Трудно быть человеком. Цикл «Инферно». Книга девятая

Клэйтон – Я и присматриваю…

– Тогда какого хрена этот дебил..!

Выдохнув, Марин продолжила, начав иначе и более содержательно:

– Ее просто нужно было впутать во что то, чтобы мы все могли свободно вздохнуть, но вместо этого, она впутала нас.

Клэйтон – Раз впутала, ей же и выпутывать.

– Ты ведь понимаешь, что ОВР на ней одной не остановится. Вслед за ней займутся и вами, как минимум на полгода проверок, на протяжении которого мы будем под полным колпаком. А кто в это время будет заниматься регулированием. Ладно нигеры, на них насрать. Триада и Якудза люди цивилизованные, а вот гаитяне нас точно на куски порежут, притом уже через неделю и им плевать кто, что и как будет дальше…

– Я не предлагаю подставляться, я предлагаю сменить ракурс. Она неприметная и свободная. Прокурор точно клюнет и затащит в свои представители. Она человек новый, еще не запятнанный ни в чем, так что для него идеальный вариант.

– Думаешь, она в состоянии решить проблему через прокурора?

– Марин, у нас нет времени думать, действовать надо, пока они не передохли там, где им не следует быть.

– Ладно, зови ее.

Поняв, что интуитивно, что со слов Марин, что теперь ей край, Моника прониклась страхом федерала, который больше всего боится сесть, и окончательно радикализовалась, преступив закон, чтобы избежать его кары. Окончательно наплевав на права Итана, Моника взяла на себя обязательства представителя прокурора города, а также участие в его предвыборной компании взамен на одну услугу. Как часто бывает, уперевшись в букву закона, преступник всячески начинает в нем искать лазейки и, как правило, их находит:

– Задним числом выпускаем всех троих за недостаточностью улик. После с них снимаем показания об аварии, в которую они попали, чтобы не отвертелись после и по страховому случаю оформляем их в больницу на лечение. Это лучший исход для них, на который они пойдут, особенно если учесть, что самому примерному из них грозил срок минимум семь лет.

Прокурор – Это сброд, по ним никто плакать не будет, так что это приемлемо.

Моника – А с подозреваемым все несколько сложнее. Мы не имеем право его удерживать более трех суток без предъявления обвинений…

– Но?

– Но если снять показания с нужных зэков, можно зафиксировать его нападение на офицеров полиции…

– Аяяй, как не хорошо.

– Офицеры были вынуждены применить силу, так что в зале заседания его не будет.

– Что ж, тут все понятно, и я не вижу существенной причины в переносе слушанья по его делу. Мое правосудие беспощадно, непредвзято и молниеносно по отношению к преступникам…

– Вот и догово…

– Но не по отношению к подозреваемым… которых судить, я права не имею. Пока он не осужден, он ваша забота и все, что с ним произошло в стенах бюро, это ваша ответственность. У меня могут возникнуть вопросы к офицерам, что его конвоировали – «Почему они допустили нападение?», к примеру, и еще ряд других неудобных вопросов, но не к нему. Я ведь не могу попрать его права.

– Зато я могу.

– Опасные слова, милочка, особенно в стенах этого кабинета.

– Я тут не ради стен, я пришла с вами договориться.

– Тогда сегодня в семь. Какую кухню предпочитаете?

Поняв, к чему он клонит, Моника рассудила, что если не умрет от стыда до семи, то умрет он, уже после семи, и ускорила отвратительный для неё процесс:

– Зачем же тянуть. Мне и здесь нравится.

– Здесь? Да вы и впрямь… сумасшедшая…

Но когда она начала раздеваться перед ним, с ума от вида её оголенного тела сошел и он, заключив сделку.

