Цугцванг по-русски. Книга 1. 96 отделение милиции г. Москвы

– Если раскрою, найду убийцу, не смотря на многие странности в этом деле, значит быть мне сыщиком! – почему-то пришла навязчивая мысль. Антон вздохнул.

– А если нет! Что тогда? – Шелестов встал с дивана и начал одевать «аляску».-тогда? Тогда, посмотрим!

Невольно вспомнились слова заведующего кафедрой оперативно-розыскной деятельности Московской высшей школы милиции МВД СССР, профессора, полковника милиции Семёна Овчинского, который неоднократно говорил слушателям: «Прошу запомнить! Ваша будущая работа в должности оперуполномоченного уголовного розыска вам не может нравиться или не нравится! Скажу даже больше: без фанатизма и настоящей преданности выбранной вами профессии, вы работать не сможете! Огромные психологические нагрузки, вечный дифицит времени и т. д. преодолимы, если вы фанатик! Пока у вас еще есть время подумать в правильности выбранной вами профессии!…»

Ещё профессор предупреждал о том, что любое громкое преступление, свалившееся на вашу голову, это проблема. Она заключается в том, что для его раскрытия вам потребуется все ваши знания, опыт и всё ваше здоровье, потому что будете работать на износ. Безвыходных и проходных. Колоссальное нервное напряжение потом вряд ли вам компенсирует благодарность от руководства или очередное звание за раскрытие особо опасного преступления. Это только в кино, да в книжках сыщики, путём сложных умозаключений, сидя в кабинете, вычисляют злодеев. На самом деле всё проще и в тоже время сложнее: бесконечные отработки жилого сектора, опросы свидетелей, допросы подозреваемых, очные ставки, засады и работа с агентурой. А это всё ваше время! И ваши ноги! Потому что, сыщик на земле всё делает пешком. И потом: нет ничего проще в нашей профессии, чем в один прекрасный день быть уволенным по несоответствию занимаемой должности, в лучшем случае. Основания: сколько угодно, подберут, не волнуйтесь. Случаев – вагон и малая тележка. Вот так говорил профессор. Как он оказался прав!

Резко открылась дверь в кабинет к Антону.

– Шелестов! Почему ещё не в дипкорпусе? – в дверях стоял замполит отделения Дубов, – я, что ли буду преступления раскрывать, или кто? Почему жилой сектор не отработан? Почему с общественностью не вступил в связь? Из-за тебя, Шелестов, наше отделение опустилось прямо в низ, по самый край, по показателям раскрываемости преступлений! У тебя, Шелестов, труп получил пулю в голову, двумя очередями, а ты ни гугу! – внезапно Дубов озадаченно замолчал, видимо соображая, что же он хотел сказать.

Воспользовавшись перерывом в словесном поносе замполита, доселе молчавший Антон, надел куртку и аккуратно протиснулся между косяком двери и Дубовым.

– Василий Иванович! Всё! Уже ушёл! Давайте я дверь закрою!

Замполит капитан милиции Дубов, среди оперсостава не только 96-го отделения, но всего Октябрьского РУВД носил кличку «Деревянный». С родным русским языком он обращался, как хотел, и иногда выдавал такие вычурные предложения, что смысл сказанного Дубовым вообще не поддавалось дешифровке.

Через пятнадцать минут Шелестов уже ехал в троллейбусе 33-го маршрута в дипкорпус.

Анна.

– Какая тут отработка жилого сектора! Совсем охренел, придурок деревянный! – Антон прошёлся по Дубову и злобно плюнул на ступеньки.

Приехав в дипкорпус, Шелестов на лифте поднялся на последний, 11-ый этаж, а потом, не спеша, стал спускаться вниз, внимательно рассматривая всё на своём пути. Что именно он искал, он не мог сказать.

На седьмом этаже вдруг хлопнула дверь, раздалась пронзительная словесная тирада на незнакомом языке, больше похожем кваканье, чем на человеческую речь. Затем мимо Антона, вниз, с весёлым детским визгом промчалась стайка негритят в ярких оранжевых зимних комбинезонах, волочивших санки прямо ступенькам, наполняя подъезд пронзительным грохотом. Такие теплые детские комбинезоны он видел в магазине «Берёзка» *, что на территории отделения, на Ленинском проспекте, каждый из которых стоил его ползарплаты.

– Дурдом, мать твою! Тут на лифте кто ни будь, ездит? Или не умеют?

Антон застегнул куртку, и стал спускаться вниз, на первый этаж.

– А вдруг сейчас папуас с копьём выскочит из квартиры?

