Мошенник из Багдада

Глава пятая

Я начинаю увлеченно работать на благо Империи и Великой России. Первые успехи в изучении русского языка. Шпионская сеть имени Юсуфа Бендера. Откровения старого хакима.

Первое появление Айше было полно слез и клятв. Каюсь, и у меня накатились слезы, видя бесправное положение девушки в гареме бану, главной жены хакима Османа-аги. Квартиру для наших тайных встреч я выбирал тщательно, продумывая на всякий случай и пути к отступлению. Квартира была на втором этаже в районе, где в основном жили неверные: армяне и европейцы, национальность которых мне пока установить не удалось. В квартире было два выхода. Один центральный, а другой, видимо, пожарный, выходил на железную лестницу и раздваивался на крышу лавки мясника и на крышу торговца одеждой. Далее нужно было спускаться через одну или другую лавку, чтобы оказаться на земле или внутри помещений. Все они были перекрыты огромными замками, видимо, для неверных, потому что правоверные не позволят себе обмануть Аллаха, покусившись на чужое добро. Приятно, что деньги на квартиру я получил и от шаха, и от русского царя. Ни один, ни другой не догадывались, что оплачивают расходы дважды.

Устроившись в квартире, когда стемнело я пробрался по железным лестницам и обильно смазал замки маслом, чтобы те не издавали звуков. В лавке старьевщика я купил целую связку разных ключей, среди которых, возможно, были ключи нужных мне размеров. Подготовившись таким образом, я на вырученные деньги купил себе простой костюм и поношенные штиблеты. Кроме прочего, у того же старьевщика я купил одеяние перса, чтобы не отличаться от остальных правоверных. Осталось лишь одно: организовать собственную шпионскую сеть для пользы шаха и царя. Первым, кого я постарался убедить поработать для службы шаху, был мой приятель детских игр, охранник караван-сарая возле ворот Аль-Вастани, Мамед-оглы. За кальяном и крепким кофе Мамед обещал мне передавать разговоры прибывающих в Багдад погонщиков лошаков и верблюдов, количество караванов и их состав, и рассказывать обо всем, что может заинтересовать шаха. Мамед с радостью согласился, и мы скрепили наш договор, выкурив трубку крепчайшего табаку, и на том расстались.

Так в течение пары недель у меня появилось несколько осведомителей, данные которых я регулярно приносил в русское посольство. Вначале мне казалось, что это не может заинтересовать Бориса, который был моим прямым наибом, но, как оказалось, граф фон Готлиб высоко оценил мои доклады о том, что делается в Багдаде и в той части Османской Империи, откуда прибывают правоверные, туристы и просто искатели приключений, проходящие сотнями через ворота Багдада. Конечно, посольству было не безынтересно знать, что делается в ближайшем окружении шаха, но на это счет мирза хаким, хитрый лис, хранил глубокое молчание. Пришлось воспользоваться услугами Айше. К сожалению, сама Айше бегло разговаривала на нескольких языках, в том числе и на русском, но совершенно не знала грамоты и не могла прочитать ни одного слова. Как она сама признавалась, цыганам это было ни к чему, а сама она не имела к этому желания.

Я уговорил Айше в тот час, когда у хозяина бывали гости, внимательно запоминать все, что говорилось за столом, даже обрывки разговоров. Айше, чистая, воровская душа, еще не испорченная предательством, буквально слово в слово докладывала мне, кто присутствовал при разговорах и о чем они велись. С ее слов я записывал это на фарси и вручал Борису. Тот, в свою очередь, отбрасывал ненужное, выбирал самую суть и уже по-русски доводил это до сведения его превосходительства. По мере успешной работы я получал неплохое жалование, плюс расходы на свою сеть информаторов, и мог делать небольшие подарки Айше, чему она была несказанно рада. Правда, приносить подарки в дом мирзы было небезопасно, так как бану регулярно проверяла вещи своих служанок. Поэтому Айше наряжалась в моей квартире, в таком виде выходила по пожарной лестнице на другую сторону улицы и, не боясь быть узнанной, бродила по Багдаду, наслаждаясь свободой.

