Все в лес пошли… (сборник)

Но это Шафика не волновало. В голове вертелась лишь одна мысль: как бы получше проучить этого подлеца Рахмана? А что если открыть бенгальский ресторан, а? Неужели это так сложно? И назвать его можно «Мегхна». Как это тогда будет звучать: «“Мегхна” – экзотическая бенгальская кухня для настоящих ценителей». Но какая такая экзотическая кухня? Слово разве правильное? В этом деле только Рунки разбирается. Шафик, недолго думая, набрал номер. Трубку взяла Рахела.

– Здравствуйте. Это Шафик.

– Да слышу. В чем дело?

– Я собираюсь открыть ресторан. И назову его «Мегхна».

– Что собираешься открыть?

– Ресторан. Где будут подавать всякую бенгальскую еду. Приду сегодня вечером – все обсудим.

– Вечером нас не будет, – серьезно ответила Рахела.

– Что ж, тогда дайте на минуту Рунки. Мне с ней посоветоваться надо.

– А Рунки нет.

– Как нет?

Рахела немного помолчала, затем спросила:

– Ты что, ничего не знаешь?

– Нет, а что?

– Рунки с нами больше не живет.

– И где ж она тогда живет?

– Я не знаю, где она живет, – холодно отчеканила Рахела.

– Почему вы мне ничего не рассказываете? – спросил Шафик после долгой паузы.

– А почему это я должна тебе что-то рассказывать? Ты-то здесь при чем?

Рахела бросила трубку и разрыдалась как ребенок. Не могла она больше жить в этом городе. Надо бы уехать куда-нибудь далеко-далеко. Как можно быстрее сбежать отсюда, чтобы никто больше не звонил и не искал Рунки.

IX

Рунки переехала к Тому.

Это вовсе неудивительно, если парень и девушка не женаты, а живут вместе. Разве может такой старый обычай, как свадьба, сохраниться до сих пор? Сейчас все и без свадьбы обходятся. Вот захотелось пожить вместе. А как только разонравилось, разбежались в разные стороны. И никакой ответственности. А ответственность – это вроде цепи, чтобы любовь на привязи держать. Но разве небесную птицу любви на привязи удержишь?

Том жил не в квартире, а в замечательном доме. Перед домом – газон, цветочная клумба, на заднем дворе – отличный бассейн. Хозяин дома уехал в Швейцарию и поэтому сдал этот дом в аренду на четыре месяца. Арендная плата просто смешная – четыреста долларов в месяц, заплатить надо было единовременно.

Тому дом очень понравился. Разве может не понравиться дом, похожий на царские хоромы?

– Я снимаю ваш дом.

Хозяин дома, взглянув на одежду Тома, особым доверием к нему не проникся.

– Нужно будет разом заплатить тысячу шестьсот, – сказал он серьезно.

– Хорошо. Если приду завтра вечером, вы будете дома?

Если бы Том пришел, когда обещал, то застал бы хозяина дома, поэтому он не пришел. А явился на следующий день. Хозяина дома не было, дверь открыла его жена.

– Я пришел снять ваш дом, – улыбнулся Том. – Я уже договорился с вашим мужем.

– Ах да, он ждал вас. Вы принесли тысячу шестьсот долларов?

– Принес.

Том развернул оберточную бумагу и достал картину.

– Ее цена по меньшей мере три тысячи долларов, – серьезно проговорил он. – Но специально для вас – по бросовой цене.

Хозяйка остолбенела.

– Не бойтесь, если вам не нравится, я наличными заплачу. Вы присмотритесь-ка получше.

На картине изображен вечер. Из разбитого окна старинного дома выглядывает молодая девушка. Лицо девушки озарено багряными лучами заката. От картины глаз оторвать невозможно. Хозяйка колебалась:

– Я не могу взять картину, не посоветовавшись с мужем.

– Хорошо, тогда плачу наличными.

Том с серьезным видом полез в карман, где была только пятидесятидолларовая банкнота. Хозяйка, помолчав немного, решилась:

– Лучше так сделаем: вы оставьте картину. Мы с мужем все обсудим и вам сообщим.

– Очень хорошо.

Том знал, что ее мужу придется оставить картину. Жалко, конечно – хорошая картина ушла. Но ничего не поделаешь. Ничего нельзя удержать: все уходит, все течет, все изменяется.

