытка бывшего начальника отдела кадров занять место рабочего воспринималась администраторами с большим подозрением. Ему отказывали, несмотря на обилие свободных мест. «Вот тут-то я впервые вздрогнул – сказал Марк. – Мне пришлось убеждать их, что я не пьяница, не склочник, не интриган и т. п.». С большим скрипом его приняли слесарем – лекальщиком на авиационный завод. Здесь, чтобы отвлечься от тяжелых переживаний, он с головой ушел в работу.
«Я не подумал, что создаю проблемы новым коллегам, – говорил он мне потом. – Не придавал значения тому, что перевыполняю нормы вдвое и больше. Работяги взмолились, чтобы я не губил им расценки. Пришлось сбавить обороты. Не у всех же такая мотивация. В качестве укрепляющих душу «настроев» читал Дж. Лондона».
Тут необходимо небольшое отступление. Лекальщики – это элита металлистов, изготовители самых сложных, прецизионных изделий типа матриц или эталонов. Их работа – во многих случаях акт творчества, поскольку те задания, которые им поручают, нередко требуют неординарных решений и навыков. Сейчас этих специалистов в значительной мере (но не окончательно) заменили станки с компьютерным управлением и 3D технологии. В механическом цехе Крымского консервного комбината единственным лекальщиком был Жора Мавромати. Способ выполнения им некоторых заданий наши специалисты так и не разгадали. Он работал над ними по вечерам в опустевшей «слесарке». Заработки Жоры значительно превосходили оклады А. М. Сысоевой и Н. С. Селезнева. Пользуясь своим исключительным положением, он сам калькулировал расценки на нестандартные задания, сообщая итоговые цифры нормировщику Швецу. Тому оставалось лишь покорно «обосновывать» расчеты. Кстати, корыстолюбие Жоры, проявлявшееся даже в близком окружении, заметно охлаждало его отношения с коллегами. Он имел репутацию «куркуля» и был единственным из слесарей, кто, уходя с работы, снимал подвижную губку своих тисков и запирал ее в верстаке.
Правда, в деле маскировки способов выполнения отдельных работ Жору превзошел другой «куркуль» – «дед Шапошников», проживавший в 6-м подъезде нашего жилдома. Это был универсальный специалист экстра-класса в области токарного и фрезерного дела, а также ремонта всех видов металлообрабатывающих станков. Мой приятель-токарь Володя Кайнаров, сам работавший в механическом с 1947 года, заглазно называл Шапошникова «николаевским» (царских времен) токарем. Однако, оказалось, упомянутая эпоха оставила на нравственном облике умельца стойкие «родимые пятна капитализма» (заимствовано у К. Маркса) в виде корыстолюбия и использования нечестных конкурентных приемов. Наиболее ярким их проявлением стал случай с так называемым «американским» фрезерным станком. Марки этой машины в цеху никто не знал. Судя по надписи на станине, он был изготовлен в г. Цинцинати (США), а на комбинат попал по репарации из Германии. Станок был весьма удобным для обработки деталей небольших и средних размеров, в том числе различных видов звездочек и шестерен. Однако «колеса» с дуговыми зубьями на нем мог изготавливать только «Дед». Никто, кроме него, не мог рассчитать подбор сменных шестерен гитары подач в сочетании со скоростью движения ходового винта. Секретами расчетов Шапошников ни с кем не делился, несмотря на укоризненные замечания А. М. Сысоевой. За указанные работы он, не стесняясь, «ломил» со Швеца баснословные расценки.
Антонина Михайловна неоднократно подначивала молодых фрезеровщиков, в первую очередь умельца Ивана Золотарева, за неспособность раскрыть «тайну Шапошникова». Напоминала, что формулы подбора сменных колес и уравнения кинематической цепи для определения величины подачи содержатся в прикрепленной к станине табличке. Однако все произведенные по ним расчеты И. Г. Золотарева получались ошибочными. Завершающие зубья неизменно «наезжали» друг на друга. Более предприимчивый Гриша Самарский пытался выведать секрет «Деда» лестью и подкупом. Поил его пивом и вином в заводской столовой и «Голубом Дунае». Шапошников обещал «научить», но слова не выполнил, даже уходя на пенсию. Позже стало понятно, почему.
