Командир полка, сержант
Люди шли на восток. По ночам немцы не воюют, вот по ночам и шли. Днем в небе висела немецкая авиация. Заметив любую группу людей, хоть беженцев, хоть военных, с неба валились “мессеры” и лупили из пулеметов почем зря. Местность была хоть и не слишком открытая, однако дорога на Ржев хорошо просматривалась с воздуха и была она тут одна-единственная, поэтому днем они отсыпались. Разводили костры, сушили портянки, грелись на октябрьском, бодрящем ветерке.
Карты у сержанта, командовавшего взводом, не было. Откуда карты? Их и потом, в зимнем наступлении, не больно-то раздавали в штабах. Покажут ротному на столе: “Наступаешь сюда. Запоминай!” Он себе от руки схемку начертит и поперли на пулеметы по этой схемке. А уж осенью карты были редкостью и кто бы стал стал их раздавать сержантам?
Они и повоевать толком не успели. Полк высадился из вагонов в поле, западнее Ржева. Был конец сентября. То-ли двадцать седьмое, то-ли двадцать восьмое число. Их взвод был на правом фланге, а вдоль левого проходила грунтовая дорога. На следующее утро после высадки вместо артиллерийской батареи, которая должна была к ним подойти и для которой они даже успели выкопать укрытия, на этой грунтовке появились три немецких танка. Позиции полка были перед ними, как на ладони.
После первых разрывов с поля по окопам начали стрелять несколько пулеметов. Немцы не торопились атаковать, берегли своих людей, давая танкистам и пулеметчикам как следует подготовить атаку. Через час, когда поднялась немецкая цепь, по ней почти не стреляли.
Из небольшого лесочка сержант видел, как на дороге строили пленных, вытаскивали и кое-как перевязывали раненых.
– Смотри, не бросают! – сказал дышавший ему в затылок молодой белорус. – А говорили, что они и пленных-то не берут.
– Туда хочешь, к ним? – спросил сержант, обернувшись.
– Не… Пока не тянет. Ты че подумал?
– Вот и смотри у меня!
Они вернулись к взводу. В самом начале боя, когда люди были готовы поддаться панике, а командира взвода все не было, замкомвзвода под свою ответственность приказал отойти в лесок, в котором они вчера рубили жерди для землянки и приготовиться к бою. Землянку вырыть не успели, но разведка местности пригодилась. Сержант запомнил и лес, и овражек за ним, и дорогу через поле за оврагом. Прикинул, что можно будет, если что, в этом овраге укрыться от артиллерийского огня. Пригодилось. Когда над успевшими дать несколько выстрелов красноармейцами засвистели пулеметные пули, они начали отползать без команды, а когда прилетел и разорвался над головами снаряд, те побежали. Вот в этом овраге он их и остановил с помощью обычной русской матерщины.
Теперь солдаты хмуро сидели на сухой траве, поставив винтовки между коленей. Кто-то курил, кто-то перематывал обмотки. Да… Необстрелянные… Вчерашние крестьяне, мобилизованные местными военкоматами. Именно местными. У некоторых до дома было рукой подать и сержант подумал, что они наверняка сейчас подумывают по-тихому смыться в кусты. В армии конечно же не служил никто, кроме него, да и он-то, если по-честному, войну в первый раз увидал. Ну и что, что сержант? Демобилизовался в тридцать девятом. Финская мимо прошла, Халкин-Гол тем более. Что он видел? Эти пятнадцать человек, которых он даже по фамилиям запомнить не успел – кто он им?
Стоп! Пятнадцать? Сержант еще раз пересчитал людей. Ну да… Не ошибся… А было двадцать два. Одного он сам видел, как накрыло взрывом. Справа, помнится, тоже кто-то закричал, коротко и страшно. А остальные значит решили, что в одиночку шансов больше… Ну да, когда страна приказала стать героем, приказ выполняют не все.
Взгляд остановился на солдате, спокойно набивающем диск ручного пулемета. Тихое пощелкивание патронов успокаивало. В памяти всплыло заученное:
“Пулемет системы Дегтярева, пехотный, с дисковым питанием. Калибр 7,62 миллиметра. Скорострельность 500 выстрелов в минуту. Прицельная дальность стрельбы 800 метров. Порядок разборки…”
Пулеметчик перехватил его взгляд и вопросительно поднял брови.
– Что, Ильдар? Пострелять успел? – спросил сержант.
Тот кивнул, продолжая заряжать диск.
