Советская Россия, Аравия и Персидский залив. Документированные страницы истории

Контакты между Москвой и Хиджазом возобновились в конце 1923 г., когда в качестве посланника Хиджаза в Рим прибыл Хабиб Лутфалла, а пост полномочного представителя СССР в Италии занял Николай Иванович Иорданский.

Ссылаясь на то, что «Хиджаз совершенно задушен, и не может действовать вполне открыто», Х. Лутфалла, как сообщал (27.11.1923 г.) новый полпред СССР в Италии Николай Иванович Иорданский (1876–1928), предлагал, чтобы Советский Союз направил в Хиджаз не дипломатического представителя, а консула, который, однако, «пользовался бы всеми правами дипломатического представителя». Согласно донесению Н. Иорданского, Хабиб Лутфалла рекомендовал послать для работы в Хиджаз мусульманина. Высказывался в том плане, что «если консулом будет мусульманин, то он приобретет значительно большее влияние, чем консулы других держав, так как сможет поселиться в Мекке, в непосредственной близости от короля» (44).

18 декабря 1923 г. нарком. Г. В. Чичерин направил докладную записку секретарю ЦК РКП (б) И. В. Сталину. В ней он писал, что «проникновение в Мекку, являющуюся идейным сосредоточением мусульманского мира», имеет для Москвы, «несомненно, серьезное значение», так как это «чрезвычайно усилило бы… вес» Новой России «не в одной только Аравии», но и в мусульманском мире в целом. В письме нарком просил «оказать содействие в подборе на пост консула подходящего представителя-мусульманина». Г. Чичерин считал целесообразным пойти на обмен дипломатическими представителями с Хиджазом как можно скоро, «пусть даже и на неравноправной основе». Объяснял, что король Хусейн, соглашаясь на учреждение лишь советского консульского представительства в Джидде, опасался, что открытие постоянного представительства Советского Союза могло вызвать жесткую негативную реакцию со стороны Великобритании. «Такая диспропорция», разъяснял Г. Чичерин, носила бы лишь формальный характер (45).

И. В. Сталин положительно реагировал на соображения Г. Чичерина (декабрь 1923 г.). Полагал, что национал-патриотиче-ское движение во главе с королем Хусейном «может стать началом освобождения народов Востока от империалистического гнета». Отмечал, что «в связи с этим было бы целесообразно иметь своего представителя, который бы находился в центре всех событий, происходящих в Центральной Аравии», и, благодаря работе которого, Москва могла бы «получать информацию из первых рук» (45*).

В ходе контактов с Хабибом Лутфаллой была достигнута договоренность, что в Хиджазе «СССР, так же, как и все другие государства, будет иметь генерального консула», а Хиджаз в Москве – посланника (46).

На пост генерального консула в Джидде назначили Карима Абдрауфовича Хакимова (1892–1938). Рассматривались, к слову, и несколько других кандидатур: Ивана Абрамовича Залкинда (18851928), бывшего первого заместителя наркома по иностранным делам РСФСР, а в 1922–1923 гг. генконсула РСФСР/СССР в Стамбуле; и Селима Меметовича Меметова (?-1938), бывшего наркома по иностранным делам Крымской Социалистической Советской Республики. «…Кроме т. Хакимова, – сообщал (03.04.1924) Г. Чичерин в письме Константину Константиновичу Юреневу (1888–1938), тогдашнему полномочному представителю СССР в Италии, – других подходящих мусульман не оказалось, хотя мы искали очень долго. Некоторые дефекты у т. Хакимова есть, но у других возможных кандидатов дефекты несравненно более значительны. Тов. Хакимов уже привык к нашей политике, так как много лет занимал у нас посты. Мы решили, что в ближайшем будущем т. Хакимов выедет отсюда в Хиджаз» (47).

