Опасайся человека одной книги. В преддверии

– Ну я думал, что шпильки для повседневной носки одевают только у нас, – Фома определённо испугался такого проницательного взгляда Люси, и поэтому его ответ сквозил большой неуверенностью, на которую, между тем, последовала ответная очень любопытная и такая же неуверенная реакция Люси. Заметив движение голов, обступивших её, попутчиков и самого Фомы в сторону её туфлей, она сама не удержалась и, поддавшись этому стадному чувству (Ей-то чего смотреть на них, когда она уже сотни раз их видела, как сверху, в зеркало со стороны, так и в пылких взглядах прохожих.), обратила внимание на свои, очень даже ничего ноги, в этих красивых туфлях. Ну а для того чтобы их (кому что больше нравиться), лучше было рассмотреть, вытянула одну ножку вперёд, слегка подтянула штанину от брючного костюма (которому уже хватит наглеть и через шаг закрывать всю эту красоту) и выставила (со своим прицелом, уже сбить здравомыслие у этого слишком уж внимательного, что ему, в общем, не возбраняется, к ней Фомы.) её на обозрение.

«М-да», – очень явно читалось (Ну а что это значило, то разве возможно достать эту мысль, которая этим «м-да-эхом» отразилась из самой Марианской глубины души каждого смотрящего.) во взглядах окруживших её остолопов, которые, как будто в первый раз видели красивую ножку в туфельке. Между тем, это начало привлекать нездоровое внимание очень спешащих на выход приезжих гостей этого города любви. Они увидели в этом поведении этих незнакомцев, внимающем к исходящей от ног красоте, какой-то затаённый сигнал, требующий от них отбросить всю свою, всё равно ни к чему лучшему не ведущую спешку и, присоединившись к компании, однозначно эстетов женской красоты, внести свою посильную лепту в это обозрение.

– Ну разве плохо? – Люси выразительно высказалась и с преобладанием во взгляде этого чувства, посмотрела на окруживших её, «глаз не оторвать от её ног» глазельщиков, чья тень сомнения, только попробуй, возникни, тут же превратит этого неблагодарного, как выразился Яшка, в ассоциированного ею, вычеркнутого из членства её партнерской программы, уже и не понятно какого фоба.

– Ну всё, посмотрели и хватит, – заявила Люси, заметив, что её действия не остались без внимания со стороны ещё с десяток дополнительных, уже никуда не спешащих глаз гостей этого города. А ведь сердце каждого из них, при взгляде на эту её часть, уже поселилась прочувственная надежда на возникновение связующей нити с этими городом любви, которая для лучшего памятливого запоминания, должна облечься в сердечную связь. Ну а пока, чтобы они слишком себя не обнадёживали, Люси опустила штанину и приставила эту выставленную вперёд ногу в строгое соответствие со второй; тем самым закатав всем губу.

– Ну всё, пошли. А то такси нас уже заждалось, – Люси никому не дала опомниться, и, прихватив Фому за локоть, проследовала на выход, где их и вправду ждало такси, которое, впрочем, следуя своему потоку, могло ждать и кого-либо другого.

В общем, долго неразберая, они подошли к первому же такси, водитель которого, тут же был уличён в желании их отвезти хоть на край света, и поэтому его настрой только способствует посадке в этот евростандартный автомобиль, который мог бы, конечно, быть и несколько по больше. И если водителю такси, непонятно по какому праву, досталась лучшая доля, сидеть спереди и туманно лицезреть краем глаза на занявшую место на переднем пассажирском сидении Люси, то всем остальным, ничего другого не оставалось делать, как постараться, втереться в этот задний евро-формат пассажирского сидения и уже там попробовать, притереться к друг другу. Чему, в конечном счёте, несмотря на ваши желания или их отсутствие, всегда способствуют проезжие кочки, которые, надо отдать им должное, ещё не туда вас вотрут, в общем, даже туда, куда вам будет неугодно.