– Успел. Не долго, правда, но один пулеметный расчет я у них уничтожил. Докладывать станешь – не забудь.
– Молодец. А второй номер твой где?
– Там остался. Вот сюда прилетело.
Татарин показал пальцем на середину лба.
– На себе не показывай!
Тот только философски пожал плечами и загнал патрон в магазин.
– Кысмет. Чему быть – тому не миновать. Делать что будем, командир?
Теперь на него смотрели все. “Командир”… Слово сказано, никто Ильдара за язык не тянул. Значит надо командовать. Солдату, особенно новобранцу, без команды нельзя. Без команды он трусит, ходит толпой и сдается при первой возможности. Так когда-то учили в Красной Армии и плюньте тому в глаза, кто скажет, что там учили плохо.
Сержант поднялся. Остальные, глядя на него, тоже встали, опираясь на приклады винтовок. Винтовок…
– Рядовой… как тебя там?.. Где твое оружие?
Молодой, белобрысый парень стоял и мялся. Потерял, значит… По всем понятиям и законам, его сейчас надо отправить обратно, искать винтовку, да и всем с ним идти. Но куда теперь?
– Ты кто?
– Машкин я…
– Ты хоть понимаешь, что с тобой сделать надо?
Молчит. Но проняло. Косится в лес и как бы не побежал обратно.
– К Ильдару, вторым номером. Понял, маймун рязанский?
Ага, просиял! Сразу забрал у пулеметчика мешок с дисками.
– Ладно, слушай мою команду! Не разбредаться. Идем к штабу полка. Без нужды не высовываться, в бой не ввязываться. Вопросы?
Вопросов не было. Даже дежурную шутку насчет обеда никто не отмочил. Солдаты закинули на плечи вещмешки и не спеша зашагали за своим командиром по жухлой траве, а тот оглядывался, думая: “Почему толпой идут? Те немцы, которые атаковали их утром, наверное в такой ситуации шли бы по-другому. Как они атаковали утром!.. Свисток, несколько солдат делают перебежки. Еще свисток – еще несколько. И пулеметы… Грамотно воюют, гады!”
* * *
Штабные землянки были пусты. Их выкопали в первый же день. Командиру полка не положено морозить задницу. Пусть у солдат нет окопов, пусть полк только что с колес – первым делом надо организовать комфорт для штаба и для себя, любимого. Теперь все было брошено. Ни командира части, ни штаба, ни даже автоматчиков охраны. Только следы колес на инее. Не похоже было, что здесь побывали немцы, а даже если и побывали – не задержались.
Сержант осмотрелся, глянул в сторону багрово-красного заката и сказал:
– Ночуем здесь. Огня не разводить, а то фрицы в гости пожалуют. Ты и ты – осмотреть все. Вдруг что-то съестное осталось.
Они нарубили лопатками елового лапника и притащили охапки в ближайшую к лесочку землянку. Подумав, он все-таки разрешил развести у входа в нее небольшой костерок. Дым ночью не виден, ветра не было, а огонь небольшой. Они отгородили вход плащ-палаткой. Внутри стало гораздо теплее.
– Тащ сержант, глядите чего нашли!
Те двое, кого он послал осмотреться, вернулись. Один волок какую-то длинную палку в брезентовом чехле. Сержант взял ее в руки.
– Ну нихрена себе! Это как же быстро штабные слиняли, если полковое знамя оставили?
– А еще там имущество всякое свалено, – сказал один из солдат.
– Какое? Жратва есть?
– Мы мешки не развязывали. Но похоже, что там обмундирование.
– Пошли, посмотрим!
Подумав, сержант велел тащить в “их” землянку с десяток ватников. Постелить на пол, спать будет теплее. Сказал всем, чтобы подобрали себе по комплекту нового обмундирования и одели под свою форму, для тепла. Сентябрь выдался холодным, а октябрь обещал быть еще холоднее. Нашлись и плащ-палатки. Солдаты повеселели, прибарахлившись.
Полковое знамя он снял с древка, сложил его поплотнее и повесил на плечи, как шарф. Сверху натянул гимнастерку. Теперь нужно было как-то вынести его к своим. А как? В географии он никогда силен не был.
– Кто местные? – спросил он, вернувшись.
Поднялось две руки.
– Какие дороги здесь есть?