Давая оценку отношениям правителя Хиджаза с Турцией и Англией, и прочерчивая линию поведения Москва в аравийских делах, нарком в том же письме К. Юреневу писал, что «хиджазский король является наиболее крупным и влиятельным из независимых арабских владетельных князей». Он, правда, подчеркивал Г. В. Чичерин, – враг Турции; что, однако, «отнюдь не обязывает» Москву избегать отношений с враждебными ей государствами». Что же касается Англии, продолжал Г. Чичерин, то король Хусейн «отчасти в ней нуждается и сосет ее, но пытается, где это возможно без неприятных последствий, проводить независимую политику. Во всяком случае, его отношения с Англией не являются достаточным основанием для нас, чтобы воздерживаться от посылки генерального консула в Геджас [Хиджаз] и от принятия в Москве геджасского [хиджаского] посланника. Для нас в высшей степени важно попасть в Мекку. Мы именно поэтому назначаем генеральным консулом мусульманина, чтобы он мог находиться в Мекке» (48).

13 марта 1924 г. мининдел Хиджаза Фуад ал-Хатиб направил Г. В. Чичерину телеграмму, в которой уведомил его об «избрании короля Хиджаза Хусейна халифом». Информируя об этом К. Юренева (3 апреля 1924 г.), полпреда СССР в Италии, Г. В. Чичерин указывал, что «вступление в сношения с королем Хусейном, однако, вовсе не означает готовности с нашей стороны признать его халифом [король Хусейн провозгласил себя халифом 6 марта 1924 г.]. Наше правительство не имеет отношения к церковным организациям, и игнорирует существование таких институтов, как халифат. Что же касается мусульманской церкви на территории СССР, то она, по всей вероятности, – высказывал свое мнение нарком, – будет стоять на точке зрения полного упразднения института халифата, и будет в этом смысле пытаться влиять на мусульман других стран. Это, действительно, есть для нас самое лучшее» (49).

23 апреля 1924 г. НКИД получил телеграмму министра иностранных дел Хиджаза, в которой говорилось, что «в Хиджазе ожидают прибытия советского представителя» (50).

24 апреля Председатель ЦИК СССР Михаил Иванович Калинин (1875–1946) подписал верительные грамоты К. Хакимова, назначенного дипломатическим агентом и генеральным консулом СССР в Хиджазе (51). Бывший российский посол в Саудовской Аравии О. Б. Озеров в своем ярком и информативном исследовании жизни и деятельности К. Хакимова («Карим Хакимов: летопись жизни») пишет, что Совет народных комиссаров СССР (правительство) назначил К. Хакимова «дипломатическим агентом и генеральным консулом СССР» в Королевстве Хиджаз 14 апреля 1924 г. (52).

Отъезд К. Хакимова, однако, несколько задержался – из-за опасений Москвы, что египетские власти «будут чинить препятствия его проезду через Суэц».

14 мая 1924 г. полпред СССР в Италии К. К. Юренев телеграфировал в НКИД, что Х. Лутфалла поставил его в известность о том, что «он назначен посланником в СССР и уже имеет верительные грамоты» (53).

В ответной телеграмме министру иностранных дел Хиджаза Фуаду ал-Хатибу (от 15 мая 1924 г.) Г. Чичерин сообщил о назначении К. А. Хакимова «агентом и генеральным консулом СССР при Хашимитском правительстве». Отметил, что «вскоре он отбудет в Хиджаз, через Константинополь и Порт-Саид, в сопровождении жены и членов миссии (Туйметова, Амирханова и Белкина)». Попросил «выдать разрешение на их въезд в страну» и довести до сведения «Хашимитского правительства о следовании К. Хакимова в Джидду» (54).

17 мая 1924 г. Г. Чичерин получил ответную телеграмму министра иностранных дел Хиджаза, известившего его о том, что хиджазскому представителю в Египте «даны указания оказать содействие проезду Хакимова» в Хиджаз (55).

30 мая 1924 г. Х. Лутфалла официально (нотой) уведомил полпреда СССР в Италии о настроениях короля Хусейна в пользу скорейшего обмена дипломатическими представителями. В ноте, полученной полпредом, говорилось, что «во время его [Лутфаллы] недавнего пребывания в Мекке» и король Хусейн, и министр иностранных дел Фуад ал-Хатиб «признали полезность, как этого желает и Русское Правительство, создания официальных представительств» и установления дружественных отношений между обеими странами. «Спешу сообщить Вам, – писал Х. Лутфалла, – желание моего Августейшего Повелителя, чтобы в Аравию прибыл, как можно скорее, уже назначенный Ваш представитель с резиденцией в Джидде… Его превосходительство представитель будет пользоваться всеми правами и преимуществами, признанными там за членами дипломатического корпуса» (56).