Если прокурор был в восторге, а Моника в запое, то Инферно, как всегда, где-то посередине паршивости. Пропустив свои же слушанья, он из одиночной камеры, переехал в тюрьму и сразу в карцер, как особо буйный в расчете на то, чтобы все улеглось, а в идеале прояснилось в его деле. Кто хоть раз оставался даже не один, а именно в одиночестве, может доподлинно понять, что переживания узника, что расчет тех, кто его заточил туда. Моника надеялась если не раскопать на него что-то, то хотя бы сломать его и заставить, наконец, говорить, но все было тщетно. Если в Африке Инферно, будучи наемником, от скуки на стены лез, постепенно теряя рассудок, давая оценку прожитому, то Инферно, как и подобает Профи, принялся активно выжидать. Не видя никакого смысла в происходящем и не усматривая в нем козней Лилит, уже после первого месяца он начал подумывать, что она оставила как его, так и свои претензии на него, бросив в богом забытом месте, а вернее реальности. Приводя себя в форму, свой разум, мышцы, кровоток и движения, Инферно не было времени скучать, особенно на пути к новым высотам.

Нынешнее тело было явно Ахиллесовой его пятой, что он искоренял, затрачивая основную часть времени именно на закалку и выпады. Отрабатывая удары до изнеможения и главное в прежнем темпе, чтобы мышцы запомнили скорость выпада. Выносливость он тренировал постоянными нагрузками, как и руки, на которых стоял чуть ли не столько же, сколько и на ногах, прерываясь лишь, чтобы восстановить давление.

Освоить все у него не было ни сил, ни времени, так как рано или поздно его все равно выпустят к остальным и точно не белым, потому он выделил основные серии и оттачивал только их.

Перед сном он постоянно анализировал, искал варианты, в принципе осознавая тщетность своих потуг, так как, что-что, а жизнь его всегда могла убедить – «Страшно и подумать, на какой поворот она способно с Лилит за рулем». Так как он анализировал не только случившееся с ним в этой реальности, но и в других, он понял, на примере ее первой шалости, что играть она с ним может долго, длиной в целую жизнь и даже не одну – «Ты меня решила обыденностью и старостью доконать?! Не тут-то было… Все равно больше трех дней не пропущу, так что можно считать, что я в отпуске…»

Лилит – Не тут-то было…

Вскочив с койки, Инферно даже не задумываясь и тем более не сомневаясь замахнулся на Лилит, снова застыв на месте:

– Пусти… Су…

Лилит – Тебе рот с порошком вымыть… или с кислотой?

– Да я…!

– Поздно! Я уже сама выбрала.

Отпустив Инферно, тот сразу рухнул на пол, схватившись за горло, что жгло как никогда, понятия не имея, что она выбрала. Глядя, как он судорожно трясется с пеной у рта, Лилит склонилась к нему и провела рукой по лицу, обернув все вспять:

– Теряешь хватку, Волчонок…

В ее словах было слишком много смыслов, чтобы он снова начал ей перечить и потому, просто устало перевалился, сев у койки, просто глядя в пол:

– Ты ведь в лучших традициях Геббельса рассказала мне безопасную правду вперемешку с опасной ложью?

Лилит – Вижу, тебе было о чем подумать… Моя связь с Рейхом не столь существенна, как ты думаешь… Ты мне гораздо ближе.

– И все же ты мне соврала.

– Вообще постоянно, но любопытства ради, в чем именно ты усомнился?

– Почему всякий раз, когда я вспоминаю или слышу ту самую мелодию, перед глазами всплывает сын у меня на руках и Артемисия рядом, но вот чувствую я… Чувствую я её.

– Да, и кого же?

– Я убил ее там… или нет?

– Да какая к черту разница… пока ты ближе ко мне, а не к нему.

– Как нам стать единодушными, если я тебе даже доверять не могу?

– Меня не волнует доверие, лишь чувства и страсть, которые всегда берут вверх над рацио… Но ты прав, я тебе не все рассказала, а только то, что ты способен постичь.

– Это ты про того Зверя?

– А ты догадливый.

– А как тут не догадаться, если тот ряженный вырвал его из моих воспоминаний, о которых я не сном ни духом… Что еще ты от меня скрываешь?

– Так я тебе и рассказала, но кое-чем все же поделюсь. Ты будешь моим, а я твоей, Инферно… пройдет много лет и жизней, и наконец, наше единство в жерле вулкана сменит долгожданный покой, который нас сольет вместе, и на все века… Теперь я это вижу ясно.

