Ветер над пропастью

– Ну, насчет моего возраста вы заблуждаетесь, можете в паспорт еще раз заглянуть, я хорошо сохранилась. А сестру я разыскиваю, опять же, из-за наследства графа. Не богатства и сокровища, боже упаси, я законы знаю, а две простые вещицы: крестик и медальон. Опять же не золотые. Очень мне хочется на них взглянуть.

– В вашем рассказе секретов меньше не становится. Впрочем, это дело не мое. А добавить к сказанному мне больше нечего, так что до свидания, милая графиня.

– Ну что ж. На нет и суда нет, – ответила Маргарита и вышла из кабинета.

Утром амазонки, как обычно выбежали со двора и гуськом побежали к озеру. Мария же решила прямо сегодня выпроводить со двора не в меру любопытную гостью. Она позвала Максима.

– Что хотите, хозяйка? – спросил тот.

– Позови Маргариту Ильиничну, надо проводить ее сегодня, а то путь до Павловска не близкий, пусть отправляется с утра, – сказала она.

– Так это… Нет ее. Ушла она чуть свет, – развел руками Максим.

Мария задумалась.

– Вещи свои взяла?

– А у нее из вещей только палка ее. И она без нее никуда не ходит, хотя и не хромает вроде.

Мария вдруг ощутила тревогу.

– Амазонки на озере? – спросила она.

– Известное дело, – ответил Максим.

– Принеси-ка мне карабин, – приказала Мария и вышла из кабинета.

Через десять минут она в форме амазонки, зеленого защитного цвета, с карабином за спиной вышла из ворот Агоры. В лесу она сразу почувствовала постороннее присутствие и сошла с тропы, осторожно, но быстро, продвигаясь к озеру.

А амазонки, обычным маршрутом добежав до озера, увидели там Маргариту, которая, несмотря на ледяную воду, уже окунулась и теперь растиралась черным полотенцем. Она ничуть не удивилась, увидев девушек, и махнула им рукой, приглашая последовать своему примеру. Амазонки, однако, ограничились умыванием. Маргарита не спеша оделась. На плече ее красовалась небольшая татуировка, представлявшая собой два смещенных друг относительно друга ромба. Получилась несколько странная фигура. Александра полюбопытствовала, что означает этот знак, а Маргарита, одеваясь, ответила:

– Я непременно расскажу вам, но только наедине. Кстати вам привет от вашей подруги Ники.

– Вы знаете Нику? – удивленно спросила Александра.

– Ну конечно! Я давняя подруга ее матери, – продолжала вдохновенно сочинять Маргарита, чувствуя, что попала в точку.

– Вы подруга Веры Александровны? – удивленно спросила девушка и, вдруг, спохватилась, что сболтнула лишнее. Но отступать было поздно.

Девушки уже сполоснулись и собрались в обратный путь.

– Я вас догоню, – крикнула им Александра и махнула рукой.

Амазонки убежали, и Александра с интересом ожидала продолжения разговора с Маргаритой, которая стояла перед ней, опершись на посох.

– Мы с Никой расстались внезапно, и мне срочно нужно ее повидать, – сказала она.

– Кто же вам мешает?

– Да никто не мешает, просто найти ее не могу. Не поможешь?

– Не помогу, – ответила Александра, почувствовав угрозу.

В этот момент Маргарита, подняв посох, сделала молниеносное движение, но Александра, уже ожидавшая нападения, ловко уклонилась. Посох у Маргариты в руках закрутился как пропеллер самолета, и выпады следовали один за другим. Александра успешно уклонялась, но для атаки возможности не было. Наконец, она изловчилась и попыталась вырвать посох, но в результате в руках Маргариты оказался полуметровый клинок, а у Александры ножны, которыми служил посох. Схватка продолжилась. Александра успешно отражала удары. Она уже окончательно пришла в себя от шока, вызванного внезапностью нападения, и постепенно начала ускорять движения, парируя клинок ножнами.

А вот Маргарита начала уставать.

– Стой, – вдруг крикнула Маргарита, отскочив в сторону. – Давай поговорим.

