Михаил Борисович Чернуха так и стоял на веранде перед домом в своих смешных белых растянутых трусах. Было ощущение, что вопрос, который мучил его долгое время, сейчас наконец решился. И он этому был очень рад.
– Когда СССР еще существовал, то они от страха в Европе витрину капитализма сделали, – Михаил говорил негромко и убедительно, иногда взмахивая рукой, как когда‑то на комсомольских собраниях. – Раскошелились и из пары стран сотворили западную сказку. Смотрите мол, как хорошо жить при нашей буржуинской власти. Тридцать видов колбасы… Потому что боялись, что их свои же рабочие, как когда‑то в России, на фонарях вздернут. Мы рты разинули и поверили.
Чернуха будто самому себе обстоятельно объяснял, почему он одним из первых демонстративно сжег свой партийный билет.
– А как своими же руками Советский Союз угробили, витрина стала не нужна. Да и мы тоже. Только ресурсы. Скрипач не нужен. Поэтому скоро кирдык сладкой жизни и в Европе твоей, и в Америке. Не нужны больше эти ожиревшие бездельники. Неужели ты так и не понял, для чего мы эту дрянь в контейнерах возим? Слишком много стало лишних людей, а хозяин теперь один. Ему лишние рты теперь в обузу.
Горемыкин не знал, что ответить. Он прекрасно понимал, что спорить с упертым Чернухой бесполезно. Эдуард вернулся в дом, взял пульт и включил телевизор. Постояв минуту перед экраном, удивленно слушая, что там говорят, подошел к барной стойке, налил в стакан большую порцию виски и немедленно выпил.
– Ты что это прямо с утра? – воскликнул Чернуха, который в этот момент тоже вернулся в гостиную.
– Посмотри сюда! – Эдуард, морщась от виски, показал бокалом в сторону телевизора.
– Ты же знаешь, я с английским не в ладах, – ответил Михаил. – А что там? А это не Генри Мидаса показывают?
– Его, гада. Целый новостной выпуск о нем.
– И что нового? Удвоил свое состояние?
– Как раз наоборот. Его обвиняют в педофилии. И акции всех его компаний летят в пропасть.
– Что-о-о?.. Не может быть!.. Кто обвиняет?
– Кто, кто? – сплюнул в сердцах Эдуард. – Ты что, идиот? Народ Соединенных Штатов…
– Да какой народ? Ты что мелешь?
– Да неважно какой. Важно, что кто‑то, кто покруче Мидаса, решил его раздавить. И у него это хорошо получилось. Такие новости случайными не бывают и после такого зашквара уже не поднимаются.
– А ты говоришь, что это у нас все по понятиям! Вот, смотри! – Михаил подошел к телевизору и постучал пальцем по экрану, – И статейку ему нашли самую нехорошую. Все как у нас дома, – криво улыбнулся он. – А ты что так за него переживаешь? Ты случайно не на него подрабатывал?
Эдуард Горемыкин молчал. Вдруг накатила такая усталость, что даже врать не хотелось.
– Все с тобой ясно, – глубоко вздохнул Михаил и подошел к бару. – За столько лет ничего не изменилось, – он оглянулся на раздавленного приятеля. – Ну, ты не переживай. Он и меня просил за тобой присматривать, – Чернуха тоже налил виски и, покачивая головой, добавил: – Так что получается, что мы оба друг на друга ему стучали.
– Не первый раз, – облегченно рассмеялся Горемыкин. – Судьбина у нас с тобой такая: стучать друг на друга.
Михаил налил еще один бокал и принес Эдуарду.
– У каждого должна быть своя родина. Где родился там и кормись, – сказал он, протягивая виски. – И хорошо жить мы можем только за счет своей страны – ее людей и ресурсов. А чтобы нам подольше продержаться, так и будем дальше играть в либерала и патриота. Пусть люди выбирают кого хотят.
– А что скажут здесь, на Западе? – взяв бокал, спросил Горемыкин. – А Кауперман? Мы же, вроде, на него еще работаем. А вирус этот?