Часть II
Диппредставительство Советской России в Джидде (1924–1938)
Архивы времени

Глава 1
Первый дипломатический агент и генеральный консул Советской россии в Джидде Карим Абдрауфович Хакимов
Аравийская сага «красного паши»

Карим Абдрауфович Хакимов родился, согласно данным, самим им указанным в автобиографии, 28 ноября 1892 г. в деревне Дюсян (в наше время – Дюсяново) Белебеевского уезда Уфимской губернии (ныне Бежбулякский район Башкортостана), в семье, владевшей 3,5 десятинами земли, одной лошадью и одной коровой. Сызмальства батрачил на бая Карима Мухаметшина в соседней деревне Биккулово. В августе 1906 г. покинул родную деревню, добрался до Ориенбурга, где и устроился на работу дворником в лавке мясника. Обучался в медресе «Садык» в Каргалинской слободе, в пригороде Ориенбурга. Подружился со слепцом, жившим при медресе, знатаком Корана. Летом 1907 г. перебрался из Ориенбурга на станцию Челкар Ташкентской железной дороги. Трудился там сначала половым у татарского бая, а затем рабочим-путейцем на Ташкентской железной дороге. Выучил русский язык. Осенью 1908 г. возвратился в Ориенбург. В 1909 г. поступил в одно из лучших уфимских шестилетних медресе «Галия», где преподавали также общеобразовательные дисциплины и русский язык. Весной 1911 г. покинул Уфу и отправился в Среднюю Азию, где прожил несколько лет. Работал и чернорабочим, и забойщиком на каменноугольной шахте Шураб (Фергана, Кокандский уезд). Там же увлекся и революционными идеями. Осенью 1913 г. был призван в армию – рядовым в 7-ой Туркестанский полк. С 1912 по 1915 гг. – член партии социал-революционеров (эсеров). В мае 1917 г. возвратился в Ориенбург. Состоял членом Губернского мусульманского комиссариата при Ориенбургском губисполкоме. В апреле 1918 г. вступил в РКП (б). Служил начальником губернгского отдела народного просвещения; командиром 2-го батальона интернационального полка на Актюбинском участке Оренбургского фронта; начальником политотдела 1-ой Отдельной Приволжской татарской стрелковой бригады. В 1919 г. занимался формированием в Ориенбурге Второй Туркестанской стрелковой дивизии – для участия в деятельности большевиков по становлению советской власти в Туркестане и окончательной советизации Центральной Азии. По замыслу большевиков, Туркестан должен был стать плацдармом «восточного маршрута мировой революции», «шлюзом» для ее распространения на Афганистан, Персию и Индию. 22 февраля 1920 г. прибыл в Ташкент, на работу в Туркестан, – инструктором-инспектором Туркфронта. Валериан Владимирович Куйбышев (1888–1935), назначенный в апреле 1920 г. начальником политуправления Туркестанского фронта, которым командовал Михаил Васильевич Фрунзе (1885–1925), сделал его своим заместителем. Вскоре К. Хакимова избирают в состав ЦК Туркестанской, позднее – Бухарской компартии (8 сентября 1920 г., спустя неделю после захвата Красной армией Бухарского эмирата, последнего государства в Средней Азии, не желавшего признавать советскую власть, после чего была провозглашена Бухарская Народная Советская Республика). В ноябре 1920 г. Валериана Куйбышева отзывают на работу в Москву, и он вместо себя в качестве полпреда РСФСР при Бухарской Народной Советской Республике оставляет Карима Хакимова, как временно исполняющего обязанности. Но уже 10 декабря, по ходатайству того же В. Куйбышева (от 07.12.1920), его официально назначают на эту должность. Впоследствии именно В. Куйбышев предложил перевести К. Хакимова на работу в НКИД (в ответ на обращение к нему Г. Чичерина с просьбой подобрать людей для службы в Персии, которые «были бы из мусульман и имели опыт дипломатической работы»). Состоя в штате НКИД, возглавлял советское генконсульство в Мешхеде (1921–1923), а затем в Реште (1923–1924) (1). «Знаю его, – отмечал В. Куйбышев в ответе на запрос ЦКК РКП (б), – по 1919–1920 гг. в Туркестане. Из работников-мусульман он был наиболее коммунистически выдержан и чужд националистических уклонов. Работал сначала в политотделе фронта, потом секретарем ЦК КПТ [Туркестана], затем моим заместителем в Бухаре… Считаю т. Хакимова добросовестным членом партии. По происхождению он пролетарий» (2).