Тотчас из-за кустов появились двое мужчин в черном с винтовками и направили их на Александру, однако, вдруг, молча повалились на землю, а вместо них появились амазонки и сама Мария Фингерт вышла с карабином наперевес.

– Ладно, сдаюсь, – крикнула Маргарита и отбросила клинок.

Амазонки взяли оружие у лежавших мужчин, обыскали их, забрав патроны и ножи.

– Убирайтесь отсюда. Еще раз увидим, перестреляем всех, – спокойно сказала Мария.

Александра подобрала клинок Маргариты, и все амазонки легкой трусцой направились к пансионату. На другой день при утренней пробежке лес и озеро были осмотрены, но следов неведомых пришельцев не обнаружили. Жизнь в Агоре пошла своим чередом, а через две недели Мария, вместе с Александрой, отправились в Павловск, чтоб возобновить функционирование детского дома.

В мае сорок четвертого фронт двигался на запад. Ника Сычева продолжала летать на штурмовике Ил-2, а ее тетка осталась на истребителе Як-2. Однажды, в один из редких дней затишья, к ней в комнату, где она квартировала, вдруг явился моряк, точнее морской офицер с погонами капитан-лейтенанта. Не без труда она узнала в этом крепком обветренном мужчине, Анатолия Левитина, которого не видела уже лет пять. А он сразу узнал Нику Липкину и крепко по-дружески расцеловал.

– Помоги мне найти твою тезку, – сказал он, – у меня для нее плохие вести.

– Родители?

– Да. И мои тоже… Не пережили блокаду.

– Боже мой. Элла, Илья… – сказала она, и слезы покатились из глаз. – Из нашего выпуска осталась только я, и еще во Владивостоке Таня и Света, но о них ничего не известно. Подожди здесь, я приведу ее.

Через полчаса явились обе Ники. Анатолий смущенно подошел к своей подруге детства и юности, неловко и смущенно поцеловал ее в щеку и молча уставился в пол.

– Рассказывай, Толя, – тихо и грустно сказала Ника, садясь на табурет. – Я уже давно это чувствовала.

– В октябре сорок первого, спецподразделение морской пехоты не вернулось с задания. А через полгода линию фронта перешел один уцелевший моряк и рассказал о гибели диверсионной группы. Я сейчас в отпуске по ранению. Зашел к родителям в Ленинграде, а они умерли в блокаду, в их квартире живут другие люди. Они передали мне пакет. Это для тебя, Ника. Тот матрос, выполнил последнюю просьбу Веры Александровны и передал моим родителям пакет.

Ника взяла пакет, в нем оказалась тетрадь со стихами, крестик и медальон. Она прочитала последнее стихотворение адресованное ей. Смысл его был понятен. Мать запрещала ей менять ход событий. Но Ника и сама понимала, что в этой ситуации изменить ничего невозможно. Анатолий поднялся со своего места и подошел к ней.

– Ника, мой отпуск кончился, я должен вернуться на корабль. Я уже много раз признавался тебе в любви, скажи: Ты выйдешь за меня замуж?

– Да, Толя. Выйду. Ты обязательно найди меня после войны. Победа уже скоро.

Липкина вышла на улицу. Через несколько минут вышли Ника с Анатолием.

Часть третья

1945

Сразу после победы пути обеих летчиц: Липкиной и Сычевой разошлись. Ника Сычева демобилизовалась из армии и вернулась в Ленинград. Город постепенно восстанавливался. Возвращались предприятия, начали работать образовательные учреждения, и Ника поступила в одно из них: второй Ленинградский Медицинский институт. А через полгода ее нашел Анатолий Левитин и она стала, как и было оговорено Никандрой Левитиной. Учебу она не бросила, даже когда родила дочь, которую назвала Верой в честь матери.

