Советская Россия, Аравия и Персидский залив. Документированные страницы истории

Непрекращавшиеся рейды ихванов усиливали рост скептицизма среди иракских племен в отношении заявлений центральных властей Ирака и их союзников англичан насчет обеспечения безопасности границ. И шейхи племен Ирака начали обращаться за защитой к Ибн Са’уду, полагая, что именно он стоит за спиной набегов ихванов. Связались с губернатором Хаиля, кузеном Ибн Са’уда. И при его посредничестве получили заверение Ибн Са’уда в том, что при условии уплаты ими налогов, установленных для населения Неджда, защиту они получат. Многие иракские племена такое условие приняли (139).

5 ноября 1927 г. отряд всадников из племени ал-мутайр во главе с шейхом ал-Суром, одним из доверенных лиц шейха Файсала ал-Давиша, напал на строившийся тогда полицейско-сторожевой пост у колодцев в районе Басийа. Он был первым из тех, что иракские власти намеревались возвести, чтобы защитить свои земли от набегов ихванов. И хотя пост этот находился в 115 километрах от границы, то есть внутри иракской территории, шейх Файсал ал-Давиш счел его возведение ничем иным, как «попыткой неверных» закрепиться на землях, которые испокон века считались уделом племени бану мутайр. Пост захватили и разрушили, а всех находившихся там военнослужащих поубивали. Ирак и Англия выразили протест.

Упоминаем об этом происшествии потому, что следствием его стал срыв намеченной на 20 ноября конференции в Кувейте, на которой планировалось рассмотреть весь пакет претензий друг к другу иракских и неджских племен. Задача конференции, проходившей под председательством майора Джеймса Мора, английского политического агента в Кувейте (1920–1929), состояла в том, как ее представляли себе англичане, чтобы, во-первых, выработать и подписать соглашение о взаимном отказе сторон от всех имевшихся у них на тот момент претензий друг к другу. И, во-вторых, разработать и утвердить механизм и процедуру разрешения разногласий на случай возникновения таковых в будущем. Интересы Ибн Са’уда на конференции уполномочен был представлять Хафиз Вахба, будущий посол Саудовской Аравии в Англии (прибыл в Кувейт 18 ноября).

Из-за инцидента с нападением ихванов на иракский сторожевой пост проведение конференции отложили. Англичане, настоявшие на этом, потребовали от Ибн Са’уда наказать виновных, возместить причиненный ущерб, а главное – обещать недопущения подобного в будущем (140).

Напряженной оставалась обстановка из-за действий ихванов и на границе Неджда с Кувейтом. В 1927 г. ихваны неоднократно вторгались на территорию «удела Сабахов». Во время первого наскока отряд ихванов, численностью в 400 человек, на верховых верблюдах, под главенством шейха Турахиба ибн Шукайра, члена семейства ал-Давиш, неожиданно обрушился на становище «людей ‘араибдар» (полукочевников) в Умм-Римаме, что неподалеку от Джахры, и увел довольно крупное стадо скота. Вскоре последовал очередной набег. Предпринял его ‘Али ибн Ашван, шейх одного из колен племени бану мутайр. Напал на полукочевников в местечке Умм-Рувайсат, что на северо-западе от Джахры.

В апреле 1928 г. Ибн Са’уд решил провести встречу с шейхом Файсалом ал-Давишом и его союзниками в Бурайде. Прибыв на нее и встав лагерем в 25 милях от Бурайды, они потребовали, чтобы для разговора с ними Ибн Са’уд сам явился в их лагерь. Сделать это он отказался. Встреча не состоялась. Но кое-какие договоренности – посредством обмена послами – достигнуты все же были. Так, мятежники-ихваны, призывавшие Ибн Са’уда объявить джихад Ираку, обещали не совершать набегов на иракскую территорию во время намеченных на май переговоров Ибн Са’уда с британским колониальным администратором сэром Гилбертом Клейтоном (1875–1929) по пограничным вопросам Неджда с Ираком.