– А для Запада лучше нас и нет никого. Деньги свои мы у них храним. Как когда‑то дань при татаро‑монголах. Получается, что финансы наши на них работают. У себя ничего толкового не делаем, чтобы им конкуренцию не составить. Да уже и не сможем, потому что разучились, а кто еще что‑то делать умеет, тот мечтает сюда уехать. Лучше нас им никого не найти. Преданные и верные, – Михаил вернулся к бару и налил еще виски. – Кауперман говоришь? Видишь, как у них тут все неоднозначно. Не только мы жрем друг друга как крысы в банке… У них все так же… А вирус? Есть ли он вообще? Или кто‑то решил хорошо заработать на панике или еще как, – Чернуха выпил, не предлагая товарищу. – Пойдем теперь город посмотрим. Убедимся, как они здесь загнивают.
«Такие мы с тобой преданные и верные, что готовы друг друга в сливной канаве утопить за тридцать монеточек, – усмехнулся про себя Горемыкин. – Но, похоже, что нам до самой смерти придется друзьями прикидываться… Пока друг друга не сожрем», – подумал он, зная, что его приятель думает точно так же.
Глава 21
Доктор Кауперман был в восторге. Все центральные информационные каналы превратили небольшой фильм о Генри в лавину, которая за несколько минут сокрушила все его предыдущие заслуги.
«Вот так: жил себе человек, создавал новый мир, что‑то планировал, на что‑то надеялся… Вкладывал миллиарды в благотворительность, дружил с президентами и раз… он изгой общества. А было на самом деле что‑то или не было… Кто же сейчас его будет слушать – прошло много лет… Оправдывайся, объясняй, но для всех ты навсегда прокаженный. А всего лишь переоценил свои возможности», – насмешливо думал Кауперман, переключая телевизионные каналы.
Стоимость акций всех компаний Генри Мидаса упала почти до нуля.
«Вот сколько ты стоишь, Генри! – злорадствовал желчный старик. – Все что у тебя было – это только имя, а стоило его потерять, вся твоя империя лопнула как мыльный пузырь».
Каупермана так распирала радость от такой легкой победы, что он не мог спокойно усидеть на месте. Доктор встал с удобного кресла и стал ходить по комнате.
«А все-таки есть радости в любом возрасте. Особенно когда можешь раздавить любого человека как таракана, – подумал он. – Так может ты рано решил на небеса? Ведь точно же неизвестно какие радости будут там. А может, врут все… и ничего я там не буду чувствовать. А если вообще все пойдет не так? А что тогда от тебя останется?» – очередной раз спрашивал он сам себя.
Раньше, после этого вопроса он смотрел на себя в зеркало и видел там дряхлого старика, который уже не способен испытывать никаких эмоций, но сегодня он первый раз за много лет испытал давно забытое удовольствие от того, что еще способен переживать, злиться, наслаждаться своим триумфом. И это ему понравилось.
Он огляделся по сторонам и вдруг увидел все хорошо знакомые ему вещи не как милые напоминания о прошлых днях, а как обычный никому не нужный старый хлам, который он зачем‑то собрал рядом с собой.
«А не рано ли ты себя здесь похоронил, Альберт Кауперман? Если ты еще что‑то чувствуешь, значит, ты существуешь… Здесь! На этой земле. И то, что ты сейчас испытал, ты можешь повторить еще и еще. Здесь на Земле, а не где‑то в компьютерном мире».
Каупермана физически трясло. Он на мгновение подумал, что надо вызвать доктора и вколоть успокоительное, но передумал.
«Эти ощущения стоят того, чтобы рисковать. Как же я все забыл. Как же это замечательно – чувствовать. Чувствовать свою силу. Радость победы. Если есть деньги это можно повторить. И не раз. Ставить цели и достигать их. Что может быть прекраснее…»
В следующий час он сделал несколько важных распоряжений. Для начала приказал скупить все акции Генри Мидаса. «Его империя должна стать моей к вечеру!» – принял он решение.
Потом посмотрел, что происходит с акциями других крупных мировых компаний на фоне информации о вирусе, который начал распространение в Китае и постепенно заполнял весь мир. Цены падали на все промышленные гиганты: на нефть, сталь, автомобили, самолеты – все дешевело.
