Колыбель за дверью

– Что, не надо? – не признался в разумении Максим.

– Не надо отказываться от того, что дарит нам судьба. Просто дарит, без всяких условий. Подарков от неё не так много, а не принять главные – большой грех, за который будешь потом расплачиваться всю жизнь ранами на своей памяти.

– Не стану, – пообещал Максим. – Пусть хоть на миг, да счастье.

– Таким ты мне нравишься больше. Подойди, сядь рядом.

Наташа полезла в свою сумочку и достала оттуда мобильный телефон Сони – небольшой, Максим таких даже не видел, серебристый и очень красивый.

– Это тебе, милый, иди, научу пользоваться – с тех пор, как с меня сняли блокаду, могу позволить себе некоторые вольности. Вот гнездо зарядного устройства …

– Наташа! – перебил её Картузов. – Зачем ты, это так дорого, я не возьму …

– Оставь! – строго обрубив, прервала его девушка. – Я тебе сердце своё подарила, а ты из-за какой-то мелочи чванишься. Оставь, слышишь?!

Максиму стало стыдно, он сделался пунцовым:

– Прости. Правда, прости, я глупым бываю, до безобразия.

– Безобразия мы поправим, – улыбнулась Наташа. – Теперь слушай, не перебивай, вот это гнездо зарядного устройства …

Наташа за пять минут научила Максима пользоваться мобильным телефоном. Потребовала, чтобы он всё повторил и попробовал набрать её, уже забитый в контакты, номер. Максим добросовестно повторил и позвонил. Из красной сумочки донеслась знакомая мелодия Раймонда Паулса. Наташа достала точно такой же телефон, только красный и показала Максиму. На экране светилось одно слово: «Любимый».

– Видишь? – спросила она. – Теперь, когда захочешь рассказать, как ты меня любишь, просто наберёшь мой номер. Там денег на счету много, надолго хватит, не волнуйся.

– Спасибо, Наташа! … Слушай, а с чего вдруг Радомир к Дон Кихоту прицепился? Я так и не понял.

– Он очень умный и хитрый, – серьёзно отвечала Наташа. – И он очень много знает. Не имею понятия, чего он хотел, но что-то ему от тебя нужно. А теперь и от меня. Будь с ним поосторожнее, хорошо?

– Ладно, как скажешь. А что, эта статуэтка действительно дорогая?

– Да какая тебе разница, Максим? Ты ведь никогда её не продашь, даже если умирать будешь, хоть это глупо. … Дорогая, да. … Давай договоримся, если тебе понадобится спасти жизнь: свою ли, чужую – близкую – ты снесёшь её к антиквару, попросишь цену втрое больше, чем он предложит. Не даст – уходи смело, он всё равно догонит и купит. Документы на неё зашиты в дно коробки. Можешь предложить её для оценки в Эрмитаж.

– Я, никогда… – начал Максим.

– Дон Кихот должен спасать людей, милый, – Наташа ласково положила свою руку ему на ладонь.

– Идёт по свету Дон Кихот, шагает не спеша, дел у него невпроворот и щедрая душа, – пробормотал Максим.

– И ещё – только вот попробуй перебить и отказаться, – строго сказала Наташа. Она достала из сумочки довольно пухлый, плотный, запечатанный конверт. Картузов молчал. – Тут деньги. Достаточно. Ты, пожалуйста, получи загранпаспорт, я пришлю тебе вызов, ты сможешь оформить визу и приехать ко мне в Ригу, в гости. Это будет так чудно! Я мечтаю гулять с тобой по Риге, показывать её. Прошу тебя, Максим! Наша история только начинается. Я уже скучаю по тебе, а мы ещё не расстались. Ты обещаешь?

– Конечно, Наташа, я тоже скучаю по тебе всё время.

– Давай мне твой адрес и домашний телефон, если есть. Я пришлю письмо, и ты узнаешь мой, – она открыла блокнотик и приготовилась записывать. Максим продиктовал номер городского телефона, адрес, почтовый индекс … он не стал говорить, что всё это – путь в никуда.

Глава 8
Радомир – Вечерний визит – Неожиданное предложение

Вскоре, после того, как Наташа осыпала Максима дарами, она ушла, сказав напоследок: «Не прощаюсь, увидимся, скучай!» Все подарки, кроме телефона, Максим убрал в железный шкаф и запер.