Когда Рунки приехала в первый раз, Том расписывал керамические вазы. Поступил заказ на десять штук. До пяти вечера надо закончить, а это дело занимает много времени. Том видел, что вошла Рунки, он на нее посмотрел, но ничего не сказал.

– Том, я к тебе приехала жить! – заявила Рунки с порога.

– Ну и правильно сделала.

Том был поглощен своей работой: с синей краской явно что-то не то – она почему-то стала сворачиваться.

– Ты, возможно, не совсем понимаешь, – серьезно продолжала Рунки. – Я оставила родителей.

Том оторвался от рисунка:

– Странно было бы приехать жить ко мне с родителями. Я не выношу стариков.

– Ты, кажется, не слышишь меня, Том. Пожалуйста, послушай, что я говорю. Посмотри на меня. Пожалуйста!

Том посмотрел.

– Я ради тебя все бросила и приехала сюда.

– Нет, Рун, это не так. Ты приехала не ради меня, а ради себя. Я никогда не предлагал переселяться ко мне. Не надо себя обманывать. Выбрось эти глупости из головы, а то потом сожалеть будешь.

Рунки не ответила.

– Давай быстренько приготовь мне кофе, – попросил Том. – Две ложки сахара, молока не надо.

С виду Том кажется несчастным бродягой, но на самом деле это не так. Как же Рунки удивилась, когда увидела, насколько Том аккуратен. Сигаретные окурки по дому не разбрасывает, шумных гулянок не устраивает. Встает еще до того, как проснется Рунки, готовит завтрак и садится рисовать. Часа три без перерыва работает. Выражение лица у него тогда, как у медитирующего: не разговаривает, на вопросы не отвечает, чай не пьет, только курит. А когда закончит свою утреннюю работу, ляжет и лежит молча несколько часов – словно опять медитирует. К двенадцати готов обед. Пообедав, он выходит на поиски работы. Но, как правило, ничего не находит. И лучшее, что остается, просто бродить. Потом он вывесит на углу какую-нибудь свою замечательную картину и сядет рядом. А под картиной большими буквами напишет: «Помогите тяжелобольному, умирающему от рака художнику – купите картину!

Он родился, чтобы стать знаменитым, но, увы! – судьба решила иначе». Картину быстро покупают. Настроение у Тома совсем портится. Тогда он бормочет сам себе: «Ничего нельзя удержать, все проходит». Иногда это его так расстраивает, что он изрядно выпивает виски и с покрасневшими глазами возвращается домой.

– Я родился, чтобы стать знаменитым, – говорит он серьезно Рунки. – Но ничего не выходит. Красный – мой любимый цвет, но я еще не научился использовать всю полноту его возможностей. И зачем я еще живу?

Понятно, что за подобными разговорами ничего не стоит. Но Рунки пугалась по-настоящему. Лучше и вовсе не быть известным художником. Том мог бы жить так же, как и все простые, обыкновенные люди. Был бы у него дом, семья, любовь, было бы счастье. И правда, ну зачем нужна эта слава?

Тому, конечно, очень нравилась Рунки. Но ее страх от этого не уменьшался. Ей все время казалось, что однажды он выйдет из дому и больше не вернется. Есть на свете такие люди, которых даже любовью не удержишь.

Сама же Рунки очень легко ко всему приспособилась. Бегать по магазинам, готовить – все это теперь не казалось ей таким сложным, как раньше. Правда, она с тревогой выходила на улицу – боялась, как бы кто-нибудь из знакомых не увидел. Как хорошо было бы с Томом вдвоем уехать куда-нибудь далеко-далеко! На какой-нибудь маленький остров в Тихом океане, куда не ступала нога человека. Заходящее солнце окрашивает вечернее небо в алые тона, и вдруг мгновенно все погружается в ночную тьму.

Дом Тома, правда, очень похож на такой остров. Он стоит за городом, в чистом поле. Никто адреса не знает, никто не придет. Рунки как-то хотела позвонить матери и дать свой адрес.

– Мне ваш адрес не нужен, Рунки, – спокойно сказала Рахела. – Оставьте себе.

– Ну хорошо. Тогда запиши номер телефона.

Рахела не ответила, положила трубку.

Никто не знал, где Рунки, но однажды приехал Шафик на своем разбитом форде. Удивлению Рунки не было предела.

