Существовали ли в семье Анны все эти воображаемые страсти, не скажу. Но, как-то уж очень живо предстали они перед Лехой. В общем, как бы ни было, стратегический союз с тещей не состоялся. Все снова стало неопределенно.
Рабочих планов возмездия не было. Зато, уже были упущенные возможности.
Алексей очень переживал, что отвернулся тогда к стенке, не подыграв страстному спектаклю жены: Надо было взять с них пример – тоже сымитировать оргазм, а дальше разыграть счастливого мужа, готового стать не менее счастливым папашей. Дождаться, когда аборт делать поздно, или вообще, до рождения дотянуть. А потом взять, да предложить пройти тест ДНК. Вот это был бы номер! Н-да, теперь уж все, – проехали.
Что-то подобное по силе выдумать сейчас было сложно. Но поверьте, позже ли, раньше ли, он бы сообразил. Не тот Леха человек, что б чего-нибудь не придумать.
Измена требовала реакции, но в разы больше ее требовала попытка жены слепить из него автора двух полосок на тесте на беременность.
Измену, по большому счету, можно и простить. Понять, по крайней мере. Все мы люди. Влюбилась, что ж поделать. Разве замужние и женатые от этого застрахованы? Но, вот вероломная попытка сделать из Лехи отца для отпрыска Сергея Сергеевича… Это уже ни в какие ворота не лезло.
Однако от мести неверной жене Алексей в итоге отказался. Случилось это совершенно случайно.
Солнечным июльским днем, он, жена и теща отравились на кладбище, на могилу Анькиного дяди. Понятно, что дядя этот был Алексею до одного места. Скорбей от него никто не ждал, за зятем был лишь извоз.
Пока родственнички обихаживали скромную могилу, Алексей пошел гулять. На кладбище он всегда чувствовал себя хорошо. Атмосфера здесь располагала к созерцанию и философии. Ну, и осознание того, что все они уже там, а он еще здесь, неприлично грело душу.
С интересом рассматривал он надгробия, эпитафии, эмалевые фото усопших. Прикидывал, кто сколько прожил.
Мужики, похоже, коллективно решили сильно не задерживаться. И правда, чего тянуть: пятьдесят – на старт, пятьдесят пять – внимание, шестьдесят – марш! Именно вокруг этого возраста, в основном, и крутились даты, когда сильный пол решал покинуть этот лучший из миров.
У женщин, судя по всему, дел на этом свете было поболее. Поэтому, их старт в вечность откладывался, в среднем, лет на десять-пятнадцать.
Впрочем, достаточно пожившие представители сильного пола все-таки здесь попадались. С одной из могильных плит на Алексея смотрело пожилое лицо с бородой, но без усов, в белой форменной фуражке речника. Под портретом надпись: «Сенцов Павел Тимофеевич. Капитан». Коротко и ясно.
Что-то заинтересовало Леху в этом лице. Будто он видел его раньше, очень-очень давно. Имя ни о чем ему не говорило. Да и речников знакомых у него никогда не было. Но он знал его, точно знал! Откуда?!
И он вспомнил. Алексей не застал своих дедов, но в детстве ему очень хотелось, чтобы у него был дедушка. Своих он, конечно, видел на старых фотографиях, но относился к ним, как к картинкам. Никогда не представлял их живыми людьми. Но, деда, которого ему хотелось, представлял. И был он (наваждение какое-то!) точь-в-точь – Павел Тимофеевич. Да, вот таким он должен быть. Сидеть на лавке во дворе, с папиросой, и смотреть, как Леха осваивает двухколесный велосипед, а дедова фуражка, слишком большая, норовит соскочить с его головы. А потом, рассказывать ему какие-то байки, в которых Алексей ничего не понимает, но слушает с открытым ртом, потому, что их рассказывает не кто-нибудь, а сам дед!
Как же жаль, Павел Тимофеевич, что ты не мой дедушка. Интересно, как ты прожил эту жизнь?
Сам собой в воображении возник солнечный летний день. Стародавние времена, шестидесятые или семидесятые годы. Волга, кишащая баржами, теплоходами, лодками-казанками.
