– Его, похоже, просто надо вправить. Потерпи!.. – Тодик быстро сообразил, в чем дело, нагнулся, и через секунду Морти вскрикнул, после чего попробовал пошевелить крылом:
– Работает!.. Тодька, спасибо тебе! Правда, еще побаливает, но лететь я смогу. Не такой уж я слабак… – И Морти добавил – чуть смущенно, словно бы стеснялся, что Тодик жалеет его: – Юкуфи вон хуже досталось.
– Денька два-три отлежится – и будет как новенький, – откликнулся мальчик с белыми крыльями. Этим он хотел успокоить не одних лишь Морти и Тодика, но и только что спасенную женщину: она стояла рядом, не говоря ничего, но ее помертвелое лицо, с которым она смотрела на неподвижно распластанного на полу Юкуфи, было красноречивее любых слов. Затем белокрылый мальчишка подошел к Морти:
– Здравствуй! Меня зовут Лайви, – представился он.
Морти пожал протянутую ему руку, но глядел на незнакомца с недоумением: это имя ни о чем ему не говорило. По счастью, Тодик поспешил с разъяснениями:
– Он – хранитель того человека!.. Бог послал мне откровение, что вы с Юкуфи попали в беду, и нам было велено вам помочь. Знаешь, он…
– Подожди, – мягко, но решительно остановил его Лайви и тут же перешел на шепот, видимо, не желая, чтобы женщина его слышала. – Потом все расскажешь, хорошо? Моему подопечному дали наркоз, и пока он не очнулся, мы должны покинуть его тело. Так что лучше поторопимся!..
В одном из углов комнаты Морти подобрал плед, который с Юкуфи сорвали бесы, и расстелил его на полу. Лайви и Тодик подняли Юкуфи, бережно положили его на этот плед, и, нагнувшись, взялись за его уголки – один справа, другой слева. Получилось что-то вроде гамака, в котором Юкуфи удобно было нести до самого горнего неба, где он мог бы восстановить силы. Все было готово, но Морти не мог улететь, не простившись с хозяйкой. Он подошел к ней, поклонился и сказал:
– Нам пора… Спасибо вам за все! – Он хотел сказать и еще что-то, вот только нужные слова никак не шли на ум, а ждать их уже не было времени. Но женщина поспешила возразить:
– Что вы, ребятишки!.. Это я должна быть вам благодарна! – Она шагнула к Юкуфи, наклонилась и поцеловала его в лоб. – Ты настоящий храбрец!.. Твоя мама могла бы гордиться тобой! – И, посмотрев в последний раз на Морти, Тодика и Лайви, женщина добавила: – Если вдруг вы встретите где-то моего сына… передайте ему привет. И скажите, что я очень его жду.
Морти кивнул и почувствовал, как в горле шелохнулся какой-то жгучий комок. Чтобы не выдать себя, он поскорее отвернулся и взлетел, а вслед за ним в воздух поднялись Тодик и Лайви. Юкуфи по-прежнему был без сознания, и ребята не хотели тревожить его покой. Когда они были уже так высоко, что не могли разглядеть ни домик, ни отделение милиции, Лайви негромко сказал:
– Простите, братья… Я должен был сразу помешать Юкуфи, но позабыл обо всем на свете от радости, что моя задумка удалась. Мне стоило быть внимательнее!..
Морти ошеломленно посмотрел на него:
– Твоя задумка? Ты что, запланировал этот теракт?