– Ты издеваешься? Нахрена мне такое счастье? Ты мне не подруга, ты украла меня и…

– Ты не знаешь, о чем говоришь, но я покажу…

Провалившись в сон, Инферно, в отличие от Лилит, увидел не её мечту, о которой не ведал, а своё истинное предназначение, о котором даже не догадывался. Перед ним снова предстала уже порядком забытая картина пепелища, полыхающего города, высоко над которым, он насмерть сцепился с тем, чей голос прежде, хоть и всего раз, но все же слышал, и за кем обязан будет пойти, чтобы подобная участь не постигла уже весь мир. Если в бытность первой стычки с бешенными на Фукусиме, все это показалось ему галлюцинацией от кокаина, то теперь, после всего, что он пережил и видел, это показалось весьма реально, а главное, это был точно не дьявол. Очередным свидетельством реальности еще не свершившегося, стал огонь, с которым у него была связь и который теперь начал его жечь, попаляя не только плоть, но и даже разум. Было ли это воспоминанием или предвиденьем, он не знал, но четко понял, чтобы там не происходило, это пронзило саму ткань мироздания, попаляя каждого любопытного за ее пределами, кто пытался стать очевидцем случившегося, но в итоге сгорал заживо:

– Ааа!!!

Надзиратель – Чего орешь как резанный, мать твою?! Меня чуть инфаркт не хватил… Мордой к стене и руки за спину.

Не успев проснуться толком, Инферно тут же слетел с опустившейся к стене койки, которую Надзиратель убрал, как всегда после подъёма. Встав на ноги и выполнив команду, Инферно получил дубинкой в плечо и пошел по направлению, хоть и не значительного, но все же удара.

Просидев почти три месяца в камере два на два, в полном одиночестве и изоляции от внешнего мира, Инферно успел отвыкнуть от него и, особенно от его объёмов. Испытывая непривычный дискомфорт и тревогу, он так же начал испытывать удивление, когда надзиратель погнал его не в общий блок с заключенными, а в допросную, где его уже ждала Моника. Сев напротив нее, он положил руки на стол по требованию надзирателя, после чего тот приковал его еще и к столу, и вышел. Инферно не считал, но минуты две они точно молча пронзали друг друга взглядом, хоть и не лютым, но точно не сулившим ничего хорошего:

– Так и будешь сверлить меня взглядом или все же сознаешься… пока снова не отправила гнить.

– Теперь я понимаю, как именно ты стала мразью сродни осталь…

– Ты рот-то свой закрой. Из нас двоих…

– Если тебе станет легче, то да, я хуже… но я не мразь в отличие от тебя, крыса федеральная. Когда я выйду, тебя я первой удавлю, запомни это.

К его удивлению, Моника не стала огрызаться и, закрыв в очередной раз папку, просто вышла, а через пару часов вышел и он. Адвоката ему так и не дали, зато нашелся свидетель, которого уже к удивлению Моники, задавить ей не позволили. Ее блеф был последним ее шансом, который в миг стал приговором, загнав уже ее в угол, действительно как крысу. Позвонив и взяв отгул, она сразу из тюрьмы поехала домой, переживать в одиночке уже второй страх федерала, а именно быть убитой тем, кого не смогла засадить по гроб жизни.

Держа пистолет за пазухой на всякий случай, Моника уже через пару часов расслабилась, убедив себя, что мало вообще кто знает, где она живет, но Инферно знал. Когда-то он пришел, чтобы спасти ее, теперь же, чтобы убить. Он не был в обиде на Монику, ведь на ее месте, он бы поступил и поступал много хуже, но она перешла ему дорогу, чего он простить уже не мог. Дождавшись света в ванной, он пробрался к ней тем же путем, что и тогда, за исключением грохота и стрельбы.

Когда он выключил свет, Моника просто оцепенела от ужаса, стоя под душем, а когда он вломился в кабинку, она даже закричать не смогла, как собственно и он, убить её. Придавив ее рот и вжав в стену, Инферно замахнулся на нее с ножом в руке, но ударить, по крайней мере, по ней не смог и вонзил его в стену рядом с ее лицом:

– Вот твой шанс… Следующего не будет.