Проходили они в Джидде (9-20 мая 1928 г.). Горячо обсуждался вопрос, связанный со строительством пропускных полицейских постов вдоль ирако-неджской границы (на иракской, заметим территории, и даже в некоторой отдаленности от границы, установленной в соответствии с соглашением, достигнутом на конференции в ‘Укайре). Ибн Са’уд настаивал на свободном передвижении кочевых племен по пустыне. Высказывался в том плане, что сторожевые посты, уже действовавшие в пустынной приграничной полосе между Недждом и Ираком, следовало бы демонтировать. Понятно, что переговоры закончились ничем.

Вскоре Ибн Са’уд созвал Национальную ассамблею в Эр-Рияде (ноябрь 1928 г.). Пригласил на нее шейхов племен, улемов, глав всех городов и старост деревень. Шейхи Файсал ал-Давиш, Султан ибн Хумайд ибн Биджад и Ибн Хизлайн, вожди мятежных племен ал-мутайр, ал-‘аджман и бану ‘утайба, на встречу не явились. Но направили Ибн Са’уду послание с изложением своих требований, а именно:

– отменить налоги, установленные в дополнение к закату (это требование Ибн Са’уд принял);

– ввести запрет на автомобили, телефонную и телеграфную связь, и другие нововведения. Что касается данного требования, то Ибн Са’уд заявил, что готов был бы исполнить его, но в обмен на то, чтобы ихваны отказались от огнестрельного оружия, которое, следуя их логике, тоже есть одно из нововведений. Этот вопрос, заметил Ибн Са’уд, рассматривал специально созванный им совет улемов (религиозных авторитетов), признавший, что и автомобиль, и телефон, и телеграф – в интерасах людей, и потому – законны;

– добиться снятия иракских сторожевых постов на пустынных участках границ Верхней Аравии с Ираком; сделать это в целях обеспечения свободных перекочевок племен. На решение данного конкретного вопроса Ибн Са’уд попросил дать ему два месяца. Говорил, что постарается утрясти дело миром. Со своей стороны потребовал, чтобы все то время, пока он будет вести переговоры по пограничным вопросам, ихваны торговали только с теми землями и уделами, о перечне которых он их информирует, и ни с кем другим. Ихваны согласились.

Отпустив посланцев ихванов с миром и подарками богатыми, повествуют хронисты, Ибн Са’уд, понимая, что с решением вопроса об устранении мятежа затягивать больше нельзя, и что урегулировать конфликт с ними путем диалога едва ли удастся, решил прибегнуть к силе и выступление ихванов подавить, и как можно скоро (141). Стал собирать войско. Притом исключительно из горожан. Предоставил в распоряжение ополченцев автотранспорт (142).

Шейх Файсал ал-Давиш, лидер мятежников, считал, что лично с ним Ибн Са’уд обошелся несправедливо. Руководя осадой и взятием Хаиля и Медины, он, по его мнению, заслуживал большего, но вознаграждение получил скромное. Достойным местом в структуре власти пожалован не был. Остался, как и прежде, главой поселения Эль-Артавийа. Будучи человеком гордым, вождем одного из древнейших чистокровных племен Аравии, потомком семейства столь же знатного, как утверждал, и благородного, как и семейство Аль Са’уд, он полагал, что достоин того, чтобы править не только племенем, но и независимым уделом. Одним из побудительных мотивов выступления ал-Давиша против Ибн Са’уда арабские историки называют «помыслы шейха о власти», разжигаемые обидой на Ибн Са’уда за непроявленное к нему должное его деяниям внимание.

Личные счеты с Ибн Са’удом имелись и у другого вождя мятежников – у шейха Ибн Хислайна. Он и его племя, бану ‘аджман, приняли власть Ибн Са’уда и последовали за ним по принуждению, потерпев поражение в схватке. И единственное, о чем шейх Зайдан страстно мечтал с тех пор, так это о том, как сказывал в кругу друзей, чтобы «освободиться от раболепства перед Недждом».