Перебивая друг-друга двое пожилых солдат рассказывали, что хорошая дорога тут одна – на Москву и проходит она мимо Ржева, на восток, через Волоколамск. Там же, рядом, железная дорога, по которой их сюда и привезли. Есть и дороги между деревнями и их довольно много, но сейчас по ним даже на лошади проехать трудно. Распутица.
Значит шоссе… Где железка – он представлял себе хорошо. Идти не далеко, рукой подать. Но там наверняка немцы и они наверняка будут наступать вдоль нее в сторону Ржева.
– А местность здесь какая? Болота?
– Да.
По лесочкам, значит, особо не побегаешь… Да и не та погода, если честно, чтобы в лесу ночевать. И еды нет. Кстати, о еде! Он спросил:
– У кого что есть в вещмешках?
Опять не густо. Две буханки хлеба, кусочек сала, соль, три луковицы, пачка печенья, мешочек с чаем. На пятнадцать мужиков – почти ничего. Чай засыпали в висящий над огнем котелок, а хлеб и сало разделили и разыграли, чтобы никому не было обидно.
– Эх, где-то сейчас наша кухня… – вздохнул Машкин.
Ему никто не ответил. Все хмуро укладывались спать.
* * *
Утром сержант поднял всех еще до рассвета. Когда солнце перевалило за полдень, они вышли к шоссе и теперь смотрели на него из густого ельника.
– Гля, командир! Наши…
– Вижу.
– С запада идут. Выходит, что там немца нет?
– Выходит, что так.
То, что дорога не была перерезана немцами, было странным, но она шла на восток, этого было достаточно. Они дождались, когда пройдет стрелковая рота и выбрались из леса.
– В колонну по два! Шагом марш!
Несколько часов они шли ровным, спокойным шагом. С выкладкой иначе нельзя. Поторопишься – запыхаешься и вспотеешь, выдохнешься. Придется делать долгий привал, а сейчас было не до привалов. Сержант разрешил только одну остановку, когда проходили мимо картофельного поля. Все рассыпались по грядам, лопатками выкапывая крупную белую картошку. Набрали в вещмешки, сколько влезло и снова пошли на восток, уже немного повеселев. На дороге не было никого кроме них. С запада доносилась канонада, да в небе иногда гудел самолеты, невидимые за тучами. А потом облака как-то очень быстро растащило восточным ветром и гул моторов превратился в два немецких самолета.
– Воздух!
Солдаты рассыпались. Кто-то залег, кто-то метался по полю. Сержант видел, как двое бежали к лесу и как прямо между ними в небо взлетела земля. Он обхватил голову руками и уткнулся лицом в мерзлую грязь. Было страшно, как никогда в жизни. Сверху трещали авиационные пулеметы и ничего нельзя было сделать, только лежать в канаве и ждать, пока пуля не клюнет в спину, прибив тебя к холодной земле.
Налет казался бесконечным, хотя длился он не больше двух минут. Немцы сбросили одну бомбу, по разу прошли над дорогой, поливая ее из всех стволов и улетели. Сержант отжался на руках, встал, поглядел на две маленькие воронки на дорожном покрытии, оставленных снарядами малокалиберных пушек и выругался. Вокруг поднимались остальные. Один не мог и тихо матерился, пытаясь зажать ладонями льющуюся из ноги кровь. В стороне рядом с воронкой лежали два тела. Туда можно было не ходить, и так все ясно.
– Подняли его и в лес! Машкин!
Молодой солдат не отзывался. Глядел в небо, открыв рот и моргал глазами.
– Машкин!!!
Тот повернул голову.
– А?
– Говна! Сходи, винтовки у них забери.
– Ага!
– Не “ага!” а “есть!” Деревня…
Раненого подняли вчетвером и утащили на опушку. Перевязочными пакетами конечно же не запаслись и сквозную рану перевязали разорванной на полосы рубахой. Сам идти тот не мог. Для него сделали носилки из двух тонких березок и плащ-палаток.
Небо окончательно расчистилось. Вдалеке то и дело пролетали самолеты. Пришлось дожидаться вечера и только в сумерках они снова вышли на дорогу.
Небо на востоке было ярко освещено пожаром. К этому зареву они и пошли.
* * *
К своим вышли ранним утром.
– Стой! Стрелять буду!
Окрик часового был чем-то одновременно и привычным, и бесконечно странным. Ну будешь стрелять – что дальше? В него и так уже стреляли, и не раз. Он откликнулся:
– Свои, солдат. Вызови старшего.
– Оставаться на месте!