День пролетал совершенно незаметно. С обеда начался наплыв клиентов: люди шли один за другим, не давая Картузову времени задуматься о собственных сложностях бытия. Но в душе его поселилось нечто светлое, давшее смысл дальнейшему пути по дороге дней. Потому, служил он сегодня с особым удовольствием и люди, чувствуя это, часто дарили свои улыбки, унося из «храма кино» хорошее настроение.

Альфред Хичкок говорил: «Фильм – это жизнь, с которой вывели пятна скуки». Картузов трудился не покладая рук в химчистке досуга и за текущий день помог вывести немало пятен, получая взамен определённое удовлетворение.

Сам же Максим витал в иных сферах. Все мысли, кружась хлопьями минут, наметая сугробы часов, строили новую основу его существования – снежный замок, которому, хотя и суждено растаять по весне, но до того он успеет порадовать своего зодчего чистотой и обновлением. Он любит, любим и довольно уже единственно этой данности. Даже в самых смелых мечтах ему не мнилась такая развязка. Героиня одного старого фильма в финале произнесла слова: «Теперь можно и умереть». Примерно так чувствовал себя Максим сегодняшним днём – днём, изменившим его, прежнего, и давшим смысл всей его жизни в настоящем. Умирать, само собой, он не собирался. Полный животворящего обновления, Максим не загадывал на грядущее, глотал минуты нынешнего и не мог остановиться, чувствуя необратимость происходящих с ним изменений.

После восьми вечера поток посетителей всегда спадал. Люди ещё заглядывали, но всё реже и реже. Потому, когда колокольчик сообщил о позднем госте, Картузов не удивился, увидев в дверях Радомира Карловича. Но вместо степенного, презентабельного мужчины, в помещение ворвался испуганный, затравленный человек и бросился с мольбой прямо к стойке:

– Умоляю, Максим, объяснять некогда – спрячьте меня скорее куда возможно. Вопрос жизни и смерти, если они поймают меня, мне конец. Умоляю!

Ни слова не говоря, Максим открыл дверцу и пропустил Радомира в служебную часть помещения за стойку, а потом схватил за руку и закрыл в крошечном туалете. Буквально через минуту в прокат заглянул молодой крепкий парень, быстро обежал глазами помещение, взглянул на Максима и задал вопрос:

– Простите, папу потерял – такой пожилой, невысокий лет шестидесяти в тёмной куртке не заходил? – на Картузова пристально смотрели цепкие, въедливые глаза.

– Не видел, – спокойно отвечал Максим. – Может в магазин рядом зашёл, пивка захотелось?

– Да не пьёт он, – досадливо отмахнулся парень. – Ладно, спасибо. Если зайдёт, скажите, семья беспокоится. Пусть домой идёт.

– Обязательно, – пообещал Картузов и начал заполнять журнал посещений за день. Парень ушёл, наступила тишина.

Через минуту Картузов вышел на улицу покурить у проката и огляделся. Ничего, вызывающего подозрения, он не заметил.

– Выбирайтесь на свет божий, Радомир Карлович, – позвал Максим. – Преследователя вашего не видно.

Радомир вышел из туалета, было заметно, что чувствует он себя неловко и обдумывает, как объяснить происшедшее.

– Простите, Максим, за доставленные неудобства. Это племянник, сын сестры. Он страдает алкогольной зависимостью и постоянно забирает у меня деньги…

– Вы говорили – «они».

– Не понял…

– Да бросьте вы, Радомир Карлович. Не хотите объяснять – не нужно… Вы, когда вбежали внутрь, сказали – «если они поймают»… Я ведь с вас объяснений не требую. Только меня-то за дурака держать не стоит, хорошо? Иначе перестану вас уважать. Вы бы себя видели, когда в прокат влетели. От племянников, клянчащих на пол литра, так не спасаются. Да и похож он скорее на спецназовца в гражданке или на бандита, – Максим насмешливо смотрел на Радомира. Тот вздохнул. Ещё раз, подойдя к двери, стал сбоку и оглядел улицу через стекло.

