– Очень приятно, что вы нас навестили. Чем могу служить? – вежливо поклонился помощник нотариуса, Майк Левченкоф, довольно преклонного возраста, невысокий, худощавый мужчина, с великолепной седой шевелюрой, похожей на гриву пожилого уставшего льва.
– Я к вам вот по какому делу, – в свою очередь, раскланялся Лёнчик, – у отца в завещании имеется пункт о 151 псалме. Мне бы хотелось узнать об этом немного больше.
– Конечно, конечно, – заторопился Майк и, тревожно оглянувшись на изучающего какие-то бумажки клерка, добавил, – Пройдёмте ко мне в кабинет. Там мы сможем всё обсудить. Пожалуйста, следуйте за мной, – и он уверенно заскользил по коридору.
Лёнчик последовал за помощником нотариуса.
В кабине Майк усадил Лёнчика в большое комфортабельное кресло, предложил виски, выждал, пока Лёнчик с удовольствием продегустировал выдержанный шотландский скотч “Macallan” и хорошо поставленным голосом начал рассказывать…
24. Офис помощника нотариуса Майка Левченкоф
(одиннадцатью месяцами ранее)
– Несколько лет назад ваш отец обратился в нашу фирму с просьбой помочь ему в написании завещания. Законы России и законы Англии существенно отличаются, а ваш отец хотел, чтобы всё было составлено правильно. С английским языком у него были проблемы, а помощью переводчика он пользоваться не хотел… Вы сами понимаете, по каким причинам… Нашей фирме, естественно, было не выгодно терять такого клиента, и всё общение с господином Кагановым поручили мне, благо, что у меня нет проблем ни с русским языком, ни с английским, а также с немецким и ивритом. Наши отношения переросли в дружеские. Мы довольно часто встречались за кружкой Гиннеса или за шахматной доской. Правда, происходило это в основном у меня дома. Я прекрасно понимал бизнес-проблемы господина Каганова, и с удовольствием принимал его у себя в квартирке на St. John’s Wood Street, недалеко от Regent Park.
Однажды, после очередного Гиннеса, ваш отец обратился ко мне со странной просьбой. Суть её была – за вознаграждение, за очень приличное вознаграждение, отыскать таинственный, всеми забытый 151-й Псалом. B юношестве я немного увлекался Библейской темой… Bот тогда, кстати, мне и пришлось выучить иврит, чтобы читать старые рукописи… Я, конечно, знал, что Псалмов, авторство которых, как все считают, принадлежит Давиду, только 150, а тут ваш отец заговорил о 151-ом. Мне стало интересно и я согласился.
Я перерыл множество архивов, перечитал в библиотеках кучу старинных церковных книг. Скажу больше – в Европе не осталось ни одной старой синагоги, которую я не посетил в поисках 151-го Псалма. Я потратил много времени, ваш отец потратил много денег, но результат получился незначительный. Никаких следов… только разрозненные обрывки информации. Но что удивительно, даже те крупицы, которые мне удалось собрать, потрясают. 151-й Псалом – это сокровищница наставлений, общедоступная лечебница, где излечивается всякая болезнь. Псалом вылечивает старые застарелые раны, доставляет быстрое облегчение от боли новых, уничтожает всякое страдание. Всё это совершается в уникальном соединении текста самого псалма и мелодии. Oн – неодолимый щит, самое лучшее украшение для царей и подданных, для воинов и для людей вовсе не знакомых с военным искусством, для образованных и не образованных, для отшельников и для людей принимающих участие в делах государственных, для священников и мирян, для живущих на суше и островитян, для земледельцев и мореплавателей, для ремесленников и не знающих вовсе никакого ремесла, для мужчин и женщин, для старцев и юношей, для людей всякого происхождения, возраста, положения в свете, для людей всякой профессии, – Майк Левченкоф остановился, и молча, указал рукой на бутылку виски, – Ещё?
Лёнчик судорожно закивал головой. Помощник нотариуса, плеснул следующую порцию своему гостю, не забыв в этот раз и себя.
Они выпили по глотку, и Майк продолжил:
– Вы, очевидно, хотите спросить, не фантазия ли это?