«Паника всегда распространяется сильнее ее причины, и мы ее можем хорошо усилить. И для этого нам и пригодится то, что мы заберем у бедного Генри… Его медиаимперия. А что он, кстати, хотел? – вдруг задумался Доктор. – Получить власть над миром? – Кауперман несколько раз глубоко вздохнул, предчувствуя появление новой идеи, которая может внести смысл в его жизнь. – А что если?.. – он так разволновался, что ноги подкосились и он упал на диван. – Что если дождаться, когда акции основных мировых компаний станут стоить дешевле той бумаги, на которой они напечатаны, и все скупить? Обрушить мировой рынок на фоне надвигающейся эпидемии, имея власть над всеми основными информационными агентствами, проще простого. Этого же хотел Генри. Отличная мысль. Я же реально могу купить весь мир. Все будет принадлежать Альберту Кауперману: арабская нефть, российский газ, немецкие и японские технологии, китайские заводы и даже американские банки… – голова у него кружилась. – Да, ради этого стоит еще пожить… А что делать с проектом?»
Кауперман вспомнил, как два года назад ему позвонил старый знакомый, тот самый, похожий на мумию фараона, и предложил очень интересное новое дело. По его рекомендации через час к Доктору Кауперману приехали два незнакомца и коротко объяснили суть идеи. Он тогда ничего не понял, но, естественно, согласился. Ему тогда очень понравилась возможность получить вечную жизнь. Но главной причиной, почему он вложил в проект «Рай» огромные деньги было то, что отказать тому странному человеку он не мог.
Но сейчас все изменилось. Кауперман вообразил, что сейчас тот уникальный момент, когда у него есть возможность не просто стать одним из самых влиятельных людей мира, а стать первым из них.
После этого он вызвал помощника и приказал законсервировать проект «Рай». А потом пригласил врача.
– Я решил еще немного пожить, доктор. Что вы на это скажете? Что посоветуете? – спросил Кауперман своего лечащего врача.
– Отличное решение. Те ваши эксперименты мне никогда не нравились, – облегченно ответил врач. У него была большая семья, дети внуки и он не хотел стать совершенно непонятными ему гигабайтами информации в огромном светящемся яйце.
– Это была шутка, не принимайте ее всерьез, – похлопал его по плечу Кауперман.
– Я могу подготовить очередное донорское сердце – это главное. А потом мы еще раз поменяем и все остальное. Вы проживете еще сто лет. И не где‑то неизвестно где, а здесь.
– Это хорошо, готовьте все что нужно. Мне вдруг страшно захотелось еще пожить.
«Спасибо тебе Генри. Ты невольно вдохнул в меня новую жизнь. Что ты там еще хотел сделать? Сократить население? А что, это тоже неплохая идея: ведь чтобы кто‑то жил долго, кто‑то должен умирать быстро, – Кауперман засмеялся тихим скрипучим смехом. – Если мне придется еще пожить в этом мире, то хорошо, если он не будет сильно засран. Людей действительно стало слишком много. И все они едят, пьют, рожают себе подобных и никому не нужных детей. Человек не должен жить долго, я это по себе знаю. А то взяли манеру: до сорока живут для себя, потом рожают детей, потом опять для себя. Покупают новые машины, строят большие дома, катаются по всему миру. Бабушки хотят внуков, правнуков, прапра… Наша хрупкая планета всех не выдержит. Почему нет динозавров? Да потому что слишком много жрали!»
Глава 22
Диана подошла к машине, которую к главному входу подогнал старик‑садовник. Это был Jeep Wrangler уже без своей брезентовой крыши.
– Хочешь за руль? – спросила Диана.
– Пока не очень, – ответ Иван, пропуская ее на водительское место. – Я лучше посмотрю по сторонам. Ты же обещала мне показать город.
На самом деле не только из‑за этого он решил поехать пассажиром. В голове у него все так смешалось, что хотелось подумать, попытаться разобраться. Неделю назад все было ясно. Он вообще не планировал ввязываться в это дело и приехал в Контору написать рапорт об отставке. Хотел же все бросить и уехать с Марией в теплые края. Уехал… но без Марии. И сейчас его подозревают в измене, в предательстве.