– Нет, конечно. Только его концовку…
– Но как же…
– Просто я понимал: если мой подопечный и дальше будет якшаться с террористами, то окончательно загубит свою душу. Поэтому я решил во что бы то ни стало остановить его. Он лишь потому убивал людей, что не знал иного средства хоть отчасти заглушить внутреннюю боль. Днем было еще ничего, но каждую ночь его преследовал один и тот же кошмар: как с его матерью расправляются бандиты. И просыпаясь, он всякий раз кричал, точно ему самому бомбой отрывало руки и ноги: «Пустите ее! Мама!» – так, что соседи иногда били кулаками в стену. Но я заметил: если вечером по телевизору передавали выступление какого-нибудь певца, мой подопечный затем спал чуть-чуть спокойнее. Похоже, он и сам понимал это… У него с детства было две слабости – взрывное дело и музыка, и я задумал сыграть сразу на обеих. Мне повезло, что захватить заложников террористы планировали в концертном зале. За два дня до теракта я постарался, чтобы мой подопечный увидел сон, как он выходит на сцену, самую настоящую сцену, о чем мечтал уже давно, только вместо гитары в его руке – бомба-фугаска… И зрители смотрят на него куда внимательнее, чем на любую рок-звезду, ловят глазами буквально каждое его движение, в особенности тогда, когда он делает им навстречу эффектный скользящий шаг. Ему очень редко снились приятные сны, но вот этот понравился, причем настолько, что прошлое как будто отступило…
– И он захотел устроить подобный спектакль уже наяву?
Лайви кивнул:
– Да, чтобы еще раз пережить то же самое чувство. Человек он был решительный, под стать своему отцу, и если что-то втемяшивалось ему в голову, пер напролом, как танк. Потому и с бандитами в свое время не ужился. Вот только я не показал ему крохотный кусочек того сна, самое его завершение, как он теряет равновесие и падает вместе со взрывчаткой. А так должно было случиться! Мой подопечный не умел красиво и ловко передвигаться на сцене, он лишь наблюдал за музыкантами, которые так делали. А когда начинаешь выпендриваться да обезьянничать за другими, добра не жди… – Тут голос Лайви задрожал. – Я ведь и сам оставил земную жизнь потому, что однажды сдуру прыгнул с тарзанки по примеру старших ребят… Другие террористы были, в принципе, и не против, чтобы он запугал до полусмерти взятых в плен людей, если те станут шуметь или найдется иной повод: они и сами вытворяли подобные штуки. Только им нужны были заложники, а не куча трупов, поэтому его предупредили, чтобы он не швырял бомбу без особого приказа. Но его не прозвучало…
– Рисковый ты, – произнес Морти немного погодя. – Я бы, наверное, так не смог. А если бы бомба разорвала его на части, как отца Юкуфи? Удивляюсь, что этого не случилось!..
Лайви лишь улыбнулся в ответ:
– Это и не могло произойти.
– Почему?
– Потому что он слишком привык собирать бомбы – по строгим правилам, от которых отступать нельзя. И совершенно так же отнесся к своему сну: боялся, что если не воспроизвести его во всех подробностях, удовольствия уже не будет, а это обернется новыми кошмарами, еще хуже прежних. Соответственно, раз он видел той ночью фугаску, а не что-то иное, – фугаску сегодня и взял… А родителей Юкуфи он убил при помощи бризантки – дробящей бомбы, какую обычно используют террористы. Но фугаски лопаются по-другому – как именно, ты видел сам.
– Фугаска, бризантка, шмузантка… – пробормотал Морти. – Слушай, откуда ты вообще такой умный взялся, что все это знаешь?
– Так я изучал взрывное дело вместе с ним. Он, бывало, что-нибудь читает, а я пристроюсь рядышком и заглядываю через плечо. Как говорится, с кем поведешься… – И Лайви негромко рассмеялся.
– А что с заложниками?
– При штурме не погиб ни один из них. Правда, многие пострадали и от взрыва, и от рухнувшей с потолка аппаратуры. Четверых увезли в реанимацию, но, я думаю, их спасут, и вам, чернокрылым братьям, там делать будет нечего. А с остальными уже работают и психологи, и священники, и, конечно же, мы, братья-хранители. Я тоже, как только помогу вам, сразу вернусь к моему подопечному. Он, разумеется, сядет пожизненно и, скорее всего, после той операции, которую ему сделали, навсегда останется калекой. Но он еще может спасти свою душу. Начало уже положено: сегодня он благодаря вам, ребята, впервые за много лет в своих воспоминаниях не увидел, как убивают его мать. Спасибо!..