– Я приехал поженить вас согласно всем бенгальским традициям, – заявил он, вылезая из машины. – Из дома жениха в дом невесты нужно принести лосося. Новобрачные должны быть посыпаны куркумой – таков свадебный обычай. Народ соберем, и это событие прославит страну!.. Ну, что скажешь?

Рунки с трудом удерживала смех.

– О, да, конечно же, так Том и согласится! Это что за идея, Шафик?

– Что значит «не согласится»? Придется, согласим. Парень опозорил Бангладеш! Умыкнул бенгальскую девушку!..

– Шафик, Том никого не умыкал, – с серьезным лицом проговорила Рунки. – Я сама приехала. И из-за меня никто не может опозорить твою Бангладеш. Я не бенгалка. По рождению я американка. Я даже не натурализованная гражданка, как мои родители.

Весь день Шафик пробыл у Рунки. Ему нужна была помощь, чтобы открыть ресторан «Мегхна». Это будет суетное дело. В ресторане должны звучать народные бенгальские песни. А самые известные художники-бенгальцы масляными красками напишут на стенах родные пейзажи. И после еды будут подавать бетель и на чистом бенгальском говорить: «Приходите еще».

– Но где ты деньги достанешь?

– С миру по нитке, ты тоже должна дать денег. Исключений не делаем.

– У меня при себе всего-то сотня долларов.

– Ну ладно, давай сотню и расписывайся. С тебя и начнем.

Шафик прождал весь день, но так и не дождался Тома. Он придет в восемь. Нашел какую-то работу – декорирование школы имени Рузвельта. Вот закончит и вернется.

X

Октябрь.

Для снега еще рано, но метеоцентр сообщил о возможном снегопаде. Вероятность двадцать процентов. Весь день на небе сияло солнце, но ближе к вечеру стали собираться тучи. В половине седьмого начали падать белые хлопья. Первый снег. Радости нет предела. Старики и дети удивляются: «Какой чудесный снег! Как красиво!»

В девятичасовых новостях сказали, что из Канады идет холодный воздух, а с юга – теплый. Из-за этого метель может продлиться всю ночь. Уже выпал фут снега. На улицах гололед. Никто не выходит из дому без необходимости. Хайвей I-90 закрыт. Очень веселое время. Начинается снежный праздник: пиво, жареный миндаль и громкая музыка. Встреча первой метели – давняя традиция Фарго.

Анис закутался в толстое одеяло и поудобнее устроился на диване. В комнате есть камин, но Анис не умел его толком разжигать. Кто знает, в порядке труба или нет? Лучше уж закутаться. Есть горячий кофе. По телевизору показывают шоу Дэвида Копперфилда. Под рукой две книги о привидениях. Первая – «Сияние» Стивена Кинга. Если верить «Нью-Йорк Таймс», ни один здоровый человек не может прочесть ее в одиночестве. Вторая – «Другой день» Димса Килена. Леденящий кровь роман про монстров. Лучшей подготовки к вьюжной ночи и придумать нельзя.

Анис отодвинул штору и посмотрел на улицу. Все было покрыто снегом. Ветер кружил снежные хлопья. Снег слоями ложился на листья деревьев, как масло на хлеб. Ослепительно белое покрывало спрятало под собой город. Оно постоянно волновалось на ветру, как парус. Удивительное зрелище. Нельзя оторвать глаз. Анис стоял у окна как зачарованный. Как раз в это время появилась Мелисса Гилберт.

Даже в такой холод на ней не было ничего, кроме легкой ветровки. Уши закрыты черным шарфом. В руках она держала пакет с едой.

– Я думала, никого нет. Долго стучала. Наверно, у тебя кто-нибудь из твоих подружек?

– Заходи. Зачем вышла на улицу в такой день?

– Ты не ответил. У тебя кто-то есть?

– Нет. Никого нет.

Мелисса немного нерешительно стала открывать пакет.

– Размотай шарф и вытри волосы. Зачем торопиться?

– Торопиться надо. Я с утра не ела. Вся еда остыла. Разогрею, а потом приведу себя в порядок.

Еда была самая обычная: большая пицца, несколько мексиканских тако и бутылка дешевого бургундского.

– Есть какой-нибудь особенный повод, Мелисса?

– Сегодня мой день рождения.

– Ты праздновала день рождения два месяца назад, – улыбнулся Анис.

– Я тогда соврала. Хотелось куда-нибудь с тобой сходить. Вот и сказала, что у меня день рождения.

– А по-другому я бы не пошел?