28 июня 1924 г. К. Хакимов выехал в Джидду (вместе с женой Хадичой и сыном Шамилем, родившимся в 1921 г.) – «дипломатическим агентом и генеральным консулом СССР» в Королевстве Хиджаз. Назначение К. Хакимова на эту должность состоялось 14 апреля 1924 года. Путь его туда пролегал через Берлин в Рим – поездом, а потом из Неаполя – на пароходе. Прибыв в Рим (8 июля), повстречался и переговорил (9 июля) с Хабибом Лутфаллой. В беседе с ним тот обращал внимание советского полпреда на роль и место Хиджаза в мусульманском мире, где «находятся святыни ислама и куда во время хаджжа стекаются паломники со всех концов земли». Советовал установить доверительные отношения с королем Хусейном, и избегать посредников, включая самого мининдела Фуада ал-Хатиба, которого он называл «английским шпионом» (3). Настоятельно рекомендовал разговоры о «панарабском движении» вести только с королем Хусейном, и ни с кем другим, а летний жаркий сезон использовать с пользой – проводить в Та’ифе, где располагалась летняя резиденция короля. Ибо город этот, как он говорил, являлся самым удобным местом для налаживания отношений между семьей Карима Хакимова и семейством короля Хусейна, и, что не менее важно, – для установления контактов с его двором.

6 августа К. Хакимов взирал с борта своего парохода на «знойную Джидду», город, где в то время, как он вспоминал, «не было ни водоснабжения, ни канализации, ни электричества, ни телефонной связи». В торжественной встрече в порту (6 августа, в 7 часов утра), устроенной по случаю прибытия первого советского генконсула, участвовали министр иностранных дел Фуад ал-Хатиб, начальник таможни и другие высокопоставленные чиновники. Сойдя на берег, К. Хакимов сразу отправил в Мекку, на имя короля, телеграмму с извещением о своем прибытии. Разместили К. Хакимова с его сотрудниками, привезшими с собой два шестицелиндровых «Фиата», сначала в гостевой резиденции, а затем в доме начальника таможни. В Джидде тогда располагались иностранные дипломатические представительства. Немусульмане, как известно, в Мекку не допускались. Вручение верительных грамот и представление иностранных послов королю проходило в Джидде.

К. Хакимову, как мусульманину, разрешили сделать это в Мекке. Церемония вручения им верительных грамот королю Хусейну из династии Хашимитов проходила в королевском дворце (9 августа 1924 г.), куда К. Хакимова с двумя его сотрудниками доставили на карете «в сопровождении пеших военных». У входа во дворец К. Хакимова приветствовали «мининдел Фуад ал-Хатиб и прочие чиновники». «Король, – как сообщалось в сводке НКИД, – … встретил Хакимова стоя., поздоровался за руку с сопровождавшими его сотрудниками. Говорили по-турецки.» Король выразил удовлетворение тем, что «в качестве представителя СССР он принимает мусульманина. Аудиенция продолжалась 30 минут» (4). К. Хакимов, вручая верительные грамоты, заявил, что советское государство «заинтересовано в национальном объединении арабов и в создании сильного независимого государства» (5).

Генеральное консульство СССР в Джидде стало первым дипломатическим представительством Советского Союза в арабских странах. В поездке в Мекку, на присланном за ним автомобиле, К. Хакимова сопровождали первый секретарь консульства Юсуф Туйметов и переводчик Ибрагим Амирханов. После вручения верительных грамот К. Хакимов с его сотрудниками сразу же вернулся в Джидду (6).