– Вы правы. Но если я расскажу правду, вы мне всё равно не поверите. А сегодня, Максим, вы действительно меня спасли от больших неприятностей, – Радомир напряжённо думал о чём-то своём, а после колебаний, решился на рассказ: – Всё, что касается данного происшествия, началось давным-давно, когда я был немногим старше Акима и младше вас… Что вам известно о квантовой механике и различных полях, присущих всей материи?

– Кроме названия, ничего. Я ведь, словесник – далёк от всего такого.

– Поле – очень странное понятие. Поля – есть неотъемлемые компоненты любых, известных науке, частиц, – начал объяснять Радомир. – У каждого электрона, например, имеется три поля: электромагнитное, гравитационное, и ещё, так называемое, поле «слабое». Чем характеризуется поле вообще? Для начала, любое поле – характеризуется, во-первых, напряжённостью, и, во-вторых, безграничной протяжённостью в пространстве. Последнее свойство – как раз является наиболее странным и трудновообразимым…

– Стоп! – категорично заявил Картузов.– Умоляю, Радомир Карлович, избавьте меня от подробностей. Если я вам начну рассказывать об этимологии слов древнеславянского и синтаксисе речи в восемнадцатом веке, вы тоже будете не в восторге. Давайте на пальцах, а?

– Да я и пытаюсь на пальцах, – Радомир досадливо поморщился. – Вы знаете, что такое квант? .. Понятно. Квант, от латинского квантум – ”сколько” – это неделимая порция какой-то физической величины. Например, говорят – квант света, квант энергии или квант поля. Тот, кто научится всем этим управлять, будет черпать неограниченную энергию из самого пространства и сможет лепить материю, как скульптор глину. Создавать, что угодно из ничего – из пустоты! Это сродни силе богов, понимаете? Если уж совсем на пальцах, – Радомир взглянул на Картузова и печально вздохнул. – Вы безнадёжны, Максим.

– Практически – применительно к вам лично, сегодняшнему дню и последнему инциденту, что это всё значит. Без физики, можно? – Максим умоляюще сложил руки.

– Практически, … Тогда немного истории. Я физик – талантливый физик; окончил технологический, в течение тридцати пяти лет работал в ящике – знаете, что это такое? – Максим кивнул и Радомир продолжил:

– Мы очень далеко продвинулись в последние годы перед развалом страны. Неизвестно откуда, нам в отдел доставили занятный артефакт. Теория воплотилась в «железо». В лаборатории были начаты эксперименты над материализацией,.. – заметив досадливое выражение на лице Максима, Радомир сдался. – Ладно, не буду я вам ничего объяснять. В трёх словах: институт распался, я сохранил документацию и теоретический материал, заодно вынес и спрятал единственный в мире,.. назовём – преобразователь. Если бы я этого не сделал, всё созданное уже постарались переправить за океан и тогда всему миру кранты. Так понятно?

У Максима появилось очень неприятное предчувствие – его втягивают в серьёзные игры, которые плохо кончаются и совсем не по душе его тонкой организации. Он уже был совсем не рад услышанному. Видимо, Радомир заметил изменения в его лице и поспешил успокоить:

– Вы только не пугайтесь, Максим, никакие спецслужбы за мной не охотятся и в заговорах я не замешан. Это просто кредиторы, у которых я брал ссуду для завершения работы над прибором, только и всего.

– Только-то? – с иронией спросил Максим. – Сейчас и без ссуды могут с человеком обойтись весьма жестоко… Так что он умеет, ваш прибор?

– Мой прибор умеет создавать замкнутую параллельную пространственную реальность из визуально-звуковых образов и открывать в этот мир двери, – скромно сказал Радомир, но вы мне, конечно, не поверите, как я и говорил.

– Конечно, не поверю, как вы и говорили, – рассмеялся Максим.

В это время, из нагрудного кармана куртки Картузова, неожиданно зазвучала мелодия Дунаевского «Как много девушек хороших». Он суетливо подхватился, достал телефон – на экране светилось два слова – «Твоя Наташа»; нажал кнопку приёма, прижал к уху:

– Слушаю, Наташа!

– Хорошо, что слушаешь, Максимка! Справился с техникой? Молодец! Ты прости меня, я задерживаюсь. Попозже позвоню, ты не волнуйся, поводов нет. У тебя как?