Каганов в очередной раз отхлебнул “Macallan” и как китайский болванчик покачал головой, выражая своё недоверие. Уж очень складно объяснялся Майк… так не бывает.
– Вы же знакомы с эффектом резонанса? – продолжал спрашивать Майк, а Лёнчик продолжал кивать, – Мы не будем останавливаться на многочисленных и всем известных примерах, когда рота солдат, идущих в ногу, разрушала мост. Я о другом. В случае с 151-м Псалмом получается нечто подобное. Ведь недаром слово “псалмос” или “псалом” означает “музыкальную речь, при возношении которой ударяли в музыкальный инструмент. Вот она – суть эффекта. Приведу вам другой пример. По библейскому преданию, в конце второго тысячелетия до новой эры, пали стены города Иерихона, который штурмовали еврейские племена. И стены были разрушены при помощи труб, это так называемые – “иерихонские трубы”. Существует много попыток рационально истолковать, чем “на самом деле” могли быть трубы, от звука которых пали стены Иерихона. Вот тут как раз и есть разгадка 151-го Псалма. Трубили в эти трубы священники-коэны. Это они создали такой эффект, от которого рухнули высоченные стены Иерихона. Представляете, какая это была силища? А священники могли не только разрушать, они также и лечили людей… Вот это всё, что я смог найти, – устало сказал Майк, – K сожалению, псалом потерян… безнадежно потерян. И если кто-то его найдет, то это будет мировая сенсация. Ведь 151-й псалом – это мощное психофизическое оружие.
Майк тяжело вздохнул, отпил виски, снял трубку с телефонного аппарата – автоматически сказалась ещё советская привычка к конспирации, когда люди прикрывали рукой даже домашние электрические розетки, и, снизив голос до шепота, произнёс:
– Но это ещё не всё… В вашей семье имеется ещё одна тайна. Буквально за неделю до смерти ваш батюшка неожиданно позвонил мне и предложил встретиться, но не как обычно у меня дома. Он пригласил меня в свой загородный дом и даже прислал лимузин и там, за неизменным Гиннесом, поведал мне следующее.
Майк остановился, вновь сделал глоток скотча, ему явно нравился этот янтарный напиток, и, глядя в глаза Каганова-младшего, негромко спросил:
– Вы ведь, Леонид, москвич, не так ли?
Лёнчик кивал, как завороженный.
– И конечно на метро катались? – последовал ещё один вопрос помощника нотариуса.
– Катались… было такое дело, – во множественном лице ответил Лёнчик.
– И конечно знаете, что метро было построено под руководством Кагановича Лазаря Моисеевича? – задал очередной вопрос Майк Левченкоф.
– Знаю, – уверенно ответил Леонид, – Ещё в школе проходили. Потом это из школьных учебников убрали, но как говорится, след остался. “Что написано пером, того не вырубишь топором” – так у нас в народе говорят, – Лёнчик блеснул знанием народного эпоса.
– Так вот, дорогой мой Леонид Каганов – младший, и вы это в школе явно не проходили – Лазарь Моисеевич Каганович – ваш родственник, причём не очень дальний. И фамилия у вашего отца, и соответственно у вас, была не Каганов, а Каганович. Как хорошо пошутил ваш батюшка – “пришлось делать обрезание во второй раз” – “чик-чирик и уноси готовенького”. Этот процесс, кстати, не обошёлся без вашего могущественного родственника. Сами понимаете, время было не простое. Я был тогда ещё ребёнком, и как говорится, политическую ситуацию понимал плохо, но страх своих родителей запомнил хорошо… Вечное ожидание звонка в дверь, “чёрный воронок” под окном… никто не знал, “что день грядущий нам готовит”. А в СССР родственные отношения всегда были палкой о двух концах. И хорошо, и плохо… А ваш уважаемый Лазарь Моисеевич даже собственного брата, наркома авиации, от тюрьмы не спас, что уж тут говорить о менее близких родственниках.
Леонид Каганов – младший, даже перестал кивать головой – слишком много информации выдал ему “стареющий лев”, Майк Левченкоф.
