И это далеко не всё, если порыться как следует в недрах памяти.
Когда летом приехали двоюродные братья Кораблины – Игорёша и Шурик, география ещё больше расширилась. Тётя Валя и дядя Яша оставили детей отпаиваться молоком в Сосновке, а сами укатили на «юга» отогреваться от магаданских «северов». Уезжая, тётя ткнула пальцем в правый верхний край знакомой нам карты страны, висевшей на кухонной двери.
– Вот здесь мы живём. Мыс Дежнёва, посёлок Уэлен. Чукотка.
Дальше карта синела глубинами Берингова моря, отодвигавшего горизонт к Америке. Веяло жутковатостью далей и непроходящим холодом.
Игорьку было уже четыре года. Но двухлетний Шурка, он же и Сан-Саныч, а ещё и Сашок, был едва ли не крупнее старшего братца. Отъелся на послевоенной «пайке» вволю.
И сейчас стоит в ушах его безотлагательный возглас:
– Мама Нина, леми на!
(То есть: хлеба дай!)
Егоркина мать мазала хлеб коровьим маслом, посыпала сахаром, наливала в кружку молока и выдавала племяшу требуемое. Минута-другая – и лакомство исчезало в объёмистом пузце северянина.
Оба братца были просто красавчики – кудряши-беляши. Крупные, кольцами, локоны ореолами светились на лобастых головах. Мать словно чувствовала, что с годами отпрыски пойдут в отца, и не спешила стричь сыновей. Лысый череп дяди Якова не внушал оптимизма в будущем облике наследников. Но в то лето в Сосновке не было детишек красивее их.
По этой причине Егорка не очень-то любил гулять с братьями на улице. Редкая деревенская тётка могла спокойно пройти мимо белокурых «корабликов». Мало того что отвлекали от игры, так ещё и зацеловывали едва ли не до погибели.
Спокойно вздохнул Егорка только тогда, когда с наступлением июльской жары его отец вынес во двор табуретку, усадил одного за другим малышей и состриг напрочь их красу.
– Пусть макушки дышат, – сказал Даниил. И добавил непонятно: – И форма двадцать нам теперь не грозит…
Вскоре на подмогу старшей дочери приехала в Сосновку из Ульяновска бабушка Мария. Она устроилась продавцом в сельмаг, торговала немудрящей всякой всячиной, а к вечеру приносила домой мешок с дневной выручкой.
Дождавшись, когда младшие внуки угомонятся, бабушка высыпала деньги на суконное покрывало, расстеленное в кухне. И они с Ниной принимались считать бумажки и монеты.
– Не пачкайся! – отвергала бабушка Егоркину помощь. – В чьих только руках это добро не побывало. Тут не то что грязи – заразы полно.
Но Егорка не отступался. Тогда ему пододвигали монеты.
– Складывай «десюнчики» по сто штук.
Получившиеся «колбаски» гривенников бабушка заворачивала в газетные нарезки и присоединяла к уже упакованным подобным образом монетам остальных достоинств, от копеек-«однушек» до двугривенных.
Тем временем мать раскладывала в стопки рыжие бумажные рубли, зелёные «трёшки», синие «пятёрки» и прочие банкноты. Завершали дело двадцатипятирублёвые «простыни», которых было немного.
Бабушка сноровисто щёлкала костяшками на счётах, похожих на маленькую лесенку из металлических спиц с нанизанными на них деревянными кругляшами.
Справа – налево. Слева – направо. Снизу – вверх. Щёлк да щёлк.
Мудрёное занятие!
Затем деньги пересчитывались ещё раз и записывались в особую тетрадку.
Когда Егорке казалось, что наступил конец работе и он с трудом таращил на свет лампочки слипающиеся глаза, мать и бабушка в третий раз пересчитывали государственные богатства. Хорошо, если «сальдо» сходилось с «бульдой», как непонятно шутила бабушка. А если возникала разница хоть в десяток копеек, не говоря уже о рублях, начиналось новое шелестение купюр.
– Сколь продали, столь и наторговали, – подводила Мария итог кропотливому полночному занятию.
И так каждый день, вплоть до приезда курортников. Тётя Валя с мужем явились как снег на голову, с яблоками и виноградом, бутылкой коньяка и длинногорлым «Токайским». В больших чемоданах были обновы и подарки для всех.