Мирза Осман частенько передавал через Айше вопросы, которые нужны были шахскому дивану, для понимания, о чем думают в русском посольстве. Заходя иногда в свой «форин-офис», я подбирал нужную информацию и, добавив туда несуразности, так же через Айше передавал это Осману. Айше в принципе не догадывалась, что за переписку я веду. Как-то на вопрос, что я написал мирзе Осману, я отшутился, говоря, что это просто известия из России по поводу состояния дел в Санкт-Петербурге, о восстаниях и стачках, не упомянув при этом, что такую информацию люди шаха могу прочитать в любой газете. Айше этого было достаточно, и она больше не задавала вопросов.

В минуты отдыха после нашей близости Айше обучала меня русскому языку, удивляясь моим успехам и основательно работая над моим произношением, особенно над гортанными звуками фарси. Однажды, придя позднее нее, я застал Айше за перерисовыванием моего очередного доклада Борису, сделанного уже по-русски. Это были донесения моих информаторов, которые я тщательно просеивал, чтобы отобрать полезное. Увидев ее работу, я понял, что это может быть провалом, и впредь старался не оставлять Айше одну и тщательно прятать все документы.

В один из дней, гуляя по Багдаду в свободный час, Айше привела с собой незнакомую даму. Она представила ее как мадам фрау Шнетке, с которой она познакомилась в английской кофейне. Как оказалось, Айше могла разговаривать и на баварском диалекте, на котором разговаривают немцы. Айше представила меня как своего мужа, работающего в русском посольстве. Фрау Шнетке попросила Айше познакомить ее с мужем, потому что она очень интересуется тем, что происходит в России. Толмачом была Айше, которая старалась перевести слова фрау на фарси, в некоторых случаях употребляя русский.

У фрау Шнетке муж, офицер немецкой кайзеровской армии, несколько лет назад погиб на фронте. Она живет одна, имеет множество знакомых среди жен офицеров, и ей хотелось бы знать обо всем, о чем не пишут в газетах про Россию. Мы посидели, разговорившись, примерно полчаса, и фрау Шнетке засобиралась домой. Айше, переодевшись в персидское платье и накинув на голову хиджаб, тоже покинула квартиру. Я тут же сел и написал донесение в российское посольство о том, с кем мне удалось познакомиться. Единственное, что я утаил – что встречу организовала моя любовница, потому что признаться Борису в ее существовании значило бы признаться и в услугах, которые я оказываю шахской секретной службе, работая на русских.

Обнаружив, что я завёл знакомство с женой немецкого офицера, что может принести дополнительную информацию разведке падишаха, я решил продать ее и мирзе Осману. Одевшись в персидскую одежду, чтобы не привлекать к себе внимания, я отправился в гости к хакиму.

Османа дома не оказалось, и на пороге меня встретила ханум. Увидев меня, она страшно рассердилась, стала кричать, что я своим поведением мешаю ее мужу, хакиму Осману, служить образцом веры и благочиния для падишаха. Удивившись такому приему, я попытался оправдаться перед ханум. На это она сказала, что я подлый развратник, и что она не раз посылала своих служанок проследить за Айше: куда Осману-аге вздумалось ее отправлять по делам без ведома ханум. Служанки донесли, что Айше ходит на тайные свидания к бывшему помощнику лекаря Юсуфу, которого год назад ага прогнал со двора с позором. Ей придется наказать служанку и запретить Осману-аге заниматься сводничеством, за деньги, которые вы ему даете.

Слушая это, я удивился. Оказывается, это я приплачиваю мирзе за право развращать невинную служанку Айше, в которой бану, ее хозяйка, души не чает! Она поведала, что сама Айше ей все рассказала и дала обещание больше никогда не приходить ко мне тайно.

Я нутром понимал, что ханум толком ничего не знает и пользуется только слухами. В Коране написано, что женщины – это безмозглый пол, который, не достоин сидеть в присутствии мужчины. Но ее высказывания меня насторожили.

Я решил подождать снаружи мирзу хакима и вышел из дому, не сказав ни слова в свое оправдание. Ждать мне пришлось недолго, и хаким Осман на белом осле появился в конце улицы. Спешившись и помолившись в сторону Мекки, Осман-ага передал осла работнику, и осведомившись про состояние моего кейфа, пригласил меня зайти в дом. В ответ я коротко изложил содержание моей беседы с ханум, на что Осман с осторожностью сказал:

– Женщины – безмозглый пол, способный вывести из себя самого Аллаха, да не уменьшится никогда его тень. Я ей твержу, что на службе шаха нельзя брезговать ничем, чтобы услужить властителю наших душ, а у нее в голове только прелюбодеяния и наставления на путь добродетели. Ситуация в Османии такая, что Англия вот-вот кинется воевать с нами. Падишаху ее не одолеть. Мы все станем, по воле Аллаха, менее чем грязь, да провалятся англичане в самое дальнее отделение ада. И жизнь шаха не будет стоить и седла моего осла. Ханум не дано этого понять. Ей невдомек, что будет со всеми нами, когда придут англичане…

Слушая эти речи, у меня в голове уже складывалось очередное донесение посольству России о том, что думают в шахском дворце. Прервав раздумья вслух моего бывшего хозяина, я рассказал, что познакомился с женой покойного германского офицера, которая сама жаждет иметь знакомство со мной. При этом я утаил, что с аналогичным посланием я намерен прийти к русским.

– Это хорошая весть, Юсуф, – обрадованно проговорил Осман. – Это известие как раз в тему, и хотя мне и не хочется нарушать наши мусульманские устои, но открой уши, я поведаю тебе, как близкому и преданному слуге шаха, как мне удаётся в таком случае иметь власть над всеми этими бошами, неверными, с которыми я вот уже почти год имею дело.

Глава шестая

Откровения старого прохиндея. Я понимаю, что мне еще многому надо учиться, чтобы стать настоящим шпионом. Прощание с Айше. Неожиданная кончина графа фон Готлиба. Я избегаю большой опасности. Отъезд посольства в Россию.

– Неверные, да провалятся они в ад, не имеют понятия о супружеской верности, и о прямом влиянии Аллаха на отношения между мужчинами и женщинами. Для мусульман – это адат, закон правоверных в отношениях семьи. Мужчине допускается иметь несколько жен, наложниц и рабынь, если его не удовлетворяет плодовитость первой, основной жены.

Я молча кивнул, слушая, что хаким скажет далее. В свои двадцать с лишком лет я был прекрасно осведомлен о правах мужчин, приверженцев Аллаха.

– Но неверные, – продолжал Осман, – это такое племя, что как увидят сучку, то мигом подлетают к ней и вьются вокруг, источая лесть и дары, чтобы ее заполучить. У них нет понятий верности, наподобие мусульман. Наверное, тебе часто приходилось видеть на улицах и во дворах Багдада собачьи свадьбы, где кобели устремляются вслед за сучкой, устраивая грызню и лай? Так и неверные в своей погоне за удовольствиями готовы перегрызть глотки друг другу, стреляются из-за них, опровергая законы шариата о верности женщины одному мужчине.

Видя мое скучающее лицо, хаким Осман продолжал.

– Не торопитесь, ага; дело, которое я хочу вам рассказать, не имеет быстрых решений. Речь идет о восполнении нравственности в рядах неверных, коих тьма, и все они, по воле Аллаха, будут гореть в аду. Мусульманский закон разрешает иметь несколько жен даже на самый краткий срок. Поэтому я решил помочь неверным не попасть в ад, и всех желающих совокупляться – даже временно, – освящать узами краткосрочного брака, согласно адату.

Тут до меня дошло то, к чему хаким мне рассказывал очевидные положения веры. «И действительно, – думал я. – В Багдаде десятки домов распутства, где обитают сотни красоток легкого поведения. Даже правоверные втихаря пользуются этими дамами, не говоря уже о неверных. Кроме прочего, дамы, жены чиновников посольств, с удовольствием сменили бы на время своих надоевших мужей на горячих мусульман или даже на другого мужчину, который льстиво смотрит в глаза и намекает на свидание».

Мои мысли побежали быстрее молнии. «То есть, – думал я, – всех желающих временно вступить в связь тайно, без огласки, можно по законам шариата, в присутствии муллы, обвенчать даже на самый короткий срок, и они уже вроде не подпадают под закон „соблюдения благочиния“ в Багдаде. Здорово! Более того, можно предоставлять им квартиры для свиданий, за что тоже можно брать изрядный куш. Не говоря уже: за сам процесс бракосочетания и тайну…»

Хаким давно уже закончил свою речь и удивлено смотрел на меня, а мои мысли блуждали где-то поверх наших голов.

– Что вы на это скажете, ага, – вежливо осведомился Осман?

Я решил поднять себе цену, укоризненно посмотрев на хакима.

– А где же тут служение падишаху? Как расценить ваши слова, ага?

Осман немного смутился, но продолжил убеждать меня.