– Но и это ещё не всё, – помощник нотариуса, наконец-то выдавил из себя что-то похожее на улыбку, – Ваш родственник, Лазарь Моисеевич, определённо что-то знал о 151 Псалме, a когда часть архива “Кремлёвского волка” попала к вашему отцу, то и он приобщился к этим знаниям. Кстати, назвал Лазаря Кагановича “Кремлевским волком” его американский племянник, Стюард Каган, который написал одноименную книгу. И судя по укороченной фамилии, филадельфийскому племяннику тоже сделали обрезание, – Майк, уже не скрываясь, подхихикивал.
Очевидно, выдержанный “Macallan” догнал-таки помощника нотариуса.
– Но и это ещё не всё, – Майк решил окончательно добить Лёнчика, – Теперь вы понимаете, что ваш отец решил во что бы то не стало найти этот таинственный Псалом и завещал своё дело вам.
25. Лондон – Продюсерский центр
“Kaganov and K.” (текущее время)
– Да, не вовремя испарился Семён Левин, не вовремя, – Каганов – младший, вдруг вспомнил, чьи финансовые средства также вложены в этот злосчастный проект, и его редкая шевелюра встала дыбом, а на мясистом загривке появились капли пота.
– Необходимо принимать срочные меры! Вероятно, я недооценил этих грёбаных израильтян, – пронеслось в голове у продюсера.
Взгляд его остановился на образце современного дизайна фирмы “Эрикссон” – многофункциональной коммуникационной панели, расположенной на приставном столике слева. Устройство, согласно рекламе, обеспечивало селекторную, телефонную и факсимильную связь, видеоконференции, IP-телефонию, спутниковые вызовы и прочее, исключая, может быть, только связь с иными цивилизациями.
Установив одним нажатием клавиши связь с невидимым собеседником, Леонид заговорил, добавив в голосе басовитых ноток:
– Мисс Дженнингс, добрый день! Отмените, пожалуйста, все запланированные встречи на следующей неделе. Мне необходимо срочно вылететь в Москву для обсуждения нового проекта. Закажите билет на завтра на дневной рейс с открытой датой возврата. Я предпочитаю “Люфтганзу” – эти фрицы педанты, никогда не задерживаются. Oтель в Москве – по вашему выбору… Да… “Балчуг-Кемпински” подойдет. Спасибо, весьма признателен!
Закончив разговор, он минуту подумал и набрал ещё один номер:
– Привет, дорогой, – заговорил он по-русски с совершенно другой интонацией, – встретишь меня завтра в Домодедово. Еду припасть к корням. Обеспечь машину с водилой, пару хлопцев для охраны, мобилу с местным номером. Услуги оплачу. Будет время – посидим, вспомним молодость. Рейс сообщу по мылу. Бывай!
Закончив разговор, мистер Каганов-младший встал c кресла и, подхватив со стола кейс с документами, уже собирался покинуть кабинет, как вдруг небольшая фотография, стоящая на столе, привлекла его внимание. На фоне величественного здания Московского Университета, на каменных ступеньках ведущих вверх, обнявшись, стояли четыре фигуры. Небритые, в мятой стройотрядовской форме… В ногах лежали сумки, гитара, а в глазах, в студенческих глазах, горело негасимое пламя юности.
Неразлучные институтские друзья. Четыре мушкетёра – сам Лёнчик, Мишка Гуденко, Яшка Фрумкин и Серёга Линник.
Каганов-младший, неожиданно для себя погладил стекло фотографии.
– Да, было время… Экзамены, каникулы, пьянки-гулянки – незабываемая часть жизни – короткая, но очень яркая, – тихо произнёс Лёнчик, – Жалко, что всё заканчивается. Распалась наша четвёрка. Яшка Фрумкин военным переводчиком погиб в Африке, погиб нелепо, глупо… от случайной пули. Серёга Линник свалил в Америку, а Мишка Гуденко окончательно спился и в очередном невменяемом состоянии попал под поезд… Вот завтра лететь в Москву, а друзей там нет… Грустно, очень грустно. Тяжелая эта штука – жизнь. Никто не знает, что его ожидает. Хотя, как говорится, “есть мнение”, что вся жизнь человека записана в Книге Судеб. Хорошо бы найти эту книжку, ознакомиться со своей судьбой, и если не понравится, немного подкорректировать… ну, совсем немножко. А пока одни умники ищут таинственную Книгу, те, кто попрощё, выясняют своё будущее у гадалок и у астрологов. А это не работает… Вот Мишке цыганка нагадала длинную, долгую жизнь, а что получилось… Мы, конечно, не можем полностью изменить жизнь, но надо хотя бы попытаться.