Уходя, он услышал ее истерику и плач, как и биение своего сердца, которое не посмело казнить старого друга, пусть и в новой обертке – «Действительно теряю хватку». Вдобавок фраза Лилит о сердце, что всегда берет вверх над умом, снова обзавелась новым смыслом, который идеально подошел к новому контексту – «Неужели она все предвидит?».

Глава 120. Наставник

Вернувшись в свою халупу, скорее зачем-нибудь полезным, нежели чтобы переночевать, Инферно почти так же был, застигнут врасплох, с разницей лишь в том, что на него смотрело дуло пистолета:

– Вот ты какой… Итан Хант.

Жутко знакомый голос добавил десяток ударов, что увеличили его пульс и замедлили реакцию реагирования:

– А ты еще кто?

Включив ночник возле кресла, Майк не стал представляться, ограничившись лишь должностью:

– Я босс Дрэ и остальных, кого ты размазал всмятку.

Осечка с Моникой, появление Майка, все явно снова закрутилось, заставив Инферно вспомнить о первоначальном плане, который снова стал актуальным. Прекрасно зная менталитет таких людей, Инферно избавился от пешек, проявив себя в определенном смысле и в весьма конкретном, так и не сдав главного фигуранта, что в определенных кругах ценилось, вернее во всех традиционных:

– И что теперь?

– Ты мне нравишься, парень, и ты определенно улучшил свою сделочную позицию, не отдав материалы сьемки федералам. Теперь осталось закрыть наше дельце. Отдай мне, что заснял, и я тебе воздам по заслугам.

– Если мы об одном и том же стихе подумали, то там им так воздали, что мало что вообще от них осталось.

Майк рассмеялся, направив на него пару раз стволом:

– А ты забавный. Я ценю в людях юмор. Выживать помогает.

Договорив взглядами, Инферно посмотрел в сторону двери, на что Майк кивнул, отпустив его. На улице его снова ждала машина, но в этот раз только с водителем:

– Куда?

Инферно – В больницу.

Будучи выдрессированными системой, даже бандюкам не пришло в голову, что он оставил свои вещи в больнице, так и не забрав их.

Предъявив права и забрав свои вещи, Инферно проверил фотоаппарат и его флэш носитель со снимками не только незаконного боя, но и явно высокопоставленных лиц, что пришли поглазеть, и Майка, что был организатором – «Все с тобой ясно, Сережа. Решил в серьезные фотографы выбиться, показать, чем город дышит… Идиот. Сказано же – Не трожь дерьмо, чтобы не воняло».

Выйдя из больницы Инферно, вернулся к машине, которая оказалась уже другой и с Майком внутри, который ему кивнул уже в обратном направлении. Наконец получив желаемое, Майк сдержал свое слово и воздал Итану по заслугам:

– Десять за мэра. Десять за шлюху, которую он обнимает. Десять за начальника тюрьмы. Десять за сенатора.

Выложив четыре пачки по десять тысяч на подлокотник между ними, Майк продолжил считать, но теперь явно в обратную сторону, забирая пачки обратно в карман:

– Десять за Дрэ. Десять за парней. Десять за тачку. Десять за мое время. И десять за мои нервы… И того, ты мне еще десять штук торчишь.

Итан оценил шутку, правда в той ситуации улыбнуться так и не смог:

– Спасибо, что хоть не убил.

Майк – Ты мне нравишься, парень, и потому я тебе дам шанс заработать… Есть один человечек, а надо, чтобы его не стало. Сечешь?

– Мне тогда просто повезло, но я умею драться. Я видел твоего чемпиона и готов…

Майк не выдержал и рассмеялся, напару со своим помощником, что сидел напротив:

– Если ты думаешь, что у нас есть чемпионы, то ты ничего не видел.

– Так покажи. Что ты теряешь?

Майк снова рассмеялся:

– Да пока я только приобретаю. У тебя как с печенью, с почками, сердце не шумит?

– Не жалуюсь.

– Ты явно не сечешь фишку и не понимаешь куда лезешь… У меня нет чемпионов, парень, потому что там дерутся только те, кто отжил свое, но жить все еще хочет.

– Похоже на меня.

Майк не лицемерил, когда говорил, что приметил парня и, кивнув уже своему помощнику, велел показать ему то, о чем он просит:

– Покажи ему наших, так сказать, чемпионов, из последней партии.