Как скажешь… Они опустили носилки на дорогу. Раненый очнулся и тихо застонал. Через полчаса к ним вышел заспанный лейтенант, посмотрел и молча махнул рукой. “Пошли!” Еще через четверть часа они вышли к деревне и направились к крайним домам.
– Кого привел? И зачем?
Старший лейтенант с раскосым, азиатским лицом, смотрел неприветливо.
– Я же сказал: для дезертиров и трусов у меня в батальоне мест нет!
Сказались и многодневная усталость, и обида, и горящий Ржев, мимо которого они шли вчера ночью, и взгляды своих бойцов в спину. Сержанта прорвало.
– Это кто здесь дезертир!? Это я, что-ли, дезертир!? Если я трус, то и расстреляй меня, как труса, только сначала сюда посмотри!
Он снял с плеча винтовку, бросил ее назад, не сомневаясь, что поймают. Залез рукой под воротник шинели, с трудом вытащил пропотевшее красное полотнище и развернул его.
– Смотри! Вот он, наш полк. Кто и куда дезертировал?
Старший лейтенант помолчал немного, потом сказал:
– Пулеметчика в первую роту, остальных во вторую, раненого на перевязочный пункт. Сержанта… Сержанта – в штаб дивизии, к Панфилову. Дать двух сопровождающих. Заодно мой рапорт отнесут.
* * *
– За такое награждали.
– Сказали: “Будешь поощрен. Не расстрелян”. Кто бы меня тогда представлять стал? Командир полка так и пропал со всем штабом.
– Ну так оно всегда…
Вкусно пахнущий пар поднимался из висящих над костром кастрюль, смешиваясь с мохорочным дымом. Петруха потыкал в мясо острой палочкой и подложил в огонь пару досок.
– Тяжело тогда было.
– Сейчас тоже не сахар.
– Ну сейчас-то попривыкли немного воевать. И припас есть, и вроде даже интенданты воруют меньше.
– Скажешь тоже! Чтобы тыловые крысы, да меньше воровали? Не бывает такого. Но воевать – ты прав. Можем и других научить.
Старшина полез в карман, достал зажигалку и прикурил американскую сигарету. Потом пустил пачку по рукам. Задымили все. Один из солдат покрутил в пальцах трофейную зажигалку и чему-то улыбнулся.
– Чего скалишься? – спросил старшина.
– Да так… Вспомнилось…
– Излагай!
Тойфель-машина
Лейтенанту, который со вчерашнего дня остался командовать ротой, было нехорошо. После февральских боев из офицеров остался он один. В январе из училища, ускоренный выпуск и вот теперь, через неполных два месяца – ротный… Карьера! Однако радоваться было нечему. По всему выходило, что лежать ему на этой высотке вместе с теми, кто лег там раньше.
Второй месяц в подкреплениях приходил только рядовой состав. Даже сержантов можно было по пальцам пересчитать. Командир роты погиб два дня назад, во время последней безуспешной атаки на занятую немцами деревню, а замполит еще до того наступил в лесу на мину, когда шел из штаба в расположение. Приказ из штаба дивизии был категоричен: деревню взять! За нею – дорога на Белый, по которой немцы возят туда подкрепления и боеприпасы. Взять ее под контроль – и немецкий укрепрайон останется без снабжения. А из офицеров – он один и как тут быть?
Немцев там конечно тоже не батальон. Пара взводов, от силы. Они после зимних боев тоже людьми не богаты. Но два немецких взвода – это четыре ручных пулемета, которые простреливают нейтральную полосу до самого леса. Немцы сидят в избах, греются и патронов у них море. Пушку бы! Паршивую “сорокопятку”, можно даже старого образца. И к ней десяток снарядов. Сбить огневые точки, раскатать по бревнышку крайние избы. Но как ее сюда притащить? Дорога-то за деревней, да и нет в полку лишних пушек. Все на танкоопасных направлениях.
Лейтенант снова посмотрел на поле. Кому-то еще тяжелее, чем ему и только тем, кто сейчас лежит там под снегом белыми холмиками, уже все равно. А завтра и ему все равно будет. Напиться бы, так и спирта нет у санинструктора. Предыдущий командир роты все выпил.
– Тащ лейтенант! Тут к вам…
Что там еще? Он не торопясь обернулся. Рядом с его бойцом стоял незнакомый мужик в маскхалате. Знаков различия под белой тканью видно не было. Кого это принесло? Проверяющий какой-то из полка, что-ли?