Начались сборы в дорогу. Бабушка попросила разрешения изготовить в сельской пекарне всякие невиданные в Сосновке кулинарные лакомства. В том числе горчичный и пеклеванный хлеб, песочники и ватрушки, кремовые запеканки и много чего ещё. Отведавшие лакомства сельчане пошли к начальству и попросили задержать отъезд северян. Неделю ещё не отходила Мария от кухонного стола, румянила лицо в печном жаре, пока не получила добавку к отпускному расчёту.
Тётя Валя ерошила жёсткие ёршики на стриженых головках сыновей.
– Не робей, ребята! До свадьбы кудри отрастут.
Караван трогался на свои таинственные «севера», пообещав напоследок заглянуть в следующем году.
Промежутки между приездами растягивались. Дети росли, а чудо-кудри секлись, сохраняясь лишь на чубчиках «полубоксов». А потом и вовсе исчезли, словно их никогда и не бывало.
Нинка-огонь
Так называла бабушка свою старшую дочку, когда та была в возрасте Егорки. За ней числились подвиги не слабее тех, что совершил позже её сын. Шли двадцатые годы, страна только восстанавливалась после Гражданской войны и разрухи. Было и голодно, и холодно, да к тому же опасно из-за всякого лихого народишка, шнырявшего в поисках добычи. Любой человек дрожал не только за своё барахлишко, но и за саму жизнь. Взрослые едва справлялись с каждодневными бедами, чего уж говорить о детях?
Однажды бабушка вспомнила, как они приехали в Москву из Подольска на пригородном поезде. Пока Мария возилась с хозяйственной сумкой, прихваченной из дому для походов по столичным магазинам в поисках провизии, дочка исчезла из поля зрения. К тому времени они вышли с Курского вокзала и направлялись к автобусной остановке. Подъехал нужный автобус, толпа напирает. Хвать-похвать, а Нинки-то и нет рядом. Где она? Что с ней? Мария застыла на месте как вкопанная.
Автобус уехал. Вслед за ним двинулось такси. Мария с ужасом увидела сзади на запасном колесе свою пропажу. Ветер трепал косички девчонки, но та бесстрашно вцепилась в резиновый круг и не думала менять позицию. Да и поздно: такси набрало ход и растворилось в шумном потоке автотранспорта, вытекавшем с привокзальной площади на столичную магистраль.
Кинулась Мария к постовому милиционеру за выручкой. Мир не без добрых людей. Быстренько организовали погоню, догнали такси уже у Казанского вокзала, остановили. Беглянку сняли с колеса и доставили назад к матери, которая в отчаянии места себе не находила.
Разумеется, путешественнице досталось по первое число.
Вспоминала бабушка и другие приключения Нины, но Егорка их позабыл. Своих хватало. Гораздо больше заинтересовало то, что мама имела красивые дипломы за спортивные победы в школе. В Куйбышевке-Восточной ей не было равной по бегу и прыжкам. Шустрой девушке прочили лавры чемпионки Дальнего Востока, да помешала война. Забегая вперёд, скажем, что когда Егор вырос, то сумел воплотить мечту матери. Жаль, что к тому времени её уже не было на свете.
Бурная энергия была свойственна Нине, не щадившей себя ни на спортивных площадках, ни в работе. И столько она выплеснула сил в молодости, что их не хватило на борьбу с нагрянувшими невесть откуда серьёзными болезнями. Но к тому времени, которое мы описываем, ещё хранился немалый запас творческого огня.
Сразу же по возвращении в Сосновку Нина взялась создавать театр. В районном Доме культуры не было такой должности, какую она занимала в Ульяновском Доме народного творчества. И она стала режиссёром на общественных началах. А работать устроилась статистиком в управление сельского хозяйства. Шутила: «Здесь я зарабатываю на хлеб, чтобы кормить тело, а в театре спасаю душу».
Егорка мало что понимал в маминой философии. Гораздо больше его занимала бурная деятельность по созданию спектакля. Он хвостиком увязывался на репетиции, тянувшиеся допоздна. Его даже кто-то прозвал в шутку ассистентом режиссёра.
Потом настала пора всем селом строить декорации, шить костюмы, мастерить реквизит, запасаться гримом и многими нужными вещами. Самодеятельные артисты несли кто старинный стул, кто причудливую керосиновую лампу, кто подходящую обувь и одежду. У женщин таяли запасы помады и пудры, которыми пришлось делиться с будущими примадоннами.