И в одном из этих теплоходов – Павел Тимофеевич в капитанской рубке, еще не старый, крепкий, отдает отрывистые команды экипажу, дымит Беломором. Лицо его обветрено и строго. Но, морщинки вокруг глаз выдают в нем добряка, беззаветно влюбленного в эту реку, и в свой корабль, и в саму жизнь.
Раздаются судовые гудки. Капитаны приветствуют друг друга. Теплоход набит отдыхающими. Они галдят, радуются летнему дню, машут тем, кто проплывает мимо. А те машут им в ответ. И каждый из них выделяет во вне маленький, избыточный квант счастья. А Павел Тимофеевич улавливает это поле, чувствует его. И потому, нет-нет, да улыбнется чему-то просто так.
И вот, его не стало. Старый капитан взглянул на пройденный путь, коротким движением приложил руку к козырьку, отдав честь прожитой жизни, и навсегда покинул капитанский мостик. Теперь уж сам отдал концы…
А как же теплоход, что с ним? И эта картина, как живая, встала у Алексея перед глазами: Заросший камышом затон со стоячей водой и в нем, наполовину в воде, наполовину на суше – любимый и верный друг, завалившийся на бок. Ржавый и разграбленный, мертвый, как его рулевой.
Вокруг еще несколько таких же, в безмолвном ужасе жмутся друг к дружке. Они ничьи, их не охраняют, до них никому нет дела. Лишь экологи, иногда, пишут гневные письма прокурору, требуя убрать эту рухлядь из водоохранной зоны. Но, тот не знает, кому дать предписание. Вместе с пароходами погибло и их пароходство.
И только охотники за металлоломом навещают его теперь. Как могильные черви, вырывают из железного тела уцелевшие куски.
А он смотрит на них разбитыми иллюминаторами и все не может понять: За что? Или я плохо ходил? Разве не плавали на мне счастливые, беззаботные люди, не знакомились, не влюблялись друг в друга в моих каютах? Разве не устраивали они танцев на палубе, не пели все вместе по вечерам? Не норовили, под всеобщий хохот, сигануть в воду прямо с моего носа?
Где же они все? Почему не спешат ко мне на борт с ящиками пива, снастями, гитарами, не переносят на руках по хлипким мосткам свои подружек, визжащих от восторга? Где их зонтики от солнца, наборы для пикника? Неужели, они разучились или больше не хотят быть счастливыми?
Где ты, мой капитан? Когда же откроется наша с тобой навигация?
На, собою же, выдуманный монолог Алексей ответил: Уже открылась, мой милый. На реке Стикс, прямо в небытие.
Алексей пошел дальше: Прощай, Павел Тимофеевич, прощай, капитан! Царствие тебе небесное.
Иногда ему попадались детские могилы, оставляя тяжелый осадок на сердце.
Хвостиковы, Маша и Никита, семи и пяти лет. Мило-то как: Хвостиковы… Трагически погибли 7 января 1993 года.
Как это вышло? Возможно, сгорели, оставленные одни дома подгулявшими родителями. Или сгинули под колесами пьяного ГАЗона с не в меру набожным алкоголиком за рулем… Кто знает, кто знает. Обжалованию-то случившееся все равно не подлежит.
Н-да, выдалось же у кого-то Рождество в 93-м году…
Забредая все дальше и дальше, Алексей оказался в сырой тенистой заросли. Здесь стояли два памятника из белого мрамора без оград. На фотографиях девчонки примерно одного подросткового возраста, чем-то неуловимо похожие друг на друга.
Надпись на левом гласила:
«Севостьянова Оксана Александровна
20.03.1978 – 14.11.1991
Любим, помним, скорбим. Мама, папа, дедушка, бабушка и Сашенька».
На правом значилось:
«Севостьянова Александра Александровна
12.10.1991 – 16.08.2006
Я всегда с тобой. Мама».