– Поймите, Юсуф, душа моя, правление шаха закончится, может, через год, а может – и раньше. Шах уйдет на покой. Не думаю, что англичане осмелятся убить его или заточить в тюрьму. Ему предоставят дворец с наложницами и богатствами, а мы, его преданные слуги, будем мыкаться в поисках жизни, оставшись без денег и поддержки. В деле, о котором я рассказал, мы с вами, Юсуф, будем делить и ответственность, и деньги пополам. Я давно присматриваюсь к вам, и даже, как вы понимаете, разрешил, вопреки требованиям Корана, встречаться с одной из моих служанок. Я закрываю глаза на то, что происходит за закрытыми дверями вашей квартиры, хотя вам обоим грозила бы смертельная кара, узнай об этом управляющий благочиния.

– А я думал, – перебил я слова мирзы, – что служу верой и правдой нашему господину, и он своим могуществом покрывает наши встречи, которые носят чисто деловой характер.

Я покривил душой лишь немного, желая рассказать хакиму Осману то, что я услышал от его ханум, посылавшей своих служанок проследить за Айше. Осман выслушал меня и дал такой ответ.

– Юсуф, да не уменьшится никогда ваша тень на земле, ханум ничего не знает, а лишь предполагает, что тоже похвально. Ее служанки уже включены в мою деятельность и приходят регулярно в специальный дом, в котором из-за перегородки наблюдают за ними неверные и правоверные, чтобы сочетаться браком на короткое время. Ханум сама не подозревает, что она является участником моих дел. Все они, даже черная служанка, имеют своих постоянных ухажеров, и с удовольствием рассказывают ханум о том, как и когда они застают Айше в квартире на втором этаже дома, владельцем которого являюсь я сам.

Это известие поразило меня больше, чем предположения ханум. Так значит, я, не зная того, снял квартиру в доме, который принадлежит Осману-аге? Так значит, за нами следит весь дом? И каждый жилец может с точностью свидетельствовать о том, что за встречи происходят за стенами нанятой мною квартиры? Размах деятельности хакима привел меня в шок. «Зачем тебе сеть шпионов типа меня? Ты же просто играешь со мной в кошки-мышки», – подумал я, посмотрев на Османа с уважением и почтением. Этот невзрачный с виду перс, показал мне, как нужно действовать в деле получения денег, добывания сведений, и как прятать концы в воду.

Осман дружески похлопал меня по плечу.

– Успокойся, душа моя Юсуф. Вся деятельность моя для шаха поставлена на то, чтобы заработать себе деньги на существование. Думаешь, значительно то жалование, которое дает шах, который, в свою очередь, экономит свои деньги, рассчитывая, что звание главного лекаря его милости, да продлит Аллах его годы, позволит мне привлечь множество прочих больных, приносящих плату за лечение? Мне действительно нужен расторопный человек, которому можно без утайки доверить то, что я тебе рассказал. Зная тебя, не думаю, что ты побежишь во дворец и расскажешь об этом визирям или полицейским. В этом и есть твой главный плюс. Я хорошо знаю людей и давно понял, что ты только из чувства достоинства и чести будешь молчать даже под пытками…

Я был поражен! Как Осману удалось раскусить мою натуру? Действительно, зная себя, я даже не мыслю предать человека, доверившего мне свою тайну, хотя без зазрения совести могу обштопать дельце, приносящее мне прибыль. Мы попрощались, и Осман-ага пожелал мне хорошенько обдумать его предложение, а напоследок намекнул, что он знает о том, что мне рассказывает Айше, когда у него собираются гости. И что все донесения о том, что делается в шахском дворце, он предварительно репетирует с Айше, выбирая то, что нужно говорить мне в посольстве. С этим напутствием и тяжёлой головой я отправился к себе на квартиру, задавая себе вопрос: а стоит ли преуменьшать способности восточной дипломатии в деле нравственности в политике?

Зайдя в посольство, я оставил в секретной части сообщение о знакомстве с фрау Шнетке и о последних данных Айше, рассказавшей мне о гостях дома хакима Османа. Я понимал, что дальнейшее общение с девушкой превратится лишь в обычные свидания, без всякой пользы для меня в деле политики. Я всерьез думал переключиться на фрау Шнетке, где видел перспективу не только в деле шпионажа в пользу России и Османской Империи, но и в деле личного обогащения, красиво расписанного Османом.