Помощник явно удивился, тем не менее, выполнил требование, достав телефон и показав пару снимков Итану с выпотрошенными телами:

– Как тебе мой фотоальбом?

– По мне так с красным фильтром перебор, ну а так…

– Так будет и с тобой, если не одумаешься… А я бы не хотел столь приметный экземпляр на органы пускать. Начни с того, что попроще.

– Убивать людей, это по-твоему попроще?

Помощник – Ты бы не забывался…

Майк – Ганджу, не пыли… Мы же просто разговариваем. А разве тебе тяжело было? Ты убил, посидел немного, мы нашли свидетеля, тебя отпустили и за это ты бы получил деньги. Конечно же, если бы это были не мои люди, а скажем, какие-то другие, кто постоянно зарится на мой бизнес.

– Мне ведь все равно край. Даже выплати я тебе десятку, ты ведь все равно меня никуда не отпустишь.

Майк улыбнулся, но теперь уже без былой радости, а скорее, обличено:

– А ты и впрямь смелый. Многие на твоем месте предпочитают заблуждаться и тешить себя иллюзиями, глядя куда угодно, только не своей смерти в лицо… Рад, что мы изначально поняли друг друга.

– Но жизнь моя, а значит и мне ею распоряжаться. Лучше умереть в клетке, в запале боя, чем там, откуда я вышел… ведь в следующий раз спички может и не оказаться.

Помощник – Спички? О чем он вообще?

Майк – Похоже, что у нас еще один претендент на титул выжившего.

Достав пачку, Майк на этот раз передал ее уже непосредственно Итану и добавил:

– Десятку за преданность…

Взглядом же Майк предостерег Итана о том, что с ним случится, поступи он в следующий раз иначе, после чего добавил:

– Обустройся тут где-то, но за пределы района ни ногой. Нехорошо зарабатывать в одном месте, а тратить в другом. Ты меня понял?

Инферно кивнул, поняв, что для Майка это если не условие, то важное пожелание:

– Завтра с тобой свяжутся и скажут, что к чему, но помни главное… У тебя месяц, чтобы выжать из себя все и даже больше, а там бой. Поверь, там тебе все понадобится… Бывай, Итан.

Высадив его, опять-таки в гетто, но теперь уже черных, Инферно усмехнулся, стоя напротив группы обвешанных цепями, под которыми те склонялись и гнулись как пружины и в разные стороны. Волоча свои ноги с большим перекосом влево, к нему подошел мужик лет тридцати, что выглядело еще нелепее:

– Эй! Что сказал Коджо?

Инферно – Кто?

Негр – Правильно, тебе еще рано знать. Тащись за мной, Белозадый.

Лишь указав на дом, Негр пошел дальше, а Инферно вошел внутрь, воочию увидев следы переселения двадцать первого века в США. Судя по развешанным фото, дом принадлежал белым, а по бардаку, эти самые белые уехали в спешке – «Чувствуй себя как дома, но не забывай, что ты в гостях». Бросив сумку, Инферно самым наглым способом завалился на постель, даже не разувшись и с явным смаком послав надзирателя куда подальше.

На утро же он послал и тренера, которого ему дали, вернее наоборот. Таких «наоборот» у тренера было человек тридцать, которым было глубоко плевать, что белому осталось меньше месяца топтать их землю:

– Пошел нахер, Белоснежка!

Прогулявшись по району, Инферно сильно удивился, что на него даже никто ствол не направил, а после убедился, что хоть в чем-то да Майки похожи. Патрулируемая копами – синими, как их тут называли, инфраструктура, открытые школы и даже не заброшенная больница, магазины, забегаловки, одним словом все то, что уже пылью покрылось в других гетто, здесь, худо-бедно, но работало. По пути он видел и других белых, в которых так же никто не стрелял, тем не менее, выглядели они так себе и все как один занятые – «Да похрен, мне личный тренер нужен, а не добрые соседи».

Такого тренера он нашел в куда менее пафосном месте и совсем уж миниатюрном зале, но уже тот послал его, сухо и по делу:

– Нет.

Инферно – Что нет?