11 августа в Джидду прибыл король Хиджаза и нанес К. Хакимову ответный визит.

26 августа 1924 г. министр иностранных дел Хиджаза направил К. Хакимову ноту, в которой уведомил о признании его хиджазским правительством в качестве агента и генконсула СССР в Хиджазе с местопребыванием в Джидде (7). В последовавшем затем послании Г. В. Чичерину он писал, что «Арабское Хашимитское правительство будет оказывать ему [К. Хакимову] доверие во всем» (8).

Открытие дипмиссии СССР в Джидде, первого дипломатического представительства Советского Союза в арабских странах, стало крупным внешнеполитическим успехом Советского Союза, что вызвало раздражение в Туманном Альбионе.

Благодаря гостеприимству, знанию Корана, традиций и обычаев арабов, умению расположить к себе людей и доходчиво донести свои мысли до собеседника, Карим Абдрауфович Хакимов вскоре сделался в Хиджазе личностью необычайно популярной. На приемах он появлялся в национальной арабской одежде. Установил доверительные отношения и с королем, и с многими членами из его ближайшего окружения. Познакомился и подружился с шейхами влиятельных племен, и пользовался у них уважением и доверием. Арабы Хиджаза прозвали его Красным пашой; именовали также Каримом-беем (9). Такие чрезвычайно важные для дипломата качества, присущие Кариму Хакимову, как умение устанавливать и поддерживать контакты, получать и анализировать информацию, и, конечно же, добротное знание нескольких восточных языков (фарси, турецкого, а со временем – и арабского) помогали ему правильно ориентироваться в складывавшейся тогда сложной обстановке в Хиджазе.

С первых шагов работы К. Хакимов оказался в крайне непростой ситуации. С одной стороны, Москва вступила в официальные отношения с королем Хиджаза. С другой стороны, у советского руководства на тот момент не было абсолютно никаких контактов со стремительно набиравшим вес и влияние в племенах Северной Аравии эмиром ‘Абд ал-Азизом ибн Са’удом, правителем Неджда и присоединенных областей. Немалые трудности создавали К. Хакимову и разного рода интриги Англии, весьма обеспокоенной «проникновением Советской России в Аравию».

К весне 1924 г. английское правительство прекратило выплату субсидий арабским странам, в том числе Султанату Неджд и присоединенных областей, установленных для них в ходе Первой мировой войны в целях стимулирования антитурецких выступлений (последний платеж Ибн Са’уду в размере 60 тыс. ф. стерлингов англичане сделали в марте 1924 г.). Для Ибн Са’уда данное решение Лондона содержало в себе как негативные, так и позитивные моменты. Негативные – в экономическом отношении, так как отмена субсидий существенно урезала и без того довольно скудную казну Ибн Са’уда. Позитивные же моменты заключались в том, что в политическом плане Ибн Са’уд мог уже не следовать в русле британской политики и в аравийских делах вообще, и в том что касалось Хиджаза и короля Хусейна в частности.

В июле 1924 г., во время религиозных празднеств, Ибн Са’уд выступил в Эр-Рияде с призывом к джихаду против Хиджаза. Этот призыв с энтузиазмом восприняли прибывшие в столицу Неджда представители военно-земледельческих поселений, ихваны (братья-мусульмане, ревнители веры). Решительная поддержка ими Ибн Са’уда объяснялась не только настроениями религиозного характера, не только установлениями их вероучения, призывавшими к сохранению «первородной чистоты ислама», осквернявшейся в Хиджазе, по их пониманию, европейскими нововведениями. Присутствовали и торгово-коммерческие мотивы. Суть оных состояла в стремлении скотоводческо-земледельческих поселений ихванов и племен Неджда в целом, отрезанных Хиджазом от рынков бассейна Красного моря, Ирака, Египта и Сирии, к приобретению таковых. Племена Неджда были крайне недовольны теми барьерами в торговле, что установил король Хусейн между Хиджазом и Недждом, закрыв доступ сельскохозяйственной продукции Неджда на рынки Хиджаза, равно как и вывоз оттуда в Неджд промышленных товаров, что поступали морем в Хиджаз (10). Перенаселение и экономический рост Центральной Аравии, как справедливо отмечал в одном из своих исследований работавший в то время с Каримом Хакимовым известный советский востоковед М. М. Аксельрод, вели к созданию там мощного военно-политического объединения племен, стремившихся к территориальному расширению (11). Уже к концу 1914 г. в Неджде, к слову, насчитывалось 60 военно-земледельческих поселений ихванов. Организованные по военному образцу, они представляли собой серьезную военную силу (12).