Въедливый И. Г. Золотарев, исследуя станок, обнаружил, что Шапошников, ремонтируя в свое время червячную передачу, умышленно изменил шаг винта и маточной гайки. Это сделало зафиксированные на скрижалях станка формулы и уравнения бесполезными для расчетов. «Дед» же вносил в данные соответствующие поправки, значения которых держал в тайне.
Однако обратимся к Жоре. По оценке Марика, Мавромати был специалистом экстра-класса. Не могу судить, достиг ли мой друг Марк Петрович таких же высот, работая в Иркутске (сам он сравнения избегал), но по итогам одного из профессиональных конкурсов лекальщиков в рамках Министерства тяжелого машиностроения СССР он занял первое место. Марик изготовил вручную металлический куб высокой чистоты обработки с идеально правильными сторонами и гранями (что само по себе очень непросто). Изюмина же заключалась в том, что куб этот состоял из множества незаметных невооруженному глазу кубиков меньших размеров, «слипшихся» в результате межмолекулярного взаимодействия настолько плотно, что для их разделения требовались нешуточные усилия. Такой эффект был достигнут за счет высочайшей чистоты обработки поверхности, позволяющей приблизить молекулы противоположных сторон друг к другу на необходимое для слипания расстояние. Как победителя, Марика приглашали работать на один из ведущих заводов отрасли в Ленинград, однако покидать Иркутск он отказался.
В отличие от Г. Мавромати Марик был весьма щепетилен в денежных делах. Его супруга Галя жаловалась, что он категорически отказывался от дополнительных заработков «на стороне», даже в те времена, когда они были бы весьма кстати. В качестве примера она рассказала о таком случае. Марик с детства носил очки нестандартной ширины, оправы которых в продаже встречались очень редко. Став лекальщиком, он решил задачу приобретения дефицита просто: изготавливал оправу из пластмассы своими руками. Со стеклами в мастерских проблем не было. Технологию окраски плексигласа ему «продал» зэк из колонии, изготавливавшей для ИЗТМ тару. Ноу-хау обошлось Марику в пачку индийского чая. Мне он раскрыл секрет производства бесплатно. Плекс варился в растворе йода или зеленки различных концентраций и на выходе приобретал коричневый или зеленый цвет потребных оттенков. Изделия Марика отличались строгим изяществом.
Когда Марик впервые принес нестандартную оправу для вставки стекол в мастерскую по изготовлению очков, тамошний специалист чрезвычайно заинтересовался источником ее приобретения. Узнав правду, стал горячо упрашивать умельца наладить изготовление этих эксклюзивных изделий на продажу. Обещал приличный доход. Давил на сочувствие к нуждающимся. Не помогло.
Вернуться на должность начальника отдела кадров ИЗТМ Марка попросил новый директор предприятия. Это произошло через полтора года. К тому времени прежний директор был на пенсии.
Марик в очках с оправой собственного изготовления. 1983 г, плот, р. Лена.
Пережив вместе с заводом тяжелейшие 90-е годы, Марик активно участвовал в возрождении ИЗТМ. В 2004 году по его инициативе был воссоздан музей боевой и трудовой славы предприятия. Возвращены на аллею памяти скульптуры В. В. Куйбышева и С. М. Кирова (разбитый и утопленный вандалами в реке бюст И. В. Сталина отыскать его не удалось).
О неприятии Мариком распространившихся в новых условиях идей наживы и накопления материальных ценностей красноречиво свидетельствуют следующие строки Годового отчета ОАО «ПО «ИЗТМ», утвержденного в 2014 году.
«Глухов Марк Петрович, председатель Совета директоров.