А ведь когда тебя ожидает такое не слишком желательное соседство с товарищами по брюкам и штанам, а не с какими-нибудь короткими юбками, то тут требуется не меньшая осмотрительность в выборе хорошего обзорного места. А в данном случае, где сугубо одноштанная компания, не подразумевала всего этого, и когда предмет желаний, находился спереди, то тут уж, для того, чтобы занять своё должное место в её глазах, требовалось занять самое видное для неё место сзади. Правда, при этом, нельзя было слишком усердствовать, чтобы не оказаться в окружении оставшихся двоих неудачников, придавивших тебя с двух противоположных боков, для чего собственно и необходима своя, выработанная на ходу стратегия. Что очень сильно осложнялось тем, что каждый из троих, не просто догадывался о намерениях своих противников, но и определённо знал о них. И поэтому они, как только выдвинувшаяся вперёд Люси, обозначила собой своё место в машине, не стали спешить, а застыли на месте в этом мгновенном, расчётливом определении подходов к наиболее подходящему месту в машине и тех шансов, на которые может рассчитывать каждый из них.

– Ну и чего вы там встали? – выглянувшая из окна с водительской стороны Люси, своим недоумённым вопросом, дала старт этому определяющему место под её солнцем забегу. Где во всей своей локтетолкательной манере, которая при этом, должна быть незаметна за наблюдающей Люси, проявились всесторонние качества каждого из участников этого забега по пересеченной местности.

Наверное, и говорить не надо о том, что первым, несмотря на самый невысокий рост, вырвался вперёд Яшка (Кац со своей каланчи, пусть лучше смотрит на стайерские забеги, где не требуется быстрый старт и можно со временем разбежаться). И он, юркнув вперёд в дверь, уже было хотел возрадоваться своему успеху, забыв, правда, учесть, что на этих соревнованиях финиш, скорее всего, определяет не финишная ленточка, а степень напористости и желания участников забега, достичь своей цели, ради которой, они не посмотрят безынициативно на твой зад, а пинком колена, поддав его, загонят вас в самую гущу событий. В них-то и оказался Яшка, таким образом, вдавленный дальше вперёд Кацем и встреченный уже с той стороны Фомой. В общем, по окончании этого первого забега, можно было подвести предварительные результаты, в которых, в лучшем для себя положении находился Кац, занявший место позади водителя, чью рожу ему совершенно не улыбалось видеть, тогда как, самый лёгких разворот к ним со стороны Люси, не мог пройти мимо него.

В следующем положении, в менее комфортных условиях, между, а это «между», может быть приятно только в одном и то кратковременном случае, когда вас окружают близкие по духу особы противоположного пола, тогда как во всех остальных, даже в особо холодных случаях, это совершенно не тешит ваше самолюбие, в общем, выбора другого не было и такси тронулось. Правда при этом, неудобство занимаемого Яшкой места, компенсировалось близостью к Люси. Это, конечно же, оправдывает эту стесненность Яшки, чьё предположение о колкости его занимаемого положения, два раза, в особо турбулентных местах, получало основательное подтверждение, сильным пощипыванием в его левую половину полузада. В этом он небезосновательно, глядя в эти наглые глаза, с вероятностью близкой к ста процентам, мог заподозрить этого Каца, которому он, видишь ли, весь обзор перекрыл («Вот когда я ему кислород перекрою, то тогда бы хотелось посмотреть в эти вытаращенные шары», – проглотив вместе со слюной слова, Яшка за здравие посмотрел в вылупившиеся зенки Каца.).

Ну а Фоме, как самому нерасторопному участнику забега, досталось то, что досталось, а именно место позади Люси. Оттуда он, конечно, не мог её должным образом видеть, кроме этой торчащей из-за кресла головки, так что ему пришлось ограничиться её голосом и видом из окна, который, между тем, не зная всех этих его душевных движений, ещё загодя приготовил для него свою увлекательную программу, которая, если честно сказать, хоть и очень интересна, но, когда твоё сердце уже отвлечённо занято, то даже самое заманчивое и заметное обзорное предложение, уже не столь красочно выглядит в этом ярком присутствии её глаз. Вот и спрашивается, неужели столь необходимо было их встречать в аэропорту, после чего вся культурная программа пошла… нет, не насмарку, а в некоторой степени, по её очень отвлекающей и красивой наклонной. А вот если бы у них было время на самих себя, откуда всегда очень всё хорошо смотрится и запоминается, то, наверное, они в полной мере изучили бы все памятливые для истории Франции и мира, места в округе, после чего уже можно было и на неё посмотреть.