У Никандры Липкиной оставить военную службу не получилось и она вместе со своим полком отправилась на дальний восток освобождать Маньчжурию от Квантунской армии. В начале августа в одном из воздушных боев Ника получила ранение, собственно, это было и не ранение вовсе. Просто возвратившись на свой аэродром и приземляясь на поврежденной в бою машине, она не удержала самолет в нормальном положении. Когда ее вытащили из кучи обломков, оказалось, что она отделалась сломанной левой рукой и несколькими ссадинами. Таким образом, конец войны с Японией она встретила в госпитале. Там же лежал обгоревший японский летчик, к которому несколько раз наведывались сотрудники особого отдела, однако после капитуляции Японии потеряли к нему интерес. Доктора оценивали его шансы выжить как пятьдесят на пятьдесят.

А к Нике никто не приходил. Она опять осталась одна, как сорок лет назад в пансионате, после смерти Семена Макаровича. Только сейчас не было с ней подруг, с которыми можно поговорить вечерами, после учебы или физических тренировок. Острая тоска охватила ее, стало казаться, что дальнейшая жизнь не имеет смысла. Семьи нет, друзей и подруг тоже. После гибели Веры и Левитиных от их группы остались трое, но судьба двух женщин, затерявшихся на Корейском полуострове, неизвестна. В морской разведке служат другие люди и уже никому на свете она не нужна.

Тем временем японец, лежавший в мужском отделении госпиталя, пришел в сознание и начал поправляться, правда, ходить он мог только на костылях, ноги посеченные осколками слушались плохо. Так вот холодным осенним вечером, в госпитальном скверике города Забайкальска встретила Ника раненного самурая с обожженным лицом. Во всем его неуклюжем и скрюченном облике проглядывало что-то неуловимо знакомое. Он сидел на лавочке и смотрел на закат, а увидев Нику, попытался улыбнуться. И хотя эта улыбка больше напоминала гримасу, смешинки в его глазах заставляли забыть о шрамах на лице.

– Вот и встретились, – сказал он, – я же говорил, что мы обязательно встретимся.

Ника, придерживая загипсованную руку, примостилась рядом с ним на скамейке.

– Ну, здравствуй, Куросава, – с затаенной радостью сказала она. – А мне уже стало казаться, что у меня никого не осталось на этом свете. Как тебя угораздило так обжечься.

– Из горящего самолета прыгал. Повезло, что парашют не вспыхнул. Теперь вот плен ждет.

– Да зачем ты нужен в плену весь израненный. Я думаю, что тебя сразу на родину отправят.

– На родине-то я такой точно никому не нужен. А тебя-то как угораздило руку сломать?

– С табуретки упала.

Японец попытался рассмеяться, но смеялись только глаза, а на лице оставалась гримаса обожженного тела.

– Как в прошлый раз? Помню, как ты хромала тогда в степи…

– Спасибо тебе за тот раз. Очень ты меня выручил.

– Не стоит. Самурай всегда платит по счетам… Война закончена, чем будешь заниматься?

– Не знаю, наверное, в гражданскую авиацию определюсь. Я давно хотела, но женщин туда не очень-то берут.

– А я совсем не знаю, что делать, когда вылечусь. Дома у меня никого нет, здесь тоже. Совсем один остался.

– История повторяется. Когда-то в детстве я уже испытала это чувство острого одиночества, а затем обрела подругу, с которой долгое время была неразлучна. Потом был муж, с которым я развелась, потом второй, который погиб. А теперь нет никого.

– Моя жизнь тоже складывалась по-разному, а итог тот же, что и у тебя.

С тех пор Ника часто встречалась с японцем и не только в госпитальном сквере. Медперсонал иногда приглашал ее в качестве переводчика, поскольку по-русски Куросава говорил плохо, а документы надо было заполнять, поскольку он числился военнопленным. Костыли он уже бросил, обходился палкой, но хромал сильно. Приезжали и представители по делам военнопленных, но увидев обожженного и хромого японца, быстро теряли к нему интерес.

Ника, после выздоровления ушла со службы в звании майора. Холодным ноябрьским вечером на вокзале Забайкальска она встретила Куросаву. Он дремал на скамье, имитируя ожидание поезда, вещей, естественно, при нем не было. Ника присела рядом.

– Беспризорничаешь? – спросила она его.

– Я не знаю, что означает это слово, но догадываюсь, что ты имеешь в виду. До меня никому дела нет, и мне ни до кого нет дела. Так?