– У меня Радомир Карлович в гостях.

Наташа помолчала.

– Будь осторожнее, а со статуэткой как договорились, да?

– Ты словно с маленьким…

– Ты и есть маленький, – рассмеялась Наташа. – Ладно, не дуйся. Целую! – и она повесила трубку.

– Это ваша девушка звонила, Наташа? – поинтересовался Радомир.

– Да, она. Задерживается немного. – Картузов взглянул на часы. Было без пяти минут девять. – Вы должны простить меня, Радомир Карлович, мне закрываться пора – время, – извиняющимся тоном сказал Максим.

– Да-да, понимаю, – засобирался Радомир. – А знаете, завтра я зайду к вам, занесу книгу – вы уж не сердитесь, сегодня не получилось – и мы договорим, если не возражаете.

– Да, собственно, меня это не касается. Рад, что помог вам, но вся эта физика для такого как я малоинтересна.

– Вы так думаете? – уже в дверях задержался Радомир. – А что, если я скажу вам, что все кругосветные путешествия мира и возможности планеты Земля покажутся детским лепетом, по сравнению с тем, что я могу предложить?

– Оставьте, – с улыбкой отмахнулся рукой Картузов. – Я фантастику не читаю.

Радомир молча вышел на улицу и растворился в вечернем сумраке.

Глава 9
Наташа – Просто, как сама жизнь

Максим, проводив Радомира, достал из шкафа коробочку с Дон Кихотом и Наташин конверт. Всё это он аккуратно уложил в портфель, который неприлично раздулся от квадратной упаковки, после чего выключил свет, поставил помещение на автономную сигнализацию и, заперев серьёзную дверь на столь же внушительный замок, отправился на троллейбусную остановку в пятидесяти метрах от проката. Вскоре подошёл транспорт, и Максим без приключений добрался до дома.

Роза Семёновна настороженно встретила Картузова в коридоре. Убедившись в его абсолютной трезвости, она удовлетворённо хмыкнула и вернулась в свою комнату. Максим снял куртку, разулся и направился на кухню соорудить какой-никакой ужин, а заодно согреть чайник. Он задумчиво оглядывал девственно чистые территории кухонного стола и холодильника «Минск», голодно ворчавшего в углу, когда заиграл его мобильник. В полной тишине красивая мелодия звучала неожиданно громко.

– Наташа, привет! – обрадовано отвечал Максим.

– Ты дома? – озабоченно спросила Наташа.

– Да, добрался. Вот, изучаю содержимое кухни.

– Дверь отвори, пожалуйста! Я тебе на дом пиццу заказала. Доставка принесла, а на какой звонок давить не знает.

– Не понял, что?

– Открой, пожалуйста, входную дверь! Что ж ты непонятливый такой?

Ни о чём ещё не догадываясь, Картузов дошёл до входной двери и открыл её.

На пороге стояла сияющая Наташа, а в руках у неё был большущий пакет от финского магазина Спар и огромная коробка из новой итальянской пиццерии у Парка Победы.

– Ты? – глупо спросил Максим.

– Нет, баба Яга, – улыбнулась Наташа. – Так и станешь меня держать в дверях или позволишь войти?

– Да, прости, проходи пожалуйста, – Картузов покраснел при мысли, что Наташа увидит его апартаменты.

– Это не ко мне? – донёсся голос соседки, а потом показалась и она сама. За последние пять лет кроме врача, почтальона и фронтовых друзей к ней никто не наведывался.

– Роза Семёновна, здравствуйте! – весело защебетала Наташа. – Нет, я не к вам, я к Максиму. А он, как я вижу, большой врун. Сказал, что соседке по квартире семьдесят три года. Но вам ведь не больше шестидесяти, да?

Роза Семёновна несколько ошарашено разглядывала красавицу, словно сошедшую с глянцевой обложки дорогого журнала, а услышав последние слова, разулыбалась, благодарно глядя на Наташу.

– Да что ты, деточка, я уж и забыла думать, когда мне шестьдесят было… А вы с Максимом давно знакомы?

– Уже четыре месяца, да. Неужели он вам про меня не рассказывал? А о вас только и говорит: какая замечательная у него соседка, ветеран войны, Ленинград в блокаду защищала.