Тодик подмигнул товарищам:
– Но одну душу мы за сегодняшний день точно уж спасли!.. – Он указал взглядом на Юкуфи и покрепче стиснул в своих пальцах уголки старого пледа. Плед еще сохранил домашнее тепло, какое бывает только от материнских рук. И Морти внезапно показалось: Юкуфи почувствовал это тепло и улыбнулся, словно вернулись те безмятежные дни, когда собственная мать укутывала его мягким полотенцем и ласково целовала в вихрастую макушку. Это время ушло навсегда. Однако теперь память о нем уже не могла помешать Юкуфи идти по верной дороге вместе с другими слугами Господа, которыми полнится наш мир – сложный, богатый и горем и радостью, но, вопреки всему, бесконечно прекрасный, ибо благодать Божья по-прежнему хранит его.
Глава 6.
Затянувшаяся игра
Бывают летом такие дни, когда какая-то тягучая скука находит и на людей, и на животных; даже козлоногий бог Пан, в которого верили древние греки, оставляет свою свирель и, позевывая, забивается в пещеру – подальше от любопытных глаз. Взрослые еще могут перетерпеть, вытянувшись на одеяле и закрывшись от солнца панамой, но дети обязательно должны найти себе какое-нибудь занятие – на то они и дети. Поэтому маленький Андрюша довольно далеко отошел от дикого пляжа на тихом, поросшем осокой озерце, где оставил родителей и сестру. Уже не хотелось ни купаться, ни бросать на спор камушки в воду и считать, сколько раз каждый из них отскочит от поверхности, и мальчик брел по тропинке, неизвестно когда и кем протоптанной. Тропинка эта ничем не отличалась от других, и трава, что росла по обе ее стороны, тоже была самая обычная, и потому Андрюше захотелось, чтобы произошло какое-нибудь чудо, вроде как с английской девочкой Алисой, которая так же скучала, а затем провалилась в кроличью нору и увидела там много интересного. Где находится эта страна – Англия, Андрюша представлял лишь смутно, и потому она сама казалась ему фантастическим краем наподобие тридевятого царства. Там, наверное, в лесах до сих пор пасутся единороги, которые в России давно вымерли, а может, их здесь и не было никогда. Но без подготовки падать в нору, должно быть, не слишком-то приятно, и Андрюша внимательно посматривал себе под ноги. Вдруг он замер.
Прямо посреди тропинки он увидел ласточку.
Она лежала совершенно неподвижно и не торопилась улетать. Андрюша хорошо знал, что птицы пугливы: даже когда папа зимою насыпал пшено им в кормушку, они не начинали клевать, пока он не удалится. Но эта ласточка, казалось, совсем не боялась Андрюши. Опустившись на корточки, мальчик осторожно дотронулся до ее лапок: они были твердые, сухие и казались сделанными из пластмассы. Тут мальчик услыхал позади себя топот легких сандалий. Обернувшись, он увидел рыжую девочку; она подбежала и остановилась, переводя дыхание.
– Вот ты где, Андрюшка!
Мальчик испуганно посмотрел на нее:
– Папа и мама искали меня? Они будут ругаться?
– Да нет же, они еще спят! Я сама захотела тебя найти! – И, наклонившись немного вперед, девочка спросила: – Что у тебя здесь такого интересного?
Андрюша посторонился:
– Вот!
Нагнувшись, девочка коснулась пальцем брюшка ласточки и сразу ощутила холод.
– Что ты с ней сделал?
– Ничего! Она такая и была!.. А почему?
Девочка закусила губу и осмотрела птичку еще раз:
– Знаешь что? По-моему, она умерла.