– Так. И у меня, примерно, то же состояние, только у меня есть сбережения и мне не надо ночевать на вокзалах. В гражданскую авиацию меня не взяли, там теперь мужчин хватает, а из военной авиации меня списали по той же причине. Больше я делать ничего не умею. Раньше я хорошо владела приемами вашей борьбы, умела драться и метать ножи. Однако, сейчас эти уменья подзабылись, возраст берет свое. А еще я умела рисовать, но давно уже не брала в руки кисть… Ну что, Куросава, давай беспризорничать вместе.

– Интересное предложение, и пара из нас получится интересная: хромой, с обожженным лицом мужчина и красивая статная женщина.

– Теперь таких пар сколько угодно. За время войны погибло столько мужчин… а те, что вернулись, выглядят так же как ты. Так куда мы отправимся?

– Меня интересует только теплое жилище и еда, а где это находится, совсем неважно.

– Так не должно быть, Куросава. Ты же не животное. Впрочем, я тебя понимаю. Другие мысли появятся позже. Есть небольшой городок на Уссури, Старо-Никольск называется. Я там была в девятнадцатом году, но едва ли кто меня вспомнит. Предлагаю пока остановиться там, а потом можно перебраться поближе к морю.

– С моими документами, меня отправят в Японию с первым же эшелоном, или в лагерь для военнопленных.

– Это дело поправимо. Вот тебе паспорт на имя Петра Ивановича Иванова. Я уже давно готовила наше путешествие, а твоя обгоревшая физиономия, придает тебе уникальное сходство с любым жителем забайкальской тайги. Не упрямься, вдвоем беспризорничать лучше, чем одному.

– Самурай не может быть Ивановым!

– Это в Японии не может, а в Советском Союзе очень даже может.

К вечеру этого же дня наша парочка уже сидела в плацкартном вагоне пассажирского поезда и катила в направлении Хабаровска. Мерно стучали колеса поезда, позвякивали стаканы в подстаканниках на пассажирском столике. За окном мелькали столбы, простиралась необъятная тайга, да изредка доносился завывающий сигнал встречного поезда. На больших и маленьких станциях входил и выходил рабочий и военный люд, немало и инвалидов встречалось, безруких и безногих. Много война покалечила народу и Куросава Иванов, не привлекал к себе излишнего внимания. Иногда проходил патруль из военных, милиция тоже появлялась перед остановкой в крупном городе. Документы у японца проверили раза два, причем весьма поверхностно. Говорить ему Никандра запретила, объясняя проверяющим немоту своего подопечного, контузией.

Перед Хабаровском, по вагону прошли контролеры. Один из них крепко держал за руку десятилетнего пацана. Закончив проверку билетов, они присели на скамью рядом с Никандрой.

– Безбилетник? – спросила она.

– Он самый, – ответил усатый мужик, старший, по всей видимости.

– Куда вы его, теперь?

– В детский дом, куда ж еще. Родителей нет, если отпустить пропадет или с уголовниками свяжется.

– Есть хочешь? – спросила она парня, хотя вопрос был излишним.

Она достала из мешка галеты и отдала пацану.

– Звать то тебя как?

– Дима, – ответил тот, затем поправился, – Дмитрий.

– А я Никандра Александровна, – будем знакомы. А это мой муж, Петр Иванович.

Дмитрий хмыкнул, взглянув на Куросаву.

– Что-то он больше на самурая похож, – равнодушно сказал усатый, а второй добавил, – паленая рожа, на что-то похожа.

– Танкист? – поинтересовался контролер, тот, что был помоложе.

– Летчик, – ответила Никандра, – не может он говорить, но все слышит.

– Бывает, – сказал усатый. – Домой везешь?

– Да уж не в детдом, конечно.

– Повезло мужику. Много я повидал увечных беспризорных мужиков, а твоему повезло, под приглядом будет.