Лёнчик в последнее время стал всё больше и больше понимать своего отца. Он не разделял его методы зарабатывания денег, неуемное желание уехать из России, но последующие события подтвердили папашину правоту. Эпоха Горбачёва закончилась огромным экономическим переделом всего советского имущества. И тот, кто это вовремя “просёк” смог отхватить себе огромные куски государственного пирога. Ну, а методы… тогда других и не было. Дикий капитализм, блин… Или ты, или тебя. Как говорится – “третьего не дано”.
Он ещё раз взглянул на фото. Ему показалась, что Мишка Гуденко подмигнул ему:
– Не парься, чувак, всё будет хорошо, – это была любимая Мишкина поговорка.
Ленчик не забыл её. С Мишкой он дружил немного больше, чем с остальными мушкетёрами. Михаил в их четвёрке был Портосом, почти таким же, как в романе у Дюма – крупным, веселым, отчаянно смелым, и также как у Дюма – многопьющим.
Мишка подмигнул с фото Каганову– младшему ещё раз, и Лёнчик вдруг вспомнил совсем забытую историю из их студенческой молодости. Вспомнил, как будто это произошло вчера. Как будто вчера они сидели в кафе “Космос”…
26. Москва – Кафе-мороженое “Космос”
(25 лет назад)
Кафе-мороженое “Космос” на улице Горького в то время было очень популярным. Ассортиментом оно, конечно, не блистало: несколько видов мороженного в стандартных металлических чашках, для разнообразия украшенных засохшим печеньем или орешками, или для полноты эффекта политых вареньем, непонятные коктейли и сухое-пресухое вино, в основном грузинского разлива. Но прелесть и достоинство этого кафе, расположенного в центре Москвы, заключались в другом. Там можно было легко познакомиться с девчонками. Лёнчик с Мишкой как раз за этим туда регулярно и захаживали. Mороженое и коктейли их мало интересовали. По молодости лет “первым делом” для них были не самолеты, а девушки.
Однажды под вечер двое из четвёрки мушкетёров завалились в кафе с совершенно определёнными целями. Родители Лёнчика уехали на дачу, и трехкомнатная квартира на Соколе запустовала. Такую роскошь друзья позволить себе не могли. Требовалось срочно набрать контингент для вечеринки. В небольшом полутёмном зале они уселись за отдалённый столик и заказали пару коктейлей и традиционное мороженое “Солнышко”. Заказ принесли довольно быстро. Мишка пригубил коктейль, поковырялся ложечкой в мороженом и вдруг зашептал голосом старого конспиратора:
– Лёнчик, у меня с собой есть спирт. Целая фляжка.
Мишка Гуденко прошелестел эту радостную весть лёгким морским бризом и довольно похлопал себя по внутреннему карману куртки. Лёнчик как-то сразу напрягся и попытался возразить товарищу, прекрасно зная, что если Мишка начнёт “керосинить”, да ещё и 96-ти градусный спирт, то остановить его будет очень даже трудно, а точнее – просто невозможно. А на сегодняшний вечер у возбуждённого Лёнчика были другие планы.
– Миш, а Миш, – он попробовал пошутить, – Мы сюда зачем пришли? Ты забыл? Сам же знаешь народную мудрость – “рождённый пить – любить не может”.
– Это очень правильно, – согласился Мишка, – Я полностью тебя поддерживаю, но ведь мы – по чуть-чуть, по грамулечке, a то этот коктейль пить совершенно невозможно.
Лёнчик пожал плечами, но согласился. Сладкий компот, который им принесли, очень отдалённо напоминал алкогольный напиток. Мишаня незаметно под столом плеснул спиртика в оба бокала. “Мушкетёры” хлебнули… и действительно стало намного приличнее. Коктейль можно было пить… чем они и занялись с большим душевным подъемом.
Как назло девчонок в этот вечер подходящих не было. Знакомиться было не с кем… Друзья продолжали подливать спирт в коктейль и потихоньку пробовать, становящийся всё крепче и крепче напиток “а ля Мишаня”.