Алексей медленно переваривал, что означают эти надписи: так, та умерла, а эта еще только родилась. Надо же, всего месяц Сашеньке, а она тоже скорбит вместе со всеми. А вот уже и Сашеньки не стало… Жаль девчонок. И пожить толком не успели. Хотя, конечно, Хвостиковых переплюнули.
Пазлы медленно складывались в Лехиной голове и вдруг картина случившегося развернулась перед ним. Но, не смерть несчастных подростков, – трагедия другого человека, оставившего свою подпись на этих двух могилах.
Все его внутренности съежились, сердце екнуло, а слезы даже не навернулись, – брызнули из глаз.
В каком-то старом голливудском триллере, главный негодяй, рассказывая, в чем основной недостаток религии, которая есть дисциплина через страх божий, заявил, – в неспособности передать весь ужас ужаса. Именно эти слова пришли сейчас Алексею на ум. Да, именно… весь ужас ужаса.
Как же поиздевалась над их матерью судьба! Дважды подразнила ее возможным счастьем, дала вдохнуть его, ощутить. По очереди, от щедрот своих, подарила двух дочерей.
Позволила полечить их от ветрянки, побывать на утренниках в детском саду, заплести в их косы огромные белые банты к первому сентября. Посидеть с ними над книжками и тетрадями, удивляясь сложности заданий для младших классов. Увидеть, как они начинали округляться, превращаясь из забавных детей в девушек. Чьих-то будущих подруг и невест.
Дважды все было у нее впереди. Бессонные ночи накануне выпускного, споры о фасоне свадебного платья. Неведомая, незнакомая еще семья, в которую, однажды, ее дочь примут как родную.
Таинственный будущий зять, пока неосязаемый, но непременно самый лучший на свете. И внуки, конечно же внуки, которых не было еще и в помине, но которых она уже любила всем свои сердцем.
И ничего не сбылось. Судьба забрала свои подарки. Молча, без объяснений.
Как долго была она по-настоящему счастлива? Наверное, месяц. Тот самый месяц, когда родилась Сашенька, и Оксана была еще жива. Месяц, боже, как мало…
Что сделала в жизни не так эта несчастная баба, чем вообще это можно заслужить? Есть ли грех, за который полагается такое наказание? Не все ли равно, была она верной женой своему супругу или гуляла от него на право и налево, от кого рожала своих девчонок, от него или от другого. Какая разница, господи, какая разница!!!
Как стала она жить, похоронив двух дочерей? Уж лучше бы умерли обе сразу, как Машенька и Никита. Дали попробовать это пережить и попытаться начать все заново.
В общей сложности, без малого, тридцать лет растила она своих дочерей. Но судьба высосала из нее детородные соки и оставила ни с чем.
И вот уже нет ни бабушки, ни дедушки, ни папы. Куда они делись? Наверное, туда же. Осталась одна мама, которая «всегда с ними».
Чем же теперь живет этот человек? Что удерживает ее от покупки веревки и мыла? Кто знает, может, уже ничего. Просто, никого не осталось, чтоб поставить ей памятник из белого мрамора.
Теперь, между двух детских могил, Алексей отчетливо разглядел третью, черную как сажа и жуткую, как ночной кошмар. И если в двух по бокам раньше времени упокоились невинные души, то в этой бездонной яме была зарыта душа возможно еще живого человека.
А ведь все они, – подумал Алексей – все ходят, живут под этим Домокловым мечом. Ибо смысл их бытия, пришествия в этот мир – стать матерями. Дать жизнь новым поколениям, чтобы потом не спать ночей. Прислушиваться к тонким вибрациям, невидимым связям со своими чадами. Молиться, что б они были живы и здоровы. Потому, что смерть детей – это их смерть, их похороны заживо.
Безымянная мать, схоронившая здесь своих дочерей, искупила в глазах Алексея все грехи женского рода. Злоба, жажда возмездия, коварные планы отмщения… все отступило и исчезло без следа. Ибо никто не отомстит человеку так, как делает это жизнь, даже не уведомив, за что, собственно.
