Конрад Морген. Совесть нацистского судьи

2
Эсэсовец

В сентябре 1945 г. Морген сдался Корпусу контрразведки в Манхайме^[46]. Американцам он заявил, что был свидетелем военных преступлений; те заподозрили Моргена в том, что он сам мог быть военным преступником.

Морген принес с собой ряд документов, касавшихся его службы, включая отчеты о расследованиях и обвинительные заключения против членов СС^[47]. В течение трех лет, проведенных Моргеном под стражей, его активно допрашивали; кроме того, был обнаружен еще ряд документов, проливавших свет на его деятельность во время войны.

Корпус контрразведки начал допрашивать Моргена 30 августа 1946 г. Допрос начинается с рассказа Моргена о его образовании и вступлении в СС^[48]:

Я родился 8 июня 1909 г. во Франкфурте-на-Майне. Мой отец – машинист локомотива. Я ходил в школу во Франкфурте. Перед университетом я полгода проработал в банке стажером. Затем учился во Франкфурте, Риме, Берлине, Гааге и Киле. До этого, еще в школе, я побывал во Франции в качестве учащегося по обмену. Как видите, я, начиная со школьных лет, уже интересовался международными отношениями. Во время учебы в университете я также был членом Панъевропейского союза. Я был членом Немецкой народной партии. В мае 1933 г., по совету родителей, я вступил в [нацистскую] партию, хотя не был ее функционером. В том же году я стал членом СС. В то время я был студентом, учился последнее полугодие, и нас принимали в СС без особых вопросов.

В: В каком качестве? Вы состояли в какой-то организации?

О: Это был так называемый Государственный совет по оздоровлению молодежи. Тогда говорили, что книги развивают слишком односторонне, что нужно уравновесить это чем-то физическим. […] Там были тренировки. Затем они сказали: тебе нужна пара сапог. Ты должен показать чувство принадлежности. И тебе нужна коричневая рубашка. Так это все и происходило. И прежде чем ты это осознавал, ты уже был с ними. В тот период у меня не возникало ни сомнений, ни колебаний, потому что Гитлер подчеркивал, что все, чего он хочет, это использовать свою власть и направить свою политику на дело мира. Он снова и снова говорил: «Я сам сражался на фронте [на Первой мировой]. Я знаю ужасы войны. Все, что нужно людям, все, что нужно миру, – это мир». […] Все это было так убедительно, и никто не мог представить, что этот человек поведет нас к новой катастрофе.

Морген обратил внимание следствия на то, что он написал книгу на тему «Военная пропаганда и предотвращение войны». Книга анализировала пропаганду как причину войн и заканчивалась наивной похвалой национал-социализму, посвятившему себя сохранению мира^[49].

Короче говоря, Морген пытался убедить следствие в том, что он присоединился к нацистскому движению, не зная, куда оно ведет, поверив, подобно множеству других немцев, в мирные намерения Гитлера. Его мотивы присоединения к партии, как сказал он, были сугубо меркантильными^[50]:

Я вступил в партию 1 мая 1933 г. по настоятельной просьбе матери. Она говорила: «Ты ничего не добьешься, если хочешь пойти на гражданскую службу. Мы стольким пожертвовали ради твоей учебы». Я уже упоминал, что отец был машинистом. Чтобы оплатить мое обучение, родителям часто приходилось отказывать себе во всем. Вот я и подумал: «Хорошо, это всего лишь формальность». И вступил.

На фотографии Моргена на партийном билете (см. фронтиспис) мы видим серьезного 27-летнего молодого человека с высоким лбом и зачесанными назад волосами, с уже намечающимся вторым подбородком. Он чуть настороженно смотрит в объектив сквозь стекла круглых очков.

Фактически Морген вступил в партию 1 апреля, а не 1 мая; он также вступил 1 марта в СС^[51]. В любом случае он пришел туда вместе с потоком новых членов. Между январем и маем 1933 г. состав СС увеличился вдвое, с 50 000 до более чем 100 000 человек^[52], а в партии появилось 1,6 млн новых членов^[53]. Тот факт, что Морген вступил в СС прежде, чем в партию, согласуется с его заявлением о том, что он попал туда через студенческую организацию и скорее стремился принадлежать к элитному братству, чем интересовался политикой и идеологией. Это заявление в дальнейшем было подтверждено также письменными показаниями под присягой, которые на послевоенном суде по денацификации дал один из однокашников Моргена по университету, сообщивший, что эта организация была включена в СС позднее по инициативе ее лидера^[54].

«Отряды охраны» (CC – Schutzstaffel), основанные в 1925 г., изначально были личной гвардией Гитлера и высших функционеров нацистской партии. Гиммлер, возглавивший СС в 1929 г., планировал сформировать из них элиту, сплоченное братство, преданное идеалам национал-социализма^[55]. Мистик и романтик, он культивировал миф об СС как рыцарском ордене с традициями тевтонцев^[56], миссией которого было возвышение арийской расы. Подобно древним рыцарям, эсэсовцы были связаны кодексом чести и обязательством беспрекословного повиновения. Эту морализаторскую идеологию Гиммлер насаждал годами, несмотря на постоянно возраставшее количество преступлений, совершаемых членами СС.

Весной 1933 г. CC, по словам историка Ганса Бухгейма, стали «чуть более престижной версией» полувоенных «штурмовых отрядов» (СА) – более престижной в том смысле, что эсэсовцы воздерживались от безудержного бандитизма этой плебейской организации, разделив с ней лишь внешние признаки: военную униформу и муштру^[57]. Люди подавали заявления на вступление в СС, если хотели вступить также в одну из национал-социалистических организаций, не отдавая слишком много времени политической деятельности^[58].

Самостоятельность СС получили в результате путча Рёма в июне 1934 г. СА стали угрожать власти Гитлера, и тот послал эсэсовцев ликвидировать их руководителя Эрнста Рёма и более 100 его подручных. После этого СС стали силой, с которой в нацистском государстве приходилось считаться. Осенью 1934 г. Гитлер создал вооруженные полки СС, ставшие военным подразделением нацистской партии. С началом войны в 1939 г. эти полки составили ядро Ваффен-СС, на службу в которые были призваны почти все члены организации, включая Моргена. Те, кто вступил в политический клуб с военизированными внешними атрибутами, оказались таким образом в военной организации.

Со времен послевоенного периода изображение членов СС в исторической литературе изменилось^[59]. На Нюрнбергском процессе СС целиком были признаны преступной организацией. Но историки усомнились в изображении СС как банды нелюдей из отбросов германского общества – такое представление сложилось благодаря книге бывшего заключенного Бухенвальда Ойгена Когона «Теория и практика ада»^[60]. Описание, данное Когоном, правдиво характеризует многих эсэсовских охранников, известных ему по Бухенвальду, но не может относиться к членам административных и политических подразделений СС, например Главного управления имперской безопасности (RSHA), служащие которого, вовлеченные в совершение геноцида, были «кабинетными убийцами», нередко с учеными степенями^[61]. СС были разноплановой организацией, и Морген сумеет попасть в ее наиболее рафинированные подразделения.

Убийства членов СА и политических соперников во время рёмовской чистки стали потрясением для многих немцев, поскольку показали, на какую жестокость способен нацистский режим ради обеспечения единоличной власти фюрера. Этот инцидент примечателен также в юридическом аспекте. Министр юстиции Франц Гюртнер был вынужден смириться с этими убийствами на основании имевшего обратную силу закона «О мерах чрезвычайной защиты государства» от 3 июля 1934 г. «Коронованный юрист» Третьего рейха Карл Шмитт опубликовал статью под заголовком «Фюрер защищает право», в которой он не только оправдывал убийства, но и объявлял их законными. Он доказывал, что Гитлер, действуя как «верховный судья» (oberster Gerichtsherr), «защищал право от наихудшего варианта неправильного применения», самостоятельно творя новое право «в момент опасности»^[62].

Следующим шагом на пути к укреплению власти Гитлера было объединение постов рейхсканцлера и рейхспрезидента в лице фюрера^[63]. И снова режим постарался создать видимость законности происходящего. Закон о высшей государственной должности рейха был принят 1 августа 1934 г.,^[64] а 19 августа состоялся референдум по этому вопросу.

Морген отказался голосовать. «Я […] не считал, что это будет правильно, если вся власть в государстве сосредоточится в одних руках», – сказал он^[65]. Его исключили бы из партии, если бы не заступничество СС: «Они сказали: "Этот человек – наш"»^[66]. Возможно, помогло также то, что его отец сделал крупный взнос в партийную благотворительную организацию «Национал-социалистическая народная благотворительность» (Nationalsozialistische Volkswohlfahrt, NSV)^[67].

Что бы ни думал Морген, отказываясь голосовать в 1934 г., к 1936 г. он, похоже, смирился с единоличным правлением. В своей книге о военной пропаганде он написал: «Первое достижение новой Германии состоит в упразднении либерально-демократической системы и замене ее принципом фюрерства»^[68]. Может, его отказ от участия в референдуме не был настолько принципиальным, как он говорил позднее; а может, заключительные пассажи его книги должны были успокоить партию. Если последнее, то цели своей они не достигли, книга его выдала: «Меня упрекнули в том, что евреи не были названы […] подлинными зачинщиками войн»^[69].

О деятельности Моргена в СС или в нацистской партии между 1933 и 1938 гг. свидетельств нет. Он не занимал в обеих организациях никаких должностей и, по его словам, почти не участвовал в их жизни. Если бы имелись свидетельства обратного, это утверждение было бы оспорено на первом публичном процессе по денацификации в 1948 г., где он заявил, что в 1933 г. у него не было времени на политику, поскольку он сосредоточился тогда на учебе^[70]. У нас нет также свидетельств современников о его реакции на убийство Рёма или на милитаризацию СС – события, произошедшие в том же году^[71]. Как мы увидим, он вообще обращал мало внимания на события общественной и политической жизни – иногда к лучшему, но чаще к худшему. Справедливость, фанатиком которой он себя считал, не подразумевала социальной или политической составляющей.

С 1934 по 1938 г. Морген проходил юридическую подготовку, будучи младшим юристом (Referendar) в нескольких судах Франкфурта-на-Майне. В октябре 1937 г. его направили для дальнейшего обучения в лагерь Ютербог в Нойбранденбурге, который слыл «символом юридического образования в Третьем рейхе»^[72]. Основанный в июле 1933 г. прусским министром юстиции Гансом Керллом, он создавался для воспитания грядущих поколений прусских адвокатов, судей и государственных прокуроров в духе национал-социализма^[73]. Начиная с 1936 г. все младшие юристы Германии должны были проходить в Ютербоге шестинедельный образовательный курс. Во время пребывания там Моргена упор в обучении делался на право, геополитику, экономику и расовую доктрину, а также на занятия спортом. Целью было привить обучающимся чувство общности и национал-социалистическую групповую мораль.

Атмосфера в Ютербоге была репрессивной. Главным инструментом контроля над учащимися стал «лагерный сертификат» – письменная характеристика, необходимая для допуска в систему судебных органов. Отношения между стажерами отравлялись взаимным недоверием и подозрительностью, порой они доносили друг на друга.

Морген в Ютербоге чувствовал себя неважно. Прежде всего, он провалил спортивный экзамен. Но еще хуже было то, что он продемонстрировал недостаток заинтересованности и дружелюбия.

На пятой и шестой неделе, – докладывал его куратор, – Морген стал ленивым и сонным. В поведении и отношении к другим был несдержан; во время дискуссии вел себя вызывающе. Можно было подумать, что он просто ленится произнести хоть слово. Из-за его поведения – и из-за того, что он под неубедительными предлогами пытался уклоняться от неприятных групповых заданий, – товарищи оценили его невысоко^[74].

Нежелание Моргена участвовать в жизни коллектива пересилило осторожность, которую проявляли все его товарищи, избегавшие разговоров на острые темы, чтобы не повредить будущей карьере^[75]. Его упорство можно расценить как сопротивление идеологическому прессингу.

Морген опротестовал полученную характеристику. В письме рейхсминистру юстиции он отстаивал свои спортивные достижения: «Я провалил только забег на 3000 метров», – и объяснял молчание во время дискуссии недомоганием. А по поводу недостаточной общительности Морген написал^[76]:

Общество не щадит людей чувствительных! Деликатные натуры, те, кого легко обидеть, становятся объектом всеобщих насмешек и придирок. С такими товарищи никогда не церемонятся. И Ютербог не является исключением. Мой куратор выразился бы точнее, если бы сказал о некотором нерасположении с моей стороны.

В 1938 г. Морген завершил юридическую подготовку и сдал экзамен на должность судьи. Однако еще до того, как вступить в должность, ему пришлось защищать свою честь члена СС от того, что он воспринял как оскорбление^[77].

В доме друга Морген познакомился с Карлом Юлиусом Шпеком, который называл себя налоговым консультантом и экономистом, хотя не сдал экзамены ни по экономике, ни по праву. Что более важно, Шпек не был членом СС и утратил членство в нацистской партии из-за неуплаты взносов. То ли почувствовав себя униженным, то ли от презрения к СС, Шпек оскорбился в связи с невинным замечанием по поводу его профессии и выразил иронические соболезнования в связи со «слишком маленькой суммой в голове» Моргена, что примерно соответствует «игре с неполной колодой»^[78].

Шпек избежал дуэли лишь потому, что ухитрился оказаться не дома оба раза, когда секунданты Моргена приходили к нему. Уладить дело в эсэсовском суде чести оказалось сложно, поскольку Шпек не принадлежал к почетному сообществу, то есть к организации, уполномоченной представлять его в силу наличия у нее кодекса чести. Морген наконец соблаговолил удовлетвориться письменным извинением при условии, что СС сочтет Шпека в достаточной степени порядочным человеком, чтобы приносить таковое, – «порядочным человеком в национал-социалистическом смысле».

Этот эпизод, сам по себе незначительный, демонстрирует согласие Моргена с кодексом личной чести, принятым в СС. Если не политическую идеологию, то ценности этой организации он усвоил вполне.

Первую должность Морген получил в окружном суде Штеттина, но вскоре был уволен из государственной судебной системы^[79]. Он вновь не поладил с партией, на этот раз из-за процесса по делу учителя, который обвинялся в нарушении установленных законом пределов физического наказания. Морген предположил, что за обвинением стоит гитлерюгенд – учитель не был членом партии, – а изучение материалов дела показало, что старший судья скрыл доказательства в пользу подсудимого. Последовало несколько очных ставок, вследствие чего против Моргена было возбуждено дисциплинарное производство и его уволили. После этого он стал юрисконсультом Немецкого трудового фронта, где представлял рабочих в спорах по вопросам зарплат и пособий.

В сентябре 1939 г. Германия вторглась в Польшу, была объявлена война. Моргена призвали в войска СС, но в боевых действиях он не участвовал. Первым местом его службы стала запасная часть «Восток»^[80]. Из померанского Штольпа он, предвидя тяжкие испытания, отправил родителям взволнованное послание^[81]:

Сколько волнений пришлось перенести тебе, мамочка, пока я рос! С какой любовью ты заботилась обо мне! Как усердно ухаживала за моей одеждой, какие жертвы приносила, чтобы исполнять мои желания, большие и маленькие. А Вы, дорогой отец, каким бережливым Вам приходилось быть! Как Вы старались обеспечить нас! Теперь, в военное время, когда ощущается нехватка всего, лучше понимаешь, что значило кормить семью во время последней войны и не давать нам голодать. Мой нынешний начальник, бывший адвокат, рассказал мне, какой тяжелой была его военная молодость и как голодал он. Он так и не оправился от этого, остался слабым и болезненным, и его отправили с военной службы домой через несколько дней – а в наше время это кое о чем говорит. Вы, дорогой отец, уберегли нас от всех этих невзгод. Я стал человеком, которого будет не так-то легко сломить, что бы ни случилось. За это я теперь приношу Вам свою благодарность!

Морген повторяет то, что слышал от солдат, размещенных в Польше: «Снова и снова слышишь, что каждый день в Польше наших людей отстреливают и режут, истребляют исподтишка. Население там настолько хитрое, исполненное ненависти и тупое, что об умиротворении, похоже, не может быть и речи». Здесь Морген принимает за чистую монету немецкую военную пропаганду касательно Польши. Нет оснований думать, что он уже слышал о массовых казнях, которые совершались за линией фронта. Сам Морген был некомбатантом в померанском Штольпе, который находился теперь в Германии.

После вторжения во Францию в мае 1940 г. Моргена демобилизовали, и он вернулся в Берлин:

Я сказал человеку в отделе по вопросам личного состава, что хотел бы продолжить служить по профессии, поскольку, если ты сдал экзамены, а затем оставил профессию более чем на год, вернуться к работе очень трудно. Он сказал: «Хорошо, Главное судебное управление СС нуждается в судьях. Так что вы будете там работать».

У Моргена были все основания полагать, что после инцидента в Штеттине карьера в гражданской судебной системе для него закрыта. Он прошел подготовку для службы в судебной системе СС и был направлен в эсэсовский суд в Кракове^[82].

3
Эсэсовский суд

Судебная система СС и полиции (SS-und Polizeigerichtsbarkeit) не входила в государственную судебную систему и была особой структурой, учрежденной внутри СС для преследования за уголовные преступления, совершенные служащими войск СС, оперативных групп и полиции безопасности. Она была основана в октябре 1939 г.^[83] на том основании, что гражданские и военные суды якобы не могли понять образ мыслей и взгляды эсэсовцев. Подлинным же ее назначением было выведение из-под юрисдикции военных судов членов войск СС и оперативных групп, совершавших военные преступления в Польше^[84].

