Зирамир неуверенно ступил на солому, закрывая за собой дверь. Новая обувка, сандалии с тонкой подошвой, которые ему дал Финч Бауль вместе с мешковатым балахоном, на замену старой одежде, сразу почувствовала каждый высохший стебелёк, хаотично разбросанный по полу.

– Ты будешь что-нибудь говорить или у тебя язык боги отняли? – потяжелевшим тоном проговорила беловолосая незнакомка.

– Зирамир Дубь, – мужчина протянул руку для рукопожатия.

Синие глаза потерялись в собственных мыслях. Каштановые волосы едва прикрывали лоб с неясными морщинами, едва начавшими резать кожу, и висели как мокрое бельё во время сушки. Гладко выбритое мягкое квадратное лицо кричало отчаянием. – Поболтать я, конечно, люблю, но тянуть слова с недоумков – не очень-то, – подумала девушка.

– Пирра Риталькирия Бирма Фуггрил. Можешь звать меня просто Рита – представилась в ответ незнакомка, даже не думая встречно протягивать руку, – Я бы, может, и соединила наши сенсоры в знак доверия, но, думаю, здесь эта условность необязательна, – слегка, без издёвки, усмехнулась Рита, – Да и у меня есть с этим некоторые проблемы.

Риталькирия явила глазам Зирамира свои руки. Розовая, местами красноватая, плоть маленькими бугорками, будто застывшая в камень, морская пена, расползлась по кистям девушки.

– «Белые рукавицы», – сказала Рита так, будто это должно было всё объяснить. Увидев вопросительные глаза Зирамира, девушка продолжила, – Это вид казни для сенсоров – на тебя надевают особые стальные рукавицы и разогревают их добела. Боль настолько невыносимая, что ты даже не можешь кричать, – спокойный, до этого момента, голос пошатнулся ужасом воспоминаний, – Я даже не помню, как всё прошло, отрубилась почти сразу, как металл побелел, а потом увидела свои руки… Они даже почти не зажили, хоть и прошло уже больше двенадцати лет. С тех пор боги меня и покинули, – опечаленно произнесла Рита, – Кому-то просто отрубают руки дионитом, так что мне ещё повезло, можно сказать. Хоть эти ожоги и навсегда.

– Сочувствую, – коротко проронил Зирамир.

– Оставь лживые сопереживания себе, я рассказала тебе эту историю не ради того, что бы меня пожалели, – голос Риты обрёл, в ушах мужчины, слишком уж озлобленный окрас, – Лучше расскажи что-нибудь о себе.

– Ну… – замялся Дубь, – Я толкователь языков, живу в Анардее, город Сажа.

– Сажа? Так ты один из тех, кто решил найти здесь убежище, а сам в цепи попал?

– Это ты о чём говоришь? Я ехал сюда к одному кузнечному мастеру, оказать свои услуги.

Непонимание слов Риталькирии нарисовало в синих глазах искреннее удивление. – Он либо идиот, либо искусно притворяется, только зачем? – пронеслось в голове девушки.

– Ты разве не слышал? – голос беловолосой заметно потяжелел, – Воины Karraz Urlaeaz взяли Отраду и Старое Место, возможно, прямо сейчас заходят в Лоргас. И это только в Анардее, Вазарду тоже досталось – Снежный город под осадой, Преступь и Жидкое уже под сапогом, Северный Дозор ещё, вроде как, держится. Я думала ты один из тех беженцев, что обживаются под стенами.

Сердце на мгновение занемело, душа уронилась в пятки, лёгкие засопели в ушах нервным дыханием. Отрада, один из двух морских городов Анардеи, культурное наследие, строившееся веками, теперь просто стёрто из истории, уничтожено. Что за дикари могли такое сотворить? На лице Зирамира нарисовался звериный оскал, пылающий злостью. Деревню Старое Место посещать не приходилось, как и деревню Лоргас, однако, их значение тоже было ценно, а утрата – бесценна.

– Так, значит, на востоке война? Как давно продолжается это бесчеловечное истребление жизни? – опустевшим голосом проговорил Зирамир.

– Та, что сейчас – около года, а так… всё началось ещё тринадцать лет назад, когда мы высадились у Ледяного мыса, ну а если…

– «Мы»?