Мысль была глупой, но любопытной. Шелестов живо представил себе чернокожего папуаса с большой костью в носу, с большим ожерельем из зубов диких животных на мощной шее, в набедренной повязке, босого, с копьём, с огромным головным убором из перьев экзотической птицы на курчавой голове, всё тело которого было раскрашено яркими красками. В Москве, на седьмом этаже дома. Круто!

– В этой каске, разводил я краски, на большом подбитом танке рисовал я сказки! – пропел Антон строчку из известной песни Андрея Макаревича.

Настроение улучшилось.

– А на последнем этаже живут павианы! Их тоже надо опросить, вдруг видели чего!

Шелестов живо представил себе, как Гудков, Малышев и он сам опрашивают обезьян, а замполит Дубов выступает в качестве переводчика…

На четвёртом этаже, Антом внимательно осмотрел бумажную полоску с печатью прокуратуры Москвы и подписью старшего следователя по особо важным делам Анатолия Вайс, которой была опечатана дверь в квартиру убитого военного атташе. Полоска была не тронута.

Антон спустился на лестничную площадку между третьим и вторым этажом, когда внизу на втором этаже щёлкнул замок. Шелестов спустился на второй этаж, и в это время открылась дверь первой квартиры справа от него. Антон остановился, полагая, что сейчас он увидит очередного жильца этого дома с экзотической внешностью, но он ошибся. Из квартиры вышла довольно симпатичная девушка, лет 25 навскидку, с русыми, почти пепельными волосами и смешно вздёрнутым носиком. Одетая в белую зимнюю куртку с капюшоном отороченным мехом чернобурки, чёрные джинсы и чёрные зимние сапожки, она показалась Антону единственным вменяемым жильцом в этом подъезде. К тому же она была красива, можно сказать – очень. Шелестов стоял и зачарованно смотрел, как она закрывает дверь, поворачивается к нему лицом, и улыбается, кладёт связку ключей от квартиры в предусмотрительно открытую сумочку, закрывает её. Ни тени страха в зелёных глазах, ни судорожной попытки проскользнуть мимо него. Ничего.

– Hey!

– Hey!

– Who are you? And what are you doing here?⁹

Антон опешил. Впервые за год, после окончания высшей школы, с ним говорят на английском языке. Он вздрогнул, в голове мгновенно сработал, доселе, дремавший словарный запас английских слов и выражений, и Шелестов довольно сносно объяснил девушке, что он полицейский, что здесь совершено преступление, и он занимается его расследованием. Данный ответ вызвал у красивой иностранки настоящую бурю эмоций, а она в свою очередь с готовностью сообщила, что она журналистка, работает в CNN¹⁰ в Нью-Йорке, месяц назад прилетела в Москву работать, и изучать русский язык. Что её зовут Анна Шольц, и она очень рада знакомству с полицейским, и готова сию минуту сделать свой первый репортаж из СССР о происшествии.

У Антона в голове тут же промелькнул большой список возможных неприятностей в связи с данным предложением шустрой американки.

– Чёрт меня дёрнул представиться! Надо было сказать, что зашёл в подъезд по малой нужде и быстренько отчалить!

Шелестов галантно предложил девушке проводить её к выходу, по ходу дела сообщил своё имя, и сказал, что очень занят и просит его простить, но репортажа не будет, поскольку де, информация секретная и ему самому пока ничего не ясно.

Они вышли из подъезда и остановились, затем Анна показала на тёмно-зелёную «вольво», стоящую на стоянке, почти у самой будки поста охраны.

– Вот моя машина! Вы проводите меня к ней?

– A что у меня есть выбор? – про себя подумал Антон, но вслух бодро ответил, – Конечно, Анна!

Они подошли к машине, благо, что она была в десяти метрах от подъезда, Анна достала из сумочки ключи от машины и изящную металлическую визитницу, открыла её, и протянула карточку Шелестову.

– Я очень рада была познакомиться с настоящим советским полицейским, вот моя репортёрская карточка и, если хотите, то можете позвонить и рассказать, как идёт расследование! Там все телефоны!

В её глазах мелькнули задорные искорки.

– О’key! Я позвоню! – ответил Антон и осторожно взял протянутую визитку из пальцев девушки и, не глядя, положил во внутренний карман куртки.

Она протянула правую руку для рукопожатия. Антон аккуратно пожал её, на секунду ощутив, какая узкая и сильная ладошка, у её хозяйки.

Анна открыла дверь «вольво» и села за руль, предварительно постучав каблуками сапожек, чтобы налипший снег не попал в салон машины, затем убрала ноги и закрыла дверь. Пару раз скрипнули дворники, счищая пушистый, только – что выпавший снег. Мягко заурчав, «вольво» тронулась с места парковки и подъехала к будке охраны.