– Нет. Я плохая девушка. Тебе было бы неловко со мной выходить.

Мелисса быстро поставила еду в духовку и начала вытирать волосы.

– Ты не сердишься на меня? Я так неожиданно пришла. Хотела позвонить, но потом подумала – ты скажешь, что занят. А при встрече никто так не скажет. Анис, ты что, злишься?

– С чего это я должен злиться? Только где же праздничный торт?

– Торт купить не вышло. У меня не хватило денег. Да я и не люблю торты.

Анис заметил, что глаза у Мелиссы слегка покраснели и были как будто затуманены.

– Ты что, выпила лишнего?

– Не лишнего, но выпила. Только в одиночку пить не понравилось.

Можно было бы позвонить и заказать торт, но кто примет заказ в такую погоду? Но почему не попытаться? Анис пошел в гостиную и крикнул Мелиссе:

– Ты занимайся едой, а я сделаю один звонок и приду.

Заказ приняли. Сказали, что выполнят через час. Анис заказал не только торт, но и букет из десяти роз. Анис вдруг почувствовал, как он одинок. Он был рад неожиданному появлению Мелиссы. Это была какая-то совсем новая для него радость.

– Анис, тебе нравится пицца?

– Очень нравится.

– Из дешевой еды это самое лучшее, правда?

– Да.

Мелисса улыбнулась:

– Мне двадцать один год. Никто бы не поверил, что в двадцать один год у девушки на дне рождения нет гостей. Джон сказал, что придет. Я все это для нас с Джоном купила. Но у него вдруг заболела голова.

– А кто такой Джон?

– Мой друг. Как ты думаешь, у него на самом деле голова заболела?

Анис не ответил.

– У Джона появилась новая девушка. Мексиканка. Он, наверное, с ней сейчас. Как ты думаешь?

– Трудно сказать. Зависит от того, в каких вы отношениях с Джоном.

– Встречались четыре субботы подряд. Джон сам этого хотел. Два раза спала с ним. Это было неправильно. Это сбивает цену. Кроме того, ты не видел эту мексиканку. У нее отличная фигурка. Для мужчин фигура – самое главное.

– Как твоя мама? – спросил Анис, чтобы сменить тему.

– Хорошо. На прошлой неделе получила от нее письмо. Старушка увлеклась путешествиями. Нашла даже себе друга – Джима Дугласа. Кажется, этот старик за ней увивается. Почуял запах денег. Эти двое могут вдруг взять и пожениться. Будет большая проблема. Что если я тогда ничего не получу? Такая вот я удачливая.

– Куда едет твоя мама?

– Кто знает? Я ей написала, чтобы она поездила, что если ей хорошо, то и мне хорошо, и что с Дугласом ей будет весело. На самом деле, я так не думаю. Сам понимаешь, я это все насочиняла.

Мелисса даже не притронулась к еде, только выпила стакан бургундского. Казалось, она совсем опьянела. Глаза покраснели.

– Послушай, Анис, мне кажется, я тебя люблю. Почему смеешься? Ты думаешь, я напилась? Вовсе нет.

– Хочешь кофе?

– Нет. Послушай, Анис, я, скорее всего, стану миллионершей. Ты на мне женишься? Не прогадаешь.

– Зачем я буду жениться на тебе ради денег? Ты сама по себе стоишь немало.

– Ты так говоришь, чтобы меня порадовать.

– Нет. Ты забыла, что сказал Нишанатх-бабу. Он сказал, что ты похожа на индийскую богиню.

– Я помню. Когда у меня будут деньги, я подарю этому господину бьюик-скайларк. У него есть бьюик?

– Нет. Он выше всего этого.

– У Майка был скайларк. Майк – большой человек. Я с ним долго встречалась. Он мне подарил платье за двести семьдесят пять долларов. Я тебе покажу.

Анис ничего не говорил. Ему показалось, что Мелисса слегка качается.

– Больше не пей, Мелисса.

– Почему?

– Тебе уже много. У тебя руки дрожат.

– У меня температура. Я себя не очень хорошо чувствую.

– Ты была у врача?

– Нет. Ничего серьезного. Кроме того, у меня нет медицинской страховки. Чтобы пойти к врачу, нужна куча денег. Кто мне ее даст? Ты-то, конечно, не дашь. Ха-ха-ха.