Призыв Ибн Са’уда к джихаду против «Хиджаза Хашимитов» прозвучал вскоре после того, как Хусейн Аль Хашими, шариф Мекки и король Хиджаза, провозгласил себя халифом. Сделал это Хусейн 5 марта 1924 г., в Аммане, где гостил у своего сына, и буквально вслед за принятием турецким меджлисом, 3 марта 1924 г., закона о ликвидации халифата и высылке халифа, султана Абдул-Меджи-да II, из страны. Для короля Хусейна Аль Хашими этот шаг стал роковым. Посягнув на титул верховного повелителя всех мусульман, он восстановил против себя имама Йемена и вызвал раздражение у всех, без исключения, правителей шейхств Прибрежной Аравии; не говоря уже о взрыве негодования среди ваххабитов, поклявшихся «низложить самозванца».

Первым с призывом к походу на Мекку, чтобы заставить «старого седого дьявола [короля Хусейна] снять введенный им запрет на совершение паломничества ваххабитами», выступил, к слову, шейх Султан ибн Биджад, лидер ихванов из Хут-Хута, 5 июня 1924 г., на встрече Ибн Са’уда с шейхами племен в Эр-Рияде. Но был сезон хаджжа и Ибн Са’уд поход запретил.

К активным действиям против Хиджаза и стоявших за Хашимитами англичан подталкивала Ибн Са’уда Франция. Дамаск, к сведению читателя, являлся в то время единственным местом вне пределов Аравии, где имелся официальный представитель Ибн Са’уда.

«Вредила делу англичан в Хиджазе» и Италия. Сфера ее «аравийских интересов» находилась в Йемене и в Асире. Поэтому она поставляла оружие обеим сторонам хиджазсконеджского конфликта, но «благоволила», как следует из донесений М. Аксельрода, Ибн Са’уду, как «более крупному покупателю оружия» (13).

В августе 1924 г. Ибн Са’уд отдал приказ шейхам Халиду ибн Лу’аййе и Султану ибн Биджаду выдвинуться со своими 3000 воинами из Турабы и взять Та’иф. Король Хусейн к броску Ибн Са’уда на Та’иф готовился: укрепил оборонительные стены и дозорно-сторожевые башни города. Гарнизон Та’ифа был по численности большим, чем выступившее на него войско Ибн Са’уда, да и лучше вооруженным. Командовал им принц ‘Али, старший сын короля Хусейна. Но когда недждийцы подошли к стенам Та’ифа (1 сентября 1924 г.), то дозорно-охранный пост на одной из сторожевых башен сложил оружие и сдался. Видя неменуемость поражения и стремясь спасти гарнизон от поголовного истребления, ‘Али со своими воинами покинул Та’иф (под покровом ночи, 4 сентября). Сразу же об этом стало известно горожанам, и они отправили на переговоры с шейхами Ибн Лу’аййей и Ибн Биджадом, как рассказывают историки, депутацию горожан, дабы обсудить условия сдачи города. Хронисты же Та’ифа уверждают, что ворота города практически сразу же вслед за уходом из него военного гарнизона короля Хусейна открыли та’ифцы из числа симпатизировавших Ибн Са’уду горожан.