Парень зыркал по сторонам, явно намереваясь улизнуть. Поезд медленно замедлял ход перед очередным полустанком. Пацан успокоился и безмятежно смотрел в окно, затем он потянулся к стакану с чаем, который Никандра заботливо подвинула ему. Усатый контролер отпустил его руку, но молодой подвинулся подальше и контролировал каждое движение мальца. Однако, Дмитрий проявил изрядное самообладание. Он глотнул из стакана и, вдруг, выплеснул остатки в лицо молодому, а стакан бросил усатому, который инстинктивно поймал его. Сам же он пулей бросился в тамбур, закрыв за собой дверь. Оба контролера тотчас понеслись за ним. Куросава усмехнулся, а Ника только руками развела.

В Хабаровске поезд стоял долго, за окнами стало совсем темно, моросил холодный осенний дождь. Вновь вошедшие пассажиры заняли свои места, и Ника улеглась на нижнюю полку, укрывшись своей шинелью. Японец залез на верхнюю, свернув под голову телогрейку и натянув пилотку. Поезд тронулся, до станции Старо-Никольская оставалось не более десяти часов пути. Вдруг Ника почувствовала, что кто-то трясет ее за плечо. Она открыла глаза и увидела того же мальчишку.

– Никандра Александровна, дайте что-нибудь поесть, – шепотом попросил он.

– Господи, откуда ты тут взялся, – сказала Ника поднимаясь с лавки.

Она достала свой мешок, вытащила краюху хлеба и дала пацану.

– Забирайся на третью полку, там лежат чемоданы, подашь их мне. Постоят пока на полу. Мы утром выходим, – сказала она ему.

Дмитрий, естественно, все добросовестно исполнил, и, притаившись наверху, сжевал краюху. Утром завтракали втроем и Дмитрий рассказывал свою историю.

– Сам я из Красноярска. На отца в позапрошлом годе получили похоронку, а мать утонула в Енисее. Нас с сестрой в детский дом определили. Она постарше меня на два года. А я сбежал еще в мае. Доберусь до Владивостока, наймусь на торговый корабль юнгой. Заработаю денег, а там…

– Дальше не продолжай, – сказала Ника, – видно библиотека в детском доме хорошая. Небось, много книжек про пиратов прочитал.

– Да, а что?

– Да ничего… Ничего из твоей затеи не выйдет. Во Владивостоке сейчас военный флот, гражданских судов почти нет. Да и не возьмет тебя никто юнгой, даже на рыболовецкий траулер. Времена-то другие. Снимут тебя с поезда еще в Уссурийске и отправят обратно. Надо сначала подрасти, потом поступить в мореходную школу, а уж тогда… Только потом ты поймешь, что и в торговом флоте приключений не много, а тяжелой и грязной работы невпроворот.

Дмитрий молча поглощал еду, которую Никандра выставляла на столик. Японец умылся и внимательно слушал их диалог, согласно кивая головой. Наконец, с трудом подбирая русские слова, он сказал:

– Давай возьмем его с собой. Зачем его в детский дом, все равно сбежит.

– Хорошая мысль, – согласилась Никандра. – А теперь скажи-ка свое полное имя.

– Иванов Дмитрий Петрович, – мрачно буркнул подросток, – только я с вами не останусь.

– Неволить тебя никто не станет, – спокойно ответила Ника. – Если передумаешь, найдешь нас в Старо-Никольске. Детей у нас нет, будем тебя воспитывать.

Переубедить подростка не просто, особенно, когда он едет к своей цели в тепле и сытости. Поэтому и отправились Ника с Куросавой в Старо-Никольск вдвоем. Сняв комнату в центре городка, Ника занялась поисками свободного жилья, не слишком шикарного, но достаточно просторного. Не все еще семейные драгоценности были потрачены, но уже большая их половина перекочевала к ювелирам, в торгсины, и другие государственные и негосударственные учреждения. По мере того, как количество украшений уменьшалось, опыт по их реализации увеличивался. Впрочем, Ника всегда вела аскетический образ жизни, и от ее летного жалования, тоже оставалось немало. Таким образом, дом они купили немаленький и не на окраине города, но и не в центре.