Что же касается шейха Султана ибн Хумайда, вождя племени ал-‘утайба, то им в противостоянии с Иб Са’удом двигали в основном чисто религиозные мотивы. Будучи неистовым, по выражению историков, последователем ихванизма, он выступал за неизменность унаследованных от предков обычаев и традиций. Называл их «опорой шатра жизни». Была у него, как отмечают некоторые историки, и обида на Ибн Са’уда за то, что тот не назначил его губернатором Та’ифа, место которого он рассчитывал получить.

Ихваны, как уже говрилось, выражали недовольство действиями Ибн Са’уда по сдерживанию их набегов на земли Ирака и Трансиордании. Захват Хиджаза лишь разогрел в них страстное желание нанести удар по «скроенным инглизами уделам Хашимитов в Ираке и Трансиордании». Они полагали, что, подвинув Хашимитов, «отдавшихся в руки инглизов», из Хиджаза, незачем было уважать и рубежи их уделов в Ираке и Трансиордании.

Первая сшибка Ибн Са’уда с ихванами произошла в марте 1929 г., в местечке Сибила, что в окрестностях поселения Эль-Артавийа, где располагался «дом власти» племени ал-мутайр. Пулеметы, установленные на автомобилях Ибн Са’уда, сделали свое дело – скосили передовой отряд бедуинов и подавили их боевой дух. Вслед за этим Ибн Са’уд бросил на мятежников верблюжью кавалерию. И под ее натиском оставшиеся в живых ихваны рассеялись и укрылись в пустыне. Шейх Файсал ал-Давиш получил тяжелое ранение и попал в плен. Шейх Султан ибн Хумайд смог уйти от бросившейся вслед за ним погони (143).

Шейх Файсал, доставленный к Ибн Са’уду на носилках, находился в тяжелейшем состоянии. Врач, осмотрев его, сказал, что шансов на выживание у него практически нет. Поэтому Ибн Са’уд и отпустил шейха, посчитав, что как соперник он для него больше никакой угрозы не представляет. Разрешил вернуться в Эль-Арта-вийю, дабы успеть проститься с родными и близкими (144).

Прослышав о нисхождении, проявленном Ибн Са’удом по отношению к шейху Файсалу ал-Давишу, с просьбой о прощении и помиловании обратился к нему и укрывшийся в пустыне шейх Султан ибн Хумайд, вождь племени бану ‘утайба. Но в случае с ним Ибн Са’уд решил продемонстрировать другой пример обхождения с мятежником – жесткий и карающий. И тем самым наглядно показать бедуинам, что быть он может как добросердечным, так и твердым. Ибн Хумайда выследили, поймали и бросили в темницу. Там он и умер. Хут-Хут, родное село шейха, где располагался «дом власти» племени бану ‘утайба, снесли до основания и сравняли с землей.

Вслед за этим Ибн Са’уд объехал с подарками все племена и города, выступившие на его стороне в схватке с мятежниками, и лично поблагодарил шейхов племен и горожан за верность Дому Са’удов.

Шейх Зайдан ибн Хислайн, вождь племени ал-‘аджман, третий лидер повстанцев, укрывался в Эль-Хасе. Участия в сражении при Сибиле не принимал, но в триумвирате мятежников состоял. Понимая, что в противостоянии с Ибн Са’удом он, по сути, остался с ним один на один, шейх Зайдан «решил пойти на мировую». Но вместо того, чтобы обратиться к нему напрямую прибегнул к услугам посредника в лице Фахда ибн Джилуви, чей отец, ‘Абд Аллах, кузен Ибн Са’уда, занимал пост губернатора Эль-Хасы. Во время встречи с ним был задержан. Находясь под арестом, предупредил Фахда, что если его не отпустят, то племя бану ‘аджман определенно прийдет ему на помощь. Нападет на становище семейно-родового клана Фахда, где его содержат под стражей, со всеми вытекающими из этого, печальными для членов клана, последствиями. На что Фахд ответил, что если это случится, и как только воины бану ‘аджман приблизятся к становищу, то Ибн Хизлайна тут же «поставят на мечи».

Поскольку никаких вестей от своего вождя племя в течение нескольких дней кряду не получало, то ‘аджманиты, заподозрив неладное, совершили набег на становище, где удерживали их шейха – и того тут же закололи. Потери сторон в завязавшейся сшибке составили одну тысячу человек. Инцидент этот серьезно осложнил обстановку и в без того неспокойной Эль-Хасе, и ударил по престижу Ибн Са’уда.