А пока твоё место определяется пассажирским сидением, то решения будут приниматься не тобой. Так что на данном этапе движения вперёд по жизни всех этих сидельцев в такси, определял водитель, которому, по большому счету, нет дела до всех этих внутренних пассажирских ёрзаний (Если ты, конечно, пепел не стряхиваешь на протёртые чехлы, такими же, как и ты, не сидящими на месте торопыгами.). И он, следуя дорожным указаниям, в зависимости от дорожной обстановки, постепенно своей манерой вождения, придал внешнюю тональность внутренней обстановке такси, где на этом фоне, сердца пассажиров, успокоившись, начали расслабляться и принялись вести себя по отношению к окружающему, в соответствии с этой размеренностью, которую и определял ход езды такси.

Так Люси, взявшая на себя роль гида, время от времени, по мере появления на их пути знаковых достопримечательностей, считала своим долгом проинформировать о них сзади сидящих. Для чего она иногда поворачивалась к ним лицом и рассказывала об этих местах. И эти гости, так сказать, не видя возможности что-либо изменить, смирились с этой временной неизбежностью и, предавшись созерцанию, уткнулись кто, куда и кому куда удобней. И если Яшка с Кацем, находясь в поле зрения Люси, в большей мере, уткнулись в собственное «я», которое сквозь облако непрояснений, пеленой окутавшее Люси, смотрели через её призму взглядов туда, куда она пожелает посмотреть, то Фома уткнулся лицом в окно двери, как это делают маленькие дети, не то что не стесняющиеся, а просто из-за своей детской непосредственности, не замечающие всего того, что кажется важным взрослому человеку, для которого, скорее важнее то, как он выглядит со стороны, чем то, что при этом делается внутри.

И хотя Фома чувствовал себя созерцательно прекрасно, всё-таки его задумчивая прижатость носом к окну, из которого на окружающих теперь смотрел такой взрослый ребенок с пятачком на месте носа, выглядела ещё выразительней и не могла не растрогать чувствительные сердца прохожих, случайно бросивших свой взгляд на эту картину без масла. Так этим прохожим, в этом застывшем кадре определённо представилась видимая изнанка жизни, где сидящая на штурманском месте красавица, рулит движением, не обращая внимание на тех, кто в лодке, и на то, что встречается им на пути, тогда как сзади сидящим и зависящим от неё пассажирам, особенно этому с выразительным, вглядывающимся вдаль лицом, остаётся только одно… А вот что, то над этим нам даёт задуматься задумчивый создатель этой картины безнадёги, которым является каждый из обладателей богатой фантазии, кто и создал эту видимость у себя в голове.

Отчего им, в особенности тем, кто находился в состоянии одиночества, что, в общем, свойственно всем фантазёрам, становилось очень грустно, и они приостанавливали свой бег по жизни или, вернее сказать, на месте (Любое бессмысленное хождение для них – это и есть бег, и даже на месте), после чего они принимают твёрдое решение и тут же сворачивают в ближайшее заведение, где разливают даже с утра, и уже там начинают приводить свои мысли и сердце в порядок.

А ведь, скорее всего, в своё время, судьба уже раз посадила это одиночество на такое же пассажирское сидение, и такая же красавица, как-то завезла его в такое бездушное место, из которого вырваться, не потеряв себя и душу, ему помогла лишь одна из миллиона случайностей. И, вспомнив все перипетии своей прежней жизни, это одиночество тут же залпом зальёт эту незаживающую боль своей души, и не почувствовав облегчения, закажет ещё, затем быстро выпьет и эту добавку, но и она не сможет смягчить его мнение о той особе разбившей его сердце. После чего он, уже закажет целую бутылку и, найдя её дно, уже определится. После чего, в зависимости от этого решения, отправится либо смягчать сердца незнакомых, но очень желающих на время познакомиться дам, либо же смягчать лица кулаком, опять же незнакомых, но слишком дерзко смотрящих на него лиц месье.

А ведь такие сюжеты, почему-то всегда можно усмотреть, глядя во все эти перевозящие людей транспортные средства, где ваша жизнь находится в зависимости от этого внешнего движущего фактора. В чём можно узреть свою ассоциативность, эту власть чувств над вами, движущихся со скоростью вашей жизни и находящихся во временной зависимости от привлекательности окружающего, в котором вы видите то, что вам мыслиться, исходя из собственного побудительного к этим мыслям опыта. Но если вам видится одно, то это ещё не значит, что это есть на самом деле.