Куросава уже за время путешествия понял, что бедствовать им не придется, а к роскошной жизни он не стремился. Обзаведясь обычным мужицким инструментом: пила, топор, молоток и прочим, он занялся обустройством дома. А Ника, вспомнив увлечение молодости, занялась живописью. А в декабре к ним в дом постучал мальчишка. Худой, голодный и замерзший, он радостно кинулся к Никандре, открывшей ему калитку. Приняли его без долгих расспросов и разговоров. А о чем спрашивать? Итак ясно, что сбежал. А то, что нашел их, так тоже не диво. Очень приметная пара появилась в городе. Правда, теперь Никандре с Куросавой пришлось зарегистрировать брак и оформить усыновление Дмитрия. В результате Дима стал ходить в школу, в четвертый класс, как тому и положено быть, а заодно образовалась полноценная семья. Однако, Никандра снова не стала менять фамилию, а японцу было все равно на какой фамилии жена. У них в Японии свои порядки. Русский язык он учил старательно, и через полгода уже не было нужды изображать немого, а характерный акцент никого не смущал.

О своем прошлом они друг другу рассказали не все, не потому что не доверяли друг другу, просто нужды в этом не было никакой. Нет, с момента их первой встречи в кабинете следователя, и до встречи в госпитале они рассказали друг другу все. Ну а о службе в морской разведке Куросаве знать незачем, да и сама Ника не интересовалась жизнью японца до их первой встречи. Впрочем, праздного времени у них было немного. Ника вскоре стала работать учительницей младших классов в Старо-Никольской средней женской школе, а Куросава устроился в местный леспромхоз.

Была у Ники и еще одна тайна, которой она ни с кем не делилась. Простившись в конце войны со своей тезкой Никой Сычевой, она получила в дар крестик погибшей подруги и медальон. Теперь она могла воспользоваться убежищем, стоило только захотеть. Племянница тоже могла навестить кабину перемещения, воспользовавшись вентором, хотя обе они решили не делать этого никогда. Однако жизнь вносит в каждое наше решение свои коррективы.

Однажды, в канун нового года появилась нежданная гостья. Высокая привлекательная черноволосая женщина, моложе сорока лет, и привезла привет от Марии Фингерт из детского пансионата Агора. Куросава привел ее в дом. Женщина назвалась Маргаритой, она опиралась на деревянный посох, хотя, как сразу подметила Ника, нужды в этом не было, да и посох был тяжеловат для деревяшки. Сразу вспыхнуло уже забытое чувство опасности. Ника напряглась и переместилась в сторону и в этот момент сознание ее погасло. – Не успела… – пронеслось в ее уплывающем сознании.

В этот раз успеть было невозможно. В рукаве Маргариты был спрятан крохотный арбалет и маленькая стрелка, смазанная парализующим составом, впилась ей в бедро. Японец моментально встал в боевую стойку и даже отразил несколько ударов незваной гостьи, но появившийся из посоха клинок пробил ему гортань. Пришедший из школы Дмитрий был схвачен и заперт в подвале дома.

Сознание возвращалось медленно. Сначала вернулся слух, и Ника стала слышать голоса. Говорили двое мужчин, однако слов она пока разобрать не могла. Затем, вернулось осязание, и она поняла, что крепко привязана к стулу, а стул, похоже, был прибит к полу. – Все предусмотрено, – подумала она. Затем вернулось зрение. Она находилась в той же комнате, только на полу было кровавое пятно. – Куросава,– подумала она, – лишь бы ребенка не тронули.

В комнате находились двое мужчин и одна женщина, Маргарита. Все они были в черных одеждах, а мужчины были похожи как родные братья, оба невысокие и коренастые.

– Очнулась, – сказал один из них.

– Не будем тянуть кота за хвост, – добавил другой. – Нам нужен от тебя ключ от пещеры Али-Бабы. Вы с подругой называете ее по другому, но сути это не меняет. Ты поняла, о чем я говорю. Ты отдаешь нам «яйцо» и крестик, которым оно открывается. Отказываться не советую, мы знаем, что все это здесь и все равно найдем. Японца мы прикончили, а мальчишка пока живой. Пока живой!

– Зачем вам это? Хотите править миром? Ничего хорошего из этого не выйдет.

– Время тянешь, – равнодушно сказал первый. – Подруга твоя погибла, а ты даже не попыталась ее спасти.