Вскоре ему донесли, что произошло то, чего никто не ожидал – смертельно раненый шейх Файсал ал-Давиш выздоровел. Поправившись, он объединил под своим началом и племя ал-‘аджман. Стал нападать на племена, лояльные Ибн Са’уду, разорять их становища и грабить торговые караваны, которые они формировали сами либо сопровождали по договоренностям с торговцами. Присоединились к нему и несколько крупных семейно-родовых кланов из племени бану ‘утайба, связанных родственными узами с семейством казненного шейха Ибн Хумайда.

Надо сказать, что набеги эти отличались, порой, крайней жестокостью. Выходили за рамки правил бедуинских газу, предпринимавшихся в целях заполучения добычи, в первую очередь верблюдов и домашнего скота. Пощады не ведал никто. Всех, кто только попадал под руку, убивали. Раненых мужчин в живых не оставляли: либо добивали, либо страшно калечили (145).

«Военные силы Ибн Сауда, – говорится в одном из донесений советского генкосульства в Джидде, – насчитывали 20 000 человек, а военные силы повстанцев – 12 000 человек». Действовали повстанцы дерзко. 20 августа 1929 г… принц… Сауд едва спасся от мятежных бедуинов, которые напали на его кортеж из 17 автомобилей, следовавший в Эль-Хасу» (146).

Изловить шейха Файсала ал-Давиша не удавалось никак. Тактика, которую он использовал при набегах и заключавшаяся в том, чтобы «молнеиносно напасть, поживиться и тотчас же скрыться», была отточена им до совершенства. Он, как гром с ясного неба, обрушивался на торговые караваны и становища, нещадно грабил их и уходил в пустыню. Укрывался в приграничных с Недждом землях Ирака и Кувейта. Там же сбывал награбленное и приобретал все, что требовалось: продовольствие, оружие и боеприпасы. Отсюда – и нескончаемые обвинения Ибн Са’удом шейха Ахмада, тогдашнего правителя Кувейта, в «пособничестве мятежникам».

Ибн Са’уд полагал, что у шейха Файсала ал-Давиша имелись некие «секретные источники финансирования» учиненного им мятежа, что и объясняло наличие у него достаточного количества оружия и боеприпасов. Чтобы выявить эти источники, Ибн Са’уд направил в Кувейт шейха Мухаммада Ас’ада. Находясь там, тот узнал, что шейх Файсал ал-Давиш, действительно, получал оружие, аммуницию и деньги через Кувейт, но нелегально. А вот кто оказывал ему эту помощь, разузнать так и не смог.

Впоследствии выяснилось, правда, что среди тех, кто поддерживал мятежников, значился и иракский король Файсал (он сам признался в этом на встрече с британским Верховным комиссаром в Ираке). Король Файсал считал, что до тех пор, пока Ибн Са’уд остается у власти, будет сохраняться и угроза безопасности Ираку. И чтобы устранить эту угрозу, надо ликвидировать главный инструмент власти Ибн Са’уда – «вывести из строя» созданную им военную машину в лице ихванов. И в этих целях – подбить одного из их шейхов, влиятельного и авторитетного, к тому, чтобы он учинил среди них мятеж. И тем самым заставить Ибн Са’уда сосредоточить все свое внимание на погашении «бунта ихванов», чреватого для Дома Са’удов втягиванием племен Неджда в междоусобицы и распри, и таким путем стреножить деятельность Ибн Са’уда по объединению под своим началом всех кочевых племен Верхней Аравии.

Получая помощь от Хашимитов, шейх Файсал ал-Давиш рассчитывал на поддержку и со стороны шейха Ахмада, правителя Кувейта. В ответ обещал встать со своим племенем под его власть. Для эмира Кувейта такое предложение было весьма заманчивым. Шейх Файсал ал-Давиш знал о горячем желании шейха Ахмада вернуть те земли, которых он лишился по соглашению в ‘Укайре. Переход же шейха Файсала ал-Давиша под эгиду Сабахов, что могло повлечь за собой аналогичные действия со строны ряда других неджских племен, недовольных политикой Ибн Са’уда, определенно ослабил бы «хозяина Неджда», а значит – предоставил бы шейху Ахмаду шанс на возврат того, что у него отобрали в ‘Укайре.