Так что Фома, ещё не был столь безнадёжен и, пожалуй, ещё сохранил свою независимость (Правда, находящийся в зависимости от качества её внимание к нему.) от этих красивых глаз и улыбки Люси. И стоило им прибыть на место назначения, к одному из вполне себе ничего отелей, то от его задумчивой выразительности на лице не осталось и следа. И он, заняв своё новое место в этом выстроившемся мужском ряду перед такси, расплылся в улыбке в ответ на прощальные на сегодня слова Люси, которая бы, конечно, очень хотела их сегодня куда-нибудь сводить, но она и так еле смогла вырваться, так что пока давайте обустраивайтесь, а уж завтра, она с самого утра вся к их услугам.

– Пока. Пока. Пока, – как попугаи заладили одно и тоже, эти трое, теперь уже провожающие такси, увозящее Люси вдаль, в которую они посчитали нужным помахать руками вслед.

– Ну, выстроились, как лесенка дурачков, – когда проводы закончились, Яшка взглянул на эти такие мило-противные рожи своих товарищей, выстроившихся в один по ростовому ранжиру ряд и, не сдержавшись, дал чёткое определение всем им.

– Запомни, дурость – не количественная характеристика, – схватив чемодан, Кац бросил эту фразу Яшке и двинулся ко входу в гостиницу.

– Ты это о чём? – зло, уже в спину Кацу заявил Яшка, чей рост не позволял ему подпрыгнуть выше двух вершков от горшка, отчего он всегда смотрел с подозрением на тех, кто был выше среднего и чьи излишки роста, по его размышлению, сложились в результате обкрадывания таких, как он. И поэтому его недружелюбие ко всякой длинной каланче, имело под собой теоретическое обоснование, да и к тому же, любые разговоры по поводу размерности, он был склонен переводить на свой счёт. Так что Яшкина подозрительность к Кацу, несмотря на их духовное единодушие на чужой финансовый и какой иной счёт, после этого его высказывания, начала облекаться в пока что недоумение, грозившее тому, «о-го-го» много чем.

– Давай уж, без лишних слов, – Кац, придержав дверь, пропустил вперед Яшку и тем самым закрыл тему разговора и дверь отеля за собой, Фомой и им.

Глава 6
Доказательства от противного

Доказательство от противного – вид доказательства, при котором «доказывание» некоторого суждения (тезиса доказательства) осуществляется через опровержение отрицания этого суждения – антитезиса (если неверно, что неверно А, то А верно).

– А чего ты такой слишком уж внимательный ко мне? – спросил Яшку Фома, заметивший, что тот старается не пропустить ни одного из его взглядов, которые он, как и следовало ожидать от интересующегося всем первооткрывателя, при виде новой для себя страны, бросал во все разные, однозначно интересные для себя стороны. И, если для кого другого из местного населения, эти стороны были даже очень обычными, то для Фомы, глядевшего на этот мир своими любопытными глазами, всё как раз виделось в своем иносказательном свете, мимо которого, надо отдать должное его внимательности, ничего на этих первых порах, не пройдёт и не пролетит. А ведь эта, с трудом скрываемая Яшкина пристальная назойливость, началась сразу после его стука в дверь номера гостиницы, куда Фома заселился в отдельный номер, тогда как эта парочка его товарищей (На этот раз не слишком довольные подобным соотношением дел.) была вынуждена по причине своего бескомпромиссного характера, когда никто не хотел уступать друг другу отдельный номер, любоваться в своем номере на противную рожу своего непримиримого товарища. Ну а Фоме, следовательно, как не имеющему права голоса на выбор, пришлось заселиться в одноместный номер.

– Ты же, надеюсь, не собрался знакомиться со страной из окна своего номера? – зайдя в номер Фомы, Яшке явно было интересно узнать и увидеть предоставленные тому условия проживания, где вид из окна на бульвар, а не как у них во внутренний двор на помойку, ещё больше заставил его злиться на этого Каца, по чьей несговорчивой прихоти, он должен будет теперь ютиться вместе с ним в одном номере. Правда, в голове у Яшки уже созрел мстительный план, на сегодняшний незабываемый для длинного носа Каца вечер, который пройдёт для него под знаком ароматов съеденного Яшкой блюд, где бобовые будут иметь преимущественное место на столе.

– Ну, я готов, – спустя минуту, Фома выразил готовность. И Яшка, взяв на себя роль ведущего, повёл его сначала к выходу из отеля, а затем, не обнаружив там Каца, незадачливо повертел головой, пытаясь понять, куда этот гад запропастился. Правда, спустя пару оборотов головы, Кац был обнаружен на другой стороне улицы, где он, усевшись за летний столик кафе, призывно махал им рукой.