Взгляд чернокожего мужчины лет шестидесяти пяти хоть и был смазан давней травмы рассеченного века, которое явно пришили тяп-ляп, тем не менее, посыл был ясен, а вот его причина показалось странной. Интуитивно Тренер воспринимался стеной или барьером, между школотой которую тренировал, похоже, попутно воспитывая, и внешним миром из которого в его зал попытался вторгнуться чужак:

– Уходи.

Не желая идти на конфронтацию, Инферно ушел, а после подставил Тренера, воспользовавшись подвернувшимся случаем, который его уже ожидал дома:

– Снежок, ты чего удумал? Подставить всех нас решил?

Закрыв входную дверь и усмехнувшись от бесполезности замков, Инферно поприветствовал незваного гостя:

– И тебе привет… Ганджу.

– Тебя велено не трогать, но, если еще хоть раз выскажешь неуважение, запрет будет снят и тебя вздернут в тот же вечер. Это ясно?

– Ясно.

– А теперь марш обратно и просись к тренеру.

– Я попросился, но он меня послал…

– Не гони, белый, это ты его послал!

– Да нет, я не про нигера, я про Тренера…

– Что ты сказал?

– Я сказал, что этот показушник нихера не тренер. И если кто-то и занимается подставой, так это тот, кто определил мне его. Третьи справа в последнем ряду не становятся чемпионами, они падают. Мне нужен личный тренер, а не физрук.

Злобный взгляд Ганджу, хоть и не сразу, но все-таки сменился проблеском мысли, так как в приоритете все же был бой, притом зрелищный, что требовало определенной подготовки, за которую он и отвечал:

– Кто… тебя послал?

Инферно – Да он как-то не представился. В пяти кварталах отсюда с подбитым глазом такой…

– Бомани… Лучше найди себе другого тренера.

– Бомани значит… Не, мне этот нужен.

– Я сказал…

– Ну, раз ты не можешь, пусть Коджо скажет.

Показательно щелкнув пальцами, Ганджу помотал головой, нагло усмехнувшись и добавил:

– Это так не работает. Это ты обязан явиться по первому его зову, а не наоборот.

– Как насчет повода?

Вытащив из-за пояса сверток, Инферно достал пару купюр и передал его Ганджу:

– Скажем так, это пожертвование на обустройство зала, на которое Бомани намекал. Он ведь в вашем районе, значит, Босс останется доволен.

Неуверенно взяв сверток из его руки, Ганджу продолжил недоумевать, пока не усмехнулся:

– Только белый может, как забрать все до последнего, так и отдать… Я сообщу ему о твоем жесте, и если соблаговолит, то заедет за тобой в шесть, семь, восемь, в общем жди.

– А если нет?

– Тогда завтра пойдешь проситься к физкультурнику, как миленький пойдешь. Бывай, Снежок.

Инферно, отдав все свои деньги, ожидал явно больших гарантий, но вышло, как вышло. Этот вечер оказался, наверное, самым томительным, так как решалась буквально его жизнь, по какой именно тропе она пойдет дальше. Уже с полседьмого Инферно начал отжиматься до потери пульса, чтобы отвлечься и скоротать время на развилке, а Коджо подъехал лишь в пол одиннадцатого – «Сука, действительно лучше поздно, чем никогда».

Встретив машину еще на подъезде, Инферно запрыгнул в нее, по сути, на ходу и теперь уже начал волноваться не за вероятность, а уже успех своего предприятия, что зиждилось на лжи. Встретив Коджо и Белого, Бомани сперва удивился их приезду, а после своему запросу, получив сверток с деньгами из рук, по сути мэра их района. Сам Коджо умел считать деньги, которые хоть и выделял на нужды района, но строго как скупой хозяйственник, по принципу – Пока не сломается. Получив возможность проявить себя как покровитель, да еще и за счет другого, Коджо не упустил её и повысил ставки, собрав всю школоту и их родителей. Бедные люди, что финансово, что теперь и физически с шести часов ждали его показательного приезда в тесном и битком ими набитом зале в духоте и толкотне, лишний раз, засвидетельствовав, что жополизы хороши лишь на слуху, но никак не в деле организации мероприятий.