– Да ты, как я погляжу, вообще ничего не смыслишь, что вокруг творится, – слух Зирамира услышал обвинение, – Ты хоть знаешь, кто такие северяне, или вы, средиземцы, никого больше не замечаете, пока вам на хвост не наступят?

Зирамир молчал, его глаза расплылись по стене, будто он глядел сквозь девушку.

– Ладно, давай так – я расскажу тебе, что вообще в мире происходит, а ты взамен сделаешь так, чтобы Лаперон захотел продать меня, даже не спрашивай, зачем мне это, ты не поймёшь.

Мужчина какое-то время стоял в немоте, потом, будто ожив, беззвучно кивнул в знак согласия.

– Начнём с самого простого, – Рита указала на свои волосы, – Видишь человека со снежными волосами – вероятнее всего, это северянин. Если у него ещё и segnsorgg имеются… хотя, показать их я тебе уже не смогу, – девушка повторно продемонстрировала обожжённые руки, – Ну, ты понял. Драконы. Их ты, наверняка знаешь, видел Карантина у ворот, это точно. Около пятидесяти лет назад на Мавалле начались гонения драконов, за ними охотились, как за каким-нибудь кабаном. Они, после долгого сопротивления, вынуждены были уйти за море, на родину моего народа, Heayaessiz Nodaz. На этом острове многие поклонялись драконам, как богам и, естественно, узнав о том, что творится на Мавалле, собрались идти на кораблях лить кровь еретиков, – Рита сделала короткий вздох, переводя дыхание от рассказа, – Случилось так, что они высадились не на Мавалле, а на острове Листопад. Поняв, что оказались не в тех землях, тогдашний Верховный вождь Лорхан заключил мир с жителями Листопада, решив остановить войну вовсе, оставив мысли о вторжении на Маваллу после этого военного преступления. Прошло время, и, тринадцать лет назад, предшествующий король Безуед решил всё же провести высадку на материк. Я была в числе тех, кто отправился покорять Маваллу, однако, довольно скоро я угодила в плен, а уже затем и в рабство. Это произошло во время резни в Снежном городе, когда нам просто отдали город, который оказался практически пустым, после этого, когда ворота закрылись, и бежать было некуда, нас начали резать дионитом, как скотину. Их было даже больше, чем доносила разведка, на одного нашего приходилось двенадцать вазардских ублюдков. Я жгла их, пока не упала от бессилья. Моё тело истощилось настолько, что меня решили даже не убивать. Те твари хотели унизить меня, поиздеваться. Тогда, пока я ещё не пришла в себя, на меня надели «белые рукавицы», а после продали в рабство, спустя несколько месяцев… ладно, неважно, что-то я отошла от курса истории, – одёрнулась Риталькирия, поменяв в голосе, – Дошли наши тогда до Отрады, отхватив половину восточного побережья Маваллы, а потом король Безуед преставился, и его непомерное потомство начало делёжку, грызя друг другу глотки. Десять лет с тех пор прошло, и началась новая война, уже от лица нового государства и нового короля и идёт уже почти год. Вот так как-то, – завершила беловолосая девушка.

Что-то ударило изнутри, сотрясая сознание. Глаза застыли в одной точке, пытаясь дать мыслям собраться. В груди похолодело, спина покрылась мурашками и дёрнула тело. Никак не приходило на ум ничего, что могло бы объяснить… придумать такое по щелчку пальцев невозможно, но почему тогда эти события раньше не были известны? Что могло не позволять этим знаниям находиться среди множества других мыслей? Но и то, что происходит сейчас, то, что неволя существует в цивилизованном мире, даже в самом центре этой цивилизации… как такое может быть? Но это не сказка или чья-то шутка, это происходит на самом деле. Как и… Сердце застыло. Глаза расширились и чуть ли не падали на пол. Мир моментально перевернулся с ног на голову, собирая все мысли воедино. Зирамир вспомнил. Все те лица – измученные, печальные, обездоленные. Они всегда окружали его, даже в тот самый момент, когда вчера он въезжал в Железный город. Душа в одно мгновение сжалась от всей той гадости, что хлынула из пробитой дамбы мыслей. Захотелось вернуть время вспять и не ехать в этот злощастный город.

– Риталькирия, милая, иди сюда, – пробился голос Лаперона сквозь дверь.