– А, вон он где, – заметив этого Каца, опять опередившего Яшку и решившего за него, куда им пойти и где посидеть на первых порах, он без особого энтузиазма двинулся по направлению к занимаемому тем столику кафе. После чего они, заняв свои места и заказав того, чего, как правило, заказывают в кафе неспешащие напиться туристы, принялись, как только оформился заказ, попивать горячую жидкость из чашек и будоражить своё сознание видами окружающего пространства и ощущениями причастности к нему.

– Ну и чего ты у меня увидел? – Фома переспросил этого застывшего в своей созерцательности чего-то сквозь себя Яшку.

– А, может ты для него тот свой русский, которого каждый из уехавших за границу просто обязан иметь, – вместо Яшки, все ещё пускающего пузыри в чашке чая, Фоме ответил сидящий сбоку от него Кац.

– Как это? – несколько удивлённый, Фома обратился с вопросом к Кацу.

– Каждый русский, попавший в долгих, нетуристических целях заграницу, должен найти другого русского и, наблюдая за ним, убедиться, что тот не просто смотрит, а видит этот заграничный мир его же глазами. После чего, к нему приходит, правда только на пару дней, успокоение, которое между тем, спустя это короткое забвение, обязательно сменяется вновь возникшей неуверенностью в себе. Что снова заставляет этого переселенца устремиться в поиск нового своего бывшего соотечественника, чтобы опять постараться с помощью него, развеять обуревающие его сомнения. А вот какие сомнения: то ли желание убедить себя в правильности своего выбора, то ли, как говорится, его обуяла не вера глазам своим, но этот вопрос, пока что не ко мне, – Кац, выдав эту порцию информации, поглядел на Яшку и, усмехнувшись, обратился за ответом к своей булочке, которая своим сладким кремом, запитая чаем, очень даже способствовала пониманию всей сладости жизни здесь, в тени деревьев, на бульваре… а не важно, каком, главное, что он находился в Париже.

– Интересно, – Фома, внимающий всему и впитывающий в себя окружающее, пока что не готов отпускать мнения и поэтому максимально краток.

– Ну а всё же, что ты по этому поводу скажешь? – Яшка, противно прихлебывая из своей чашки, решил Фому достать не только своим обзорным вниманием, но и желанием подёргать его за язык.

– Скажу лишь то, что наши люди всегда более критично относятся к своим соотечественникам за рубежом. А вот с чем это связано, то уж увольте. Не знаю, – Фома, выдав тому свой ответ, решил, что будет лучше, если взять пример с Каца и забить свой рот меренгой.

– Ну это, наверное, от того, что мы слишком зависим от навязанных убеждений или, вернее сказать, от чужого мнения, в которое всё же не до конца верим. И поэтому всякая представшая перед нашими глазами реальность, требует подтверждения не только своим существованием, но и свидетельским обоснованием, стоящим в глазах именно твоего соотечественника, который только и может дать нам ответ, а стоило ли оно того, чтобы ради этого рвать когти и забывать родину, – высказывания Каца, всё больше впечатляли и удивляли Фому, введённого в заблуждение этим хитрым первым впечатлением.

– А вот я почему-то совершенно не удивлён, – Яшка определённо удивил всех своей новой резвостью высказываний. – Вечно ты заведешь разговор в какие-нибудь дебри, откуда и концов потом не найти, – по всей видимости, для Яшки такие спокойные посиделки, уже сами по себе не отвечают его живой натуре, а, значит, скучны и неинтересны, отчего он и решил наброситься на Каца, в отличие от того, умеющего смаковать любую булочку под чай или кофе.

– Ну, значит, ты не увидел то, что хотел, – Кац очень ловко парировал Яшку, отчего тот даже глотнул лишнего из чашки и раскашлялся.

– Мне, конечно, приятно такое внимание к своей персоне, но мы всё-таки приехали сюда, не для того, чтобы наблюдать за мной. Так что, давайте, лучше оставим меня в покое и переведём взгляд на более интересные вещи, как, например на местные достопримечательности, – Фоме и вправду не слишком нравилось быть в центре внимания, если это, конечно, не касалось женского внимания, и он попытался перевести разговор в другое, требующего молчаливого наблюдательного внимания русло. Но, видимо, его товарищи по столу, уже всякие эти «Парижи», раз по сто видывали и перевидывали, отчего им совершенно не хотелось, в очередной сотый раз, плевать на головы прохожих с Эйфелевой башни, когда как плюнуть своему заклятому товарищу в душу, всегда будет к месту и очень даже не скучно сделать.