Они о чём-то лениво трепались, прихлёбывая коктейль, как вдруг Мишка неожиданно заявил:
– Слушай, Лёнчик, как-то странно… мы с тобой уже всю фляжку прихлопнули и совершенно не пьянеем. Лично мне ничего не вставило. Наверно, спирт “левый”.
– Может в спирте градусов и немного, но он действует, – Лёнчик не поддержал товарища, – Вот я, действительно ничего не чувствую, а ты, Мишаня, как мне кажется, уже “готовченко”. Еле-еле говоришь… половины букв не выговариваешь.
– Я трезв как стекло, – возразил Мишка, – Но ты прав… в спирте градусов явно маловато. Как говорят у нас в народе – “не хватат”.
– Миша, тут всёго – “хватат”, но столько я живу на свете, никогда не видел трезвое стекло, – засмеялся Лёнчик, – Чистое видел, грязное видел, разбитое видел, а вот трезвое…
– Это такая классическая метафора… тебе её не понять, – заплетающимся голосом стал пояснять великий трезвенник и знаток русского языка, Мишка Гуденко, – В детстве надо было больше книжек читать, тогда ты бы знал, что такое “трезвое стекло”.
– Очень даже сомневаюсь, – Лёнчик продолжал не соглашаться, – Книжек я прочёл достаточно. А вот ты спьяну всё перепутал.
– Я тр-р-резв, – зарычал Мишка, – А вот спирт мы сейчас проверим… и если он разбавленный, то я своему родственнику, который меня им снабжает, башку отверну.
Мишаня Гуденко играл в регби за Университетскую команду. Парень он был далеко не хилый. Это была серьёзная “предъява”.
– Конечно же, спирт разбавленный, – Лёнчик продолжал свои комментарии, – Ведь мы его уже больше часа в коктейль льём. Так сказать – разбавляем понемногу.
Но Мишка не слушал товарища. Он вытащил из кармана зажигалку, зажёг её, а затем, наклонив бокал, поднёс горящую зажигалку к содержимому бокала.
– Ну, – он уставился на Лёнчика со зверским выражением на лице, – замочу родственника нах!
Но закончить фразу Мишка не успел – содержимое бокала вдруг вспыхнуло ярким, синим пламенем. С совершенно безумными глазами, в которых отражалось это пламя, Мишка Гуденко держал бокал, беззвучно открывая и закрывая рот. Его как будто парализовало.
– Ну, что, друг мой Мишаня, тебе уже вставило? Сам не загоришься? – Ленчик, смеясь, спросил своего другана и в это время к их столику подошла официантка.
– Это что же вы такое себе позволяете? – зашумела она, с удивлением таращась на совершенно обалдевшего Мишку, который продолжал судорожно сжимать в руке бокал c полыхающим синим огнём.
Мишка совершенно не шевелился, a только переводил вытаращенные глаза с бокала на официантку и c официантки на бокал.
Лёнчик не выдержал мучений товарища и наехал на представительницу Общепита:
– Это что вы себе такое позволяете?! Что вы мешаете в своём дурацком коктейле? Его же пить нельзя. Вот смотрите, мой товарищ только глотнул… и что мы видим… огонь… пламя… короче говоря, форменное безобразие. Мы будем жаловаться вашему начальству. Давай, Мишаня, заплати по счёту и пошли. Ни на минуту больше здесь не задержимся.
Теперь уже обалдела официантка. С безумными глазами она вытащила из кармана кружевного передника потёртый блокнот, быстро выписала счёт и положила его на столик.
Мишка внимательно слушал трёп Лёнчика и вдруг резко вышел из столбняка, в котором находился уже довольно долго. Он решительно задул синее пламя и поставил бокал на стол. Затем оценив “счёт-приговор” не спеша, солидно вытащил из кармана куртки бумажник, изъял оттуда две мятые пятёрки, небрежно положил их сверху на счёт и с достоинством английского лорда продекламировал:
– Да, ты прав, мой юный друг, пошли отсюда. Нам здесь не место. Льют непонятно что в коктейль… людей травят… Безобразие!