Шелестов стоял и смотрел, как поднялся небольшой шлагбаум, выкрашенный в красно – белую полоску, выпуская машину, которая пару раз мигнула левым поворотником, газанула и быстро поехала в центр.

– Сейчас Валера Сахаров занесёт в журнал время выезда, марку и номер машины Анны Шольц. Интересно, а он зафиксирует, что я вышел из подъезда вместе с ней? Надо будет спросить у него на обратном пути!

Было холодно. Антон засунул руки в нагрудные карманы «аляски» и пошёл осмотреть всю территорию дипкорпуса, огороженную по периметру сеткой – рабицей, высотой в пять метров. Площадка была не большая, размером с половину хоккейной, а машин стояло всего штук двадцать. Плана осмотра никакого не было, да и быть не могло. Просто он по привычке хотел осмотреть возможные пути отхода преступника с места происшествия. Или преступников. Площадка была аккуратно очищена от снега, и лишь следы шин автомобилей чётко отпечатались на недавно выпавшей белой позёмке.

Шелестов здесь уже был, почти год назад, когда ему зам. по розыску подписал первое в его милицейской практике заявление о пропаже автомобильного колпака с колеса машины сотрудника посольства республики Нигерия. Это был анекдот. Память услужливо восстанавливала события из прошлого…

После распределения в 96-е отделение милиции в сентябре, прошёл только месяц, поэтому в группу, т.е. дежурным от уголовного розыска, ни Шелестова, ни Гудкова не ставили, табельного оружия не выдавали, своей земли они ещё не имели, поэтому набирались опыта, помогая операм в их повседневной работе. И вот, в конце октября 1985 года, в понедельник утром, Антона вызвал к себе Русиков.

– Значит так! Твой наставник Миша Самойлов с сегодняшнего дня в отпуске, и он у нас больше не работает, его забрал к себе Паша Вяземский, на Петры, в МУР. Он попросил пару недель отдохнуть, затем у него примешь землю и все остальные дела, как положено. У тебя, я знаю, диплом переводчика английского языка, видел справку в твоём личном деле, так что – в тему. Гостиница «Южная», кафе «Минутка» рядом, дипкорпус, куча иностранцев и валютные проститутки, теперь это твоя работа и головная боль. А пока, возьми заяву, я тебе её подписал сегодняшним днём. Разбирайся. Конечно, надо было дать тебе ещё пару месяцев поработать с ребятами, чтобы ты понял, что к чему, но не могу. Работы полный завал! Парень ты вдумчивый, голова у тебя варит, думаю, что мне с тобой и с Гудковым повезло. Я и сам, честно говоря, назначен замом только в августе, то бишь, всего два месяца назад. А до этого в ОУР¹¹ работал, у нашего начальника, у Калинова Анатолия Ивановича. Кстати, я тебя помню, ты у нас практику проходил.

– Верно, Владимир Николаевич! Проходил!

– Ну и ладушки! Заява не заштампована, принимай решение!

Русиков протянул через стол несколько листов бумаги, исписанных мелким убористым почерком и скрепленных обычной канцелярской скрепкой.

Антон встал со стула, подошёл и взял их. Затем вернулся и сел на прежнее место.

– Сколько у тебя времени есть, напомни мне, а то я забыл! – Русиков слегка по-бычьи наклонил голову и выжидательно уставился на Шелестова.

– 10 дней.

– Всё правильно! Ладно, иди, работай! Ребята и я оказываем тебе доверие, поэтому не стесняйся, спрашивай. Только сначала у них, а потом у меня! Договорились?

– Так точно! Разрешите идти?

Русиков посмотрел на Шелестова, помолчал немного и добавил,

– Я попросил Порфирьевича и Волченкова с вами провести разъяснительную беседу вне отделения. Поэтому сегодня в 19.00, ты с Гудковым должен быть у «Волчёнка» дома. Сначала ликбез, потом все остальные действия по заяве. Водки много не брать! Я бы сам с вами позанимался, но не могу! Всё! Свободен!…

Антон усмехнулся. В голове зазвучал знакомый весёлый мотивчик из репертуара группы «Машина времени», – Ты помнишь, как всё начиналось, все было впервые и вот…! Да! Всё когда-то начинается.