Хотя шейх Файсал ал-Давиш и не получил того, что хотел, то есть полной поддержки Кувейта, доступ его племени и примкнувшим к нему нескольким другим племенам на территорию своего удела шейх Ахмад все же открыл.

Некоторые арабские историки считают, что, выступив против Ибн Са’уда, шейх Файсал ал-Давиш хотел заложить на северо-востоке Неджда под своим главенством новый независимый удел. Другие высказывают мнение, что в тех же целях, то есть для выкраивания эмирата на севере Аравии, его умно использовал шейх Фархан ал-Машур, вождь племени ал-рувалла.

Как бы то ни было, но в противостоянии с Ибн Са’удом шейх Файсал ал-Давиш задействовал все имевшиеся в его руках силы, средства и возможности. Хитрил и лукавил. На словах обещал шейху Ахмаду одно, а на деле поступал по-другому. Продолжал совершать набеги на земли Кувейта. Хотя и были они спорадическими, но для Кувейта болезненными.

Ибн Са’уд просил англичан переговорить с шейхом Ахмадом и королем Файсалом насчет того, чтобы они разрешили ему, преследуя мятежников, «ступать на земли» Кувейта и Ирака. Либо сами преграждали им путь на рубежах своих уделов, когда те, уходя от его преследований, пытались бы укрыться в их землях.

Позволить Ибн Са’уду преследовать повстанцев на территориях Кувейта и Ирака, находившихся под протекторатом Британской империи, англичане не могли. В таком случае «аравийская пустыня» – и они это понимали – сразу же заклеймила бы их в слабости и в неспособности защищать перешедшие под британскую опеку племена и их уделы. В то же самое время это положительно сказалось бы на имидже Ибн Са’уда среди бедуинов, повысило бы его авторитет, чего англичане также не хотели. И потому приняли решение нанести по повстанцам авиационные бомбовые удары, и предоставить Ибн Са’уду оружие для проведения против восставших ихванов наземной наступательной операции.

Случилось так, что дозорно-сторожевой отряд Ибн Са’уда перехватил группу повстанцев во главе с шейхом ‘Абд ал-‘Азизом, сыном шейха Файсала ал-Давиша, когда тот возвращался после набега на Эль-Катиф (конец 1929 г.). Внезапно атакованные воины племени бану мутайр дрались мужественно, плечом к плечу. Спину противнику не показали, но потерпели поражение. Шейх Файсал ал-Да-виш потерял горячо любимого им сына (147).

Уходя от преследовавшего его буквально по пятам Ибн Са’уда, передвигаясь от оазиса к оазису, шейх Файсал ал-Давиш, этот легендарный вождь племени ал-мутайр и открытый недруг британцев, предпринял неожиданный шаг – задумал укрыться в Кувейте, который находился под протекторатом Англии. Более того, вступить в переговоры с англичанами и заручиться, если удастся, защитой британского правительства. Связался с Х. Диксоном, английским политическим агентом в Кувейте, которого хорошо знал и уважал. Встретившись с ним, сказал, что опасается за судьбу пяти тысяч женщин и детей своего племени, окажись он в плену у Ибн Са’уда. Добавил, что не менее обеспокоен и тем, что станет со стадами домашних животных племени – деветью тысячами верблюдов и тридцатью тысячами овец (148). Попросил Х. Диксона взять женщин, детей и стада племени «под опеку Англии», пока он «не разберется с Ибн Са’удом».