Женщины, милые женщины, наши матери, жены, подруги и все-все-все. Живите, как хотите, будьте счастливы, как умеете, рожайте, от кого рожается и дай вам бог никогда не оказаться на месте этой несчастной. Пожалуйста, будьте всегда с вашими детьми на этом свете!
К жене и теще Алексей вернулся с красным носом и мокрыми глазами.
– Леша, что с тобой? – забеспокоились они.
– Не знаю. Наверное, аллергия на какую-то дрянь.
Алексей посмотрел на них. Не то, чтобы он вдруг возлюбил их, как Христос грешников, но решимость отпустить ситуацию и не лезть к ним со своим возмездиями, прочно укоренилась в его сознании.
С этой решимостью Алексей и покинул кладбище.
В душе Алексея установился относительный штиль. С женой он решил не связываться, к Сергею Сергеевичу больших претензий не имел. Отличный фундамент, чтобы осуществить изначальный план: свернуть потихоньку отношения, уехать на родину и все забыть.
Что сказать? Благородное решение. Одобряю! Только, вот, герой наш особым благородством на страдал.
Хотя, здесь, я, наверное, на него наговариваю. Не в благородстве дело и не в его отсутствии. Просто Леха был человеком. Обычным человеком. А возможно ли лишить человека права просто высказать все, что накипело, в лицо изменнице? Или дать в глаз ее любовнику? Нет, невозможно! Все это, естественные и неотъемлемые права, как право дышать воздухом или ходить по этой земле.
Но, сейчас он сам, добровольно лишал себя этого права. Сам себе повесил на шею неподъемные вериги, рассчитывая пафосно греметь ими всю жизнь, которая, вообще-то продолжается и на такие тяжкие обременения согласия не давала.
Возник какой-то вакуум смысловой: Да что ж теперь, вообще, что ли, молчать в тряпочку? До чего я дойду в итоге, свечку им держать стану?
Нет большего греха, чем не любовь к своему герою. Зачем писать, если достоин он лишь презрения, насмешек, язвительного сарказма. Еще раз напомнить, что жизнь дерьмо, а в конце смерть? Что люди алчные, черствые, самовлюбленные скоты, пускающие слезу, но всегда готовые пережить чужое горе? Из своих же неприятностей раздувают трагедии, отравляя жизнь себе и окружающим? Что решения свои меняют они как перчатки, легко раздают слова и также легко забирают их обратно?
Нет. Не для этого. Не стоит оно ни внимания, ни потраченных чернил. Но стоит, чтоб напомнить: каждый, однажды, способен преодолеть себя, просиять в новом качестве и совершить свой подвиг.
Как бы хотел я, чтобы вот сейчас, Леха его совершил. Скажете, то же мне подвиг! Не соглашусь. Не всем дано броситься на изрыгающую огонь амбразуру, но каждый может шагнуть на свою. Пожертвовать, не обязательно жизнью, – самолюбием, гордостью, чужим досужим мнением. Отказаться от праведного воздаяния за грехи, возвышенной мести виноватому и оступившемуся.
Но, не потому, что не имеет права. А потому, что зло – извечно неправо. И не боится ни мести, ни возмездия, потому, что питается ими. И одинаково любит кровь и правых, и виноватых.
Сейчас Алексей стоял перед своей амбразурой. И не стальные пули летели из нее: всего-то, собственное дерьмо. И так возможно было возвыситься над собой. Дать возможность сказать: «Он смог!» и закончить это повествование.
Но, он не дал, засранец! Может, в другой раз?…
В общем, установившееся в душе героя равновесие было неестественным. И, из-за этого, нуждалось в поддержке. Внутренних ресурсов переставало хватать. Настоятельно требовалась поддержка извне: Хоть, просто выговориться перед кем-нибудь, излить душу. Это ж каторга натуральная, носить все в себе!
Но, Алексей долго не обращался к этой возможности.
Было дело, интересовался он психологией. Читал всякую ерунду.
Известный лысый бизнес-тренер, решивший, кроме бизнеса, поучить последователей и всему остальному, рассказывал, как важна для лидера Личная сила (прям вот так, с большой буквы!). Что надо бы ее копить, а расточать – не надо. А расточалась она, как раз, если горе-лидер посвящал в личную жизнь посторонних.