Последняя наша встреча с Айше была очень лирической и полна слезами и признаниями. Несмотря на ее гибкий и прагматичный ум, Айше всё же оставалась женщиной, со своими эмоциями и привязанностями. Я рассказал ей, что ханум выследила нас и может пожаловаться хозяину, так что могут быть проблемы с департаментом управления благочиния. Тем более, что у наших встреч нет будущего. Она – собственность мирзы, а я рядовой служащий посольства.

Айше в слезах рассказала мне, что хаким требовал от нее не говорить того, что она слышала от гостей, и заставлял выучивать фразы и слова, которые никто в гостях не говорил. Она же передавала мне только то, что слышала от гостей, и не пересказывала слов Османа.

– И тут он меня обыграл, – подумал я с тоской, но решение принято, и одного из своих шпионов я лишился. Жаль, конечно, упускать совмещение приятного с полезным, но ничего не поделаешь. Откровенное признание Османа доказало, что Айше выступает, как двойной шпион, сама не подозревая о своем «коварстве», думая, что это лишь любовные свидания под прикрытием каких-то мужских дел. Мы расстались, и я пообещал чаще приходить к Осману, чтобы изредка видеться.

Айше благополучно распродала все подарки, которые она получала от меня, выручив за них живые деньги. И более или менее удовлетворенная побежала в дом хакима для новых приключений, ни о чем более не заботясь. А главное, стараясь не раздражать более ханум и не навлекать на себя беды.

Следующее, что я хотел сделать – это сменить квартиру в доме, принадлежащем Осману, на более безопасный вариант. Нечего было и думать, чтобы устроиться поблизости от шахских ворот, хотя там было полно пустующих домов. Поэтому я переехал через Тигр и нашел себе недорогую квартирку в доме с одной хозяйкой, подслеповатой неверной, бегло говорящей на каком-то русском наречии. Мы поняли друг друга. Она показала мне комнаты наверху и сказала, что я выгляжу почти как настоящий мусульманин. Благо, я был в светской европейской одежде, и она сначала признала во мне русского. Немало подивившись моему превращению в неверного, я подумал, что это скорее всего, к лучшему, – для моего дальнейшего сближения с фрау Шнетке.

Забежав на старую квартиру, я взял записку, написанную для мадам Асии Бендер (так Айша называла себя), с приглашением посетить английскую кофейню в один из ближайших дней.

Так как этот день настал, я, принарядившись отправился в английский клуб. Фрау Шнетке, как все проницательные женщины, с первого раза распознала, что Айше не моя жена, а в лучшем случае содержанка или любовница. Рассказал фрау, что я теперь обитаю за Тигром. Она развеселилась и сказала, что там, в тех трущобах, ее никто не найдет.

«Для знатной дамы дома и квартиры на той стороне Тигра считаются трущобами, – подумал я. – А как насчет караван-сарая „Империал“, где мне пришлось прожить некоторое время с Борисом? Или это тоже называется трущобами?»

Фрау Шнетке не успела ответить, как ее окликнула какая—то знакомая, сидящая за соседним столом в окружении нескольких мужчин. Наш разговор с фрау Шнетке представлял из себя беседу слепого с глухим. Она знала несколько слов по-русски, несколько фраз на турецком и фарси, и мы весело смеялись, не понимая друг друга. Фрау Шнетке была немного старше меня, но мне это не мешало строить ей глазки и выразительно на нее поглядывать. Женщина, окликнувшая фрау Шнетке, подошла к нашему столу и бесцеремонно села на свободный стул. Оказалось, что она прекрасно говорила по-турецки. Этот язык внешне похож на фарси, и многие персы его прекрасно понимают.

Фрау Шнетке немного поджала губы, но представила свою знакомую: «Фрау Бисмарк, дальняя родственница германского премьер-министра». Фрау Бисмарк легко стала общаться со мной, немного отодвинув в беседе фрау Шнетке. Она подала мне свою карточку, на которой я ничего не смог прочитать, но фрау Шнетке сказала, что эта фрау – супруга его превосходительства главы департамента германского посольства. Я бы мог и дальше привлекать внимание господ, сидящих в английском клубе, но понял, что нельзя пересиживать, и коротко распрощавшись, вышел на улицу. Фрау Шнетке проводила меня до коляски, которая дожидалась снаружи, и довольно холодно распрощалась со мной. Я понимал причину холодности и задержал ее руку в своей. Она не отдернула её, но холодность в её глазах не исчезла. Я назвал свой новый адрес и попросил её в ближайшее время меня навестить. Она ничего не ответила и исчезла в клубе.