Х. Диксон, заблаговременно проинструктированный Лондоном о линии поведения в сложившихся обстоятельствах, заявил шейху Файсалу, что вступать с ним в какие бы то ни было отношения британское правительство не намерено. Если же он с племенем пересечет рубежи Кувейта, то подвергнется аресту, а что касается самого племени бану мутайр, то английское правительство предпримет те меры, которые сочтет на тот момент необходимыми. Иными словами, ясно дал понять, что если он вторгнется в земли Кувейта, то англичане используют против него все имеющиеся у них в том районе силы, включая авиацию. Шейх понял, что попал в клещи (149). Вернувшись на становище, разбитое у границ с Кувейтом, объявил соплеменникам, что помощи ждать им неоткуда; ни из Кувейта, ни из Ирака она не прийдет. И предложил укрыться в Сирии. Главы многих семейно-родовых кланов высказались против этого, заметив, что готовы будут сдаться «на милость Ибн Са’уда», нежели «следовать за своим вождем в неизвестность».

Выслушав мнение старейшин всех кланов племени, шейх Файсал ал-Давиш поступил в свойственном ему стиле – принял неожиданное и неординарное решение: границу – пересечь, в Кувейт – войти и заявить о капитуляции. Что и сделал, 10 января 1930 года.

Как только шейх Файсал ал-Давиш проследовал со своим племенем в земли Кувейта и начал продвигаться в направлении Джахры, то тотчас же подвергся бомбардировке с английских аэропланов. Остановился и поднял белый флаг, объявив о сдаче. Актом капитуляции стало вручение им своего меча сэру Чарльзу Стюарту Бернетту (1882–1945), который командовал английской воздушной эскадрильей (150).

Вскоре шейха Файсала и двух его его сотоварищей, шейха Сухуда ибн Лами из племени ал-‘утайба и шейха На’ифа ал-Хислайна из племени ал-‘аджман, доставили на аэроплане в Басру. Разместили на стоявшем там английском судне «Lupin». Переговоры с ними дали результат. Была достигнута договоренность об урегулировании конфликта. Шейхи мятежных племен поклялись набеги на территории Ирака и Кувейта впредь не совершать, и потери, понесенные иракскими и кувейтскими племенами в ходе налетов, предпринятых на них ранее, – возместить (деньгами, в размере 10 тысяч фунтов стерлингов).

Затем шейхов-мятежников перевезли в Кувейт, морем. Жена полковника Х. Диксона купила им новые одежды. После короткого пребывания в Кувейте их посадили на аэроплан и доставили в Неджд, в местечко Хабари Вадха, где они повстречались с Ибн Са’удом. Информируя Х. Диксона об этой встрече, Ибн Са’уд сообщил, что шейхи обратились к нему за дахалой, то есть за защитой, и получили ее.

Но прошло какое-то время, рассказывает Х. Диксон, и их посадили в тюрьму (151). У Файсала ал-Давиша изъяли все, чем он владел, всех лошадей и верблюдов. Племя ал-мутайр лишилось своего священного стада черных верблюдов (ал-шурраф), а также верховых верблюдов и лошадей, включая породистых самок и жеребцов. Забрали даже мулов, не оставили ни одного. Жесткое наказание понесло и племя ал-‘аджман. У семейства шейха этого племени конфисковали 2/3 стада домашних животных и всех лошадей.

Шейх Файсал ал-Давиш, как мы уже упоминали в этой книге, умер в Эр-Рияде, в темнице, 3 октября 1931 г., от сердечного приступа. Был он, по словам полковника Х. Диксона, «настоящим вождем аравийской пустыни» (152). Прогуливаясь по тюремному двору с шейхом ал-Хизлайном, почувствовал себя плохо. Оправившись, захотел повидаться с Ибн Са’удом, но тот с ним повстречаться не захотел. Тогда шейх Файсал попросил передать Ибн Са’уду, что «прощает ему все то плохое, что между ними было». И добавил: «Кто прав, а кто виноват в их споре – рассудит время и покажет Судный день».

Получив известие о кончине шейха, Ибн Са’уд послал в Кувейт, к проживавшим там вдовам шейха ал-Давиша и его сестрам, гонца. Повелел ему известить оставшихся без мужа и кормильца женщин, что отныне они могут считать себя его сестрами, и полагаться на него, всегда и во всем. Дал им дома, верблюдов и домашний скот (153).