В существование Личной силы (которая с большой буквы) Алексей не верил. Но поучения тренера совпали с его собственными убеждениями, подведя под них уже и научную основу.
Конечно, трудно носить в себе. А поделишься с ближним, – станет легче. Но, потом, оборачивается эта терапия сплетнями, пересудами, смешками и шушуканьем за спиной. Слишком высокая цена за временное облегчение. Какая личная сила тут останется… Да никакой!
Поэтому Алексей старался обходиться другими средствами.
В сложных жизненных ситуация хорошо помогали ему две вещи. Отличное чувство юмора: грубое на языке, но тонкое в душе. И, как ни странно… русский мат.
Явление, безусловно, не самое красивое, но… Стоило назвать вещи действительно своими именами, как они переставали быть опасными, ужасными, душераздирающими. А становились… одним из производных от четырех фундаментальных слов, составляющих сокровищницу устной речи.
Любую каверзу припечатывало к стенке матерное слово. Словно красный ярлык, извещающий, что товар теперь уценен.
Но, сейчас эти проверенные временем пилюли не помогали.
Как ни прискорбно, но пришла пора найти жилетку, что б уткнуться в нее носом и пустить соплю. А носят такие жилетки, как известно, друзья.
Чем далее позади остается песочница с совочками, тем сложнее их найти. Но, Алексею повезло. В зрелом возрасте и чужом городе, он, кроме приятелей и знакомых, завел себе и двух настоящих друзей. Одним был Дмитрий, о котором расскажу попозже, второй – Алла, секретарша с работы.
Есть устойчивое мнение, что дружбы между мужчиной и женщиной не существует в принципе. Что всегда один из друзей будет, втихаря, заглядывать другому под юбку или в штаны, мечтая о чем-то отличном от дружбы.
Но, здесь все сложилось по-другому.
По должности, Алла находилась на самом оживленном перекрестке людских и информационных потоков. Условия для сплетен и интриг тут были не то, что идеальными, – тепличными. Но, вот (поди ж ты!) ничем этим секретарь не занималась.
И это было не просто домыслом. Несколько раз Алексей пытался запустить через нее фейковые новости, с нетерпением ожидая, где ж они в итоге всплывут. И всегда результат был один: все уходило, как вода в песок.
Неудивительно: Алла была красивой, высокой блондинкой. Не замужней, без детей. Но красива она была холодной северной красотой, которая Алексея никогда не привлекала. Правда, эта холодность была лишь внешней. За ней скрывались страсти, кипевшие в жизни Аллы на постоянной основе: потрясающие встречи, трагические расставанья, знакомства с лучшими людьми этого города.
Ночные звонки, эмоциональные пощечины, гламурные мероприятия и ночевки в придорожных мотелях… В общем, Алла жила богатой, насыщенной жизнью психически здорового человека.
И эта насыщенность, ясен пень, делала в ее глазах офисные дрязги мелкими, недостойными внимания этой королевы. А начальнику от нее ничего не светило, кроме затребованных напитков и папки с тиснением «На подпись».
По этой же причине и Алексей, как мужчина, был ей неинтересен.
Сошлись они, в итоге, на общей неприязни и высокомерно-пренебрежительном отношении к начальству, да и к самой конторе, в которой работали. Оба долго присматривались друг к другу и, наконец, – задружили.
Так что, всем неверующим в разнополую дружбу, Алексей и Алла с укоризной говорят: зря! Их дружба существует, и это факт.
Для Алексея эта дружба была ценна тем, что позволяла взглянуть на вещи подлинно женским взглядом, который, хоть и был сродни его собственному, на самом же деле, имел совершенно иную природу, отличаясь от Лехиного, как золото от позолоты.
В этом взгляде была теперь насущная потребность.
В один из выходных, когда Анечка улизнула из дома с фотоаппаратом, Алексей позвонил подруге и предложил погулять по набережной.
Обычно, Алла гуляла не далее, чем до двери машины, заботливо распахнутой перед Ее величеством. Но, для друга сделала исключение.