В одном из разговоров, Максим рассказывал Наташе о соседке, но не думал, что Наташа так хорошо запомнила подробности.

– Да что ты, – зарделась Роза Семёновна, тепло взглянула на Максима и сказав на прощание: «Не буду вам мешать, отдыхайте», скрылась в своей комнате.

– Один – ноль в пользу журналистики, – подвёл итог Максим. – Но как ты узнала, где я живу?

– Не расстраивай меня, Максим, – улыбнулась Наташа. – Ты ведь сам мне дал сегодня свой адрес. Забыл?

– Действительно, дал… Неожиданно, просто… И мне так стыдно, Наташа.

– Почему?

– Тебе в таких трущобах не место, – потупился Картузов.

– Слушай, Максим, ты за кого меня принимаешь, а? За изнеженную фря?.. Принцессу Бурунди, да? Я тебе говорила, кажется – я обычная, небалованная девушка. И мне абсолютно всё равно, что у тебя есть и чего нет. Главное – ты теперь у меня есть. Если бы ты жил под мостом в ящике, я бы пришла под мост. Хватит уже расшаркиваться, да? – было заметно, что Наташа слегка обиделась.

– Ладно, – решился на поступок Картузов – как будто у него был выбор. – Смотри на мои хоромы. Но, чур, не расстраиваться и не смеяться, договорились?

Он взял у Наташи вещи из рук, положил их на тумбочку в коридоре, снял с неё и повесил курточку на вешалку, достал из обувного шкафчика чистые, «полноразмерные» тапочки, а потом наклонился и с явным удовольствием помог снять сапожки. Наташа подтаяла и пошла смотреть комнату.

Максим был ещё у вешалки, когда из комнаты донёсся счастливый визг. Наташа стояла у огромного орехового стеллажа под потолок во всю стену, укрытого застеклёнными дверцами и смотрела на книги. Там действительно было на что посмотреть. Библиотеку начал собирать ещё прадед – Картузов Андрей Максимович: преподаватель словесности в мужской гимназии. Так уж повелось у Картузовых, что сына называли в честь деда.

– Книги замечательные у тебя, Максим! Я тебе не льщу – радуюсь, – девушка медленно двигалась вдоль полок, рассматривая корешки сотен томов.

Картузов критически осмотрел горницу и больших огрехов не выявил – всё было чисто – он утром делал уборку перед работой, окно оставил открытым на весь день. Комната проветрилась, диван под тёмно-зелёным жаккардовым покрывалом не так уж страшен, старинный столик у дивана он реставрировал сам полгода назад, а кресло под пёстрым вязаным пледом выглядело даже импозантно. На полу лежал старенький самаркандский ковёр, вычищенный пылесосом, а на окнах висели бледно-зелёные, гобеленовые шторы. Обои на стенах были чешские, с каким-то странным абстрактным рисунком из ромбов и квадратов коричнево-бежевого оттенка. В углу на древнем комоде расположился, почти столь же древний, телевизор «Рекорд», которым хозяин почти не пользовался.

Наташа одобрительно оглядывала комнату – жилище Картузова ей положительно нравилось. За портьерой, служившей дверью, в меньшей части комнаты, отделённой лёгкой стеной, располагалась спальня – кабинет – гардеробная. Тахта была новая, полуторная – её Максим купил недавно, утомившись спать на диване. Она стояла в нише за проходом. Ещё там был старый дубовый письменный стол со стулом и импровизированный шкаф из картонных коробок, задрапированный занавеской с орнаментом из каких-то петроглифов: на фоне размытых акварельных красок бродили стада непонятных животных вымершей породы. Занавеска крепилась к кольцам на длинной деревянной штанге. Но главное, за что было не стыдно Максиму – чистота была идеальная и все вещи на своих местах.

– У тебя очень мило, – вывела резюме Наташа. – Только комнату прокурил насквозь. Ещё могу сказать про тебя так: ты перфекционист, чистюля и педант. Жуткое сочетание если ты, вдобавок, ещё и зануда. Ты, зануда?

– Тебе виднее, – растерялся Максим. – Я беспорядка не люблю… А прокурил – это да, я же один… И форточка всё время открыта…

– Максим,.. Максим… – Наташа медленно подошла к нему и обвила шею руками. – Ну не будь таким серьёзным, да?