Из воспоминаний Вайолет Диксон, супруги Харольда Диксона, английского политического агента в Кувейте, следует, что во время прощальной встречи с шейхом Файсалом ал-Давишом ее муж обещал ему присмотреть за его семейством, женами и детьми. И слово свое сдержал. Принял и разместил их (37 человек) в здании английского политического агентства, где проживал и сам. Там они находились до тех пор, пока он не договорился с шейхом Ахмадом, эмиром Кувейта, о предоставлении им дома (154). Других женщин племени ал-мутайр, оставшихся без мужей, шейх Ахмад разместил в Красном форте в Эль-Джахре.

Как видим, привести к повиновению восставшие племена оказалось делом нелегким. Подавление мятежа ихванов явилось важным событием в деятельности Ибн Са’уда по консолидации власти и укреплению основ его государства (155).

Во времена правления Хашимитов «единственно живыми», по выражению советских дипломатов, государственными учреждениями в Хиджазе были «карантин и таможня» в Джидде. С приходом к власти там Ибн Са’уда государственный аппарат Хиджаза и обстановка в крае претерпели заметные изменения. Так, шейхи наиболее влиятельных кочевых племен Хиджаза стали напрямую подчиняться Ибн Са’уду. Для присмотра за повседневными делами в Хиджазе он назначил наместника, своего сына Файсала, с резиденцией в Мекке. Должность главы Мадины [Медины] занял эмир Мухаммад, другой его сын. Пост правительственного чиновника в Джидде отошел лицу из ближайшего окружения Ибн Са’уда. Роль правительства в Неджде играл королевский двор, являвшийся одновременно и правительством всего государства. Наместником в Неджде Ибн Сауд поставил своего сына принца Са’уда. Внешними связями королевства ведало созданное в декабре 1925 г. Управление иностранных дел. Оно, к слову, стало первым из государственных ведомств, учрежденных Ибн Са’удом. Располагалось в Мекке (с отделением в Джидде); в 1930 г. было преобразовано в Министерство иностранных дел.

Дороги в крае, где в 1924 г., например, бедуины ограбили 18-тысячный паломнический караван, сделались абсолютно безопасными. На них, по воспоминаниям паломников-татар из Крыма, «царил полнейший порядок». Грабижи и убийства пилигримов и торговцев «совершенно прекратились и ушли в прошлое».

При Ибн Са’уде – впервые в истории Хиджаза – «государственную казну отделили от личных средств правителя»; на них приходилось примерно 50 % годового бюджета Хиджаза (в 1926 г. они составили около 200 тысяч фунтов стерлингов) (156).

Собственной денежной еденицы Хиджаз во времена Хашимитов не имел. Там ходили турецкая серебряная и английская золотая монеты. Главные поступления в казну приносили, во-первых, таможенные пошлины, что взимали в подконтрольных Мекке портах Джидда и Йанбуа’ (Янбо), и кушан, то есть специальный сбор с верблюдов, которых использовали для перевозки грузов и людей из Джидды в Мекку. И, во-вторых, фиксированные сборы с паломников, в том числе карантинные, а также платежи за почтовые, телеграфные и судебные услуги.

С воцарением в Хиджазе Ибн Са’уда, докладывали советские дипломаты, появился пассажирский автомобильный транспорт, были проведены значительные ремонтные работы постоялых дворов для паломников в Мекке, собраны средства для установки автоматических телефонных станций в Мекке и Джидде, и сделано многое другое.

Наряду со всем этим, власти довели до сведения жителей четко сформулированные и утвержденные Ибн Са’удом предписаня насчет поступков одобряемых в исламе и порицаемых (мункар). Среди последних, к примеру, значились: вздувание торговцами цен, продажа бракованных и испорченных товаров, и обман покупателя в весе.