– Ключ отдам только принцу, – твердо сказала Ника, пытаясь оттянуть неизбежную развязку.

– Ого, – вмешалась в разговор Маргарита, – откуда тебе известно о нашей организации.

– Ваша шайка называется «черный кристалл», которой управляет принц. А теперь мне придется передать ему ключ управления временем. Вот я и хочу повидаться с ним лично.

– Это невозможно, сударыня, – шутливо поклонившись, сказал один из братьев. – Мы как раз должны отправиться за ним в прошлое, он остался в…

– Молча-а-а-ать! – рявкнула, вдруг, Маргарита. – Молчать! Идиоты.

– Да какая разница, – пожал плечами второй. – Все равно память у нее отшибет.

– Пожалуй, верно, – подумав, сказала Маргарита. – Хочешь, расскажу тебе одну вещь, которую ты не знаешь и не узнаешь? Только сначала отдай ключ.

Нике осталось только сказать, где находится тайник. Впрочем, крестик ключ и медальон, находились в этой же комнате в ящике бюро, ей не приходило в голову прятать это слишком далеко. Она не собиралась подвергать опасности жизнь ребенка, да и ждать ничего хорошего от этой компании не приходилось.

Завладев «яйцом» и крестиком, которым оно открывалось, шайка пришла в благодушное настроение.

– Вы хотели рассказать, как можно сохранить память, отправившись в прошлое, – напряженно сказала Ника, видя, что гости собираются уходить.

– Память сохранить невозможно, – спокойно сказала Маргарита, – но если написать записку и вложить ее в футляр от ключа и туда же положить крестик, то все сохранится в целости в том месте, где он был в том времени, куда мы переместимся. А поскольку мы это место знаем, а принц умеет обращаться с этим артефактом, он избежит смертельной опасности и станет единственным повелителем времени. А вы с подругой сможете прожить вашу жизнь без излишних проблем. А сейчас, извини, придется сжечь твой дом вместе с тобой, чтоб у тебя не возникло мысли отправиться в погоню и помешать нам.

Ника была привязана на совесть, а в доме начался пожар. Она понимала, что спастись не удастся, но при этом осознала, что эта шайка, – именно шайка, а не секта, не клан, не организация, – не знает о медальоне и о венторе. Она методично начала раскачивать стул прибитый гвоздями к полу. Комнату начало затягивать дымом, но Ника смогла упасть вместе со стулом и, перекатившись ударить по ножке стола, с которого упал и разбился графин с водой. Ухватив пальцами осколок стекла, она, задерживая дыхание, стала перетирать веревку. Затем, с трудом удерживая сознание, она схватила медальон, на который нападавшие не обратили внимания, и, написав на клочке бумаги несколько слов, вложила записку в медальон и надела его на шею, спрятав под одеждой.

Огонь не добрался до нее. Она задохнулась от дыма, а дом отстояли пожарные. Погода не располагала к горению. Зима, знаете ли. Дмитрий физически не пострадал, но вторично лишившись семьи, был снова отправлен в детский дом. Однако, похоронить никого не успели, да и Дмитрий до детского дома не доехал, а эта реальность перестала существовать…

Дежавю

Нику сквозь сон преследовал запах гари, она чувствовала, что задыхается. Вскочив с кровати в полной темноте, она закричала:

– Пожар! Вера вставай! Мы горим!

– А? Что случилось?

Вера спрыгнула с соседней кровати и обе девушки в длинных ночных рубашках выбежали на улицу. Кругом была тишина и темнота, только на небе светила нарождающаяся луна и мерцали далекие звезды. Японский город Нагасаки погружен в сон. Обе барышни вернулись в свой домик.

– Господи! Мне такой сон снился, – сказала Вера, – мы с Олегом уже почти… А тут ты: пожар, пожар.

– Я действительно чуть не задохнулась от гари… – оправдывалась Ника.

– Говорила тебе вчера: не ешь эту рыбу… Такой сон не дала досмотреть, – продолжала ворчать Вера. – Теперь уж ни за что не присниться.