Вскоре они встретились и пошли неспешным шагом, ведя приятную беседу. Алла чувствовала, что Леха хочет ей что-то сказать. Поэтому постоянно делала в разговоре паузы, ожидая, когда ж он решится. Он и решился:
– Ты знаешь, моя Анька любовника завела.
– Что ты сказал?
Такой новости подруга никак не ожидала.
– Анька завела себе любовника, – повторил Алексей с ударением на каждом слове.
– Да, что ты, Леша! Твоя Анечка ТЕБЕ изменяет? – вытаращила глаза Алла.
– Да, с хреном по имени Сергей Сергеевич.
– Да иди ты! С тем полковником, со свадьбы?
– Нет, ну что ты! Просто, полный тезка.
– И кто он?
– Никто, мелкий клерк, – соврал Алексей
– Давно?
– Не знаю, узнал недавно.
– Да ты с чего решил? Может, показалось?
Рассказывать о том, каким идиотом он был, как не замечал очевидного и до конца верил в сказки было невыносимо. Простые вопросы начинали ставить его в тупик.
– И что ты собираешься делать?
Что делать, что делать… А, чего я сюда приперся, по-твоему? Знать бы, что! Но, так сказать было нельзя, что б не прослыть в глазах подруги безвольной тряпкой.
– А он красивый?
Вот, что тут ответить? Скажешь красавец, навлечешь унизительное сочувствие. Сам себя ущипнешь за самолюбие. Ответишь – страшный, еще хуже. Получится, что страшила оказался предпочтительней него.
Вместо ответов на вопросы подруги, Алексей юлил и блеял, чем только подливал масла в огонь. Пойди, удовлетвори такими женское любопытство!
Ответы в виде междометий не устраивали Аллу, четкие не устраивали Алексея. Он откровенно жалел, что поделился своим несчастьем с подругой. Интересно, на что он вообще рассчитывал, сообщив такую новость Алле. Что молча будет слушать ее в отредактированном Лехой виде?!
– А этот Сергей Сергеевич женат?
– Да.
– И жена ничего не знает?
– Скорее всего, нет.
– Ты должен ей все рассказать. – твердо заявила Алла. – Как реагировать – дело ее. Но, она имеет право знать. А там… может, хоть у нее есть яйца! Глядишь и решит проблему.
Кто другой подобной фразой нанес бы Лехе смертельное оскорбление. Но, Алла был другом, а друзья на то и существуют, что б говорить все как есть. Им, единственным, дана такая привилегия. Ведь это, во-первых, правда, а во-вторых, сказанная из лучших побуждений.
– Да, наверное, ты права.
– Есть ее координаты?
– Найду. Ты права, надо ей рассказать. Предупреждена, значит вооружена. Лучше, пусть знает заранее, чем потом свалится, как снег на голову.
На том они и разошлись.
Алексей, хоть и согласился легко с предложением Аллы, на самом деле не был уверен в этом решении. Это ее высокопарно-бабское: «Ты должен!», «Имеет право!» вызывало внутренний протест: Вот уж и задолжал на ровном месте. Права одних, вообще-то, порождают обязанности у других. Так я что, теперь, обязан ей, что ли?
Но, протест угас, а мысль в голове осталась: Права Алла. Неведенье свято только в заумных книжках. А по жизни – беспомощно и уязвимо. Вот, завтра, снюхаются Сергей Сергеевич и Аня окончательно. Решат все-таки уйти из семей и организовать новую ячейку общества. И что? Леха-то и сейчас не против, уже готов давно. Даже провоцировать пытался такое развитие событий. А эта, жена Анькиного любовника… Может, планы на будущее строит, кредиты в банке берет под счастливую жизнь с гулящим супругом. Каково ей будет, когда все откроется?
Впрочем, рассуждения эти были немного лукавы. До обманутой жены Сергея Сергеевича Лехе не было большого дела. Но, вот, та оскорбительная фраза, что у нее, в отличие от него, возможно, есть яйца… Эта фраза засела в сознании.