О неё пахло свежей горьковатой зеленью и жасмином. Максиму стало совершенно безразлично убрано ли в комнате, сгорит или не сгорит чайник, поставленный на плиту, и кто ещё будет слышать его и Наташу…

Через час, Наташа сидела в его стареньком махровом халате на диване, поджав под себя ноги, и уплетала пиццу, запивая её горячим чаем. Максим сидел напротив, стараясь не отставать от гостьи. Чайник не сгорел – Роза Семёновна выключила его, услышав призывный свист из носика и даже заварила им свежий чай. Девушка Картузова явно её покорила. Комната, освещённая светом счастливой Наташи, казалась Картузову такой милой и уютной, какой она не была никогда. Настроение было новогоднее – словно он, маленький, только что достал из под ёлки долгожданный подарок.

– А что Радомир хотел? Книгу вернул? Он какой фильм взял смотреть, а? – задала Наташа сразу три вопроса не переставая жевать.

– Ой, чуть не забыл, слушай!.. – и Максим пересказал Наташе всю вечернюю историю с момента появления Радомира и до закрытия проката.

Наташа уже наелась и просто прихлёбывала чай, внимательно слушая.

– Странный он какой-то – решил, я поверю, будто его прибор умеет создавать параллельные миры. Чудно, – Максим смотрел на Наташу, ожидая поддержки своим словам, а она задумчиво смотрела на него.

– Мне он не показался,.. легкомысленным, – подбирая слова, сказала она, наконец. – Умный, хитрый, себе на уме, но только не пустозвон и не лгун… Я ведь не такой плохой психолог, Максим, невзирая на молодость. Это часть моей профессии, а к профессии я отношусь очень серьёзно. Много читала последние два года – хоть какое развлечение, да? … Понимаю, поверить в эту историю сложнее, чем в летающую тарелку. Либо это спектакль и ему от тебя нужно что-то, либо правда, какой бы фантастикой она не казалась. Третьего нет тут.

– Поживём – увидим, – беззаботно сказал Максим. Ему не хотелось думать, и голова отзывалась счастливой пустотой на такое желание.

– А ты наелся уже, да? – спросила Наташа.

– Как удав, – подтвердил Максим.

– Тогда иди ко мне скорей, глупый, не станем терять время, – Наташа поднялась с дивана и сбросила халат – проста и естественна, как сама жизнь. У Максима завьюжило в голове, и квадраты начали сливаться с ромбами, от «обыкновенного чуда», которое стояло перед глазами и с улыбкой тянулось к нему. Он тоже поднялся, подхватил её на руки и прижал к себе…

Позже, совершенно неспособный пошевелиться, Максим просто лежал; не чувствуя тела, словно в невесомости, он растворился в пространстве, слился с ним и вдыхал, хмелея, запах Наташи, задремавшей на его груди. Как бы хотелось навсегда остаться в этом дне, никогда не переступая черты времени, после которой начнётся завтра.

Лениво делая героические усилия в борьбе со сном, Максим старался занять себя мыслями, раздумывая о времени. Он не хотел упустить ни одной минуты, наполненной Наташей…

«Время – непостижимая и загадочная субстанция, живущая по своим законам. То несётся галопом, то плетётся шагом. То не знаешь, куда его деть, то страдаешь от острой нехватки оного. Вот оно, крадучись, приближается к полночи и шагает в завтрашний день. Ещё один лист календаря канул в Лету. И уходишь из дня, в котором хотел бы остаться навсегда, привязанный намертво к своей динамичной временной точке. Оставляешь уютное, счастливое Сегодня ради неизвестного Завтра. И Сегодня, став днём вчерашним, грустит, прощаясь навеки, а Завтра, став нынешним, теряет загадочность грядущего, превратившись в настоящее. И, как ни старайся, никогда не вернёшься в минувшее и не окажешься в будущем. Нельзя войти в одну реку дважды. Всегда и всюду только сейчас, только этот день, час, мгновение сущего. Всегда и всюду только сейчас»…

Примерно такие мысли кружились в голове Максима, когда Наташа, очнувшись от дрёмы, сладко потянулась и вернула этим его в настоящий мир, к реальности, от которой начинало сладко ныть в груди.