Шелестов не спеша подошёл к стоявшим на площадке машинам, где тёмно – зелёный

«Мерседес-500SEL» cтоял последним в ряду, в самом углу площадки, весь запорошенный снегом. Высоко над ним висела дуга фонаря ночного освещения. Такие фонари были во всех четырёх углах на территории дипкорпуса. Вечером и ночью они горели очень ярко, и было светло как днём. Антон скользнул взглядом по машине убитого, интереса она уже не представляла, поскольку обыскали её ещё вчера, и подошел к самому углу площадки. До ближайшей пятиэтажки было около пятидесяти метров. Середину пространства занимали качели, затем стояла разноцветная детская горка, с которой в снег весело скатывалась стайка негретят в ярко-оранжевых детских комбинезонах, и какая-то большая вращающаяся штуковина с поручнями, отдаленно напоминающая карусель. Немного дальше, и правее располагалась обычная хоккейная площадка. Дальше, влево и вправо были расположены одинаковые пятиэтажные дома грязновато-желтого цвета. Шелестов повернул голову налево, вдоль забора. Взгляд упёрся в стену дипкорпуса.

– Нет! Забор очень высокий, кругом светло, площадка всюду просматривается. Много машин на стоянке, кто-то въезжает, кто-то выезжает. Будка с сотрудником ООДП, которые знают всех в лицо, потому что каждый из них здесь дежурит больше двух лет. Личности здесь, прямо скажем, запоминающиеся. Гости проходят строго по пропускам и в присутствии хозяев квартир. Подъезд всего один.

– С другой стороны, отсюда не видно будку, а из будки не видно меня.

Антон пошёл вдоль забора к стене дома, где она с ним состыковывалась, затем прошёл вдоль стены. Выглянул из-за угла дома: прямо перед ним стояла будка, до неё было метров тридцать, а до подъезда примерно пятнадцать. Одно из окон будки смотрело в его сторону, и в нём он ясно видел лицо смотревшего на него Валерия Сахарова, сотрудника ООДП.

– Нет! Так дело не пойдёт! Вечером, после доклада о проделанной работе на телефонном узле, зайду к Вайс, поделюсь соображениями, а он, может быть, подкинет идею: как, где и кого искать!

Мысленно поздравив себя с этой спасительной идеей, Шелестов засунул руки по – глубже в карманы куртки, и пошёл к выходу с территории дипкорпуса.

Лязгнув щеколдой, вышедший сотрудник милиции немного приоткрыл ворота, давая возможность Антону выйти за пределы территории.

– Послушай, Валера! – Шелестов остановился, взяв Сахарова за рукав чёрного овчинного милицейского тулупа.

– Ну, чего тебе! – он явно был не в духе.

– Я вот час назад иностранку до её машины проводил!

– Ну и что? Я видел!

– Я знаю, что ты видел! Я хотел спросить: когда ты будешь фиксировать её выезд с территории дипкорпуса, ты укажешь о том, что она вышла из корпуса вместе со мною, и я проводил её до машины?

– Конечно! А что, есть проблемы? – Сахаров вмиг напрягся и с интересом посмотрел на Антона. – Неужто, ты успел по дороге трахнуть журналистку?

– Да что вы за народ такой! Я его про одно спрашиваю, а он меня – про другое! Да я просто спросил, чтобы знать точно, все ли контакты жильцов вы регистрируете или нет?

– А-а! А я думал, что ты за час с ней управился! – Сахаров в раз потерял интерес к Шелестову. – У нас с этим строго, сам понимаешь, есть инструкции! Так что извини, служба!

– Да я ничего, понимаю! Ну, бывай! – Антон попрощался с Сахаровым и пошёл к троллейбусной остановке на Ленинском проспекте. До назначенного времени прибытия на Калининский проспект, на телефонный узел, оставался ровно час.

Через 5 минут Шелестов был уже на остановке, а ещё через 3 минуты он ехал в троллейбусе к метро «Университет», удобно устроившись на сиденье сразу за кабиной водителя. Пассажиров было мало, человек десять, они были заняты своими мыслями, и Антон уставился в заиндевевшее от мороза окно, благо, что кто-то до него продышал в инее оконце, и теперь можно было наблюдать за машинами и прохожими, спешащими по своим делам, и другие обыденные картинки из жизни зимней Москвы.

Шелестов прикрыл глаза.

Мероприятие.

Память снова вернула его к событиям почти годовой давности, когда он впервые получил заявление о пропаже колпака с колеса машины дипломата из Нигерии, проживавшего на территории этого самого дипкорпуса. Шелестов улыбнулся. По указанию Русикова, зам. по розыску 96 отделения, на квартиру Волченкова, Антон приехал с Гудковым и Александром Порфирьевичем Парновым для проведения «инструктажа» ровно в 19.00, как было приказано.

Александр Волченков жил на Ленинском проспекте, в доме 70, на четвёртом этаже, где занимал однокомнатную квартиру. Жена с детьми уехала к своим родителям на пару дней, и Саша с удовольствием предоставил свою жилплощадь для проведения разъяснительной беседы среди молодых оперов.