– Лейтенант Евдокимов, – представился мужик. – Командир пулеметного взвода. Прислали к вам на подмогу.
Голос у Евдокимова был хриплый. Окопный голос, сорванный матерщиной, беготней и морозом. У штабных голоса не такие. Но маскхалат у него был новый, чистенький.
– Усиление? Это конечно хорошо. Но взвода, даже пулеметного, здесь мало. Немцы хорошо укрепились в деревне. Здесь пушку надо.
– Ну ты дал, “пушку”! – Евдокимов покачал головой. – Как ее сюда затащишь по болоту? Мы и сами еле прошли. Ты бы еще танк сюда попросил.
– Летающий?
– Ага. Покажешь, что тут у вас?
– Пойдем…
Они прошли по неглубокому ходу сообщения к переднему краю. Траншея была вырыта между крайних деревьев и замаскирована. Рота здесь сидела уже три недели, времени окопаться хватило. Евдокимов осторожно выглянул в снежную амбразуру. Долго смотрел. Потом сел на земляную приступку, похлопал себя руками по карманам, снял рукавицу и полез под маскхалат.
– Куришь?
– Если есть, что.
– Есть.
Он вытащил пачку папирос, вытащил одну себе и отдал пачку ротному.
– Огонек есть? Спички промочил.
– Сейчас.
Лейтенант полез в карман ватника и вынул оттуда небольшой мешочек. Из мешочка на свет появились кусок напильника, угловатый кремень и трут.
– Не зажжешь на морозе, – скептически покачал головой командир пулеметчиков.
– На что спорим?
– На то, что деревню возьмем.
– В минус двадцать конечно не зажег бы. А сейчас – ничего сложного.
Обломок напильника ударил по кремню. Раз, другой, третий. Трут тихонько затлел. Лейтенант осторожно подул на него и тот разгорелся.
– Пожалста!
– Силен…
Они прикурили и огниво спряталось обратно в мешок.
– В общем смотри… – Евдокимов затянулся и пустил в воздух колечко дыма. – Тебя как звать-то?
– Иван.
– А я Андрей. Смотри, Ваня. Пушек у меня нет, а три ручника, которые есть, здесь помогут слабо. Но есть еще кое-что. У тебя людей сколько?
– Утром было семьдесят два.
– И у меня двадцать. Я с собой притащил сотню белых маскировочных халатов для вас. Как раз хватит на всех. Еле выбил у снабженцев. Погоди, не перебивай. Сам знаю, что в чистом поле все равно увидят. Есть еще кое-что. Пошли кого-нибудь за моими бойцами. Они сейчас рядом с вашим секретом расположились. Пусть сюда топают. В траншее по-любому лучше сидеть, чем на снегу.
* * *
– Что это?
Он удивленно разглядывал странные винтовки. Очень длинные, с толстыми стволами и большой блямбой на конце ствола.
– Снайперские, что-ли?
– Не видел никогда?
Евдокимов улыбался.
– Нет.
– Я тоже не так давно с ними познакомился. Это, Ваня, противотанковые ружья. Лупят так, что просто загляденье. Бронетранспортер немецкий пробивает навылет, если удачно попасть, а уж эти избушки… Смотри, какой патрон!
Лейтенант покрутил в руках толстую латунную гильзу с тяжелой пулей, в палец толщиной.
– Здоровая… А танк пробьет?
– По танкам не пробовал пока. В лобешник конечно вряд-ли, но в борт теоретически должна продырявить. Как думаешь, минометы у них там в деревне есть?
– Конечно есть. Немец без минометов – так не бывает.
– Вот на этот случай – маскхалаты. У них передний край леса пристрелян, я видел воронки, но в белом вас сразу не заметят. Когда спохватятся, вы из зоны обстрела минометов уже выйдете и пока они стволы поднимут, сколько-то времени у вас будет.
– Значит мне идти…
– Смотри сам. Ты с этими машинами обращаться не умеешь. Тут мои расчеты будут работать, да и пулеметами распоряжаться – тоже своя сноровка нужна. Но десяток своих бойцов я тебе дам.
– Я не говорил, что я против.
– Тогда откладывать нечего. Собирай людей. Трех часов на подготовку хватит? Как раз стемнеет. Их пулеметы мы подавим, как огонь откроют, ну а там уж сами не зевайте и на поле не задерживайтесь
* * *
Все вышло так, как и предполагал Евдокимов. В новеньких маскхалатах его солдаты, подбадриваемые лейтенантским матом, успели проползти метров сто, прежде чем в воздух взлетела ракета и со стороны деревни раздался одиночный винтовочный выстрел.