Иван посмотрел на красивую девушку рядом с собой. «И у Марии для этого могут даже появиться основания». Понимая нелепость ситуации, он рассмеялся.
– Ты чего? – спросила Диана.
– Это я над собой.
– Что ты хотел бы посмотреть?
– Знаешь, больше всего мне хотелось бы туда, где людей поменьше.
Ивану, может быть, первый раз в жизни захотелось спрятаться. Как в детстве: натянуть на голову толстое теплое одеяло, сделать из подушек крепость и улететь на этом корабле на другую планету.
– Это можно, Но сначала я хотела бы показать тебе, где я провела юность, – улыбнулась Диана.
Через несколько минут они выехали на набережную, оставили машину и пошли пешком. Посмотрели на морских львов, развалившихся на деревянных плавучих платформах, на скалистый остров с разрекламированной на весь мир тюрьмой Алькатрас. Диана хотела уговорить Ивана прокатиться на сверкающей разноцветными лампочками, музыкальной карусели, но была большая очередь из туристов и они вернулись на стоянку, чтобы ехать дальше.
Целью Дианы была маленькая площадь в районе Кастро, где в небольшом кафе и нескольких комнатах над ним она провела лучшие моменты своей юности.
Сегодня неожиданно для себя она почувствовала сильное желание вернуться в то беззаботное время. Скинуть с плеч чужую ношу и пожить так, как подсказывает сердце.
Она так размечталась, что не обращала внимания на чередующиеся спуски и подъемы, когда они, подлетая вверх, неслись по Маркет‑стрит. На пересечении с Кастро‑стрит Диана заметила заправку «Шеврон» и вспомнила, что надо залить бензин.
Проехать к колонке оказалось не просто. Вокруг была большая толпа с самодельными транспарантами. Они старались никого не пропускать. Полицейским с трудом удавалось сохранить узкий проезд.
– Может мы поедем куда‑нибудь в другое место, – предложил Иван, с опаской поглядывая на митингующих.
– Ничего страшного, – заверила Диана. – Здесь агрессия, в принципе, невозможна. Вокруг живут милые люди.
Она хотела заправиться здесь потому, что ее кафе было как раз напротив. И машину можно было оставить здесь на стоянке.
Иван посмотрел вокруг. Большую часть толпы составляли молодые здоровые афроамериканцы. Их поддерживали веселые ребята в разноцветных париках, в странной одежде или вообще почти раздетые.
«Отдайте черным наше черное золото!» – скандировали и те, и другие.
«Ангольская и нигерийская нефть должна принадлежать Африке», – было написано на плакатах.
– Почему столько белых беспокоится о черном золоте для черных? – спросил Иван.
– Все они из меньшинств: одни из расовых, другие из сексуальных. Поэтому всегда стараются поддерживать друг друга.
Иван подумал, что вряд ли черные парни, если случится что‑то серьезное, будут помогать кому‑то еще кроме себя, но промолчал.
– Вообще-то митинг на заправке не самая удачная идея, – он оглянулся по сторонам. Вся улица была застроена очень симпатичными двух‑трехэтажными домиками, вплотную прижатыми друг к другу. – Российские революционеры говорили: «Из искры возгорится пламя».
В эту же минуту недалеко от них вспыхнуло облитое какой‑то горючей жидкостью колесо, скорее всего специально привезенное для этой цели. Черный дым заполнил все вокруг. Диана не стала ждать своей очереди, объехала заправку и через стоянку выехала на шоссе.
Она усмехнулась про себя, вспомнила Иерусалим и подумала: «Наверное, кто‑то очень не хочет, чтобы у меня с этим парнем что‑нибудь получилось».
Через полчаса город остался позади. Они ехали по лугам, на которых паслись такие же коровы, как где‑нибудь в российской провинции. Да и местность вполне напоминала поля где‑нибудь под Орлом или Курском. Иван опять вспомнил о вчерашнем разговоре. Сейчас он был уверен, что вся эта затея действительно была неправильной. Но что делать дальше, он не знал.