Так, за всеми эти перипетиями, связанными с переездом, прощанием с Айше и прочими делами, я несколько дней не был в посольстве. Приехав, я обнаружил приспущенные флаги и траурные ленты в главном зале. Борис пояснил мне, что его шеф граф фон Готлиб неожиданно скончался, и посольство готовится к тому, чтобы доставить тело покойного в Санкт Петербург. Эта весть опечалила меня, потому что за время моей работы у русских я стал немного понимать политику и цель работы большого количества людей, связанных с постоянными докладами русскому царю о ситуации в Османской Империи. Граф фон Готлиб дружески ко мне относился и при встречах в коридорах посольства иногда останавливал меня и спрашивал, нашел ли я уже свиную шкуру, в которую меня завернут, если узнают, что я предатель. Высказав это мне, он громко смеялся и шел дальше. Понимая, что это просто шутка, я все равно стремился к осторожности и старался не привлекать к своей особе внимания ни на улицах, ни дома. Хаким Осман преподал мне яркий пример того, как работают филеры, устраивая слежку за кем-то.

Все посольство было в трауре, и Борис даже отказался общаться со мной, сославшись на головную боль. Мне ничего не оставалось, как ехать на квартиру. По привычке я дал вознице мой старый адрес, и тот привез меня к дому, который целый год был моим убежищем для встреч с Айше и для моей деятельности, как двойного шпиона Османии и России. Перед домом я увидел непонятную толпу и несколько полицейских, просеивающих народ сквозь какого-то «чинушу», опрашивающего по одному это сборище. На всякий случай я, не останавливаясь, проехал мимо и перевел дух, лишь повернув за угол. Отправив возницу разузнать в чем там дело, я постарался успокоиться и обдумать, что могло привлечь полицию в этот дом?

Возница вернулся через несколько минут и сообщил, что шахская полиция ищет какого-то жильца, тайно встречавшегося в этом доме, с замужней женщиной. На этот след полицию навел чей-то анонимный донос Виновницу уже арестовали, и она дает показания в полиции нравов, а за мужчиной установлена слежка. Еще говорят, что этот человек был тайным осведомителем германского посольства. В его квартиру часто приходила какая-то дама под вуалью, связанная со шпиками из Германии и Англии.

Вначале я подумал, что эту информацию могла подбросить в полицию ханум, жена Османа-аги. Но вспомнив, что она не знает грамоты, усомнился и понял, что это, скорее всего, фрау Шнетке. Какие были у нее мотивы – не знаю, но по глупости я сам дал ей свой новый адрес, и стал опасаться, что и там меня может ждать проблема. Конечно, принадлежность моя к русскому посольству может сыграть свою роль, но служба в тайной канцелярии посольства будет для меня навсегда закрыта, и я вновь окажусь на улице – без должности, без квартиры и без средств. Более того, неизвестно, что может наговорить Айше, если к ней применят пытки. А затея с хакимом стала вообще выглядеть устрашающей. Вряд ли в таком случае я смогу принести ему пользу и заработать деньги благодаря женитьбам мужчин на замужних женщинах на короткий срок. Но в квартире за Тигром есть мои вещи, и если там проведут обыск, то, естественно, найдут мои связи и с русскими, и с Османом. Неизвестно, как поведут себя шахские следователи, уличив меня в предательстве.

Я приказал вознице повернуть к посольству и вышел, задумавшись над своей судьбой. В посольстве меня ждал новый удар. Там уже утверждена делегация, которая доставит тело покойного графа фон Готлиба в Санкт-Петербург. Главой этой миссии назначен Борис, который по дружбе включил туда и меня. Я ужаснулся! Меня, правоверного мусульманина, хотят отправить в логово отцов неверия, то есть в «Эвропу», где меня, несомненно, убьют или посадят в тюрьму. Хоть внешне я стал похож на неверного и по одежде, и по повадкам, и довольно хорошо говорил по-русски, в душе я оставался персом, мусульманином, который, по воле Аллаха, желает всем неверным попасть в ад. Единственная правильная мысль посетила меня в тот злосчастный день – пойти к моему приятелю Мамеду-Оглы и попросить его съездить на другой берег Тигра, в мою новую квартиру, чтобы рассчитаться с хозяйкой и собрать мои вещи, сохранив их до моего возвращения.