– Вперед! – заорал лейтенант. – Вперед, мать вашу! Кто последним лежать останется – пристрелю нахрен! А ну, за Родину!!!
И выстрелил из “нагана” над головами. Лежавший на снегу солдат сначала пригнул голову от свистнувшей пули, потом вскочил и побежал, пригнувшись, меся снег валенками и держа винтовку с примкнутым штыком наперевес. Следом поднялась вся цепь. Кто-то даже крикнул: “Ура!”
Здесь, на южном склоне, укрытом со всех сторон перелесками, снега было не так уж и много. Чуть выше колена. Пора февральских снегопадов еще не пришла. Однако передвигаться, высоко задирая ноги в валенках, было гораздо тяжелее, чем ползти по плотному насту. Он успел пробежать метров двадцать, когда в деревне хлопнуло и за спиной с противным визгом упала и взорвалась первая мина.
“Перелет…” – думал он, – “Минометы у них наверняка в каком-нибудь дворе стоят. Обслуга выскочила из избы и сразу мину в ствол. А сейчас пулеметы…”
В пробитой в стене избы амбразуре заплясал яркий огонек и MG вспорол очередью воздух над головами бегущих солдат. Вторая очередь пришлась бы по людям, но ответ сзади звонко ударил залп противотанковых ружей и пулеметные очереди “дегтярей”. Его бойцы ободрились и бежали в гору, обгоняя командира. Мины рвались сзади одна за другой, ПТРС лупили по избам, пробивая бревна навылет. Немцы так и не догадались изменить прицел и рота с диким ревом, уже не обращая внимания на одиночные выстрелы немецких винтовок, ворвалась в деревню.
* * *
В себя лейтенант пришел от едкого химического запаха. Открыл глаза, проморгался. Первое, что понял – он в теплом помещении. Сразу захотелось снова отключиться, но этого ему не позволили. Подняли за плечи, еще раз сунули под нос вату с нашатырем, встряхнули и бросили на скамью. Он поднял голову. Перед ним стоял немец. Не просто немец, а офицер. Стоял, заложив за ремень большие пальцы рук и смотрел зло.
Вот это попал! А атаку что, немцы отбили? Или это память контузией отшибло? Он помнил, как с наганом в руке влетел в избу, выстрелил в метнувшуюся фигуру в серой шинели, не попал и тут в окошко влетела граната. Наша, РГД-33. Увидев ее, он отскочил в простенок… и все на этом. Оглушило, значит… Попал в плен… Хреново.
– Durchsuchen! (1)
Его обшарили двое немцев, стоявших по бокам. На столе оказались военник, несколько писем из дома, портсигар с махоркой, платок… Грязный платок, кстати. Вон как фриц морщится. Не нравятся ему засохшие русские сопли… Так я тебя и не просил по моим карманам лазать.
– Лей-те-нант! – по слогам прочитал немец.
Полистал книжечку, хмыкнул. Стоявший справа солдат сказал:
– Er hatte zuerst angegriffen, Herr Oberleutnant. Befehligte. (2)
– Es ist klar, – отозвался офицер. – Was ist das? Granate? (3)
Он ткнул пальцем в лежавший на столе кожаный мешочек. Солдат развязал тесемку и недоуменно уставился на “детали” огнива.
– Ich kann es nicht wissen. (4)
– Hey, du! – немец повернулся к пленному. – Was ist das? (5)
Тот молчал, хотя вопрос понял. На это его школьного немецкого хватило.
– Versteht nicht, Herr Sie. (6)
– Rufen Sie Hans. Lebt er? (7)
– Er war ein Maschinengewehr, Herr Sie. Große Kugel in den Kopf. (8)
– Also sind wir ohne übersetzer geblieben. Ты, Ванька! – немец смешно исковеркал его имя. – Что это? (9)
– Огниво.
– Что? Зачем?
– Прикуривать. Огонь. Фойер.
– Как? Бери!
Лейтенант взял кремень и напильник, пристроил в пальцах трут, привычно высек искру. В тепле обожженная вата занялась мгновенно. Потянуло горелым. Немец смотрел на эти манипуляции, широко раскрыв глаза. Когда трут задымился, он перевел взгляд на своих солдат и вдруг расхохотался.