Доля участия в уставном капитале эмитента: нет;
Доля, принадлежащая указанному лицу обыкновенных акций эмитента: нет
Доля, принадлежащая указанному лицу обыкновенных акций эмитента, в которые могут быть конвертированы принадлежащие данному лицу ценные бумаги: нет…».[18]
Должность Председателя совета директоров ИЗТМ Глухов Марк Петрович занимал до последнего дня своей жизни. Он умер 13 сентября 2015 года.
Часть друзей, с которыми мне довелось осваивать профессию токаря, осталась в Крымске.
Один из них токарь Женя (Евгений Семенович) Голов, игрок заводской футбольной команды, мастер веселых выходок и исполнитель песен под гитару. «Подруга семиструнная» сопровождала его на выездных матчах и, по нынешним представлениям, использовалась в качестве инструмента психологической разгрузки команды. Иногда по причине широкой натуры Евгения Семеновича его музыкальные номера выходили за пределы узкого круга спортсменов.
Один из таких случаев произошел летом 1959 года в Ереване. В этом городе, имеющем свой консервный завод, проходило первенство футбольных команд Добровольного спортивного общества «Труд». Наши ребята разместилась в одной из городских гостиниц. По окончании соревнований, вечером накануне отъезда, игроки расслаблялись пением под гитару, употребляя легкие (и не очень) напитки. Среди них оказался печальный армянин из числа временных постояльцев. Прослушав в исполнении Жени песню-покаяние «Помнишь, мама моя…», этот подвыпивший мужчина рассказал о причине своей душевной горечи. Оказывается, он был вынужден расстаться с женой в результате интриг ее родственников, но теперь приехал уговаривать свою бывшую половину вернуться. Сейчас он понял, что размягчить ее сердце перед решительным объяснением должно исполнение песни «про маму и девчонку». Петь предполагалось под балконом экс-супруги. Реализовать задумку следовало в тот же вечер. Шутливое обсуждение такой возможности друзьями по команде перемежалось очередными тостами и в конце-концов закончилось решением ехать к нужному адресу на такси.
Кроме покинутого мужа и Жени, в экспедицию направились два ассистента из числа игроков команды – А. Синченко и М. Пахоян. На случай агрессивной реакции родственников или соседей бывшей жены машину предусмотрительно оставили в «шаговой доступности». Время начала серенады близилось к полуночи, и значительная часть окон трехэтажного дома была темна. Однако при звуках «вечерней песни» бо́льшая их часть осветилась. Некоторые жильцы, выйдя на балконы, узнали страдальца, по лицу которого текли слезы. Послышался голос: «Это ты, Тёмик? Хорошо придумал, молодец!».
Неосвещенным осталось лишь окно той, кому посвящалось музыкальное произведение. Причину неудачи объяснил другой сосед: «Ануш уехала в Абовян. Приходи завтра, Тёмик! И друзей бери!». С балконов просили продолжить исполнение, но команда, посчитав миссию завершенной, вернулась на базу. Окончание истории Тёмика и Ануш осталось неизвестным.
Незатейливые и доброжелательные розыгрыши Жени время от времени пополняли копилку цехового и заводского фольклора. Однажды во время обеденного перерыва вечерней смены мы с ним слегка подшутили над дежурным пожарной охраны. Собственно мое участие заключалось в составлении сценария. Исполнителем был Женя. Я для этого не годился по причине излишней смешливости. Мысль о розыгрыше возникла случайно. Мы отдыхали на скамейке во внутреннем дворике цеха. За нашими спинами на подоконнике станочного отделения пылился телефон внутризаводской связи. Мне никогда не доводилось видеть, чтобы по нему кто-либо разговаривал. Руководство цеха пользовалось телефоном конторки. Рабочим же звонить было некому. Выполняя задумку, Евгений Семенович протянул руку за переплет с отсутствующей четвертью стекла, вытащил наружу трубку аппарата и попросил девушку из коммутатора дать ему «пожарку». В ответ на прозвучавшее «алё!» он представился работником водостанции. После этого сообщил, что планируется временное перекрытие воды и попросил проверить, достаточны ли ее запасы в цистернах пожарных машин на случай ЧП. Немедленный положительный ответ его не удовлетворил. Он попросил абонента лично убедиться в достоверности сведений. Через некоторое время из трубки послышался голос: «Водостанция! Алё! Е вода, е!». После чего Женя с нажимом произнес: «Ну, тогда мойте ноги и ложитесь спать». Затем вернул на место трубку, от контакта с которой на ухе остался жирный мазок пыли, металлизированной окалиной чугуна.