Гудков большим пальцем надавил кнопку звонка и в квартире послышался мелодичный звон. Сразу же щёлкнул замок, дверь распахнулась, и появившийся Волченков в облаке вкусного запаха варёной картошки широким жестом пригласил сыщиков зайти.

Посреди комнаты стоял стол, на котором стояли две бутылки «пшеничной», тарелки с нарезанным сыром, варёной колбасой, бастурмой и салом. Целая куча всевозможной зелени в капельках воды лежала в глубокой посудине. Аккуратно нарезанный чёрный и белых хлеб были прикрыты чистой салфеткой. Трёхлитровая банка с огурцами и банка маринованных помидоров стояли под столом и терпеливо ждали своей участи. Четыре пустых тарелки с приборами и четыре гранёных стакана, непременного атрибута советского застолья, любой советской кухни, да и любого отделения милиции, ясно показывали количество гостей.

Советский гранёный стакан, в старые времена назывался «маленковский», по фамилии одного из вождей пролетарского государства, штука уникальная. Народная емкость имела шестнадцать граней, что соответствовало количеству союзных республик – на момент запуска изделия в производство в 1943 году, Карельская автономия в составе РСФСР была преобразована в Карело-Финскую ССР в составе Союза.

– Парни! Давайте без приглашения! Рассаживайтесь, кто, как хочет, а я сейчас принесу варёной картошки и сосисок! Дёшево и сердито!

Когда все успокоились, Парнов внимательно посмотрел на Антона и Бориса.

– Значит так! Слушать меня внимательно, не перебивать, все вопросы потом! Я расскажу вам основные моменты нашей работы, что надо знать, что надо делать и чего делать не стоит. От этого зависит, будете вы работать дальше в розыске или нет, и соответственно, всё это вместе определит вашу дальнейшую службу, да и жизнь тоже. Я расскажу вам это только один раз и потом, на примере заявления о пропаже автомобильного колпака, что сегодня Русиков подписал к исполнению Антону, решим эту простейшую задачку! Договорились?

– Шелестов и Гудков молча кивнули головами в знак согласия, понимая важность момента.

– Хорошо! Тогда давайте, вмажем по одной, и начнём ликбез!

Всё чокнулись гранёными стаканами, выпили и закусили.

– Парни! В нашем отделении 9 человек занимаются оперативной работой, то, бишь, 8 сыщиков, у каждого из которых есть земля, плюс наш начальник, Русиков его фамилия, который эту самую работу контролирует. На территории нашего отделения, а значит у каждого из нас на земле, расположены и магазины, и рестораны, и гостиницы, и предприятия, и рынки, и ещё много чего. Добавьте к этому огромный жилой сектор и Ленинский проспект, с его маршрутами автобусов, троллейбусов и трамваев. Всё это хозяйство требует ежедневного оперативного прикрытия, поскольку наши клиенты, лица, ранее судимые или идущие к этому на всех парах, всем этим живут! Это их хлеб насущный! Результат их деятельности: квартирные и карманные кражи, разбои, грабежи, мошенничества, наркотики, домашний терроризм, хулиганка и так далее! В свою очередь это составляет суть заявлений, которые вы получаете от граждан почти каждый день! Работу участковых пока оставим в покое! Кроме этого у вас в производстве находятся ранее не раскрытые дела, дела оперативных проверок и много чего ещё! В месяце всего 30 дней, без выходных и проходных, поскольку преступления совершаются каждый день. Если брать по одному заявлению от потерпевших в день, то каждый месяц у вас получается 30 заявлений о вероятно совершённых преступлениях. Два месяца – это 60 заяв, а три месяца – это 90 заявлений. Поверьте, для того чтобы реально, согласно действующего законодательства, рассмотреть весь это поток заяв, провести необходимые мероприятия, опросить потерпевших, свидетелей, исписать кучу бумаги и определить, было ли совершено преступление в отношении гражданина, или нет, надо в нашем отделении иметь 50 оперов, и сутки, чтобы были не 24 часа, а все 30. К чему я сделал такое длинное вступление? К тому, что отныне слово «заявление» – это ваш крест, пока вы будете работать на земле, и потому, как вы будете относиться к этому слову, и к человеку, его написавшему, или собирающемуся написать, будет зависеть ваша работа в должности оперуполномоченного уголовного розыска. И продолжительность этой работы.