Девушка за рулем тоже молчала и лишь когда они подъехали к каким‑то холмам и припарковали машину, спросила, повернувшись к Ивану:
– Думаешь о разговоре со своим руководством?
Он, не отвечая, смотрел в сторону, совсем не собираясь говорить с ней об этом.
– Извини, я случайно слышала твой разговор. Думаю, ты зря об этом так сильно беспокоишься, – Диана положила руку ему на колено. – Предать можно только самого себя. Потому что ни за что другое ты отвечать, в принципе, не можешь.
– Есть же такое понятие, как «Родина»… И что делать, если она считает тебя предателем?
Диана вдруг звонко рассмеялась.
– Прости, пожалуйста, но я не понимаю, о чем ты говоришь. Для меня нет такого понятия. Это очень, очень абстрактно. Люди абсолютно разные, даже если живут на одной территории. С разными ценностями в жизни, с разными убеждениями. Да и те со временем могут меняться. Тем более в вашей большой стране. Невозможно быть хорошим для всех. Да и кто будет судить, что хорошо, что плохо. Это все несерьезно. Пойдем я тебе кое‑что покажу.
– Для многих людей это очень серьезно, поверь мне, – Иван первым вышел из машины и, потянувшись, огляделся вокруг.
Вокруг были невысокие зеленые холмы, а сильный холодный ветер приносил запах близкого океана. Они пошли по тропинке и через несколько минут оказались на крутом гребне. Внизу слева и справа длинные морские волны одна за другой накатывали на скалы. Берег было видно на десятки километров в обе стороны. Холмы круто обрывались в воду, кое‑где образуя узкие песчаные пляжи.
– Вот это простор! – воскликнул, Иван. – И какая мощь во всем этом.
– Только слабым и неуверенным в себе людям нужна толпа. Чтобы спрятаться в ложной надежде, что она тебя защитит и даст смысл в жизни, – продолжая начатый в машине разговор, стоя за его спиной, негромко сказала Диана. – Для сильных – это лишь обуза.
Иван оглянулся на нее, но ничего не ответил. Они пошли дальше по узкой дорожке к острой части мыса, которая глубоко вдавалась в океан.
– А что там в конце? – спросил Иван.
– Там маяк и для некоторых это не конец, а начало, – закрывая ладонью лицо от ветра, ответила Диана.
Иван уже и сам увидел белый маяк и небольшой домик у его основания. Рядом с домиком кто‑то устроил аккуратный садик с маленькими, но очень яркими цветами всех оттенков. Несколько старых невысоких деревьев из‑за постоянного ветра так и выросли наклоненные к земле.
«Вот бы где остаться, – подумал он, – спрятаться от всех на маяке. Какие же здесь, наверное, волшебные закаты… А может Диана и права… Толпа нужна только слабым».
– Мне надо попудрить носик и я вижу место, где это можно сделать. Подожди меня здесь. Я быстро, – сказала Диана и пошла куда‑то за дом.
Иван пошел к маяку. На скамейке у входной железной двери сидел старик в сером костюме и с необычной тростью. Он поставил ее между ног, положив обе руки на сверкающую на солнце серебром ручку в форме головы какого‑то животного.
Его загорелое лицо было сильно высушено солнцем и ветром, и поэтому Иван решил старик живет здесь на маяке. Он неподвижно смотрел куда‑то вдаль, высоко подняв узкий подбородок с маленькой бородкой. Сухая кожа натянулась на скулах так, что он был похож на мумию.
«Будто фараон на троне», – подумал Иван.
– Здравствуйте, вы не подскажете, где начало осмотра? – обратился он к старику. – И что здесь можно посмотреть?
– Вы как раз стоите на этом месте. Все зависит от того, что вы хотите увидеть, – не поворачиваясь к Ивану, ответил тот.
– А что здесь можно увидеть?
– Отсюда, с маяка, можно увидеть все. Зависит от того насколько вы готовы.
Иван не очень понял ответ этого странного старика. Заглянув за приоткрытую мощную дверь, он увидел черную винтовую лестницу поднимающуюся вверх.
