Покачала головой Яга, да посмеявшись, ответила:
– Отнеслась я к тебе так, как ты и заслужил; уважение проявив, да терпение. Просьбу мою исполнил, да и русалке помог. Запомни мо́лодец: всякое доброе сердце, само к себе добро привечает! Как ты к другим относишься, так тем и тебя угостят.
– Спасибо за совет и за мудрость, бабушка! Вовек помощи твоей не забуду. И людям накажу, чтобы слов дурных о тебе, Яге, более не сказывали.
– Яге? – старуха усмехнулась, – Ягой-то меня как раз неразумные люди и прозвали. Раньше имя моё было иным, как и прозвище, твоим словам под стать.
– Какое же? Откроешь ли, бабушка?
– Да отчего же не открыть? Прозывали меня "Премудрой". А имя, родителями данное – Василиса. Да только давно это было, теперь уж некому и вспомнить. Но вот тебе напоследок ещё один мой совет. Людям, о том, что ты ко мне приходил, лучше не сказывай. Они меня не привечают и кабы дурным делом тебе это не обернулось.
Снова поклонился ей Елизар, да теперь уж в ноги. Попрощавшись, вышел из избы. Оседлал коня, да поворотил к родному селу. По дороге отыскал в поле одинокую осину, срезал три нижние ветки, добыл бересту и чертополох.
Вернувшись домой поведал обо всем отцу. А поутру вышел на перекрёсток, да и сделал всё как наказала Яга. Едва прошептал он заветные слова, как поднялся ветер. Высыпал парень сушёную полынь и тотчас понесло её по всему селу. На следующий день хворь с собранного урожая отступила. Что ни зёрнышко – гладкое, крепкое, словно и не было напасти. Обрадовался отец, теперь можно было урожай к князю на торжок везти, там продать, долг отдать, да прибыль подсчитывать.
Но не долго ликовали отец с сыном. Пошёл по селу слух, будто бы Елизар колдун и сам ту беду сперва навёл, а после злоумышления, от неё же и избавил. Чтобы людей устрашить и власть свою показать. Неведомо кто навет пустил, да пришла от князя весть, разбирать это дело прибудет его человек. А до той поры, сидеть Елизару в пору́бе. Делать нечего, пришлось парню в яму лезть; брёвнами обшитую, да специальной крышкой сверху закрываемой. Темно в яме, свет сквозь решетчатое оконце в люке едва-едва пробивается. Просидел там Елизар три долгих дня, прежде чем его наверх подняли. Оказалось, приехал наконец княжий человек, будет суд ряди́ть.
– Не кручинься сын, – улучив момент отец встал рядом, – Все ладно складывается. Приехавшего от князя человека я знаю. Звать его Демид, он мой старый знакомый. Именно он мне деньги в долг весной давал, под посев. Урожай спасён, а значит и долг я ему вскорости верну. Не будет он тебе лихой приговор выносить, как есть в деле разберётся и клевету снимет.
Просветлел после таких слов Елизар, выпрямился. Стали его дело разбирать.
Выступили свидетели видевшие, как ранним утром Елизар проводил ворожбу.
– Подтверждаешь ли ты это, Елизар? – строго спросил Демид.
– Подтверждаю. Но то была ворожба светлая, избавляющего от злого колдовства.
– Положим, это так. А тогда видел ли кто своими глазами человека, ранее наводившего тёмное колдовство? – обратившись ко всем, спросил человек князя.
Переглянулись люди, никто этого не видел. Зерно побитое мором все в руках держали, но причины беды не знали.
– А кто ещё в вашем селе, кроме Елизара, владеет ворожбой? Любой, хоть тёмной, хоть светлой?
И такого человека никто назвать не смог. Вспомнили было Маланью-травницу, да та зиму назад как померла.
– Посему выходит, Елизар, что кроме тебя этого сделать просто некому. Так или не так, люди?
Многие Елизара любили, парень он был добрый, но тут сказать было нечего, выходило что так, кроме Елизара больше и некому.
– Да не вмест мне колдовать! – отчаялся парень, – Не обучен я! Давешнею ворожбу мне бабушка Яга присоветовала. И лишь с тем почином, дабы тёмные чары снять. – сказал, да тотчас понял, что не зря Яга ему совет давала о ней помалкивать. Только уж поздно было.
Зашумела толпа, заволновалась. Боялись люди имени Яги, испокон веку недоброе о ней судачили.
– Вот! – огорчённо произнес человек князя, – Теперь понятно, кто тебя с толку сбил и чей это промысел. – Ну а раз ты сам в ведьмином наущении признался, то дело теперь ясное.
Поговорил он о чем-то с мужиками, да и зачитал свой приговор. Решено было именем князя признать Елизара виновным в чёрном колдовстве и придать смерти. Всё зерно отца изъять в княжескую казну, а самого батюшку изгнать из села с позором. В качестве же долга, который тот взял весной у Демида, передать последнему, отцовы дом, имущество и земельные наделы.
Отец Елизара выслушав такой приговор стоял ни жив ни мёртв. А сына, чуть не волком вывшего, вновь в поруб отправили. Казнь назначили на утро.
Ночью, падающий сквозь решётку люка лунный свет загородила чья-то тень.
– Тут ли ты, добрый молодец? – раздался знакомый голос.
– Здесь лисонька, где же мне ещё быть? – узнал зверя, парень.
– Нехорошо поступили с тобой люди, не по справедливости. А теперь и вовсе погубить хотят. Слышала я, как они давеча судили да рядили про тебя: быть Елизару, дескать, поутру мёртвым. Но ты меня когда-то из ямы вызволил, спасу и я тебя. Сейчас задвижку зубами отмокну, да лестницу тебе спихну. Ты времени не теряй, выбирайся, да беги без оглядки.
– Спасибо тебе лиса, за доброту. Но не могу твоему совету последовать. Я то может и убежал бы, да как отцу быть? За мой побег на нём отыграются, тогда уж не только имущество отберут, но пожалуй что и живота лишат.
– Так бегите вместе, всё одно вам тут жизни не будет.
– Годков ему уж больно много, да и хромой на ногу, вмиг нагонят. Но не в том даже дело, лисонька. Батюшка мой закон пуще жизни чтит. Раз приговор оглашён именем князя, так он то решение смиренно принял. Хоть от щедрот – рубаху, хоть – голову на плаху.
– Ну и зря. Сие очень даже неразумно. – проворчала лиса.
– Кабы ты не была зверем, так понимала бы, что без закона жить никак нельзя. Не будет без него ни мира, ни порядка. Князь – он, всему голова.