Отбросив оскорбительную форму, Алексей отчетливо увидел в ней потенциал. Потому, что, если они у нее есть, она-то и сделает все в лучшем виде. Все же, по части мстительности, мужчины к женщинам близко не стояли.
И получат развратники свое, без Лехиного участия, но с его подачи. Идеальный вариант. Мысль открыть ей глаза прижилась.
В очередной раз уединившись с компьютером, Алексей полез выяснять про свою сестру по несчастью. Сестра оказалась Анастасией, серьезной девушкой.
Окончила тот же университет, что и Сергей Сергеевич, на год младше него. Дальше посвятила себя науке: аспирантура, работа на кафедре, преподавание и… защита кандидатской по филологии на тему: «Романтизм в немецкой поэзии на рубеже XVIII-XIX веков».
Понятно, такой даме было не до социальных сетей. Единственная фотография висела на ее странице в Одноклассниках, которую она посетила единожды, в тот день, когда ее зарегистрировала. Телефон и адрес электронной почты Насти отыскались на сайте университета.
Первое впечатление от Анастасии было у Алексея нелестным: синий чулок и бесцветная моль. Зубрила, зануда и вообще… Прыщавому конкуренту – в самый раз! От такой и гульнуть не грех, подумал было он, но тут же отогнал от себя эту мысль.
Что ж, несчастный кандидат наук! Пора тебе отвлечься от немецкой поэзии и окунуться в прозу жизни. Выяснить кое-что, о чем не пишут диссертаций.
Встал вопрос, в каком виде донести до Анастасии роковую новость.
Письменной речью Алексей владел хорошо, поэтому тут же засел на написание разоблачительного текста. Выходило легко, все ложилось в строку. Получалось и информативно, и лаконично, местами иронично, и даже с налетом трагедии.
Но, перечитав сочинение, Алексей остался не удовлетворен. Да, все, вроде, русским языком написано. Но, где именно был сарказм, а где серьезное место? Куда ставить ударение? Что читать срывающимся голосом, а что бубнить себе под нос?
Без живых эмоций, письмо напоминало инструкцию к телевизору. Лишенный оратора, текст был мертв: И что теперь, смайлики в него вставлять?
Плюс, такой формат уж очень смахивал на анонимный донос, который приличный человек и читать до конца не станет.
По всему выходило: эпистолярий не пройдет. Надо звонить, договариваться о встрече и уж там – вываливать фактуру прямо в глаза.
Что бы все по классической схеме психологов: отрицание, торг, депрессия, принятие… Леха уже представлял это себе: округлившиеся глаза, недоверие, утверждения, что это невозможно. Ну, и он, посреди процесса: уверенно и монотонно доносит мерзкую новость, посмеивается над неловкими оправданиями. Как профессор студентам, терпеливо объясняет прописную истину. Отличие Шиллера от Гете, блин!
Задумчиво посмотрев на экран телефона, Леха выдохнул и решительно набрал номер.
По городскому телефону, висящему на сайте университета, он Анастасию не застал. Голос в трубке объяснил, что она на парах и запросто продиктовал номер ее мобильного: Действительно, просто-то как!
Через два часа, когда занятия со студентами должны были, по идее, закончиться, Алексей набрал Настю уже по мобильнику.
– Алло, Анастасия?
– Да.
– Мы с вами не знакомы. Но я хотел бы с вами встретиться, переговорить. Это возможно?
Пауза зависла в сети.
– Алло, Настя, вы меня слышите?
– Да-да… А, вы кто?
– Сложно объяснить по телефону. Но, я точно не кусаюсь. У меня к вам личный разговор. Можем встретиться где-нибудь в людном месте, чтобы вам спокойнее было. В любое время. Вы, кстати, где обедаете?
– Обычно, на работе. Но, я не понимаю, о чем вы хотите со мной переговорить?
– Я же говорю, о личном.
– …Ну, хорошо… Зовут-то вас как?
– Алексей.
– Хорошо, Алексей. Давайте завтра, в 12.30. Вы меня заинтриговали.