Ближе к десяти привезли торт. В целлофан были завернуты десять прекрасных алых роз. Мелисса удивленно смотрела на цветы.

– С днем рождения, Мелисса, – улыбнулся Анис.

Мелисса ничего не ответила. У нее на глазах появились слезы. Чтобы спрятать их, она отвернулась.

XI

Зима в этом году выдалась очень морозной.

Даже те, кто постоянно живет в Фарго, говорят: «Ужасная погода!» В феврале снега нанесло метра полтора. С наступлением вечера никто не выходит на улицу. Даже такого развлечения, как шоппинг, не осталось. Простояв несколько часов на морозе, машина не заводилась. На большой зимней распродаже и то никого нет.

У Тома наступили тяжелые времена. Работы нет. И за весь месяц ничего не появилось, кроме иллюстраций к детской книжке. Продажу картин на улице тоже пришлось прикрыть. В такой сильный мороз никто пешком не ходит. Все на машинах ездят. Кому это нужно – останавливаться, чтобы купить картину? А главная проблема в том, что пришлось переехать на окраину. В новой квартире кухню и ванную приходилось делить с соседкой. Том часто повторял, что они скоро уедут из этого города, но дальше слов дело не шло. Вот нарисует город, засыпанный снегом, и распрощается с ним. Но снег все что-то не ложился так, как хотелось Тому.

– Город, поверженный природой, напишу – и все. Понимаешь, Рунки, время еще не пришло.

– А долго еще осталось до того, как город станет полностью поверженным?

– Долго. Надо подождать.

Рунки противно было жить в этой квартире. Девушка, с которой им приходилось делить ванную и кухню, была ужасной грязнухой. Кроме того, она до поздней ночи слушала громкую музыку и все время просила у Тома сигареты. Рунки это не нравилось. Нездоровая обстановка. Частенько на лестничной площадке орали во всю глотку пьяные. Несколько дней назад приезжала полиция, забрали одного мужчину из шестой квартиры. Вот бы уехать отсюда куда-нибудь – можно было бы вздохнуть спокойно. Но уехать не получается. Так дешево в Фарго квартиру не снимешь. Том сам тоже старается что-нибудь найти. Но денег у него нет. Если так и дальше пойдет, то придется просить пособие по безработице. Том против.

– Я что, нищий какой-нибудь, чтобы пособие по безработице получать?

– А если так сложится, что больше нечего будет делать?

– Тогда переедем куда-нибудь в другое место. Не думай об этом.

Рунки хотелось помочь Тому, но зимой очень трудно найти работу. В конце концов работа нашлась в южном Фарго. Но без машины в такую даль не добраться. Автобусы туда не ходят. У Тома машины нет. Пришлось Рунки целыми днями сидеть дома. Пропускала занятия в университете. На зимнюю сессию даже не зарегистрировалась – негде было занять семьсот долларов на обучение.

Том весь день бродит по городу в поисках работы. Рунки сидит дома. Это ей не нравится.

– Возвращайся-ка ты к родителям, Рунки, – сказал как-то Том.

– Почему?

– Тебе здесь не нравится.

– Я что, говорила, что мне здесь не нравится?

– Стыдно тебе, вот и не говоришь. К родителям поехать тебе тоже стыдно. Нет в этом ничего постыдного, Рунки.

– Глупости говоришь, Том.

– В этом ты ошибаешься, Рунки, – рассмеялся Том. – Я никогда не говорю глупости. Вижу, что ты сомневаешься, вот и говорю тебе все это.

– Ты что, думаешь, я тебя больше не люблю?

– Этого я не говорил, Рун.

– Ты меня любишь?

– Ты замечательная девушка. Тебя кто угодно полюбит.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Я тебя очень люблю, Рунки.

– Если ты меня действительно любишь, то давай куда-нибудь уедем отсюда, пожалуйста.

– Еще несколько дней. Вот закончу пейзаж города, поверженного природой, и отправимся.

Теперь Рунки иногда хотелось поехать к маме и поговорить с ней обо всем, но смелости не хватало. Посмотрит мать на нее и, конечно, все поймет. Матери, они очень многое понимают.

Однажды приехал Шафик. Он только спросил:

– Ба! Как ты себя чувствуешь, Рунки?

Рунки вдруг подумала, а не рассказать ли обо всем Шафику? Она уже, было, хотела, но сдержалась. Сначала надо рассказать обо всем Тому. Неправильно будет, если кто-то узнает раньше него.