Беловолосая девушка лениво встала, потянулась как кошка, хрустя залежавшимися суставами и показывая всю себя. Вытянувшись на носочках, Рита могла бы даже посоревноваться ростом с Зирамиром. За двенадцать лет, проведённых в рабстве, формы и черты воина растворились, хоть жёсткость и упругость кожи никуда не делась, слабо прорисовывая рельеф мышц. Под кожаным ошейником, сразу после ключиц, расцвели две прекрасные груши, доходящие до последней пары рёбер, там, где кость начинает выступать посреди широкой поляны живота. Небольшой холм вырос снизу, после которого начинался лес, покрытый снегом.

После того, как дверь захлопнулась, оставив Зирамира самостоятельно справляться со своими мыслями в одинокой комнате, не потребовалось много времени, чтобы сквозь дерево просочилось собственное имя.

– Закрой правой рукой свои соски, – задумчиво проговорил Лаперон Рите.

Последняя деталь была идеальна и точно вписывалась в образ и идею картины. Скрытая красота, которую хочется и можно взять силой – ошейник служил доказательством последнего. Всё было совсем так, как представлял себе художник, даже лучше. Но что-то мешало, что-то не позволяло выбить искру, которая разожгла бы огонь вдохновения. Слева подошла фигура в балахоне и замерла на месте.

– Что такое? – резко кинул Авьер рабу, – Не надо тут стоять, сделай что-нибудь, пошевелись как-нибудь, голова тебе на что?

Зирамир, не зная, чего-бы такого исполнить, принялся просто ходить по мастерской, неровно ставя шаг.

– Так, остановись, – спокойно проговорил Лаперон, приближаясь к Зирамиру.

Рука художника слилась с каштановыми волосами Зирамира, взъерошила их, оставив на голове последствия урагана.

– Вот так, – довольный голос заполнил уши, – Это как раз то, что нужно. Безобразное, гадкое… гадкое… да, гадкое. Просто гадость, – отвращение так и лилось из уст Лаперона, – Самая настоящая. Вот что мне было нужно.

Лаперон некоторое время пристально разглядывал Зирамира, после чего, похлопав его по плечу, отправил прочь. Перед глазами вновь встал невероятный образ Риталькирии. Обнажённая рабыня, тщетно закрывающая свою наготу собственными силами, ведь хозяин где-то рядом, и, когда он захочет, то воспользуется всей этой красотой. Лаперон считал это своей лучшей работой, хоть она ещё даже не была перенесена на холст, а лишь существовала в мыслях художника.

– Ты великолепна, – воодушевлённо пролил Авьер, – Как же ты прекрасна, Риталькирия, – не переставал восхищаться мужчина, вооружаясь пышной кистью для рисования.

Оставшийся день оказался целой вечностью в раздумьях для Зирамира. Многие вопросы он уже задавал сам себе неоднократно, но всё никак не мог ответь на них. Почему это происходит? Как он мог ничего не знать о том, что происходило у него под боком? Почему не замечал того, что лежит на блюде у него под носом? Каждый вопрос всё сильнее нагревал грудь злостью, а разум печалью и бессилием. Разве он мог что-то сделать? Повлиять хоть на что-нибудь? Например, не знакомиться с… как же его звали? Зирамир точно знал, что должен помнить имя своего извозчика, которому тоже нужно было попасть в столицу. Имя крутилось на языке, но никак не приходило в голову. Очистив сознание от прочих мыслей, Дубь сосредоточился на имени возницы, однако, проведя порядком времени, обдумывая, каков был набор букв, определяющий индивидуальность того человека, мужчина потерял ту нить, по которой пришёл к таким размышлениям. Обнаружив это, Зирамир почти сразу вернулся к самодопросу. Как же необходимо поступить, что нужно сделать, для того, чтобы сбросить с себя этот ошейник, вернуться к жизни? Синие глаза застыли на смятой изогнутой соломинке, выглядывающей из-под шкуры, на которой расположился мужчина. В этой сухой травинке не было ничего особенно, она была точно такой же, как и огромное множество других соломинок, расстелившихся по полу. Но взгляд упал именно на неё, что-то в глубине разума напомнило слова Риты: «Ты сделаешь так, чтобы Лаперон захотел продать меня». – Что я могу сделать? – прозвучал вопрос в собственной голове.