– Все как будто наяву было… – тоскливо сказала Ника.

– Спи давай! Пусть тебе брандмейстер присниться. Это же надо так орать…

Проснувшись утром, Вера обнаружила Нику сидящей за столом. Она вертела в руках какую-то железку.

– Похоже на медальон. На пожаре нашла? – съехидничала она.

– Послушай! Откуда это у меня? И он действительно пахнет гарью, – ответила Ника.

– Ты вчера в лавке старьевщика что-то покупала.

– Почему-то он не открывается…

– Нам пора на пробежку, потом откроешь. Побежали…

Выполнив ежедневные физические упражнения, девушки позавтракали и занялись текущими делами, выполняя задачи, для которых и были отправлены морской разведкой в эту страну. Медальон Ника бросила в одно из отделений своей дорожной сумки.

– Я, кажется, свой крестик потеряла, – грустно сказала Вера. – Все из-за твоего пожара…

– Может ночью во дворе обронила? – сочувственно сказала Ника.

– Может, только я уже все обыскала. Увы…

На дворе конец мая семнадцатого года. В России прошла февральская революция, царь отрекся от престола, и образовалось временное правительство. А к амазонкам перестало поступать денежное довольствие, связной тоже пропал. Девушки стояли у дальнего причала и размышляли о своей дальнейшей судьбе. В деньгах нужды они не испытывали, но дальнейшее пребывание в стране восходящего солнца теряло смысл. Во флоте России началось брожение, матросы выходили из повиновения, образовывались комитеты.

– Надо ждать приказа от Левитина, – сказала Вера. – Сами мы не можем уехать.

– Смотри, шхуна «Крошка Бетти»! – воскликнула Ника. – Я где-то уже видела этот корабль.

– И мне она, как будто знакома, – ответила Вера. – Мне даже кажется, что я была у нее на борту.

– Барышни, хотите прокатиться, – раздался голос на чистом русском языке. И возле них появился здоровенный бородатый матрос.

– Нет уж, увольте-с. Мы порядочные барышни, – ответила Вера.

Матрос ухмыльнулся и исчез, а Ника задумалась, вглядываясь в знакомый силуэт судна.

– Мне кажется, это одно из судов, которое промышляет пиратством, – сказала она. – Похоже, у нас с тобой «дежавю», так, кажется, это называется.

– Я предлагаю подождать еще месяц, а потом вернуться в Россию, – сказала Вера.

– Так и сделаем, – ответила Ника.

Девушки отправились в условленное место, где они встречались со связным. Обычно они ходили вдвоем в торговые ряды, где Вера подходила к лавке с местными экзотическими товарами, а Ника держалась позади, страхуя ее от возможных неожиданностей. Вдруг, из ниоткуда, появился мальчишка славянской внешности, потянул Нику за руку и сказал:

– Приходите сюда, как стемнеет. Вас будут ждать.

Ника сильно удивилась и хотела расспросить пацана, но тот исчез, словно растворился среди торговых рядов. Вернувшись домой, девушки обсудили ситуацию. На морскую разведку, это не походило, так грубо наши моряки не работали. На японскую контрразведку это приглашение тоже было мало похоже. Скорее всего, это торговцы живым товаром, или пираты создают свой гарем.

– Наверное, это продолжение приглашения на «Крошку Бетти», – сказала Ника.

– Но мы не можем не прийти! – сказала Вера. – А вдруг это, все-таки, наши шифруются от японской контрразведки.

– Я предлагаю подготовиться к срочной эвакуации, собрать все ценное, одеться в нашу одежду, подготовить баулы и тогда со всеми предосторожностями, отправиться на встречу, – ответила Ника.

Наступил вечер, и Вера, выйдя во внутренний дворик их жилища, вдруг почувствовала, что за их домом ведется наблюдение. Не подавая вида, она вышла на улицу и окончательно убедилась, что за ними установлена слежка. В придорожных кустах расположился бродяга, но явно не японец.

– За нами следят, – сказала Вера, войдя в дом, – и это не японцы.

– Теперь все понятно, – ответила Ника. – На встречу можно не ходить. Может, пригласим наблюдателя в дом?