– А вы здесь работаете? – опять обратился он к незнакомцу.
– В каком-то роде, да.
– Наверное, если забраться туда наверх, можно увидеть очень много.
– Поверьте, для этого не надо никуда забираться, все хорошо видно и с этой скамейки, – старик, наконец, посмотрел на Ивана и жестом предложил ему сесть рядом.
– А мне кажется, отсюда видно только ваш замечательный садик с цветами.
– Вот-вот… В этом‑то и дело. Люди видят только то, что они хотят увидеть. Так устроен человеческий мозг. И это приводит к большим проблемам.
– Я не очень вас понимаю… Вы о дальтониках или о людях с плохим зрением? – Иван присел рядом. – Вы здесь смотритель?
– Смотритель? – переспросил незнакомец. – Наверное, можно и так сказать, – согласился он. – Но не только здесь… Я, в некотором роде, вообще смотритель.
– За туристами?
– Да-да. За туристами… и не за туристами. Я, молодой человек, присматриваю за всеми людьми.
«Дедушка здесь понемногу сходит с ума от одиночества», – заключил Иван.
– И как же мы на ваш взгляд?
– Да как-то последнее время не очень, – улыбнулся дед и посмотрел на Ивана.
– Расстраиваем? – улыбнулся он в ответ.
– Это вы очень точно сказали: «расстраиваете».
– А чем, если не секрет?
– Оказалось, что все это не имело никакого смысла, – наклонившись к Ивану, спокойно и очень тихо сказал незнакомец, – потому что никто так и не пытается решить главную проблему.
– А в чем она? – спросил Иван.
– Дело в том… – почти шепотом, как будто по большому секрету, продолжил он. – Дело в том, что Дарвин был прав – человек действительно произошел от животного, – подтверждая сказанное, он грустно покачал головой. – Да, да… от той самой обезьяны. Именно к обезьяне несколько тысяч лет назад попробовали привить то, что теперь называют человеческим разумом. Была надежда, что появится желание жить не по инстинктам, которые достались от животного, а по новым человеческим правилам. Но эксперимент явно не удался.
– Разум не прижился? – с сарказмом спросил Иван.
– Ну как сказать… Получившийся человек быстро научился использовать те способности, которые ему достались, лишь для удовлетворения своих животных потребностей, только в более извращенной форме. К тому же, со временем появились присущие только новому человеку пристрастия, например, к массовым беспричинным убийствам совершенно незнакомых людей, – незнакомец глубоко вздохнул, достал клетчатый платок и промокнул слезившиеся от ветра глаза. – Иногда мне кажется, что все хорошее в человеке это от животного, а от человеческого разума происходит лишь всякая мерзость. Вот в этом то и есть главная проблема. И за тысячи лет, так называемого развития, все стало только хуже.
– Да не переживайте вы так сильно. Может это у вас из‑за работы? – откинувшись на спинку скамейки, шутливо спросил Иван. – Маяк. Одиночество… С возрастом часто некоторые невинные, но теперь недоступные занятия, начинают казаться пороками… Что же теперь делать?
– Будем начинать все сначала, – развел руки в стороны странный старичок.
– Это как? – не понимая до конца, что имеет в виду его собеседник, спросил Иван.
– Как и много раз раньше придется зачистить все следы этого неудачного эксперимента. Жалко, конечно. Но так ведь предупреждали…
– Кого предупреждали? О чем вы? – растерялся Иван.
– Ну как же… А Писание? А Откровение Иоанна Богослова? Кто хотел видеть, тот видел. И заповеди, и проповеди… Все было, но никто и слушать не хотел.
Иван молчал. Он вдруг понял, что старик не сумасшедший и то, что он говорит, действительно скоро произойдет.
– И не стоит сильно переживать, молодой человек, – теперь уже утешал незнакомец. – Ресурсы кончаются и если не вмешаться, то скоро здесь непременно начнется что‑то очень ужасное, – старик печально покачал головой. – Люди будут убивать друг друга за литр нефти или кусок не зараженной плодородной земли. Так что лучше все сделать гуманно и таким образом, чтобы не пострадала сама планета. Ведь Земля уникальна. Ничего похожего во вселенной больше нет. И она точно не принадлежит только вам: тем людям, которым повезло жить на ней сейчас. Поверьте мне, я постараюсь сделать все максимально безболезненно.