И, отдав небрежный поклон офигевшей официантке, пошёл к выходу. Лёнчик не менее величественно шёл за ним следом…
27. Москва – Международный аэропорт “Домодедово”
– Когда прилетает самолет из Лондона? Рейс не задерживается? – интересующийся рейсом из Лондона, широкоплечий, с чёрной курчавой шевелюрой и большим породистым носом, молодой парень негромко задал вопрос своему собеседнику, с кем он сидел за маленьким столиком в кофейне “Кофемания”.
В помещении популярной у москвичей “Кофемании”, где солидная мебель, почти одного цвета с деревянным полом цвета “махагони” и оконные стёкла из матового стекла создавали иллюзию огромной кофейной чашки, народу было немного. Несколько молодых парочек, увлеченные беседой… скучающие пассажиры, ожидающие своего рейса… Аэропорт со своей суетой был вне этого кофейного мирка… по другую сторону баррикад.
– Леонид Леонидович никогда не опаздывает, – седовласый мужчина в очках в модной золотой оправе, хорошо поставленным голосом с достоинством ответил своему курчавому собеседнику, – Даже в детстве, на все наши сходки он являлся вовремя. Точность – вежливость королей, хотя в данном случае это называется пунктуальность. Учись, студент, – Седовласый замолчал, сделал маленький глоток кофе, и одобрительно покачал головой, – хорошо сварили… на уровне.
– А я знаю, что пунктуальность – это вежливость зануд, – неожиданно возразил курчавый, – Так Ивлин Во сказал… Читали такого?
Седовласый поперхнулся кофе. Он поставил чашку на стол. Медленно протер большим платком свои фирменные очки и вопросительно уставился на своего собеседника:
– Это что – бунт на корабле?
– Нет, нет, что вы, Моисей Львович, какой бунт? Просто я давно уже не студент, – курчавый напряжённо улыбался, – a кандидат философских наук.
– Если ты такой умный, то почему не богатый? – ехидно поинтересовался седовласый.
– Умный… богатый… это понятие относительное, Моисей Львович, я бы даже сказал – философское понятие, – курчавый явно завёлся, – Данная американская народная мудрость в нашей стране не работает. Никто из выдающихся ученых в Совке не разбогател, а в школе вообще проходят пьесу Грибоедова – “Горе от ума”. На Диком Западе – там другое дело. А у нас… Вы вспомните Евангелие: “Иисус сказал ученикам Своим: Истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное. И ещё говорю вам: удобней верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие…”. Вот мы и живём по божьим законам в стране атеистов.
– Хорошо, Ефим, спорить с тобой я не буду… У меня другие задачи, и ты их знаешь, – Моисей Львович нахмурился, – Не скрою, дела у нас будут не простые. Придется пахать как “рабам на галерах” и не так как пашет наш горячо любимый вождь, у него помощников – до чёрта, а у нас – только “ты да я, да мы с тобой”. Дело больно щекотливое, чтобы дополнительный народ привлекать. “Больно тема какая-то склизкая, не марксистская, ох, не марксистская”.
– “Ох, не надо бы вслух, ох, не надо бы!”, – курчавый показал, что тоже знаком с творчеством Александра Аркадьича и утвердительно закивал головой, – Я всё понимаю. Вы не сомневайтесь, Моисей Львович, это я просто так философствую. Вы же знаете, что когда надо…
Моисей Львович перебил Ефима:
– Знаю, знаю… поэтому тебя и выбрал. А сейчас давай займемся делами.
Седовласый достал из кармана портативный электронный органайзер, включил его и взглянул на Ефима.
28. Москва – Международный аэропорт “Шереметьево”
– Ну, и куда ты меня приволок? На хрена мне эта совковая шарага? Это же надо так ресторан назвать! – высокий блондин от возмущения брызгал слюной, а его собеседник только снисходительно улыбался. Улыбка слегка дергала левую щеку, которую перерезал небольшой, но глубокий шрам.
Разговор этот происходил в зоне ожидания на втором этаже международного терминала “E” аэропорта Шереметьево-2 в ресторане с довольно оригинальным названием “Мама Раша”.
– Да это же чистый лубок! – продолжал брызгать слюной блондин, – Ты только посмотри на этот интерьер!