Как бы то ни было, но 5 сентября войско Ибн Са’уда овладело Та’ифом, одним из городов Хиджаза, которые ваххабиты считали «рассадниками» морального разложения, и устроили там массовое побоище и тотальный грабеж. Судьи (кадии) города и старейшины знатных семейно-родовых кланов укрылись в мечети, но ваххабиты-ихваны вломились в нее, выволокли их оттуда и порубили мечами на части. Дома горожан, лавки и склады на рынке опустошили. В течение нескольких часов, как повествуют хроники города, было убито не менее 300 человек. Побоище, учиненное ваххабитами в Та’ифе, король Хусейн попытался использовать в целях сплочения населения Хиджаза для противодействия вторжению Ибн Са’уда в земли королевства. Появилось «Обращение жителей Мекки к Лиге Наций по вопросу о жестокостях ваххабитов» (поступило оно из Мекки и в Наркоминдел СССР). В нем говорилось: «Мы, жители г. Мекка, собравшись, перед Каабой [Ка’абой], с двадцатью тысячами наших единоверцев, – индусов, суданцев, персов, алжирцев, мусульманских русских подданных, – объявляем цивилизованному миру, что ваххабиты захватили г. Таиф [Та’иф] после храброй его защиты армией Гашимитов [Хашимитов].

…Ваххабиты дошли до неслыханного зверства. После того как они сожгли могилу Аббасидов [‘Аббасидов], они перерезали всех жителей, не обращая внимание ни на… детей, ни на стариков.

…Мы просим Лигу Наций положить конец этим преступлениям и принять, как можно скоро, строгие меры против столь диких поступков, от которых содрогается человечество и цивилизация.

10 сентября 1924 г.» (14).

Ибн Са’уд, которого при взятии Та’ифа ваххабитами в городе не было, выразил сожаление в связи со всем происшедшим при переходе Та’ифа в руки ваххабитов. Сделал это прилюдно. Заявил жителям Та’ифа, что берет их под свою личную защиту. И купировал, можно сказать, развернутую королем Хусейном агитационную кампанию по формированию негативного в отношении него общественного мнения в мире.

В складывавшейся ситуации, в атмосфере всеобщего страха и даже оцепинения жителей Хиджаза от надвигавшейся на них рати ваххабитов, шариф Хусейн обратился за помощью к англичанам – призвал их направить в Хиджаз войска. Но британцы заняли позицию нейтралитета. Известили только Ибн Са’уда телеграммой, чтобы он не покушался на жизни паломников из земель, подмандатных Англии, и на свободу доступа мусульман к исламским святыням. В телеграмме не было ни слова ни о короле Хусейне, ни о его правах в Хиджазе. Внимательно ознакомившись с ней, Ибн Са’уд заключил, что англичане бросили своего союзника на произвол судьбы.

В «аравийском досье» Архива внешней политики Российской Федерации имеется один интересный документ – попавшее в руки советских дипломатов донесение турецкого разведчика. Выполняя (под видом путешественника) разведмиссию в Северной Аравии во время начавшейся военной кампании Ибн Са’уда против Хиджаза, он дает следующую характеристику правителю Хашимитского Королевства и его сыновьям. «Корль Хусейн, – пишет он, – …владеет большой территорией, но бездоходной и неплодородной…Он – человек ученый, знает несколько языков… У него четверо сыновей: Файсал, ‘Абдалла, ‘Али и Зайд. 35-летний Фейсал получил образование в военном училище в Константинополе, хорошо говорит по-французски, немного по-английски и отлично по-турецки. Служил командиром дивизии, выступил против турок, недолгое время властвовал в Сирии, бежал оттуда в Лондон и вскоре был посажен англичанами на трон в Багдаде. Доверие населения обрести не смог, и держится у власти только благодаря английской поддержке. 38-летний Абдалла также получил образование в Константинополе, и, подобно отцу и брату, является человеком способным и храбрым, но корыстолюбивым» (15).

Яркие отзывы о короле Хусейне и его сыновьях оставил и Томас Эдвард Лоуренс (1888–1935), легенда английской разведки в Аравии, сыгравший видную роль в антитурецком восстании хиджазцев. «Под внешней мягкостью Хусейна, – делится своими воспоминаниями Лоуренс Аравийский, – крылась твердая рука, огромное тщеславие, какая-то отнюдь неарабская дальновидность, сила характера и упрямство». Мать-черкешенка «наделила его качествами, несвойственными ни туркам, ни арабам», каким-то «охотничьим инстинктом на опасности». Придя к власти, он «научился не просто следить за своими словами, но и искусно пользоваться ими для сокрытия своих целей, даже вполне добропорядочных». Любое из писем этого человека «пронизано двусмысленностью».