Итак, рассмотрим пример, когда потерпевший, или, как мы говорим – «терпила»¹², вам приносит заявление, не важно, дежурите вы или нет, о том, что он вчера вечером шёл домой после трудового дня, и около его собственного подъезда трое ранее неизвестных ему лиц, сорвали с его головы народную шапку из кролика и убежали! По сути заявления мы имеем грабёж в составе преступной группы. Ваши действия, согласно тому, чему вас учили в Высшей школе милиции, типовые – вы должны опросить потерпевшего, выйти на место происшествия или организовать преследование преступников по горячим следам, составить план – схему места происшествия, отработать жилой сектор, то есть найти свидетелей, очевидцев данного происшествия, если таковые были. Затем установить, был ли ваш заявитель пьян в стельку или трезв, и была ли шапка вообще, а если была, то какая, когда и за сколько куплена. Если будет установлено, что шапка была, мужик был трезв, а очевидцы, которых вы или не вы, установили, подтвердят, что видели, как в темноте несколько человек что-то там такое сдёрнули с головы трудящегося и убежали, то вам надлежит собрать и подготовить материал для возбуждения уголовного дела. Иными словами говоря, вы инициируете «висяк»¹³, который отразится на раскрываемости всего подразделения. Если вы так будете действовать и дальше, согласно действующего законодательства, инструкций, приказов МВД, то, как не парадоксально это звучит, вы в милиции долго не задержитесь.

Александр Порфирьевич выждал эффектную паузу.

– Вы представляете себе объём работы, который вам предстоит выполнить!

– Нет, вы не представляете себе объём этой работы! Дураку ясно, что эту драную шапку вам не найти никогда!

– Поэтому, сперва, вы должны для себя определить: а нужно вам лично и вашему родному отделению это заявление или нет, и как оно, это заявление, повлияет на раскрываемость? Зачем вообще этот дядя пришёл к вам? Какая польза нашей родной милиции от этого гражданина вообще? Зачем он занимает ваше драгоценное время в перерывах, когда вы дённо и нощно стоите на страже социалистического правопорядка и раскрываете ежедневно разные серьёзнейшие преступления? Вам партия и правительство доверило передний край борьбы с преступностью! Вы сотрудники славного московского уголовного розыска и вам некогда заниматься всякой мелочью! Дальше необходимо напомнить гражданину о фильме «Следствие ведут знатоки»¹⁴, спросить его мнение о майоре Томине, о том, как он помогает в раскрытии преступлений майору Знаменскому. Можно, конечно, спросить и самого трудящегося, как он, как строитель коммунизма, помогает правоохранительным органам в искоренении преступности в нашей великой стране? Мать его! Вопрос – зачем? Затем, чтобы дать понять заявителю, что он очень поможет вам и особенно себе, если заберет своё заявление назад, если написал таковое, а если нет, то пусть идёт домой и не мешает нашей доблестной милиции заботиться о безопасности своих граждан! Мать вашу! Вы должны реально обрисовать клиенту положение дел: впотьмах бандитов он не запомнил, и помочь составить фоторобот не сможет! Тогда, кого искать? А если подойти к вопросу творчески, то пролетарий наверняка был слегка под «мухой», как-никак конец рабочего дня, к тому же шапку мог забыть в метро, в троллейбусе, в автобусе, когда задремал, или просто потерять! Да и шапка была старая, мех уже весь вылез, может, пора её было выбросить, что он и сделал. А утром проснулся, глядь, а шапку-то выбросил. А тут ещё жена, куда мол, шапку дел! Это, как говорится, дела житейские! Поэтому надо сказать, что мы, мол, понимаем! Давайте тогда бумагу попусту тратить не будем, я к сведению принял, что сей факт имел место быть, найдём вашу шапку – вернём, найдём какую либо бесхозную – отдадим вам! Может даже новее и лучше! Это в расчёте на алчность, на халяву. Иногда проходит! Конечно, в идеале было бы не плохо, чтобы клиент написал встречное заявление о том, что утром вспомнил, что шапку потерял, или сам выбросил, так как шапка была старая, претензий ни к кому не имеет, и просит прощение за причиненное беспокойство! Память, знаете ли, подвела, года уже не те! И хорошо так же, чтобы он дописал одну фразу на встречном заявлении: «Прошу вас больше по ранее написанному мною заявлению, меня не беспокоить». Это помогает, когда прокуратура начинает крутить так и эдак отказной материал, на предмет сокрытия преступления. Учтите, что этот вариант почти идеальный, но бывает, что трудящийся начинает закатывать истерику, заявляет, что по истечении десяти дней, согласно, действующего законодательства, потребует отчёта с результатами работы по поиску его сраной шапки, согласно поданному им ранее сраному заявлению! Вы видите: клиент будет писать истерические жалобы – опусы в прокуратуру, в Моссовет, в ЦК КПСС, в ООН, о бездействии сотрудников МВД. В этом случае не ищите на свою жопу приключений, берите официальное заявление, штампуйте его в канцелярии и продумывайте варианты, как затем грамотно отказать в возбуждении уголовного дела. Руководство, конечно, действий твоих не одобрит, но ты – молодой специалист, статья в уголовном кодексе об укрывательстве преступлений имеется и предусматривает, между прочим, лишение свободы! За этим внимательно наблюдают прокуратура и наше родное «гестапо» – Управление собственной безопасности. Очень важно понять, что всё ясно становится с начала беседы с потерпевшим, его последующие действия можно спрогнозировать. Ни в коем случае нельзя вести себя грубо с заявителем, важно, чтобы после беседы он забрал бы своё заявление назад, пятился бы задом до самой двери, кланяясь вам в пояс, и говорил бы «спасибо». Это показатель вашего мастерства, как сыщика.