– Это новая фишка – возрождённый лубок, – продолжал посмеиваться “человек со шрамом”, – и мы с тобой, как и все остальные посетители этого русского ресторана, смотрим на окружающий нас мир через призму возрождённого лубка. Будь проще, Эйб. Какая разница, где нам с тобой скоротать время, пока прилетит нужный рейс. Расслабься, и лучше попробуй эти блинчики. Поверь мне, они почти такие, какие делала моя мама.
С этими словами он пододвинул поближе к собеседнику одноразовую тарелку с аппетитными на вид блинами.
– Какие, на хрен, пирожки, – Эйб не успокаивался, – Не голоден я. Ты, Оскар, лучше позвони в Информацию, и поинтересуйся, не опаздывает ли самолет.
– Никуда звонить не надо, – отвечал Оскар, продолжая улыбаться, – На мониторе ясно видно – рейс SU478 – “Тель-Авив – Москва” – время прибытия по расписанию. Смотри, – и он указал рукой на экран информационного табло, большого плоского телевизора, подвешенного к потолку ресторана около барной стойки.
Эйб профессиональным взглядом полоснул по экрану монитора, сверил время по своим часам и, небрежно отодвинув от себя тарелку с блинчиками, кивнул Оскару, – Время у нас есть, давай вводную…
– Дело простое, – Оскар перестал улыбаться, – Звонили из главного офиса. Сам шеф звонил. Мы должны встретить братьев Левиных и обеспечить им помощь и охрану. Вот фотография, ознакомься.
Эйб вгляделся в Ай-Фон последней модели, который Оскар достал из внутреннего кармана пиджака. Мысленно срисовав фотографию, он поинтересовался, – А где второй братец?
– Они близнецы. Второй такой же, – Оскар дёрнул щекой со шрамом, – Давай, врубайся партнёр. Как оказалось, братья Левины, ребята не простые. Что им надо, и что они ищут, не совсем ясно, но вот те, кто идёт по их следу, нам известны. Они просто так шариться не будут, так что у нас могут возникнуть сложности. Надо быть готовым ко всему. Шеф недаром тревожится, а ты сам знаешь, что эта старая лиса имеет очень тонкий нюх…
Эйб взглянул на часы, и спросил Оскара:
– Ты не забыл, что меня зовут железный Эйб?
Оскар опять дернул щекой:
– Не забыл… такое не забывается. Об этом помнят ещё наверно человек двадцать. Хорошо, что я был с тобой в одной команде. Особенно ты был хорош в последнем деле, когда мы помогали клиенту удержать завод от рейдеров.
Эйб довольно захохотал:
– После того, когда мы успешно отбились от захватчиков и потом отметили это дело в ресторане на корпоративной вечеринке, меня наградили медалью “За оборону НефтеХима”, причём сделала она была из чистого золота. Хотя, могли, как говориться, наградить посмертно. Как сейчас помню – толпа отморозков, все с бейсбольными битами, в бронежилетах, одетых поверх тренировочных костюмов и трактор Caterpillar, под прикрытием которого “спортсмены” двинулись на штурм. Сломать ворота у них не получилось, тогда они трактором выдернули решётку на первом этаже и ворвались в здание.
– А там их встретил ты, – Оскар продолжил воспоминания за Эйба, – Проход узкий, не развернёшься, и всё их численное превосходство на этом и закончилось. Ты был как царь Леонид у Фермопильского прохода – бился как лев… Согласно милицейскому протоколу – в результате спора хозяйствующих субъектов 8 человек с тяжёлыми травмами были доставлены в больницу… сломанные руки-ноги-ключицы не в счёт… Хотя был и прикол в этом штурме, он потом вошёл в классику рейдеровских захватов. Когда ты как спартанец защищал главный вход, человек пять прорвалась со стороны хоздвора. Они были не бойцы, а скорее техники. У них с собой было оборудование: сварочные аппараты, “болгарки” для распила дверей. Рванули они в здание, а навстречу им уборщица с ведром, собиралась пол помыть. Тётка жутко перепугалась. Oна в одну сторону, ведро в другую, а вода – в трансформаторную. Всё, естественно, заискрилось, засверкало, перепад напряжения – и техника умерла, а тут и помощь подоспела. Директор НефтеХима успел своих каратистов подтянуть.