Шафик принес много новостей, все больше бангладешских.

– Понимаешь, Рунки, теперь Зияура Рахмана зовут «Зияур Рахман-каналокопатель». Только каналы и копает.

– Кто такой Зияур Рахман?

– Боже мой! Наш президент. Не мужчина – ангел.

– Серьезно?

– У бедняги, кроме рубашки с короткими рукавами и пары брюк, ничего нет.

– Да что ты говоришь, Шафик!

– Что, не веришь? С чего это я вдруг стал бы врать? Он ни копейки от правительства не берет.

– И как же он обходится без зарплаты-то?

– А чего ему обходить, ничего он не обходит. Жизнь свою человек стране посвящает. Разве есть у него время о себе подумать?

Раз уж Шафик пришел, Рунки решила его без ужина не отпускать. Ей очень захотелось приготовить что-нибудь бенгальское. В тот день на ужин был рис.

– Как тебе еда, Шафик? Получилось, как у мамы?

– Чудесно. Первый класс.

– Рис не переварился?

– Переваренный рис я очень люблю – жевать не нужно. Только в рот положишь – он тут же дальше проскальзывает.

– А ты работу получил, Шафик?

– Нет, Жозефину пока умасливаю, но работу никак не получу.

– Попробуй где-нибудь в другом месте найти.

– У меня нет грин-карты, кто же такого на работу возьмет? Тьма беспросветная.

– Ты в прошлый раз говорил, что нашел работу на факультете фармакологии.

– Вероятность – сорок процентов. Работа несложная: присматривать за обезьянками, клетки держать в чистоте, следить за их сбалансированной диетой. Всем там заправляет доктор Луис, посмотрим, удастся ли парня обработать. У него внутри нет и крупицы жалости. Плачь перед ним, не плачь – толку никакого.

Пейзаж поверженного города Том так и не написал. Зато подвернулась работа в одном маленьком городке в Монтане. Том должен был декорировать гостиную нового зимнего дома в горах. Условия обычные: пока работа не будет закончена, проживание в зимнем домике и питание гарантированы. Рядом лыжный спуск. Кроме того, еще и замерзающее озеро есть. В зимнее время там можно рыбачить Просверлишь лунку во льду, опустишь удочку, и можно поймать огромных карпов. Том согласился. Пейзаж поверженного города можно написать и позже.

Однажды вечером Том пришел с бутылкой шампанского, чем несказанно удивил Рунки.

– Давай, Рунки, отпразднуем.

– Что отпразднуем?

– У тебя будет ребенок, вот это и отпразднуем.

Рунки долго не могла проговорить ни слова.

– Когда ты узнал?

– Это что, так важно?

Открыли шампанское, пробка вылетела с шумом. Том улыбнулся:

– Мой ребенок будет очень счастливым. И послушай, Рунки, мне кажется, нам нужно пожениться. Здесь и зарегистрируемся. Медовый месяц будет в Монтане, правильно? Или ты хочешь остаться незамужней?

Рунки ничего не ответила.

– После того, как мы поженимся, поедем к моим родителям, – продолжал Том. – Они живут в Сиэтле. У них маленькая ферма – тебе понравится. Но отправимся туда летом, когда погода улучшится. Или как? Что ты плачешь, Рунки?

Перед отъездом в Монтану, Рунки увиделась с матерью. Рахела открыла дверь и замерла.

– Ну что, мама, можно я войду?

Рахела ничего не ответила, а только открыла дверь и отошла в сторону.

– А где папа?

– В Миннеаполис поехал.

– Когда вернется?

– В понедельник.

– Жаль, тогда не увидимся с ним. Мы уезжаем в Монтану, мама. Рахела молчала. Рунки расстегнула пальто.

– Значит, матерью станешь? – спокойно проговорила Рахела.

– Да, стану. И не нужно так сердито смотреть, мама. Мы уже получили свидетельство о браке. Знаю, что на свадьбу ты не придешь, но все равно пришлю тебе приглашение.

Рунки вытерла волосы полотенцем и непринужденно сказала:

– Кофейку попьем? Что-то холодно на улице.

Рахела поставила кофейник. Немного помолчав, она спросила с кухни:

– Учебу ты, значит, бросила?

– Снова начну. Кроме того…

– Кроме того – что?

– Какой толк от знаний, полученных только из книг? В мире столько талантливых людей, у которых не было университетского образования.