Видя все это, Коджо продолжал имитировать улыбку и радость на пару с недоумевающим Бомани, внутри испытывая жуткую неловкость, которая после болью и кровью отразилась на тех, кто эту нелепость устроил, но пока он продолжил играть свою роль:

– Бомани, друг мой, ты почему молчал? Если у тебя проблема, ты что делаешь?

Переключившись на школоту, те радостно воскликнули заученную со школьной скамьи, а вернее уличной жизни, мантру:

– Идешь к Коджо. Он поможет!

Коджо посмеялся и похлопал по-дружески Тренера по плечу:

– Вот видишь, даже дети знают.

Бомани, глядя на сверток, перевел взгляд на Белого, которого буквально сходу им приговорил, заставив Инферно подавиться комом в горле:

– Стар уж… Запамятовал.

– Бывает… Тут вот какое дело.

Обняв действительно старого друга, а точнее бывшего тренера, который прежде ухитрялся держаться в стороне от всего происходящего, занимаясь лишь своим призванием, Коджо попросил об услуге, на которую теперь имел право по принципу – Ты мне, я тебе. Перекинувшись парой слов, они договорились, вернее Коджо сказал, что ему нужно, а Бомани молча кивнул, получив очередной дружеский хлопок по плечу:

– Вот и славно. Если что обращайся.

На выходе из зала уже к тому моменту со спертым воздухом, Коджо еще обронил пару слов, обратившись уже непосредственно к Ганджу:

– Этих двух уродов отправь теперь в наш зал.

Ганджу – Так они не бойцы…

– Они и не организаторы, так может в качестве боксерских груш хоть сгодятся.

Когда все разошлись, Инферно так же почувствовал себя в этой роли, оказавшись перед рингом, который занял Бомани, вызвав его:

– А ну, поди сюда.

Инферно, глядя как тот наспех обмотал руки эластичными бинтами, слегка напрягся, но вызов принял:

– Ну ладно…

Запрыгнув на ринг, он потянулся к шлему, но Бомани его отговорил, сказав, как отрезав:

– Только перчатки… Ты ведь у нас боец.

Сам же он даже перчаток не надел, чем слегка озадачил Инферно:

– Так я с кем буду драться?

– Явно не со мной… Я ведь тренер… как ты выразился.

Бомани не соврал, они действительно не дрались, он просто начал его бить, сходу и подшага пробив корпус, опрокинув Инферно на пол, и продолжив таким же не возмутительным голосом спрашивать:

– Есть травмы?

Жадно глотая воздух после запрещенного удара под дых, Инферно попытался подняться, но после пинка, с разбега влетел в канаты, едва не вылетев с ринга:

– Травмы есть, я спрашиваю?

Обернувшись, чтобы ответить, ну или послать, Инферно тут же уперся в удар наковальни после которого все вокруг погасло.

Вздрогнув от потока ледяной воды, которой его окатил Тренер, Инферно снова начал задыхаться и уже без пинка запутался и снова рухнул, как рыба на берег, уже рефлекторно глотая воздух:

– Травмы есть?

Спокойный тон Тренер показался тихой и безопасной гаванью, к которой причалил Инферно, успокоившись и с трудом поднявшись на ноги, мотнув головой, которая раскалывалась острой болью с темными пятнами перед глазами:

– Хорошо… как питаешься?

Но Инферно рано расслабился, пропустив очередной удар, после которого как-то осел, схватившись за бок уже дрожащими руками.

Хоть Бонами и был зол на парня, он не стал допускать своей ошибки молодости, которая стоила его сопернику жизни, и подсказал нерадивому:

– Ты пришел учиться? Так схватывай на ходу… а иначе и до клетки не дотянешь. У тебя всего месяц, за который обучить невозможно, потому работай ассоциативно и рефлекторно.

Опешив от такого подхода, Инферно выплюнул капу и вставил свои пять копеек:

– Мне нужен тренер, а не дрессировщик.

Купившись на прямой выпад, он пропустил боковой, рухнув на бок с дрожащей губой, набухшей челюстью и переполненным ртом кровь в пересмешку с парой зубов:

– Не знаешь, что сказать… лучше молчи.