– А чего я такого, интересно, хотел увидеть? – Яшка всё-таки решил не пропускать мимо себя этот выпад Каца к нему.

– Ну ты и задаешь вопросы. А мне-то, откуда знать? – по хитрой физиономии выразившего недоумение Каца, не скажешь, что он такой уж непроинформированный насчёт Яшки тип.

– А вот твои речи, меня как раз заставляют задаться, очень не простыми для тебя вопросами, – Яшка начал накаляться, а через это и накалять окружающую атмосферу, на благосклонность которой, при знакомстве с городом, Фома сегодня очень рассчитывал. Но не для знакомства своих кулаков с рожей Яшки, которая явно на что-то подобное напрашивалась (А ведь отзывчивая и безотказная душа Фомы, очень редко может противостоять подобным просьбам.).

– Так, может, расскажите, в чём заключается эта ваша, если я понял правильно, игра «найди на чужбине своего соотечественника»? – Фома, решив сгладить возникшие неровности в разговоре между Кацем и Яшкой, направил их мысль в другую сторону. И судя по их заинтересованности, это возымело своё действие, и Яшка, видимо, как знаток этой увлекательной игры, принялся объяснять Фоме её основные правила.

– Запомни, первое и самое главное правило этой игры: ты не должен дать себя заметить объектом твоего наблюдения. Наверное, не надо объяснять, зачем это нужно. Это уж когда ты убедился в своём предположении, что наблюдаемый тобою человек есть твой соотечественник, то тогда, для удостоверения его родной личности, можно будет подойти к нему, познакомиться и уже точно убедиться в этом, – Яшка начал с удовольствием вводить Фому в курс дела.

– А я думал, что вы вначале находите этого самого соотечественника, а уже потом следите за тем, как он ведет себя на чужбине, – у Каца явно длинный язык, раз он не может смолчать, не вставив слова.

– Эта игра для новичков, у которых ещё с глаз пелена родины не спала. Ну а для нас, будет интересней тот вариант игры, в котором можно показать себя и свои знания в своем культурном коде, если, конечно, они есть, – высказав это, Яшка очень многозначительно посмотрел на Фому, отчего тому сразу же захотелось с левой показать свой, трудно классифицируемый лежащим в нокауте код. – Правда, нынче это будет сделать легче, – Яшка, не заметив недружественного взгляда Фомы, продолжил свои разъяснения, при этом не переставая вертеть своей головой в разные стороны, как бы показывая на снующих в повсюду прохожих, большая часть которых была туристами, прибывшими на чемпионат Европы по футболу.

А ведь это событие, требовало от них не только беспрецедентного пристрастия к собственной команде, но и яркого внешнего самовыражения, после взгляда на которое, ни у кого не оставалось сомнения, к какой стране причислить данного гражданина и болельщика, который не только лезет к тебе со своими крикливыми, непонятно на каком языке самовыражениями, но и тычет тебе в нос атрибутами своей страны, которые ярко красуются на его одежде и теле в виде флажков, маяча в опасной близости вокруг твоих глаз, пытаясь затмить собою всё небо. И хотя здесь, в этом отдалённом от центра проведения соревнований и культурных мест столицы, а также от всего этого понаехавшего сюда на соревнования разнокультурья, было относительно тихо, но всё-таки иногда уже попадались дальние отголоски той голосистости, которая стояла в центре столицы.

– Слушайте, мне одному это кажется или на самом деле за каждым столом сидят отголоски нашей родины? – Кац, видимо, хорошо поняв значение поворотных действий Яшки, очень быстро узрел в сидящих, как по соседству, так и в других дальних местах, свою гражданскую кровность. И ведь, что удивительно, так это то, что именно здесь, на этой одной из великого множества французских улочек, перед глазами Фомы и его товарищей по столу, возникли представители того культурного кода, по которому они боялись за эту долгую неделю, пока будут здесь, очень соскучиться.