Впоследствии мы узнали, что шутка вызвала умеренное веселье в «пожарке» и ходила по дежурным сменам этого подразделения несколько дней. В цеху она приобрела статус поговорки. В наше время я обнаружил текст про воду и мытье ног перед сном в народном фразеологическом словаре, появившемся, правда, через несколько десятилетий после этого незначительного события. Какой удар со стороны народной фразеологии! А мы-то считали… Впрочем, новизна шутки была не в содержании текста, а в его адресности.
Ну, ладно. Отвергая возможные подозрения в склонности Евгения Семеновича к заимствованию сюжетов, расскажу еще об одном розыгрыше. Уборщицей цеха была сухонькая доброжелательная старушка Мария Романовна, которую все именовали просто Романовной. Тихая и незаметная, она временами умудрялась вгонять в стресс токарей и других станочников. Это происходило в моменты, когда, зайдя в тыл станка, уборщица по простоте душевной бросала подобранный обрезок болванки в металлический поддон. Работа на автоматической подаче в значительной мере контролировалась на слух. Убаюканный ровным гулом механизмов токарь или фрезеровщик, подскакивал от внезапного грохота, как ужаленный, лихорадочно определяя причину и размеры катастрофы. Такие случаи, несмотря на высказывавшиеся Романовне упреки, повторялись периодически, и привыкнуть к ним было невозможно.
Вершиной проказ Романовны был случай, когда она с размаху прислонила металлическую жаровню к кожуху электросилового щита, располагавшегося напротив цеховой конторы. Блеснувшая вспышка дополнилась грохотом, сопоставимым с выстрелом РПГ у незащищенного уха. Щит просматривался только с центрального прохода, с места расположения моего станка. Обернувшись на взрыв, я увидел Романовну, мелькнувшую серой (цвет халата) тенью в сторону женского душа. Остальной народ причины происшествия не понял. Выскочивший из конторки Нестор Савельевич остановился в недоумении. Умолкли станки. «Полетели» все находившиеся в работе резцы (остановка на стружке означает однозначный «кирдык» режущей пластине). Раздались бестактные возгласы в адрес электриков. Делиться своими наблюдениями по поводу причины происшествия я ни с кем не стал.
Кроме описанных шалостей, за Романовной числился и другой грешок. Она была активным переносчиком новостей. Зная об этом, Женя по секрету рассказал своей подруге (они без преувеличения очень приязненно относились друг к другу, Евгений Семенович периодически подкармливал ее говяжьей тушёнкой от заказчиков: от свиной у нее болела печень) о том, что накануне в ведре пассажирки городского автобуса была обнаружена голова. Надо сказать, что подтекстом «новости» было трагическое событие, произошедшее накануне. В воскресенье днем после обильного дождя в речке Адагумке всплыли части расчлененного тела женщины. Я случайно увидел, как их доставали при большом скоплении народа у пешеходного моста в районе 25-й школы. Голову несчастной найти не удалось. По завершении рассказа Женя предупредил Романовну, что новость является тайной следствия и предупредил о недопустимости ее разглашения. Уборщица понимающе согласилась. Однако минут через 10 из цеховой конторки к станку Жени быстрыми шагами подошла бухгалтер Мария. Дальнейший диалог я наблюдал с некоторым недоумением, так как начало истории мне не было известно.