– За что и предлагаю вмазать, и закусить! Потом продолжим! – вмешался Волченков и достал из банки соленый огурец, и торжественно держа его наготове в левой руке, правой поднял наполненный наполовину стакан и сказал: «За уголовный розыск!». Все с этим согласились, выпили и закусили.

Порфирьевич перевёл дух.

– Круто! – со знанием дела сказал Волченков.

– Теперь, – переведя дух, и хрустнув вкусным огурцом, продолжил «Дед», – собрав всю эту херню, что я вам наговорил, в кучу, вы должны сделать вывод! А вывод гласит так: делай всё, чтобы заявления по пустякам граждане не писали! Устраивай спектакли, цирк, варьете, делай что угодно, но старайся с заявителями вопрос решать на месте и без заявлений, потому что, как показывает практика, очень часто виноватым оказывается сам потерпевший. Можно даже честно заявителю объяснить, что ты в состоянии сделать, а что нет. Или дать ему с десяток наших альбомов с фотографиями судимых, проживающих на территории аж с 50-х годов, пусть опознаёт, пока не устанет листать. Это, конечно, не относится к убийствам, тяжким телесным повреждениям, разбоям с применением оружия, в общем, ко всему, где проходит информация о преступлении, её фиксация. Я имею в виду: звонки потерпевших на «02», вызовы скорой помощи, большое количество свидетелей. Эта информация проходит по городу, записывается на магнитофон, регистрируется в больницах и так далее. Рано или поздно, она может всплыть, где-нибудь!

Затем, Парнов обратился к Волченкову.

– Волчёнок, твой выход! Давай, покажи класс!

Александр Волченков отложил вилку, вытер руки полотенцем, взял заявление, откашлялся, и с официальной интонацией, копируя Порфирьевича, продолжил.

– Что такое отказ в возбуждении уголовного дела, или просто «отказ»! Это музыка, это симфония, это полёт мысли, это венец творчества опера! Помните, как у классика: “ Отказ! Как много в этом слове, для сердца опера сплелось, как много в нём отозвалось!». У сыщика сразу улыбка становится шире, теплеет взгляд, походка становится пружинистей, как у тигра. Это слово согревает душу опера. Это слово, как и «висяк» с «глухарём»¹⁵, знают все опера – мечтательно произнёс Волченков и посмотрел на Шелестова.