– Вы уверены, что этого нельзя избежать? – без особой надежды спросил Иван.
– А разве вы сами не к этому стремились?
– К саморазрушению? Мне кажется, были совсем другие цели.
– Любая жизнь: человека, страны, планеты – это лесенка из ступенек. И то, где человек или страна оказывается в тот или иной момент жизни, никогда не происходит случайно. Это запрограммировано каждым его предыдущим шагом. Все наши дела – большие и совсем маленькие, неизбежно приводят нас туда, куда мы собственно и стремились. Только в конце пути людям иногда очень не хочется верить в то, что они оказались именно там, куда и шли.
– И ничего нельзя изменить? – опять спросил Иван.
– Вы же не думаете, что можно изменить законы физики и математики. С эволюцией все точно так же. Попытались немного ускорить, но теперь приходится возвращаться назад.
– Получается, что какой‑то рукожоп провел эксперимент, а когда осознал, что очередной раз накосячил, решил зачистить все улики? Мы‑то здесь причем? И что же, никто за это не ответит? – вдруг разозлился Иван.
Собеседник промолчал и Иван, сообразив, что немного погорячился, спросил:
– Значит, людям не надо было пытаться что‑то изменить, а смириться и плыть по течению.
– Как тогда ты узнаешь, что еще жив? – спросил старик и хитро посмотрел на Ивана. – Может ты и живешь лишь в те минуты, когда приходится делать выбор? Люди не могут изменить будущее: все, что должно произойти, все равно произойдет… Но люди могут изменить себя.
– То есть этот вирус… – вдруг сообразил Иван. – Это все вы подстроили?
– Может я, а может планета сама себя очищает от всего лишнего, – пожал плечами незнакомец. – Только это первый всадник, за ним уже скачут другие. Все предсказано. Все предупреждены. И все завершится в срок. Но у вас еще есть время выбирать как себя при этом вести, а значит, вы еще живы. Вот, кстати, идет ваша девушка…
Иван действительно увидел Диану. Она вышла из‑за домика и поднималась к нему.
– Ты где-то заблудилась? – спросил ее Иван. – Вот, знакомься, – он повернулся к старику, но его на скамейке не оказалось. Иван вскочил и огляделся. Вокруг никого не было.
– Ты что, Иван, потерялся?
– Я полчаса разговаривал с очень интересным стариком. А сейчас он как сквозь землю провалился.
– Ваня, тебе, наверное, солнцем напекло. Меня не было две минуты. Какие полчаса? Да и нет здесь никого кроме нас. Это у тебя не от голода? Я знаю недалеко отличный ресторан, где подают свежайших устриц. Поехали. А то я замерзла.
Глава 23
– Ты наелся? – спросила Диана, усаживаясь за руль автомобиля. – Хороший ресторанчик. Надеюсь, у тебя больше не будет голодных галлюцинаций, – рассмеялась она, – а то ты меня напугал там, на маяке.
– Я точно говорю, что старик был, – уже особо не настаивая, ответил Иван. – А устрицами я не наелся. Я вообще моллюсков не очень люблю. Скользкие они очень, – Иван поморщился.
– А что же ты молчал?
– Ты с таким удовольствием их ела… Не хотел тебе портить аппетит.
– А тогда зачем сейчас сказал? Молчал бы дальше.
– Но я же голодный, – постучал себя по животу Иван.
– Тогда сам себя корми, – демонстративно надув губы, обиделась Диана.
– Хорошо. Договорились. Только надо кое‑что найти. Мы проезжали мимо фермы, и я видел там магазин. Поедем посмотрим что там есть.