– Насчёт бабы с ведром не знаю, я потом сам в больничке неделю провалялся, – Эйб стал серьёзным, – Ты давай по делу. За каким фигом братья Левины в Москву едут и почему мы должны им помогать?
29. Лос-Анжелес – Марк Коган (настоящее время)
– Вот послал Б-г брательника, – ворчал Марк, усаживаясь в машину “Mercedes-Benz” последней модели SLK55 AMG, – Ничего поручить нельзя. Обязательно что-нибудь отчудит. Одна только “лажа” с якутами чего стоит…
Марк нажал кнопку на приборной доске, мотор машины немедленно завёлся, а Марк вдруг рассмеялся:
– Хренов братец, ведь подставил стервец, чуть дело не развалил, а всё же смешно: якуты и чукчи… я их сам путаю.
Марк выехал с парковки и погнал в сторону Hollywood Masonic Temple.
– Уникальное здание этот храм, – рассуждал Марк, осторожно ведя машину по загруженным улицам города Ангелов, – Не с точки зрения архитектуры, тут нет ничего примечательного, а как историческое место – не простое это местечко, ох не простое… То, о чём в Советском Союзе говорили шёпотом – о Всемирном Масонском Заговоре – здесь в Америке запросто. Масоны, а скорее всего обыкновенные бизнесмены, построили здание, назвали его “Голливудский Масонский храм” и всем “по-барабану”. Масонский так масонский. Он, кстати, используется не только как масонская ложа, но и как театр оперетты, и как ночной клуб… Hадо бы подумать над его раскруткой… сейчас опять стали модны масонские ложи.
Красный сигнал светофора прервал рассуждения Марка Когана. Марк мельком взглянул направо в окно “Мерседеса”. Он находился как раз напротив известной всему миру достопримечательности Голливуда – знаменитого, напоминающий китайскую пагоду, кинотеатра “Mann’s Chinese Theatre”. В этом месте кинозвезда 20-х годов Мэри Пикфорд споткнулась и упала в ещё неостывший бетон, оставив там отпечатки рук и туфель. Предприимчивый хозяин театра сохранил эти отпечатки – он, как говорится, “заложил фундамент”, и сейчас на бетонных плитах Голливуд-бульвара имеется множество отпечатков рук и ботинок, а где-то даже и автографы самых знаменитых актеров и режиссеров Голливуда. Зрелище довольно интересное. В этих отпечатках – история кино.
Красный сигнал сменился зелёным, Марк нажал на газ и послушный SLK55 AMG бесшумно двинулся дальше.
Ещё несколько кварталов, и Марк уже въезжал в подземный гараж Масонского храма. Не выходя из машины, Марк набрал номер на своём мобильном телефоне:
– Шалом, Миха. Как дела? – Марк быстро заговорил в телефон, – Я уже здесь, на парковке. Выйдешь ко мне?
Очевидно, получив подтверждение, Марк Коган отключился от телефонного собеседника и стал ждать. Вскоре к его серебристому “мерсу” подошёл мужчина.
– Привет, Марк, – мужчина приветливо улыбнулся, – Давно не виделись… Возникли проблемы?
– Да, Миха, больше трёх месяцев не виделись, – Марк вышел из машины, чтобы поздороваться, – Я был в отъезде, но как приехал, так сразу к тебе. Нужна срочная консультация.
– Хорошо, – согласился Миха, – У меня сейчас ланч. Поедем, перекусим, а заодно и переговорим.
– Славно, – обрадовался Марк, – Я знаю один ресторанчик, там очень прилично кормят. Поехали, – и он открыл дверь для Михи.
Через несколько мгновений “мерседес” Марка влился в плотный поток машин.
Марк знал Миху более 10 лет. Таких ходячих энциклопедий как 50-ти летний книжный чёрвь Миха Кун, во всём мире было несколько, а может только один – Миха. Он знал о евреях и об их истории всё, ну или практически всё. Во всяком случае, на многочисленных профессиональных консультациях никто не слышал от него – “я не знаю… мне надо уточнить”. Спокойно, с учительскими интонациями, Миха Кун очень подробно отвечал на заданный вопрос. Он консультировал множество серьёзных организаций, и их гонораров ему вполне хватало на жизнь, тем более, что Миха занимался своим любимым делом – историей Еврейского народа.