«Примером его житейской мудрости, – отмечает Лоуренс, – может служить воспитание сыновей». Проживая, по приказу султана Османской империи, в Константинополе, они получили там хорошее образование. Когда же возвратились в Хиджаз, «этакими юными эфенди, в европейской одежде и с турецкими манерами», то отец приказал им «переодеться в арабское платье». И тотчас же, дабы «освежили они позабытое за время пребывания у османов» знание родного языка, обычаев и нравов бедуинов, «отправил их в пустыню – патрулировать с корпусом кавалерии дороги, по которым передвигались паломники». Запретил им «есть деликатесы, спать на матрацах и пользоваться седлами с мягкими подушками.» Повелел «изучить все способы выездки верблюдов и тактику ведения боевых действий в пустыне». Благодаря всему этому, сыновья его «быстро закалились и научились полагаться только на себя», на свой врожденный ум и решительность (16).

Завидным набором достойных качеств отличался, по словам Лоуренса, принц Файсал. «Он мастерски избегал бестакностей, обладая какой-то особой способностью подчинять чувства собеседников своей воле». Вечерами посылал слугу за кем-нибудь из шейхов, чтобы тот поведал ему местные предания или поговорил с ним об истории племен и их генеологии. Принц Файсал, свидетельствует Лоуренс, был «страсным поклонником арабских златоустов», поэтов и сказателей, и часто побуждал своих собеседников к обсуждению с ним стихов столпов арабской поэзии, «щедро вознаграждая отличившихся». Превосходно играл в шахматы. (17). Выступив в поход, «передвигался безостановочно». Ел и пил, не слезая с лошади. Кагваджи, то есть человек, отвечавший за приготовление кофе, «подъезжал к нему с готовой посудой и с жаровней, закрепленной на медном кронштейне седла, чтобы подать чашечку горячего кофе на ходу, не нарушая темпа движения» (18).

Из всего сказанного выше видно, что возобладать над Хашимитами и потеснить их из Хиджаза мог только человек, обладавший такими же, как и они, недюжей силой воли и характером. Жизненный путь Ибн Са’уда, этого неординарного человека, был до краев наполнен тревогами и опасностями, равно как и успехами и триумфами. Начал он свое восхождение на вершину власти в 1902 году. Выступив с небольшим отрядом из Кувейта, захватил Эр-Рияд. Сделав этот город форпостом «надвижения на Неджд», сумел создать довольно крупный независимый удел с централизованной властью и хорошо обученным, дисиплинированным войском. В 1914 г. потеснил турок из Эль-Хасы. В 1916 г. обрушился на Джабаль Шаммар, вотчину Рашидитов, главного соперника рода Аль Са’уд за власть в Неджде. В том же году занял часть Асира. В 1921 г. овладел оазисом Джуф, откуда мог, когда потребуется, быстро продвинуться в Трансиорданию. Главным препятствием на пути к установлению им своей абсолютной власти в Северной Аравии оставался Хиджаз, где властвовали Хашимиты.

Шариф Хусейн, поднявший при поддержке англичан антитурецкое восстание в Хиджазе, видел объединение Аравии только под началом Хашимитов. Однако его внутренняя политика, установленные им непомерные для населения налоги, тотальный запрет на ввоз из Неджда и обложение высокими таможенными пошлинами товаров на вывоз из Хиджаза в Неджд и в земли Центральной Аравии, делали его намерения по объединению племен и земель Аравии под главенством Хашимитов едва ли возможными. Все это, а также табу на совершение хаджжа ваххабитами, не могло не привести к конфликту с Недждом. Долгое время, как отмечал в одной из своих аналитических записок М. Аксельрод, конфликту этому не давали прорваться наружу англичане, которые «всячески поддерживали Хусейна». Когда в 1918 г., например, Ибн Са’уд предпринял свой первый поход на Хиджаз и разбил армию Хусейна, то силой, что принудила его приостановить дальнейшее наступление на Хиджаз, были англичане.