Через полчаса в небольшом придорожном магазинчике они взяли домашнего сыра, свежеиспеченного хлеба, много зелени и овощей. А главное, несколько кусков свежайшего говяжьего стейка. Хозяин магазина, добродушный толстяк в белой ковбойской шляпе и красной клетчатой рубашке, заверил их, что бычок еще утром бегал по полям. Здесь же Иван купил две вязанки дров, несколько тарелок, кружек и большой широкий охотничий нож в кожаных ножнах.
Диана, вначале скептически отнесшаяся к идее пикника, вдруг тоже загорелась.
– Я знаю куда мы поедем! Но там нам понадобятся теплые пледы.
Они вернулись в этот же магазин, купили два шерстяных индейских одеяла и две фетровые шляпы, как у продавца. А заодно, по его совету, купили бутылку виски.
– Я вижу, ваш пикник может затянуться, – подмигнул он Ивану, – а ночи здесь холодные, поэтому виски точно не помешает.
Они еще немного проехали по шоссе в сторону Сан‑Франциско, а потом свернули вправо, на почти незаметную грунтовую дорогу. Здесь джип подпрыгивал на каждой кочке. Недолго пропетляв между холмами, Диана остановилась перед большим пустынным песчаным пляжем.
– Выгружаемся? – спросил Иван.
– Нет. Поедем вон в тот дальний конец к скалам.
– Не боишься застрять на песке?
– Нет, – уверенно ответила Диана.
Она подъехала к самой кромке воды и по плотному мокрому песку помчалась вдоль моря, поднимая кое‑где кучи брызг и распугивая ленивых жирных чаек.
– Не ожидал от тебя, – удивился Иван. – Я думал, ты не делаешь таких рискованных поступков.
Диана и сама удивилась своему поведению. Все последние годы любое ее решение было несколько раз проанализировано и рассмотрено с разных углов. Всю свою жизнь она спланировала на много лет вперед, но сегодня ей захотелось быть безрассудной и взбалмошной.
Они домчались до конца пляжа. Здесь он упирался в почти отвесную, кое‑где заросшую невысокими кривыми соснами, скалу.
– Это место сойдет для пикника? – весело спросила она.
– Лучше не придумаешь.
Уже начало темнеть. За проливом загорались огни большого города. Мост Золотые ворота начинался за скалой и уже подсвеченный множеством фонарей, наполовину спрятался в густом, похожем на вату молочном тумане, из которого выныривали вверх два гигантских ярко‑красных пилона с натянутыми канатами.
Иван огляделся. У скал лежали несколько небольших серых бревен, видимо когда‑то выброшенных сюда большим штормом. Он подтащил их к большой черной глыбе, торчащей из песка, и свалил друг на друга. Принес несколько некрупных камней, огородив место будущего костра. Чтобы было удобно сидеть, положил на бревна сложенные одеяла и разжег костер.
– А мы не купили решетку для стейков, – вспомнила Диана.
– Придумаем что-нибудь, – успокоил ее Иван.
Диане нравилось смотреть, как он готовит место, таскает бревна. Она вспомнила, как он выглядел после душа в Иерусалиме с белым полотенцем на бедрах.
– Как у тебя все хорошо получается, – сказала она, усаживаясь на одеяла.
– Было бы лучше, если бы ты вместо комплиментов порезала овощи, сыр и все остальное.
– Так не хочется ничего делать, – вздохнула Диана.
– Должна же ты узнать, как оно быть потомственной кухаркой в трудовых лагерях твоего дедушки, – усмехнулся Иван.
– Ты зря смеешься. Дедушка не деспот и он не хочет стать каким‑нибудь диктатором, но он не видит другого пути.
– Жили же как‑то раньше…
– Раньше не было столько лишних людей.
– Может дело не в том, что много лишних людей, а в том, что у них на шее сидит слишком много лишних ртов? – спросил Иван. Потом выбрал полено поровнее и начал на нем резать лук и перец.
– Есть второй вариант. Без трудовых лагерей.
– Неужели? – Иван улыбнулся, представив Диану на огромной кухне, среди алюминиевых баков с кипящей водой, шинкующей морковку для сотни рабочих и рассуждающей о перспективах человечества. – И как он выглядит, этот второй вариант? – спросил он.
Костер уже горел. Диана подвинулась поближе и протянула к нему руки.