Но эго Инферно оказалось куда необъятнее, явно превышая его возможности в этом мире. Сплюнув кровь с зубами, Инферно закричал:

– Это я-то не знаю?! Это ты не знаешь, с кем связался! Я —Инфер…

Молниеносный и тяжелый топот по его лицу от боксера не только удивил его, но и снова вырубил:

– Ни черта ты не знаешь… а знал бы, не полез… дурак.

Заорав на этот раз от потока практически кипятка, Инферно вскочил на ноги и попытался снять с себя мокрый батник, который продолжал его обжигать, но тот уперся в перчатки, свиснув на руках:

– Ну и что ты сделал?

Ответил Инферно уже про себя и матом, предварительно рухнув от очередного пропущенного удара, который не успел заблокировать, опустив руки:

– Твою мать!

Бомани – Ты веришь во что-то?

Разъярившись от гнева, Инферно накинул обратно батник и сцепив оставшиеся зубы от боли, пошел на Тренера:

– Да! В себя!

Но Бомани, подломив ноги в коленях, перескочил с одной на другую, запутав его и ударил уже с левой, снова пробив бок:

– Вера, это путь… и тот, кто верит в себя, топчется на месте.

Обмякнув телом и в отсутствии воли, Инферно даже огрызнуться не смог, лишь злобно на него посмотрев:

– Увидь, что-то по мимо себя любимого… что-то, что больше тебя… Тогда и остальных увидишь. Оно ведь как снежный ком. Постигнув одно, начинаешь понимать и много другое…

Первый удар исподтишка, не достиг своей цели, а вот невидимый попал куда надо, откинув уже Тренера назад:

– Ну че, сенсей, выкусил?!

Если внешняя сторона бинта была пропитана его кровью, то внутренняя уже покраснела от крови Бомани:

– Пожалуй, на этом хватит… Хороший удар… кто научил?

Инферно – Был один… Звали Юрием Са…

На этот раз уже сам Тренер ударил его исподтишка, но в отличие от него не из злого умысла, а, чтобы научить, шрамом на лице зафиксировав этот урок:

– Запомни раз и на всегда… там, веры нет никому… даже рефери может тебя убить, если прикажут.

После такого удара, что рассек ему бровь, Инферно уже встать не смог, хотя урок все же запомнил, так как Бомани метил именно в бровь, причинив боль, а не лишив сознания:

– Жду завтра в пять… Передвигаешься только пешком и бегом… Привыкай быть идиотом на людях, это важно… Выход там.

По пути домой, Инферно отошел от шока, но вот боль усилилась, притом многократно – «Гребанные зубы, хоть на стенку лезь». Где расположена аптека, Инферно не знал и потому бегом направился к той, которую видел по пути, когда его привез на свою территорию Коджо. Выбежав из гетто, а после, пробежав еще пару кварталов, он, наконец, добежал до аптеки во вполне приличном районе белых – «Вот я и дома, прям как среди своих». Тем не менее, свои оказались своими и верными в первую очередь системе, а не горю человека, который уже трясся от нервной боли в челюсти:

– Какой нахрен рецепт?!

Провизор – Простите, но без рецепта я вам ничего продать не могу… Хотя, могу отпустить вам аскорбиновую кислоту. Она у нас по два доллара и шестьдесят центов, лучшая цена в округе…

Инферно еле сдержался, чтобы не разбить очередную натянутую лицемерную улыбку будто биоробота, в чью картину мира, попавший в беду, явно не вписывался, не подпадая под его протоколы реагирования:

– Ты дебил что ли?! На кой мне эта херня, если у меня зубы болят?!!!

– Уйдите немедленно, иначе я вызову полицию.

В тюрьму Инферно больше не хотел, потому вышел, но и от болевого шока умирать отказался, накинув капюшон и обойдя аптеку с переулка. Не в силах больше терпеть, он не стал выжидать и сработал в наглую. Подобрав кирпич у мусорных контейнеров, он направился к задней двери и кинул его, сбив камеру наблюдения, после чего не таясь, подошел к железной двери и громко постучал:

– Сержант Васкез, полиция Централ-сити! Откройте!

Услышав за дверью подбежавшего Провизора, Инферно тут же перебил его, навешав очередной лапши на уши: