Шум в коридоре. Дверь в палату отворилась, впуская квартет утреннего обхода, как это водится у врачей, с профессионально поставленной миной безразличия. Увидев крепышей рядом с больным, будто посетителей, глава процессии остановился как вкопанный: «Что это за базар-вокзал! Кто без спецодежды впустил?» Но тут, будто нечто вспомнив, достал из кармана халата какой-то список. Сверившись, сказал: «Ладно, коллеги, на обратном пути зайдем. Посетители – в коридор!» И был со свитой таков, прежде проводив убывающую охрану взглядом.
Алекс не успел и прилечь, когда увидел работягу лет сорока-сорока пяти с ящиком инструментов, прикрывающего за собой входную дверь. Будто нацеливается в санузел (душ с туалетом), но прежде рукой поприветствовал больного.
Алекса кольнуло, но в чем аномалия, он поначалу не понимал. Работяга двинулся в санузел и, зайдя внутрь, даже произвел несколько скрипов, казалось, разводным ключом. Тут Алекс сообразил, что его смутило. Работяга-то он только по затертой униформе. Выглядит же как подтянутый, по-аристократически уверенный в себе господин (постсоветского толка), умудренный нетривиальным знанием. Как говорится, белая кость и в потемках блестит.
Многофункциональный пациент все еще блуждал промеж аллюзий, когда услышал голос визитера, донесшийся из санузла:
– Господин Куршин, не заглянете сюда? Ради вашей же безопасности… Кричать через всю палату – привлечь внимание охранника. Это не в ваших и не в моих интересах…
– Завтра ведь грозились! – возмутился Алекс и опомнился: – Ах, да! Слово шпиона, точно девичья память. Лучше бы девулю – ту, что утром, живого манекена, прислали бы вместо себя. У сочинителей нередко проблема с женскими персонажами, я – один из таких. Посодействовали бы… Кстати, отправлять такую кралю на задание, таящее даже невинный контакт с мужчиной, как минимум, доплата за вредность. С учетом же веяний дня – не обойтись без полиса, покрывающего харрасмент…
– Меня предупреждали, что психотропные вещества чреваты словесным поносом, длящимся до недели. У вас, видать, то же осложнение, – заметил с горечью ряженый сантехник. И зловеще прибавил октаву: – Вы идете или на «помощь» нарываетесь!?
– Э-э, господин парашютист, я как-никак наполовину славянин. Могу ведь, как слышится, так и пишется… Благо накачали божественным ветром, – предостерег Алекс. И без тени сомнений двинулся к обидчику.
Когда Алекс возник в дверном проеме санузла, ряженый резко встал с колен, казалось, со всей серьезностью восприняв угрозу. Алекс же улыбнулся, как бы обращая свой эпатажный отклик в шутку, а может, так подчеркивая смехотворность конфликта, возникшего на ровном месте.
– Извините, господин Куршин, бес попутал, – искренне сокрушался ряженый, – учитывая ваш почтенный возраст хотя бы…
– Вот это – извиняться – вы зря, – не дал договорить не увядающего гонора престарелый петушок, – а то, паче чаяния, перестану воспринимать вас как сторону переговоров. Сморозить глупость, скорее, привилегия человека, чем недостаток. Да и если по-мужски, то рассосать конфликт хватает доброго взгляда, интонации. Большего и не нужно. Куда уместнее – вам представится. А то еще немного – и стенка на стенку сойдемся. Тыл что ваш, что мой крепкий…
Ряженый закивал, будто со всем соглашаясь. Слетал в палату, откуда принес два стула. Прикрыл в санузел дверь, хоть и не полностью. Усадил по-дружески Алекса, уселся в метре напротив и сам.
– Как бы вы не сглаживали мой прокол, еще раз примите извинения, – сухо произнес ряженый, должно быть, желая покончить с неудачной завязкой.
Алекс пожал плечами, транслируя: тебе так легче – ради бога.
Ряженый забурился в карман, откуда извлек нечто сродни полицейскому жетону; посередине трезубец, под ним номер и надпись полукругом. Но предъявлять его не стал – нервически протер бляху о свои давно не стираные штаны.
Алекс снисходительно взглянул на визави, будто входя в положение. До него окончательно дошел масштаб предприятия, реализованного с единственной, весьма сомнительной целью – вытащить из событийной тени фигуру, по капризу обстоятельств угодившую на смотровую площадку большой политики. Но не вследствие головокружительной карьеры, а в качестве психоаналитика, ставшего таковым по прихоти сильных мира сего. Вытащив, всего лишь переговорить, не исключено смутно представляя предмет разговора. Для чего порушить две системы безопасности, одна из которых крупный военный объект. Причем пробить брешь не напрямую, а натравив Кремль на теневое правительство РФ. Все это за тысячи километров от Москвы в условиях ползучей деспотии. Так что недавние оговорка и жест-паразит – невинные недочеты на фоне состоявшего мега-проекта, не допускавшего права на ошибку.
Алекс дружелюбно протянул руку, мимически испрашивая атрибут идентификации. Ряженый поначалу воспротивился, похоже, памятуя ведомственную инструкцию (из рук не выпускать), но все же нехотя бляху передал.
«Government of Ukraine» и низкий, отправляющий к элите номер 54 Алекса не впечатлили – ему и по прочтении электронного послания часом ранее все было ясно. Впрочем, ничего нового – круговорот агентуры в природе, в вихре которого он последние полтора года пребывал. Правда, обозначился и элемент новизны: якого біса он понадобился своим соотечественникам в оригинале, он не представлял. Никак, до рези в деснах.
Тогда почему он пошел на сближение, дав себя подхватить потоку авантюры, а не сдал ходячую Виагру своей охране как лазутчицу? Ведь и без текущего инцидента он жил под тремя отложенными приговорами, двое из которых таили военно-полевое исполнение за «нарушение режима».
Увы, вопрос остался без ответа. Вернул ряженому бэйдж, обретая лик сосредоточенного ожидания. Мол, ближе к делу.
– Как это вас угораздило? – открыл вопросник ряженый, похоже, на самом деле не знавший, о чем говорить.
– Набиваетесь в мои биографы – так вас понимать? – ловко парировал Алекс. – Или в душеприказчики, кому выплакаться смогу?
– Да нет, – бесстрастно, не в пример нервозному прологу, возразил ряженый. Выдержав паузу, столь же неброско объявил: – Предлагаю то, чего у вас нет и не предвидится – свободу, пусть в неблизкой перспективе. Хотя… удиви вы меня, есть шанс уйти отсюда вместе. Рядом и внизу держит периметр группа поддержки.
Алекс поморщился, демонстрируя не то чтобы разочарование, нечто большее – горечь о потерянном времени. Даже осмотрелся, как бы высматривая пути отхода. С учетом крепко сбитой фигуры визави, на четверть века его моложе, не совсем понятно куда. Разве что Гая кликнуть, если пикнуть получится…
– Зря вы так, господин Куршин. Вытащив вас из подземелья, я, как минимум, заслужил право быть выслушанным, – попенял с холодком ряженый. Но, хлопнув себя по коленям, казалось, искал точки соприкосновения, а не раздора.
– Так как мне вас величать – номер пятьдесят четвертый? – вдруг развеселился приднестровский пациент.
– Зачем? Я – Дмитро. Имя распространенное, поэтому по-украински, чтобы ненароком не спутать… Но фамилию не спрашивайте, как и мою должность… Да и не думаю, что это критично – куце представился Дмитро Гончарук, завотделом перспективных разработок СВР Украины.
– Может, подскажите, как вы на меня вышли, господин Дмитро, поверенный по делам Украины в Приднестровье? А то на сухую по душам трудновато, – грустно улыбнулся пациент-хроник епархии тайных сношений.
– В общем, так, господин Куршин. Чтобы сделать заявку на наше покровительство, вам следует разъяснить всего две строчки вашего резюме, конечно же, неформального. В частности, каким образом завязалось ваше сотрудничество с российским президентом, одним из самых закрытых субъектов власти? Второе. Каковы политические задачи движения, на которое вы работаете ныне? Между делом разъясните, как вас к ним занесло.
– Вау, вы, конечно, не притча в языцех – Димон, но удивили не меньше, чем его мем «… но вы держитесь». Какое ухищрение мысли родило идею, что я якобы нуждаюсь в защите? Не выкажи вы осведомленность о моей персоне, признаюсь, смутившую, я бы, поблагодарив за компанию, отправился бы на боковую… – струил по-детски незамутненное удивление пациент.
– Да просто все, – без тени сомнений откликнулся Дмитро Гончарук. – Что вас завлекло в Россию, не важно. Принципиально иное. Вы пренебрегли экстерриториальностью, то есть крепким тылом, который вам дарит страна вашего подданства Израиль, на две трети закрытая. Коль так, то Украина – единственная ниша, где вам можно при необходимости перекантоваться. Предвижу возражения, некогда прописанные в вашей статье: перенаселенная российскими шпионами… Очень даже может быть. Вот для этого и пригодится патронат Банковой, включая смену личности… И последнее. Вид на жительство в Украине вам гарантирован местом рождения – безотносительно предложения, которое из моих уст прозвучало. Но, кажется, человек такого покроя, как вы, не мог этого не знать…
Алекс то чесал затылок, то потешно складывал губы трубочкой и, казалось, заскочил в некий сектор, не покрываемый картами навигации – потерялся оттого. Однако вскоре возникло ощущение, что он не то чтобы затрудняется с ответом, а как бы переоценивает свою драму, открывшуюся с неожиданной стороны.
Гончарук потемнел в лице, должно быть, посчитав, что перегрузил мозг объекта задачей недопустимой трудности. Казалось, он лихорадочно ищет выход, коря себя: преодолев пешком сто этажей, надо же, на последней ступеньке подвернуть ногу!
Алекс продолжал рефлексировать, но проблема была куда проще, чем ее внешняя «иллюстрация». Он в одночасье постиг, что капитально дал маху, некогда просмотрев лайфхак, по сути, лежавший на поверхности. Позволив ему ночные пробежки вокруг склада боеприпасов, заговор приоткрыл ставни для побега. Да, не гарантированного, весьма рискованного, но все же сулившего шансы на успех. Побега в Украину, которая, на его удачу, рассмотрела в его персоналии выгоду, предложив минутой ранее то, в чем он остро нуждается – надежном убежище.
У Алекса не было иллюзий, что его жизнь, некогда под защитой общества здравых ориентиров, увязнув в российском закулисье, стоила недорого. Дешевле не только политической конъюнктуры, газообразно летучей, но и прогнозов рулетки.
Следовательно, в мироощущении Алекса с трезвыми установками соседствовала беспечность. Ее не оправдывали ни отсрочка от уголовного преследования в Израиле, которую ему гарантировала сделка с Кремлем, ни уникальные призы, ему обещанные и частично дарованные, ни возрастная усталость, ни иные соображения. Дав себя втянуть в тайну из тайн российского престола, он вывел себя за канаты общепринятого, обратившись в товар геополитических притирок. К счастью, почти всем акторам возникшей конфигурации пришедшийся ко двору.
Но то была временная востребованность, как и недолговечна любая функция политической кухни, при авторитаризме непроницаемой для общественного контроля. И по-нормальному ему, вдоволь отведавшему адреналина авантюры, давно следовало съезжать с сюжета, служившего триллером поневоле. Из чего вытекало: в Украине, стране-убежище постсоветского пространства, он нуждается больше, чем она в нем, пока, похоже, не зная об этом…
– Дмитро, не представляю, что из этого выйдет, но попробовать можно… – подтянувшись внешне, вполголоса предложил собеседнику Алекс.
Гончарук изобразил жестом: взаимопониманию рад, я весь внимание.
– Я и правда, знаком с российским президентом, – с некоторым воодушевлением начал свое «чистосердечное» Алекс, – и, важно знать, был выдернут в Москву исключительно по его инициативе. Но, откровенно говоря, не вижу, какая вам от этого знакомства польза. До некоторых пор у нас с ним – односторонняя связь, причем весьма экстравагантная: в виде текстов, чья тематика, углы зрения, форма подачи – сугубо на мое усмотрение. Кроме общего пожелания – продолжить качественную публицистику – от помощника президента в мой адрес ничего не прозвучало. Стоило, правда, сачкануть неделю-другую, мне прозрачно напоминали – завязывать с творческим больничным. Очно мы встречались считанные разы, но кроме игры в настольный теннис в прочем замечены не были…
– Не понял. Почему настольный? – нервно перебил Гончарук.
– Я – мастер спорта СССР по пинг-понгу, не знали? – дался диву Алекс, продолжил: – Под контакт с президентом подверстали мои узко профессиональные навыки, так сглаживая кричащую диспропорцию, которую встречи между малоизвестным комментатором-иностранцем и самодержцем всея Руси собой являли. Ну а четыре месяца назад меня похитили…
– Кто? Те, которые опекали бункер в Колбасна? Кто они вообще?– сжался как пружина Дмитро Гончарук, предвкушая момент истины. Если кооперация связки «президент РФ – Куршин» нашла, считал Гончарук, научное обоснование, то физические параметры антикремлевского заговора, нащупанного СВР Украины интуитивно (в основном, на примере схрона для беглых олигархов), до сих пор зафиксированы не были.
– Многого не ждите, – предварил отклик долгой паузой Алекс, – у меня с ними прочные, доверительные отношения. Если в двух словах, то это антиправительственный заговор самобытного постмодернистского толка. Кремль как таковой их интересует постольку поскольку, приоритет – эффективные, высокоприбыльные экономические проекты. Не будь режим ВВП столь одиозен, деморализован коррупцией, они бы интегрировались в механизмы экономики и управления, не помышляя о власти. Движение политизировалось, когда исчезла последняя надежда на реформы. При всем том заговор не исключает перехвата штурвала власти. Но только при наступлении следующих обстоятельств: управленческий хаос или досрочное сложение ВВП своих полномочий, к которому они, так или иначе, подталкивают. Но, пока этого не произошло, подполье довольствуется теми рычагами влияния, которые у него есть. Как мне представляется, таковых хватает… То есть между анархией революционного взрыва и неповоротливой автократией они выбирают последнюю, понимая: при резком транзите власти без новых «девяностых» не обойтись, что для экономики, культ их поклонения, губительно. Потому, в зависимости от конъюнктуры, они то топят режим, то бросают ему спасательный круг. Вот, собственно, и все…
– Ну что, любопытно, очень даже,– констатировал Гончарук. Встал и, обойдя стул, оперся о спинку. Уставился на Алекса, словно гипнотизируя или проводя некий психологический сеанс.
Алекс сморщился, гримасой передавая: как это понимать? С тобой все в порядке?
– Спасибо за экономию времени, господин Куршин, предложенная аннотация впечатляет, – заговорил Гончарук, опустившись на спинку локтями, – писатель есть писатель, но где наш, Украины, интерес, оговоренный в письме-знакомстве? Убей, не вижу!
– А-а, понял! – мгновенно откликнулся произведенный в референты пациент. – Вынь да положь мобилизационные планы Лугандонии и Крыма! Неважно имеются таковые в природе или нет. Это для начала, боевое крещение, так сказать…
Тут входная в палату дверь распахнулась, заставив ряженого выпрямиться – через зазор он видел, кто вошел, как и вошедший его.
– Алекс, где ты? – прозвучал настороженный голос Гая, бодигарда, остановившегося у входа с мобильным в руке и не находившего объект опеки.
– Здесь я, здесь! – засвидетельствовал верность прежним координатам Алекс. Раскрыв дверь санузла, обналичил себя полностью.
– Что ты здесь делаешь, стулья зачем? – еще больше напрягся Гай. – Прихватило, приступ?
– Успокойся, полный порядок, – Алекс замолк, как бы сглатывая слюну. Одолев конфуз, заулыбался: – Представляешь, дружище, единомышленника нашел, – Алекс указал жестом на работягу, – как и я, тридцать лет болеет за «Манчестер Юнайтед». Кто бы мог подумать – Рыбница и «Манчестер Юнайтед»? Спасибо, душу отвел… Хоть какая-то от больницы польза…
Гончарук переложил разводной ключ с одной руки в другую и застыл, услышав «Манчестер Юнайтед». То было единственное, что в диалоге на иврите он разобрал, но знакомое словосочетание запутало его еще больше.
Оставшись один, когда Куршин с охранником нежданно-негаданно из палаты вышли, он лихорадочно соображал, как быть. Контакт Алекса с охранником – наперекор выстроенной схеме – влек немедленную эвакуацию, невзирая на незавершенность миссии, давшейся с таким трудом. Даже если Куршин утаит факт вербовки, две грубые ошибки требовали мгновенного сворачивания операции: вопреки инструкции, группа поддержки не смогла придержать охранника в коридоре, и он зафиксировал неформальный контакт между сантехником и больным, который не мог не вызвать подозрения; огромное напряжение выстрелило и собственной ошибкой Гончарука – перенос стульев из палаты в санузел, которых по нормальной логике там быть не должно.
Оказавшись в коридоре, Гончарук увидел своих двоих парней, чем-то обеспокоенных. С вероятностью девяносто процентов можно было предположить, что предмет их беспокойства – он сам, прикрыть которого у них не вышло. Между тем Гончарук не сомневался, что сбой программы продиктован не их зевком, а чем-то экстраординарным. Как позже выясниться, телефонным звонком, буквально ужалившим бодигарда – он бросился в палату сломя голову. Сейчас Алекс и бодигард на лестничном пролете. Слившись с гаджетом, Алекс односложно отвечает.
В ту ночь Гончарук почти не спал, обсасывая детали операции, оборвавшейся на полуслове, все это на фоне шести месяцев нетривиальных усилий. Но переживал он не горечь поражения, а искрометный триумф. Отправной точкой тому стал перевод диалога на между Куршиным и охранником, как и вся запись предшествовавшей диалогу беседы. Но и до поступления перевода нечто подсказывало ему, что всё на мази. Спинномозговая чуйка не подвела, но она же и прорисовывала: невзирая на глубину проработки проекта, самоотверженность рабочей группы, он пока в цикле геодезических работ. Игра вдолгую, но за прошедший день он, глава проекта, в свой актив записал больше, чем за шесть посткрымских лет.
Глава 13
Балтийское море – Мальмё, Швеция, 27 марта 2020 г.
Алексу казалось, что от слепящего света прожекторов его баркас еще немного и вспыхнет – кромешная ночь за секунду сделалась запредельной иллюминации днем. Источник тому – три плавсредства береговой охраны, зажавшие баркас в клещи; шел он из Гдыни в Мальмё, рулевой – Збышек, контрабандист живым товаров, оба пассажира, Алекс и Степанов, без документов.
При этом травмировано не одно зрение – несколько матюгальников рвут барабанные перепонки. Если отталкиваться от места назначения, то по-шведски, в то время как датский – по другую сторону моста…
Алекс хотел было Збышеку крикнуть «Глуши, на хрен!», когда увидел ухватистых профессионалов в балаклавах, точно саранча, оккупирующих их борт; они же и застопорили движок.
Дальнейшее – трафарет: потуги «границы», установить личность пассажиров, настойчивостью не отличавшиеся, браслеты и сцепка Алекса со Степановым, в очередной раз проспавшего, какая власть во дворе, тьфу, на борту. И лишь затем вялые движения мысли, как перекинуть закольцованную связку на свое судно. Не найдя способа, пограничники Алекса и Степанова расцепили. Но на своем борту вновь потянулись за браслетами.
– Наручники уберите! – заорал Алекс. – Мы похожи на ангелов!? Нам сто двадцать на двоих… Представьте, ваш катер перевернется! Сколько бумаги изведете, отписываясь от двух трупов…
Некто, похоже, старший группы захвата, нехотя махнул бойцам: дескать, бог с ним. Но тут же двумя пальцами изобразил: следите в оба!
Уступка была временной. На причале, при пересадке в микроавтобус, накинули уже персональные наручники, должно быть, доставленные с оказией. Транспорт к месту – заладил дождь.
При знакомстве с очередным в судьбе изолятором, Алекс по обыкновению струил любопытство. Знал, что двух похожих друг на друга не бывает. Почтив своей персоной с десяток, считал себя докой этой узкой «специализации». Но так и не понял, почему любая силовая структура не может обойтись без собственной предвариловки, нередко, позевывающей от безделья.
Попадал он то зазеркалье по-разному, но в последние годы – по пьянке, чаще всего в аэропортах. Предыдущие «заходы» – за правонарушения «белых воротничков», почему-то заканчивавшиеся пшиком или санкциями, с потерей свободы не связанными.
Нынешний – из этого же криминального регистра – незаконное пересечение границы без документов. И не одного шанса под беженцев закосить…
– Слушай, Олег, – нашептывал Алекс Степанову на ухо, – боюсь, у нас проблема: я без понятия, как быть. Не знаю и все.
– Достали! – сорвал с лица непривычную маску Степанов, которую пограничник надел ему на берегу, прежде чем сомкнул наручники. После чего откликнулся: – Сашок, тебе какая печаль? Ты не в красном списке Интерпола, как я. А наши суки клялись: проскочите до Мальмё зеленой волной!
– Олег, остынь. Делу слюной не поможешь, – разбирался с раскладом Алекс. – Никуда не деться: нас обоих отфильтруют. Тебя – как клейменного Интерполом, меня – как не раз проходившего в Швеции паспортный контроль. В худшем случае – отбракуют через программу распознавания лиц. Но! Мы не знаем, какова процедура, и что их закон на сей счет говорит. Не исключено, нас, ничем тяжким не замаранных (ни наркотиков, ни оружия), к обеду выпустят под подписку или переведут в лагерь для перемещенных лиц. Демократия, хоть и больна большевизмом, на антибиотиках пока держится! И то, что Збышека, рулевого, от нас отделили – симптом в пользу моей версии. Похоже, он уже задерживался. И его прямиком в уголовку как рецидивиста. Так что не вешай нос и прикрой хотя бы на сутки рот. Впрочем, с полутора языками – русским и матерным – дело нехитрое. Главное, чтобы нас по разным камерам не развели, имейся здесь несколько. Когда я рядом, ты более-менее …
Функцию изолятора погранслужбы выполнял некий отстойник с двумя лавками вдоль стен – человек на пять с каждой стороны, похоже, аналога для слабого пола не имевший. Лавки своим размером позволяли кинуть кости даже такому крупному мужчине, как Алекс. Что гарантировало минимум удобств, далеко не всегда доступных для арестантов КПЗ.
Со Степановым они буквально валились с ног, но оба, бывалые «экскурсанты» предвариловки, вначале придирчиво обследовали камеру. Обнаружив видеонаблюдение в «лобби» и отхожем месте, обменялись взглядами. Укладываясь, даже не пожелали друг другу «Спокойной ночи!». Знали: на болтовне палятся девяносто процентов новичков. То, что они русскоязычные, знать пока шведам необязательно…
Между тем заснуть Алексу не выходило – раскручивалась хроника его злоключений последних двух месяцев пошедшей зигзагами линии жизни. Полной нервозности и частых перемещений в пространстве.
Контакт с Гончаруком, офицером СВРУ, прервал Борис, как-то прознавший о якобы отравлении подопечного. Через Гая затребовал немедленного соединения с «больным». С первых слов проявилось: Борис полностью в курсе события, но главное – логически объединил подкоп под гостиницу на складе боеприпасов и фиктивное отравлением.
Борис не стал допытываться, что Алексу о каверзе с госпитализацией-обманкой известно, и была ли попытка его завербовать. Должно быть, он знал нечто, исчерпывающее тему. Сообщил только о перебазировании и установленной ему, Алексу, зарплате. Нехилые семь тысяч евро. Уточнил: очищенные от налогов. Оставалось назвать имя бенефициара…
От наслоения ангажементов голова Алекса пошла кругом, но все же не в той степени, чтобы потерять инстинкт самосохранения, нашептавший: инициатива – у лагеря «Б» («А», видно, обозначался Кремль, ну а «В» – новички шпионского треугольника СВРУ). Ошибешься со стороной – грохнут, иллюзиону уже не прибегая.
По выписке из больницы, последовавшей за звонком Бориса, Алекс в особняк Семена Натановича не вернулся. На пару со Степановым они покатили по путям-дорожкам постсоветской территории нужды, нередко тождественной дну общества.
Приднестровье, некогда уникальная ниша, после вторжения в конфигурацию украинской разведки таковой быть перестала. Наоборот, компактность региона, где все знают всех, вследствие утери заговором убежищ, засветившихся у Кремля и СВРУ, скорее, западня, нежели преимущество окраины.
Охранников Гая и Илана сменили давно знакомые, но чуть припорошенные спринтом событий лица – Юрий и Виктор, до недавних пор начальник города боеприпасов и его заместитель, в Новый год лишившиеся не только синекуры, но и права на пенсию. Со слабым самоуспокоением: по собственной воле, но чтобы с трибуналом разминуться…
Пережив крах карьеры, парни не могли не нарадоваться доверию, вновь оказанному прежним работодателем, хоть и теневым. И стерегли ВИПов с огоньком, меняясь каждые восемь-двенадцать часов. Режим – врагу не пожелаешь. Ведь при круглосуточной вахте и у четверых охранников любой сбой – нервотрепка.
Но беда не только в жестком графике – за два месяца сменено три жилища с челночными переездами между Молдовой и Приднестровьем. Переезды не из простых – оба подопечных без документов; кроме того, само жилье то ли брошено хозяевами, «пойдя по рукам», то ли, напротив, сдано без ведома хозяев, как правило, в отъезде. Более благоустроенного жилья, где получалось бы мало-мальски блюсти конспирацию, не было – регион-то экономически неблагополучный, не разгуляешься. Из чего следовало: всесилие московских покровителей имеет свои границы, на чудеса у небес разнарядка.
Тут ко всем неурядицам грянула пандемия коронавируса, которая в считанные недели ввергла правительства в состояние критических дней без перерыва, при полном забвении политической воли – стержень государственности.
Степанов и Алекс, не сговариваясь, затребовали немедленного переезда в адекватное, под сенью европейской традиции место вне пределов постсоветского пространства. Они, прирожденные антиэтатисты, сразу смекнули, куда ветер дует – в низины цифрового концлагеря, массовых увольнений, захлопнутых границ. Европа же, полагал Алекс, хотя бы минимум гражданских свобод придержит…
Здесь не обойтись без отступления. Сроки «вяления» Степанова в приднестровском схроне – относительно обещанного заговором – давно вышли. Но халатность или необязательность здесь ни при чем, напротив, подполье отличалось болезненным следованием слову.
Все подмерзло потому, что процедура европейского паспортного контроля претерпела усовершенствование. Паспорта старого типа с переклеенными фотографиями отслеживались новой, чувствительной к подделкам аппаратурой на раз. Что вывело из обращения фальсификат, исчислявшийся тысячами экземпляров.
Некоторое время пробел заполняли подлинные, на настоящих граждан, паспорта, которые изготавливались и запускались в обращение той или иной национальной службой идентификации, подменявшей фото носителя. Понятное дело, келейно и за сумасшедший номинал, вплоть до двухсот тысяч евро. Однако в девятнадцатом контроль над «приработком» служб идентификации настолько ужесточили, что этот источник «легализации» беглых преступников приказал долго жить. Даже посулы «лимона» игнорировались.
Подполью ничего не оставалось, как зарядить Степанову российский паспорт под чужой фамилией, пока им доступный. Но Олег заартачился, посчитав, что от него хотят избавиться, не напрягая смету и извилины. То есть скормят его пограничникам по принципу «с глаз долой из сердца вон». Сбор снят, на госхарчи!
Распрощавшись с особняком Семена Натановича, надежным и комфортабельным убежищем, Алекс сам задумался о своем будущем, ему казалось, теряющем признаки осмысленности. Кочевой цикл лишь обострил ту проблему. Ведь ко всем рискам «высокого напряжения» в парадигме «Кремль-заговор-СВРУ», прихватившей его с потрохами, добавился новый негатив – сосуществование с местным дном. Вокруг вусмерть пили, до юшки дрались и напропалую собой торговали. В какой-то момент Алекса посетило, что социализм капитулировал столь безболезненно потому, что предчувствовал: новая эпоха сама себя высечет, разражаясь непереносимыми гримасами. И обнищавшие – духом и активами – Приднестровье с Молдовой казались ему символом сарказма истории.
То есть «жилищный вопрос» – это маленькая гирька, которая грозила обрушить миссию, оправдание которой Алекс, пусть не без усилий, но до сих пор находил, особо не кривя душой при этом…
Точкой бифуркации, однако, стал коронавирус, за несколько недель обрушивший порядок вещей, умаляя или выхолащивая приоритеты. Воцарилась вакханалия переучетов и порой казалось, что бум самоогораживания доставляет мировому институту государства мазохистскую усладу; засевшая в глубинах либидо тектоника, поймав ветер перемен, наконец, выплеснулась наружу.
Понятное дело, два незаурядных отшельника не могли остаться от процесса в стороне, притом что их статика будто вписывалась в новый тренд, отличаясь, правда, частыми вторжениями извне. Между тем мириться с полной консервацией, замаячившей на горизонте пандемии, им не улыбалось. Ведь Приднестровье, мятежный, никем не признанный регион, буквально напрашивался быть задраенным, как объятый пламенем отсек на подлодке. Так что рвануть сломя голову, жаренного петуха упреждая – все, что оставалось.
Разъезду с Приднестровьем Алекс в немалой степени был обязан Степанову. Правда, не столько его персоналии, сколько той безумной сумме, которую он отвалил заговору за смену личности и легализацию. При этом Степанов не увязывал свое переселение с Алексом, но обихаживая тему с Центром, он почему-то упоминал имя коллеги по постою через запятую после своего.
Между тем подполье было не готово выпустить Куршина на вольные хлеба, находя его одним из лучших экспертов движения, хоть и весьма узкой специализации – «Базовые мотивации при принятии решений». При этом неизбежный отъезд Степанова – на фоне общей (на грани хаоса) неопределенности – делал содержание лежки на одного нерентабельным, даже с учетом долгоиграющих интересов.
Решение ВВП любой ценой оставаться на президентском плаву девальвировало значимость Куршина в качестве свидетеля монарших прегрешений. Более того, Кремль, скорее всего, эту угрозу и не рассматривал. Ибо, замыслив обнуление, ВВП сжег последний корабль самоуважения. После чего рашизм, чьим духовным поводырем ВВП был, сподобился в генератор перверсий, грозивших торпедировать цивилизацию как таковую. Что и предопределило «справку об освобождении» для Алекса.
После плотных консультаций-притирок обозначился консенсус: подполье организует переезд Степанова в Швецию, включая первоначальный цикл обустройства, шведский ID (рабочий, но поддельный), но прежде – нелегальное пересечение украинской, польской и шведской границ через проводников-контрабандистов; по исполнении задачи, Степанов какие-либо претензии к заговору снимет. Понятное дело, декларативные, но стоившие немало, как любая репутация.