Сообщество иностранцев в Джидде, как отмечает в своем информативном труде, посвященном деятельности советской дипломатии в рассматриваемый нами период времени именитый российский востоковед В. В. Наумкин, ссылась на слова Элизабет Монро, британской исследовательницы жизни Филби, советника Ибн Са’уда, «было крошечным». Всего лишь «горстка консулов с небольшой группой служащих», да два торговых дома – голландский и британский (“Джелатли Хэнки”). Интересы голландцев в Хиджазе «объяснялись большим числом паломников с Явы». Французский консул, «“квиетист, принявший ислам”, и голландский, тоже обратившийся в ислам, периодически наведывались в Мекку по торговым делам. С отъездом Булларда [английского консула] единственным человеком, который столь же глубоко интересовался языком и традициями ислама, стал новый голландский консул, Ван дер Мёлен, отличный арабист и ученик знаменитого голландского востоковеда Христиана Снука-Хюргронье». Характеристики К. Хакимова, замечает В. Наумкин, а также консулов Турции и Персии, в работе Э. Монро отсутствуют (157).

Несмотря на то, что к концу 1926 г. Ибн Са’уд был уже признан исламским и мировым сообществами в качестве нового правителя Хиджаза, бывший король Хусейн, находясь в изгнании, продолжал предпринимать против него разного рода акции политико-дипломатического характера. «Экс-король Хусейн, – сообщала газета “Умм-эль-Кура” (21.01.1927), – подал на имя председателя Лиги Наций заявление, в котором он в качестве члена-учредителя Лиги Наций требует вмешательства Лиги в дела Хиджаза и изгнания оттуда Ибн Са’уда» (158).

Однако все эти «эмоциональные всплески», как о такого рода действиях-поступках бывшего короля отзывались советские дипломаты, повлиять на обстановку в Хиджазе уже никак не могли (159).

3 апреля 1927 г. Йусуф Йасин, заместитель управляющего внешними делами Ибн Са’уда, информировал (нотой) советское дипломатическое представительство в Джидде о преобразовании Султаната Неджд и присоединенных областей в Королевство Неджд и присоединенных областей. В связи с этим, как подчеркивалось в ноте, «менялся и титул» ‘Абд ал-‘Азиза Аль Са’уда, к которому надлежало обращаться впредь как к королю Хиджаза, Неджда и присоединенных областей (160).

15 апреля 1927 г. советское агентство и генконсульство в Джидде направило в диван (администрацию) короля ответную ноту. В ней говорилось, что советское правительство приняло к сведению ноту от 3 апреля 1927 г. и приносит королю ‘Абд ал-‘Азизу ибн Са’уду свои поздравления (161).

Условия для деятельности генерального консульства Советского Союза в Джидде, первой дипломатической миссии СССР в Аравии, были, судя по архивным документам, непростыми. В египетских, индийских и английских газетах появлялись, то и дело, статьи о том, что советская дипмиссия в Джидде – это «форпост Коминтерна в арабских странах». В проходивших в то время сложных переговорах между Англией и королем ‘Абд ал-‘Азизом по ряду вопросов двусторонних связей англичане оказывали на короля открытое давление, чтобы вынудить его разорвать отношения с СССР. Прессинг на Ибн Са’уда со стороны англичан сопровождался массированной пропагандистской кампанией антисоветской направленности. Ибн Са’уд выступил даже (26 февраля1927 г.) с официальным заявлением насчет несостоятельности сообщений иностранных агентств о том, что советское представительство в Джидде является распространителем коммунистической пропаганды в мусульманском мире (162).

Задачи, которые ставил НКИД перед советской дипломатической миссией в Аравии, сводились к следующему: «В настоящее время, – отмечал в письме К. Хакимову (23.03.1927) заведующий отделом Ближнего Востока С. Пастухов, – Неджд-Геджас [Наджд-Хиджаз] объединяют собой известное ядро племен Центральной Аравии, которое может служить центром притяжения некоторых участников арабской периферии. В этом смысле мы можем говорить о национальном арабском движении, лежащем в основе политики Ибн Сауда. Желтельно, чтобы [Вы].осветили более подробно экономические причины экспансии Ибн Са’уда, а также наметили ее географические границы. Нас очень интересуют такие вопросы, как бюджет нового государства Ибн Сауда, доходы таможен на Персидском заливе и в Красном море, и. значение отдельных портов [на] его территории в экономической жизни страны» (163).