– Умерла? – Андрюша наморщил лоб, пытаясь вспомнить, когда и сколько раз в своей недолгой жизни он слышал это странное слово. Вроде бы бабушка однажды так сказала о мухах, которые в самых причудливых позах застывали на липучке, но ведь ласточка куда крупнее, и сравнивать ее с ними Андрюше представлялось чем-то неправильным. Также он знал, что в некоторых сказках умирали царевичи и царевны, но иногда их и оживляли, просто побрызгав особой водою. Это сильно напоминало игру на планшете, где можно все исправить, а после и извиниться перед пиксельным человечком, что из-за тебя с ним произошли неприятности. А еще был случай, когда однажды в октябре после сырого, тоскливого непогодья выдался долгожданный солнечный денек, и воспитательница вывела Андрюшину группу на прогулку. Андрюша шел в самом конце, потому что замешкался, обуваясь: ему совсем недавно купили новые сапоги, а их быстро на ноги не натянешь. И вот, неспешно топая за другими детьми, он увидел синицу: она лежала точно так же, как сейчас эта ласточка, но не на тропке, а чуть в стороне. Он задержался рядом с ней и стоял бы, наверное, долго, не окликни его воспитательница, а на вопрос мальчика: «Почему она не летит?» воспитательница ответила теми же словами, которые Андрюша слышал теперь от сестры. Тогда Андрюша им не поверил, потому что он не любил эту воспитательницу за резкий голос и всегда потные руки. Всю прогулку он был мрачен, а когда группа шла назад, захотел проститься с синичкой, но на старом месте ее уже не было, и Андрюша радостно воскликнул: «Все-таки она улетела!» Но сестре Андрюша доверял и оттого не сомневался: если вернуться на пляж, а затем снова прийти сюда, ласточка так и будет лежать, как забытая кем-то игрушка. Мальчик поднял голову, посмотрел на сестру своими чистыми голубыми глазами и спросил:
– Таня, а что это значит?
Девочка не сразу ответила: она не знала, как это лучше объяснить.
– Умереть – значит стать таким же, как эта птица: не шевелиться, не есть, не пить, и от мертвых нет никакой пользы. Вроде бы так…
– А мы тоже умрем? – У Андрюши дрогнули уголки губ. – И нас так же найдут на дороге?
– Нет, конечно! Мы же люди… А если человек умирает, его хоронят: копают могилу, потом кладут туда и засыпают землей. Я как-то видела!..
– Правда? – Андрюша опустился на коленки и обеими ладонями коснулся земли. Она была довольно мягкая, потому что по тропинке редко ходили, теплая и, похоже, совсем не страшная: мальчик вспомнил, как в прошлый год они всей семьей ездили на море, и он зарывался в песок по самую шею. Но он вновь подумал о ласточке и, сколько ни сдерживался, хлюпнул носом: – А как же она?
Девочка пожала плечами:
– Как-нибудь…
– Таня!.. А знаешь что? – Глаза Андрюши вдруг заблестели, как бывает у малышей, когда они придумывают что-то очень интересное. – Давай сами ее похороним!
– Давай! – Девочка охотно согласилась: эта затея казалась новой, необычной, и Таня не слышала, чтобы еще какие-то дети так делали. Брат и сестра быстро вырыли нужную ямку прямо голыми руками, и Таня опустила туда птицу, а затем присыпала песком – так, чтобы сверху образовался крохотный холмик. Ей захотелось воткнуть в него какой-нибудь крест, потому что она знала, что их обыкновенно устанавливают на кладбищах, но девочка не могла придумать, как его смастерить. Поэтому крест пришлось заменить простым листом с растущей возле тропинки березы, и Андрюша решил, что это очень красиво и что ласточка будет просто счастлива лежать в такой могилке. Они еще немного постояли, а затем заторопились обратно: ведь папа и мама могли уже нервничать, а заставлять их нервничать было нельзя, чтобы не остаться вечером без сладкого или – что еще хуже – без интернета.
Пока ехали домой, Андрюша, сидя в машине позади отца, был по-взрослому серьезен и не дурачился, словно размышлял над чем-то и не отваживался пока никому об этом рассказать. Родителей это удивляло, но они подумали, что их сынишка просто устал. И лишь перед самым сном, когда он и Таня уже лежали под одеялами в своей детской комнате, Андрюша вдруг спросил сестру:
– А птички все равны? Или есть хорошие и плохие?
Таня, которая уже начала задремывать, оторвала голову от подушки и недоуменно поглядела на брата:
– Не знаю… Воробьи, наверное, плохие: их мама ругает за то, что обклевывают вишню. А остальные, наверное, хорошие!..
– Значит, если бы сегодня мы нашли воробья, его бы не похоронили?