Несколько эсэсовских судов было создано в главных городах Третьего рейха и на аннексированных территориях. Эти суды располагались при штаб-квартирах высших начальников СС и полиции. Высшим органом этой судебной системы стало Главное судебное управление СС (Hauptamt SS-Gericht) в Мюнхене, но верховной судебной инстанцией был сам Гитлер.

Отдельного уголовного кодекса для СС не существовало^[85]. Внешне их судебная система походила на военную и опиралась на гражданский и военный уголовные кодексы. Однако фактически она находилась под влиянием ценностей, принятых в СС. Эсэсовцу предписывалось, исполняя свой долг, ориентироваться на «нравственное чувство», то есть следовать приказам, руководствуясь внутренним, а не внешним одобрением^[86]. А когда это внешнее одобрение требовалось, эсэсовские судьи должны были выносить решения, отвечавшие моральным идеалам организации, которые судебная система СС закрепляла в руководящих указаниях, регулярно публиковавшихся в официальных сообщениях (Mitteilungen) Главного управления.

Понятие «высший закон», подразумевавшее «правоту и справедливость», было удобно для истолкования положений военного права в духе эсэсовской идеологии. Соответствующим образом переосмысливались и уголовные преступления^[87].

Одним из каналов проникновения идеологии СС в уголовное право для членов организации стал параграф 92 военного уголовного кодекса, в котором рассматривались воинские преступления, связанные с неповиновением^[88]. Судебная система СС трактовала понятие неповиновения так широко, что почти любое нарушение приказов Гиммлера могло быть квалифицировано именно таким образом, а Гиммлер требовал от эсэсовцев придерживаться более строгих идеологических стандартов, чем предписывалось обычным гражданам. Так, первый из «нюрнбергских законов» запрещал гражданам «немецкой или родственной крови» иметь половые сношения с евреями^[89], а членам СС запрещались сексуальные связи с представителями любых других рас, включая, например, неевреев-поляков. Такое ограничение содержалось в гиммлеровском Приказе о национальном самоуважении (Befehl über völkische Selbstachtung), нарушение которого рассматривалось как неповиновение^[90] согласно параграфу 92. И если наказанием за сексуальную связь с евреем было тюремное заключение, то нарушитель параграфа 92 мог быть приговорен к смерти.

Начальник Главного судебного управления СС в Мюнхене Франц Брайтхаупт – сам не юрист – заявил, что «судьи СС не "юристы", а командиры, знающие право»^[91]. Судебной системе организации следовало находиться в руках «молодых, свежих лидеров СС», а не «перестарков и дряхлых юристов»^[92]. Как замечает историк Джеймс Вайнгартнер, эсэсовский судья «должен был вести себя принципиально иначе, чем в традиционном суде. Ведомый не буквой закона, он был в идеале политическим борцом и воспитателем, для которого принцип важнее нормы права»^[93].

На самом деле, однако, большинство эсэсовских судей имели юридическое образование и до войны работали адвокатами или прокурорами^[94]. Следовательно, они постоянно сталкивались с противоречивыми требованиями. С одной стороны, им вменялось в обязанность стоять на защите идеалов СС, что предоставляло им широкую свободу действий. С другой стороны, они все еще должны были придерживаться действующих законов. Блюсти закон и в то же время следовать идеалам СС было нелегко.

Это видно на примере регулирования все тех же сексуальных отношений. По словам Моргена, члены СС сопротивлялись гиммлеровскому Приказу о национальном самоуважении, а судьи не находили удовольствия в принуждении к его исполнению. Вот что он говорил^[95]:

Половые сношения с представителями других рас были запрещены для всех членов СС внутренним приказом рейхсфюрера [Гиммлера], и его следовало исполнять согласно параграфу 92, который гласил, что неповиновение будет наказано. […] У нас в генерал-губернаторстве таких судебных дел было много. Войска сильно сопротивлялись, и мы не находили удовольствия [в преследовании за неисполнение этого приказа]. Мне это казалось безумием. Я считал, что расовые преступления заключаются в чем-то другом.

Иными словами, Моргену претило регулировать сексуальные отношения с представителями других рас, руководствуясь параграфом 92.

В течение долгого времени Морген ухитрялся гармонично сочетать две свои роли – судьи и офицера СС. Однако, когда он открыл для себя «окончательное решение», это стало для него серьезным испытанием. И как мы увидим, он сумел примирить в себе офицера и судью, только выйдя за рамки своих прежних представлений о коррупции и задачах судьи.