– Который час, Максим?

– Половина первого, милая, – отвечал он.

– Мне пора, мой хороший. Отпускай меня, ладно? – она ласково потёрлась носом о его ухо.

– Разве ты не останешься?

– Не будем дразнить гусей, да? Я должна ночевать дома. Мало ли: охрана наведается или звонок на городской… Максим, всё так чудно и хорошо, что становится страшно – я очень боюсь это потерять, очень боюсь. Я трусиха. Прости.

Неохотно Максим признал её правоту, с которой приходилось мириться.

Наташа совершенно его не стеснялась. Она отбросила в сторону лёгкое одеяло, встала с тахты и начала одеваться, показывая «стриптиз наоборот» и бросая на хозяина игривые взгляды.

– Наташка, ты садистка!

– Скажи, Максим Андреевич, а когда у тебя была последний раз женщина? – неожиданно поинтересовалась Наташа.

– То есть? … – смутился Максим. – Ну, ещё до развода, четыре года назад… А что?

Наташа прекратила застёгивать юбку и ошеломлённо уставилась на него.

– Но, почему?! Ты, что, совсем не знакомишься с девушками?

– Как это не знакомлюсь?! Знакомлюсь! Вот, она – передо мной стоит!

– А если серьёзно?

– Если серьёзно, то я несколько старомоден и был разочарован, до недавнего времени, такими знакомствами. Думал, для меня уже женщины не существуют.

– Но ведь ты молодой, здоровый мужчина, как так?

– Наташа, давай не будем о грустном, а?.. Я не могу просто, как с куклой – понимаешь?.. – Максим отвёл глаза от Наташи и теребил уголок простыни, попавшийся под руку.

– Всё, пытка закончена! Прости, мой ласковый, но я лишний раз за себя порадовалась. Мне очень приятно, что ты такой, как есть. Честно-честно.

Наташа достала из сумочки телефон и начала звонить:

– Алло, такси? Мне нужна машина, угол Ленинского и Варшавской, да,.. Ленинский 161… а нет машины получше? Хорошо, пусть подъезжает, – она обернулась к Максиму, который успел натянуть на себя, сброшенный ранее Наташей, халат. – Максим, машина будет через пять минут. Не провожай меня, не надо, только до дверей. Иди, милый, я тебя напоследок поцелую.

В дверях она ткнулась в его щёку, прошептала: «Люблю», а потом, не вызывая лифта на шестой этаж, побежала вниз по широкой лестнице.

– До завтра!– донеслось напоследок и хлопнула дверь парадного.

Когда Наташа ушла, Максим приступил к окну и стал наблюдать улицу. Он увидел стоящую у дороги, высокую, стройную девушку в красной курточке, смотревшую на его окна и махавшую рукой. Она села в подъехавшую машину такси и умчалась вдаль – только мигнули пару раз на прощанье красные огни стоп-сигналов; машина растаяла в потоке.

Видел, как уехала та, что навсегда изменила его мир – мир, который стал таким большим после их встречи, и который станет таким крошечным, если она из него исчезнет.

Спать не хотелось.

«Какой длинный сегодня день», – думал Картузов. – «Не ведал я ещё таких дней – словно прожил за сутки целую жизнь. Сколько событий, новостей, перемен и эмоций. И сколько счастья, боже правый, сколько счастья! Вот теперь-то уж точно – можно и умереть. Лучше уже никогда не будет. Я даже не подозревал, что в жизни моей не было самой жизни. А ведь мог никогда не узнать об этом».

Максим пошёл на кухню и выгрузил в холодильник тяжёлый пакет, принесённый Наташей. Там были оливки, яйца, лимоны, ветчина, сыр, пару баночек сардин, пастрома, лаваш, пакетированный сок, сладости… Всё, что он так любил и о чём вскользь они когда-то говорили.

Она запомнила.

Вернувшись в комнату, он выставил на столик у дивана бронзовую фигурку и долго курил, глядя на рыцаря печального образа, дивясь искусству мастера, поворотам жизни своей, Наташе… сидел, пока не сморил сон.

Он уснул, улыбаясь и шепча её имя.