– Теперь на живом примере рассмотрим материал, подписанный нашим начальником Антону. Так! Что мы видим! Заявление! Начальнику 96 о/м г. Москвы, майору милиции тов. Гераськину Ю. А., от Нгобо Сасеке Нгада, третьего секретаря посольства Республики Нигерия в Москве, проживающего по адресу: г. Москва, Ленинский проспект, дом 135, кв. 1185. Так! Заявление. Утром, 21 января 1985 года, я собрался ехать на работу. Подойдя к своей машине «БМВ», госномер «D – 012 458», с удивлением обнаружил кражу правого переднего колпака с колеса. Вчера, поздно вечером, когда я ставил машину на стоянку, колпак был. Прошу оказать помощь в розыске колпака либо компенсировать мне его стоимость. Полагаю, что была совершена кража. Подпись, число. Так! Первое! Материал вонючий, поэтому сразу под штамп. Это бумага официальная, будут звонки из посольства, затем Нгада потребует справку для страховой компании, чтобы денежки ему вернули. Ну, не ему, а посольству, машина-то посольская, казённая. Материал будет на контроле! Поэтому для того, чтобы грамотно сделать отказ в возбуждении уголовного дела, тебе надо, сперва, напрочь избавиться от слова «кража». Поэтому сначала едешь к коменданту этого дипкорпуса. Не вызываешь повесткой или звонком по телефону, а – едешь! Потому что времени у тебя мало, и потому что, как правило, эту должность занимают отставники – военные, чаще всего бывшие конторские, комитетовские ребята. Они всегда на боевом посту! Убивают двух зайцев – не пыльная работёнка, и постукивают заодно. Берёшь у коменданта объяснение, где особый упор делаешь на то, что освещение по периметру стоянки горит всегда, освещение яркое, забор металлический, высотой, аж, под три метра, дыр в заборе нет, так как он осматривал его под вечер 20 декабря сего года. Потом заходишь в будку к ребятам из конторы, опрашиваешь того, кто дежурил и пропускал на территорию машину этого Нгада. Обещаешь поставить ему пузырь водки. Тема та же: ночью прожектора горят, светло как днём, объект режимный, пройти, пролезть, перепрыгнуть через забор, просочиться под забором или прилететь на воздушном шаре, чтобы у Нгада украсть сраный колпак с его сраной телеги, нет никакой возможности. К тому же, были ли все колпаки на колёсах на месте, когда Нгада вернулся в дипкорпус, или не были – никто не знает! Пол – дела сделано! Кража отпадает, напрочь! У тебя есть объяснения сотрудников, по работе и должности отвечающих за функционирование режимного объекта! Теперь, ты должен вызвать по телефону к себе Нгада, именно вызвать! Эти посольские ребята дисциплинированные, приедет сразу. Берёшь объяснение, где отражаешь следующие моменты: сколько лет машине, её пробег, была ли в авариях раньше, водительский стаж Нгада, и особенно аккуратно изложи ЕГО мнение о русских дорогах! Это важно! Спровоцируй его на эту тему. У него начнутся словесные испражнения обязательно, так как он наверняка поездил по миру, знает качество скоростных автомагистралей в европейских странах, пусть порассуждает о качестве дорог в России, и в Москве в частности! А ты основные моменты запиши. Мол, дороги в Москве говно, все в заплатках и ямах, на них валяется чёрте – что, проехать нет никакой возможности нормально ни к посольству, ни к дипкорпусу. Обязательно быстренько нарисуй план – схему пути, по которому Нгада уезжает и возвращается в дипкорпус, пусть он её подпишет, привяжи его к схеме. Также укажи, откуда он возвращался в тот вечер? Может, он с девочками катался по Москве, после какого-нибудь приёма с фуршетом! Если дурак, будет козырять своей должностью, значительностью и крутизной, как наши кавказские ребята. Потом берёшь пару надёжных свидетелей, проводишь осмотр состояния участка дороги, по которому Нгада подъезжает к дипкорпусу, или выезжает, пути могут быть разные, но суть одна – на дороге ямы, бугры, колдобины. Неплохо найти пару кирпичей, разбить их и положить при повороте к дипкорпусу. Их надо будет отразить в протоколе осмотра участка дороги. Да и на диске «БМВ» пара лёгких царапин с кирпичной красноватой пылью вдруг обнаружилась. Тоже отразить в протоколе осмотра автомашины потерпевшего. Соображаешь, к чему я клоню? Вывод: на твоей земле, на круглосуточно охраняемой территории дипкорпуса, кражи быть не могло, а вот потерять колпак он мог везде, где угодно, попав в канаву колесом или наехав на небольшое препятствие, когда поздно вечером ехал домой! Крепления автомобильных колпаков на иномарках слабенькие, не рассчитаны на российские дороги! Да, вот что ещё учти, что это твоё первое дело и начальство обязательно будет его внимательно изучать, прежде чем утвердить отказной материал. Поэтому, я бы ещё с нашими операми районными переговорил, у кого на территории есть техмонтаж. Пусть поищут слесаря среди разных разбитых колпаков, похожих на потеряный от нгадовского «БМВ». В автомастерских всегда разного автомобильного хлама полно, может, после аварийной машины у кого остался. Поэтому, если будут «найдены» осколки, фрагменты колпака на повороте, рядом с разбитыми кирпичами, и отражены в протоколе осмотра, да ещё приложены к отказному материалу, то получается, что сам Нгада виноват, впотьмах наехал на кирпичи, колпак от удара отвалился и улетел не известно куда! Значит, это – уже утеря по собственной невнимательности! Поэтому на основании ст.5, п.2 и ст.113 УПК РСФСР (отсутствие состава преступления) в возбуждении уголовного дела отказать. Пусть очки носит и не катается по вечерней Москве. Для его разных посольских дел, целый световой день имеется! А с нашей горячо любимой страны хочет деньги получить! Не выйдет! И всё! Бобик здох! Отказной материал на подпись Гераськину и – в архив!