Девочка задумалась:
– Скорее всего, похоронили бы… Воробья ведь тоже жалко. Людей, во всяком случае, всех закапывают – без разбора…
– Но ведь это неправильно! – вскрикнул Андрюша так, что сестра соскочила с кровати, подбежала к нему и зажала его рот ладошкой:
– Тихо! А то папу с мамой разбудишь, тебе по попе надают!.. – Родители Андрюшу никогда не били, но Таня сочла за лучшее припугнуть его. – Что неправильно?
– То, что другие птички так и будут лежать, а ведь они ничем не хуже! И ни в чем не виноваты! – выпалил мальчик. Его живому воображению представилось, что Дед Мороз не всем детям приносит подарки и даже не всем послушным, а только тем, кого случайно встретит на улице, как и сам Андрюша случайно нашел ту ласточку. – А им же так тоскливо быть не похороненными!
– Откуда ты знаешь, что тоскливо?
– Но ведь мертвых людей зарывают? Выходит, им плохо без этого! – заявил Андрюша, и Таня не смогла ничего ему возразить.
– Послушай! – Мальчик сел на кровати, и Таня даже в полумраке увидела, как у него блестят глаза. – Наверняка под деревьями, в кустах, на лугу много таких же несчастных птичек! И нам нужно им помочь! Кто их еще похоронит, если не мы? – Андрюша с мольбою посмотрел на сестру, но умолять было излишне: его воля передалась Тане, и она еще раз подумала, какой же у нее замечательный брат. Она чуть-чуть придавила пуговку его носа, что всегда делала, когда была особенно им довольна; Андрюша все понял и уснул совершенно счастливым.
На следующий день, едва допив молоко, Таня и Андрюша поспешили исполнить то, что задумали вечером. Однако они быстро убедились, что гораздо проще мечтать и надеяться, чем сделать что-либо: ребята обшарили все места, где, как им казалось, могли быть мертвые птицы, но ничего не нашли. С грустными лицами они возвращались домой, как вдруг Таня радостно вскрикнула, заметив что-то в траве. Девочка нагнулась, раздвинула стебли, и Андрюша увидел зверька, очень похожего на мышь, только его мордочка была вытянута в хоботок. Это была землеройка, но дети еще не слыхали такого слова. Они поняли только, что бродячая кошка схватила ее зубами и почему-то сразу выплюнула: на шее зверушки краснело пятно от глубокого укуса.
– Мышку тоже надо похоронить, – сказала Таня, и Андрюша, разумеется, согласился. Новая могилка получилась даже лучше вчерашней: она была и выше, и с настоящим крестом наверху – его Таня соорудила из двух веточек, связав их нитками, которые принесла из маминой комнаты. Домой ребята вернулись очень довольные собою, а после ужина Таня достала планшет и подозвала брата:
– Иди-ка сюда, Андрюшка! Посмотри, что пишут!
Мальчик подбежал к сестре; буквы он знал еще не очень твердо, и потому Таня прочитала ему вслух:
«Йонас и Адольф, норвежские кузены, были бойкие мальчуганы; отец подарил им по новому луку, и они пришли показать их Иде. Она рассказала им про бедные цветы, которые умерли, и позволила похоронить их. Мальчики шли впереди с луками на плечах; за ними маленькая Ида с мертвыми цветами в коробочке. Вырыли в саду могилку. Ида поцеловала цветы и опустила коробочку в ямку, а Йонас с Адольфом выстрелили над могилкой из луков, – ни ружей, ни пушек у них ведь не было»
– Вот здорово! – воскликнул Андрюша, а Таня провела пальчиком по планшету снизу вверх и стала читать дальше:
«Только на другое утро пришли мальчики и, увидав мертвого жаворонка, горько-горько заплакали, потом вырыли ему могилку и всю украсили её цветами, а самого жаворонка положили в красивую красненькую коробочку – его хотели похоронить по-царски»
– Значит, мы все делаем правильно! – Андрюша едва не задохнулся от восторга.
– Погоди, тут еще есть! – И девочка продолжила:
«Мопс умер утром и был зарыт здесь же, на дворе. Внуки вдовы, то есть вдовы кожевника, а не мопса – мопс не был женат, – насыпали над могилкой холмик, и вышла прелесть что за могилка; славно, должно быть, было лежать в ней!