«Не всё коту масленица» – запомнилось Егорке название пьесы. А ещё очень понравились старинные пистолеты, которые изготовил кто-то из сельских умельцев. Жаль, поиграть ими вволю мама не разрешила.
Заглянув в дуло пистолета, новоявленный театрал сообразил, что из него вполне можно стрелять. Надо только насыпать пороху, затолкать пулю и забить пыж. Насчёт капсюлей он уже соображал с той поры, когда на Украине ему в руки попались патроны. Воспоминание тут же обожгло, словно крапива, в которой он искал взорвавшиеся боеприпасы. Нет, лучше с этим делом не связываться.
Премьера спектакля прошла при огромном стечении сосновцев. Артисты волновались и забывали тексты ролей. Суфлёр из-за кулис подсказывал на весь зал реплики и куски монологов. Зрители не щадили ладоней, аплодируя землякам.
Во втором акте в углу над сценой должна была появиться луна. Кто-то из помощников второпях так задрапировал голубой марлей керосиновую лампу, изображавшую ночное светило, что она вспыхнула. Правда, её тут же быстро потушили, но в битком набитом зале резко завоняло горелым. И этот запах кружил головы до закрытия занавеса.
Дома бабушка Мария, когда всё закончилось и они обсуждали премьеру, вспомнила девчоночье прозвище дочери:
– Опять ты жару всем задала. И без огня не обошлось.
Мама была счастлива и смеялась громче всех. Сегодня она играла на сцене одну из главных ролей. Никто не узнал её в костюме купчихи и парике: и голос старушечий, и походка шаркающая. Успех был полный…
Приближался смотр художественной самодеятельности. Мама выучила целую главу из книжки про Ленина, как тот в тюрьме писал молоком письмо на волю. Когда в камеру неожиданно нагрянули стражники, Ильич быстро проглотил «чернильницу» из хлебного мякиша. И его не разоблачили. В этом месте мама принималась махать руками и бегать «по камере», якобы заметая следы преступления. Егорка вспоминал посещение музея в Ульяновске и удивлялся, как мама сумела воскресить такую сложную сценку.
Из города, где проходил смотр, Нина возвратилась со званием лауреата и ещё одной почётной грамотой.
И на этой стезе, уже в студенчестве, Егор повторит материнские достижения, получив за чтение своих стихов лауреатский диплом. Выходит, яблоко от яблони действительно падает неподалёку.
Минут годы. Всё растворится в сумерках памяти, затеряются грамоты и дипломы. Но мамин огонь продолжал освещать путь Егора и согревать душу.
Читательский билет
Выбухал в этом году Егор изрядно. И в Волге купался, и в пионерлагере на таёжной речке Горбыль успел побывать. Научился грести вёслами в лодке. Чуть не утонул возле самого берега, после чего ошеломлённым нутром понял закон Архимеда и смело стал переплывать озеро Кочковатое.
Солнце Приволжья и Приамурья выжгло на лице пять овальных отметин. Они шелушились, мать вздыхала: «Отчего это у тебя так?» А отец объяснял с медицинской точки зрения: «Лазит везде. Вот и нацеплял лишаёв, как пёс репьёв на хвост».
Некогда пухлые щёки опали, волосы ещё сильнее высветились. Руки-ноги обросли кое-какими мускулами и вытянулись, как у кузнечика. Да, бегать и прыгать он любил, хлебом не корми.
С губ улетучилась безмятежная улыбка. Всё чаще наш герой усмехался в ответ на вызовы времени. В карих глазах появилась задумчивость. Теперь он не бросался сломя голову навстречу неизвестности. Вряд ли бабушка Мария узнала бы его издали в толпе мальчишек. Всё чаще стали называть вчерашнего Егорку суровым именем Егор. А Егорушка и вовсе затерялся в раннем детстве.
Много чего с ним произошло!
А ещё Егор стал читателем. Вы, наверное, помните из начальных глав книжки, что смыслы и звуки родной азбуки он начал воспринимать очень рано. Вспомните про «букву-жук», узнанную в трёхлетнем возрасте.
Понравилось читать вместе матерью всё новые и новые книжки. Особенно про зверей и птиц, рыб и насекомых. Бианки и Пришвин стали любимыми писателями. Приключения мышонка Пика или спор обитателей леса о том, у кого самый лучший нос, увлекали в мир родной природы.
Книги мама приносила постоянно, в основном после того как получала зарплату.
Отец из командировок в дальние города тоже не забывал прихватить книжку-другую.