– Образования не было, зато у них был талант. А у тебя его нет.

Рунки засмеялась, взяла чашку с кофе и пошла на второй этаж, в свою комнату. Рахела поддерживала там идеальный порядок. Зайдешь в комнату, и кажется, что девушка, которая живет в ней, в колледже и вот-вот вернется.

Рунки заметила, что все ее вещи были выглажены. Мать принесла снизу и поставила в комнате две куклы Барби. На стене висела детская фотография Рунки: она надувает пузырь из жевательной резинки.

Рахела услышала, что наверху играет музыка – известная песня:

 
We had joy we had fun
We had seasons in the sun
But the hills we will climb
Where the seasons out of time
 

Молча Рахела поднялась наверх. Рунки сидела на полу, скрестив ноги. Усталая, грустная поза. Плачет она, что ли?

– Рунки, ты сегодня здесь будешь обедать?

Рунки, вытирая слезы, сдавленным голосом проговорила:

– Нет, мама, в полдень мы уезжаем. Приедет Том и меня отсюда заберет.

– Ты если хочешь какие-нибудь вещи свои взять – бери.

– Мама, я ничего не хочу брать. Ты можешь для моего ребенка придумать два имени, – спросила Рунки сквозь слезы. – Одно для мальчика, другое – для девочки?

Рахела, немного помолчав, отвечала:

– Мои имена вам не понравятся, Рунки. Вы сами выбирайте имя.

– Почему ты злишься, мама? Ты разве не понимаешь, что я очень далеко уезжаю?

– Ты уже давно далеко уехала. Незачем снова это понимать.

Рунки очень долго молчала.

– Мама, ты можешь, как раньше, в старые добрые времена, поцеловать меня? Пожалуйста!

XII

Нишанатх-бабу рано утром вышел из дома.

Начались осенние распродажи, и он хотел все их обойти. Старики выставляли ненужные вещи в гаражах. Цены символические, и Нишанатх с самого утра прогуливался по распродажам, это было его настоящей страстью. Среди вещей, которые он купил за последние четырнадцать лет, было даже одно пианино. Двухэтажный дом Нишанатха-бабу на М-стрит забит вещами, купленными на распродажах, – места для новых не было, но он все продолжал покупать.

Сегодня ему приглянулась одна ваза из немецкого серебра. Очень красивая работа. Стоила один доллар.

– Скинуть немного не сможете? Один доллар, кажется, дороговато.

Старик, который это выставил, удивленно произнес:

– Неужели один доллар недостаточно мало, доктор Нишанатх?

Нишанатх-бабу узнал в старике преподавателя статистики Стэнли, хотя сделать это было непросто, потому что лицо было полностью закрыто шапкой.

– Доброе утро, Стэнли.

– Доброе утро. Не хотите ли кофе? По случаю распродажи можно выпить кофе. Всего пятьдесят центов. Вторая чашка бесплатно.

Нишанатх-бабу заплатил пятьдесят центов и взял кофе.

– Как торговля?

– Неплохо. Наторговал на девять с половиной долларов. Присаживайтесь.

Нишанатх-бабу удивленно посмотрел на Стэнли. Этот человек зарабатывает около четырех тысяч долларов в месяц. Чтобы перекусить в полдень, старик тратит тридцать-сорок долларов, но как он счастлив от того, что заработал девять с половиной долларов на домашнем мусоре.

– Понимаете, я готовлюсь отправиться в дом престарелых. Продаю все вещи – освобождаю руки.

– А не рано ли готовитесь?

– Нет, пришло время уходить на пенсию. Уже года два как пора.

Кроме вазы из немецкого серебра Нишанатх-бабу купил большое зеркало, которое стоило три доллара. Стэнли несколько раз повторил:

– С зеркалом вы не прогадали. Моя жена в Италии купила за целых шестьсот лир.

Нишанатх вернулся домой около одиннадцати. Он очень удивился, увидев, что на веранде в кресле сидела Рунки. Она с улыбкой сказала:

– Ходили на распродажу, дядя?

– Да.

– Ваша старая болезнь.

– Заходи внутрь, Рунки.

– Что сегодня купили?

– Одну вазу из немецкого серебра и зеркало. Может, возьмешь?

– Нет.

– Возьми зеркало. В Италии за него шестьсот лир заплатили.

– Хорошо. Дядя, я пришла к вам попрощаться.