Ан, нет, вот они, идут, держа родные триколоры и идут туда, куда и следовало идти, а именно куда глаза ведут. Хотя объяснение этому всё же было, ведь в тот отель, в который поселились наши туристы, как заметил краем глаза, глядя из окна своего номера Фома, вселилась и та группа болельщиков, которая своим не спокойствием, уже раз дала о себе знать им и в частности Яшке в салоне самолёта. А уж такое совпадение объясняется, либо действиями туристической компании, продавшей билеты скопом на этот чартерный рейс, либо же случаем, этим результатом задумчивости судьбы, действовавшим как фишка ляжет. Ну а может, какой другой занимательной причиной данной событийности о которой разве судьба расскажет. Но разве это важно, раз это уже случилось?

– Сейчас здесь каждый гость этой страны, будет стараться выделить своё национальное «я», и при этом, не только с помощью атрибутов и флагов, – резюмировал свою, а также общую мысль Яшка.

– Ну тогда, дабы не пасть жертвой подсказок, предлагаю переместиться куда-нибудь подальше от этого русского квартала и уже там начать свою игру (Своё знакомство с городом, как хотел того Фома, не было произнесено. А ведь так всегда получается: дома о работе не смолкаешь, а на работе о доме. Так и здесь, заграницей, все мысли о своём доме, когда как дома, все мысли о какой-нибудь загранице.), – Кац задал тон окончанию посиделок, который был быстро примечен ходким до чаевых официантом. Ну а официант, убедившись в возможности на большее этих туристов, расплылся в улыбке, снова обрёл дар французской речи и принялся чем-то умасливать на дорожку, единственного из всех носителя французского языка, этого, так сказать, сурдопереводчика всей компании Каца. И хотя Кацу, конечно, никакой веры нет (По крайней мере, со стороны Яшки.), но что касается отстаивания их общей финансовой независимости от этих акул сетевого бизнеса, то при должном контроле за его действиями, на него можно было вполне положиться.

– И чего он хотел? – когда Кац вырвался из хищных лап официанта, чем-то привлекательным заговаривающим его зубы, и присоединился к ожидавшим его на аллее спутникам, то Фома, пытающийся во всём найти смысл, не стал простаивать молча и спросил.

– Звал на утренний бодрящий кофе? – Кац кинув в ответ на эту отмазку и, задав темп, направился вперёд вверх по улице.

– Интересно, – этот ответ Фомы определённо удивил Яшку, который, усмехнувшись, уже сам задался вопросом к нему,

– И чего тут интересного?

– Да вот этот предлагаемый бодрящий кофе, – не слишком понятно ответил ему Фома.

– И что? – непроизвольно спрашивает Яшка.

– А то, что из этого следует. Ведь если в предложении присутствует прилагательное, как, в нашем случае, «бодрящий», которое по своей сути, характеризует свойство вещи, как то же кофе, то, следуя логике, можно заявить, что есть и просто кофе, эта непреложная сущность, к которой не примешано всякое другое прилагательное. Кофе, который не отличается этим бодрящим свойством. Из чего можно сделать вывод, что нас намеренно вводят в заблуждение этим маркетинговым ходом, пытаясь этой заманчивостью предложения, оттенить этим бодрящим кофе, чья кофеиновость уже заложена в её составе, все другие присутствующие на рынке напитки, – судя по такой разговорчивости Фомы, пешая прогулка всегда идёт ему на пользу, разгоняя в нём вместе с кровью и мысли.

– И к чему это всё? – Яшка же, видимо, обладая прагматичным складом ума, не любит без дела переводить слова и поэтому не слишком доволен разглагольствованием Фомы, который пытается сбить его с философского взгляда на жизнь, где можно просто так поговорить о свойствах какой-нибудь попавшей на глаза или оказавшейся на слуху вещи.

– А ведь, наверное, так происходит везде и во всём, где к вещи приставлено это дополняющее или определяющее её свойства определение, – всё-таки Фому не так-то просто сбить с определяющей его сознание мысли.

– Ага, пиво пенное. Только вот непонятно, что мне это даёт, – засмеялся в ответ Фоме прагматичный ум Яшки. Но тот как будто не слышит этих проявлений умственного складирования в голове Яшки, а так и прёт своей мыслью, напролом этому расслабляющему ваше сознание воздуху и этим его сотоварищам, отгородившимся от мира своим сарказмом.

– Просто ты, не туда пену дуешь, – Фома продолжил следовать за Кацем и за своей мыслью, от которой, чтобы избавиться, то её нужно переложить кому-нибудь в голову из рядом с тобой идущих. Ну а если рядом, кроме Яшки, никого не было, то ничего другого Фоме не оставалась, как нагрузить по полной этот Яшкин мозг.