Стал Егор интересоваться тем, что читают родители. Так вошли в его сознание имена Пушкина и Лермонтова. А там и Толстой прибавился на книжной этажерке со своей трилогией 14.
Видя бурный рост сына, стали родители поговаривать о том, что осенью отдадут его в школу. Слово «отдадут» напугало бы иного мальца суровой неотвратимостью, но только не Егора. В свои шесть лет сделался он человеком бывалым, изрядно постранствовал по свету, много чего испытал на земле, на воде и в небе. Про таких, как он, в будущем придумают термин «дети войны». Лично мне выражение не очень-то нравится каким-то официальным оттенком. Возможно, другие воспринимают эти слова иначе. Спорить не буду.
Ближе к осени отправился Егор исследовать место грядущих действий. Одно дело приходить в школьный двор поиграть с друзьями, и совсем другое, когда надо каждый день спешить на уроки.
В главном здании школы заканчивалась побелка-покраска. В домишке для начальных классов – та же самая картина. Лишь стоявший на отшибе высокий пятистенок, срубленный из кондового сосняка, был полностью готов к новой учебной страде. Более того, сюда то и дело заглядывали мальчишки и девчонки. Спустя некоторое время они выходили назад со связками книжек.
Смекнув, что здесь выдают учебники, направил туда свои стопы и Егор.
Он смело толкнул дверь под вывеской «Библиотека», оказался внутри и поздоровался. Женщина средних лет, в очках, внимательно посмотрела на нового посетителя, кивнула в ответ и, не признав, поинтересовалась:
– Тебе чего, мальчик?
– Я за книжками.
– Понятное дело, не за пампушками, – улыбнулась хозяйка. Зайчики в её очках весело брызнули во все стороны. – Напомни, ты из какого класса.
– Я в первый пойду, – сглотнув слюну, выдавил из себя посетитель.
Библиотекарь оглядела мальчика с головы до ног. Убедившись, что по фактуре он может быть и второклассником, она достала из длинного деревянного ящичка чистую картонку.
– Говори имя и фамилию. Читать, надеюсь, умеешь? Вон какой добрый молодец.
Егор молча тряхнул выгоревшим на солнце «боксовским» чубчиком.
Заполнив формуляр, женщина вынула из стола ещё одну картонку, согнутую пополам.
– Вот твой читательский билет. По нему ты будешь получать и сдавать книжки.
Это ему понравилось, и он окончательно утвердился в мысли, что скоро станет школьником.
Женщина подошла к стеллажу и сняла с полки тоненькую книжку.
– Прочитаешь и вернёшь через три дня. Постарайся что-нибудь выучить наизусть.
Книжечка называлась «Колокольчики». Чёрно-белые рисунки сопровождали каждый стишок. Мальчик вколачивал в табуретку гвоздь. Девочки пили чай под тенистым деревом, а над блюдечком вились пчёлы. Малыш приделывал колесо к игрушечному грузовику…
Придя домой и проглотив залпом текст, Егор остался не совсем удовлетворённым. Стихи были явно рассчитаны на малышню. «Сю-сю, ля-ля…» Не то! В его возрасте даже неинтересно такое читать. Но одно стихотворение задержало внимание. Оказалось, что он знал его и не однажды распевал в хороводе у новогодней ёлки. Последний раз это было в ульяновском детсаде.
Маленькой ёлочке
Холодно зимой,
Из лесу ёлочку
Взяли мы домой.
Сколько на ёлочке
Шариков цветных,
Розовых пряников,
Шишек золотых!..
Воспитательница размахивала руками в такт музыке и одёргивала: «Егор, не кричи! Горло сорвёшь, и голос пропадёт». Егор снижал обертоны и допевал, затерявшись в ребячьем звонкоголосье:
…Встанем под ёлочкой
В дружный хоровод,
Весело, весело
Встретим Новый год!
Имя автора Егор не запомнил. Тысячи новых книг заслонили его. Но если вам будет интересно, отыщите хотя бы одну книжку Зинаиды Александровой 15. Сделать это нетрудно, особенно в эпоху интернета. Если очень повезёт, можете найти что-нибудь в библиотеках. За свою жизнь поэтесса издала более семидесяти книжек для детей. Наверняка хотя бы один сборничек где-нибудь да сохранился. Для этого вовсе не обязательно иметь читательский билет. Главное – желание.
Впереди Егорку ждали школа и вся последующая жизнь.