Нишанатх-бабу, ничего не ответив, налил в чайник воды.

– Мы отправляемся в Монтану, – произнесла Рунки.

– Монтана – очень красивое место.

– Возможно, мы с вами больше не увидимся.

– Это нехорошо, когда девушка говорит так пессимистично. Она должна говорить, что, может, снова увидимся. Суть одна, но тон оптимистичный. Что-нибудь будешь к чаю?

– Нет, дядя. У меня для вас есть одна очень хорошая новость. Мы женимся.

– Знаю, Шафик сказал. По бенгальскому обычаю?

– Нет, вовсе нет.

Когда Нишанатх приготовил и принес чай, Рунки плакала.

– Почему плачешь? – спросил он спокойным голосом.

– Дядя, я что, неправильно поступаю?

– Что правильно, а что неправильно – судить не нам. Не беспокойся об этом, пей чай.

Рунки сделала глоток.

– Я преподавал в одном колледже в Кидирапуре математику. В какой нужде я жил! А сейчас посмотри в мою чековую книжку – ты удивишься. Если бы я остался в Кидирапуре, это было бы ошибкой, но приехать в Америку тоже было ошибкой. В таком случае что же правильно? – продолжил Нишанатх-бабу.

Рунки сидела молча.

– Радость жизни – единственная правда. Если она есть, все в порядке. Я заверну зеркало в бумагу?

– Заверните.

Нишанатх ушел в соседнюю комнату, чтобы завернуть зеркало в подарочную бумагу. Рунки слегка улыбнулась. Она знала, что Нишанатх-бабу завернет в бумагу не только зеркало. Вместе с ним в конверте будет чек на кругленькую сумму. Это была старая привычка Нишанатха. Он всегда дарил Рунки на день рождения книгу, и там всегда лежал конверт. Он, конечно, мог дать чек открыто, но никогда этого не делал. Сколько же все-таки на свете странных людей.

XIII

Все попытки переубедить Жозефину оказались напрасны. Она твердо стояла на своем:

– На работу я тебя не возьму, психов не держу, у меня на них аллергия.

– Но мне же есть нечего, Жозефин, кто кроме тебя даст мне работу?! Я же голодать буду…

– Пока ничего подходящего не подвернется, ты всегда здесь получишь колу и гамбургер бесплатно, но на работу я тебя не возьму.

Иностранцу найти работу в Фарго стало очень сложно. Звонишь по объявлению, первый вопрос: «Грин-карта есть?» Услышав, что нет, просто вешают трубку. Если люди повежливей, иногда участливо предложат:

– Вы оставьте адрес. Сейчас мест нет, но как только появятся, мы с вами свяжемся.

– Но если мест нет, зачем объявление-то давали?

– Да были места, но уже все заняты.

Пришлось запустить руку даже в деньги на ресторан – всего удалось собрать 711 долларов. Сама идея ресторана уже не казалась такой привлекательной. Дело в том, что Рахман со своим «Индия Хаус» выбыл из бизнеса. Он говорил, что этот городишко слишком мал и у заведения с такой кухней не будет клиентов. Даже в китайских ресторанах народ бывает только два дня в неделю: по пятницам и субботам, а в остальное время – пусто. Кроме того, надо быть сумасшедшим, чтобы в такой мороз идти куда-то обедать.

А тут еще и эта эмиграционная служба, раза четыре уже письма приходили, а на днях откуда ни возьмись полиция заявилась. Пришлось переехать, теперь он жил через дорогу от таверны «У Никса». Его каморка была такая маленькая, что ничего кроме кровати там просто не помещалось. Питался он у Жозефины. Каждый раз после еды старуха брала счет, шла к нему и мрачно спрашивала:

– Работу нашел?

– Нет.

– За счет заведения.

– Запиши на меня, я, как на работу устроюсь, отдам все разом.

– Ростовщичеством я, слава богу, не занимаюсь, – все так же мрачно отвечала хозяйка и удалялась.

Работа наконец-то нашлась.

Удалось устроиться на том самом факультете фармацевтики ухаживать за животными: десяток обезьян, несколько собак и полторы-две сотни морских свинок. Всех надо было вовремя кормить, а клетки содержать в чистоте, следить, чтобы паразитов не заводилось. Зарплата на такой работе просто смешная: 90 долларов в неделю. А что делать? Пришлось согласиться. И Шафик рьяно принялся за дело.