Холмик обложили черепками, посыпали песком, а посредине воткнули пивную бутылку горлышком вверх, но это было сделано без всякой задней мысли»
– А ведь мы ни цветов не положили, ни единого осколочка! – вздохнул Андрюша, и Тане показалось, будто он вот-вот заплачет. Она поторопилась утешить братика, пообещав, что уж завтра они вместе соорудят такую могилку, что ее не стыдно будет показать всем соседским ребятам и даже самому президенту, если он вдруг вознамерится приехать.
Но человек, как известно, предполагает, а Бог располагает. За весь следующий день Таня и Андрюша не обнаружили ни одного существа, которому требовалась бы их помощь, и то же самое повторилось на третьи сутки. Лишь один раз дети увидели, как с кленового листа падает на землю маленький жучок; он весь блестел, как блестит на солнце дождевая капля. Обрадованный Андрюша схватился было за пластмассовую лопатку, которую загодя нашел в ящике среди своих игрушек, а другой рукою хотел уже взять жучка. Однако тот внезапно перевернулся со спины на брюшко и через какое-то мгновение исчез в густой траве; ребята поняли, что он просто притворялся. Птицы же, которые встречались брату и сестре на пути, не делали даже и этого: они заранее улетали, точно боялись, что дети могут причинить им зло. Андрюша досадовал: он ведь не хотел ничего плохого. Ласточка и землеройка, которых он похоронил, вели себя совершенно по-другому: он не пытались скрыться, позволяли брать себя в руки, как будто доверяли мальчику. Мертвые гораздо лучше живых, подумалось Андрюше; поначалу он испугался этой неожиданной мысли, словно незнакомого человека, который без стука заглянул к нему в комнату. Но страх быстро прошел, тем более что Таня сказала:
– Слушай, Андрюшка! По-моему, мы не там ищем.
Андрюша поднял голову:
– А ты знаешь, где надо?
– Вот где мы нашли первую птичку?
– На тропинке!
– Тропинка – это ведь дорога, правда? Только узенькая.
– Ну да!
– Значит, нам нужно идти на главную дорогу! На тропинке мы нашли мало, а там найдем куда больше.
Главная дорога, о которой говорила Таня, была автомагистралью и проходила метрах в трехстах от домика, где жили ребята. Родители запрещали им ходить туда в одиночку, потому что машины там ездили быстро, а среди водителей попадались и пьяные. Но теперь брат и сестра не послушались родителей, рассудив, что если идти только по обочине, ничего страшного не случится. Почти сразу им улыбнулась удача, и всего за полчаса они нашли трех бабочек и одну большую стрекозу. Однако дети не остановились на этом: они решили, что везение только начинается, и потому продолжили двигаться вдоль шоссе. Впереди показался поворот, и ребята заметили одну странную вещь: машины, прежде проносившиеся мимо них, подобно ветру, теперь резко сбавили скорость, словно что-то мешало шоферам разогнаться. Миновав изгиб дороги, Таня и Андрюша увидели три автомобиля, которые никуда не ехали, а стояли у края дороги неподвижно – так же, как неподвижно лежат мертвые зверушки и птицы. Один из этих автомобилей был длинный, черный, с трехлучевой звездою на помятом капоте, и возле него хорошо одетый мужчина, размахивая руками, что-то втолковывал полицейскому. Рядом находилась белая машина с синими полосами по бокам и мигалкой сверху; точно такую же, только маленькую, Андрюша год назад получил от мамы в подарок на день рождения. Третий автомобиль стоял чуть поодаль, и вся его передняя часть была смята, изуродована, будто на нее наступил какой-то злой великан. Сквозь выбитое стекло дети увидели водительское кресло, и на нем – парня в клетчатой летней рубахе. Он скрючился так, что упирался лбом в рулевое колесо, и очень напоминал сломанную куклу; ребята даже не подозревали, что взрослый человек может выглядеть настолько жалким. Они сделали еще один шаг вперед, чтобы удостовериться, не померещилось ли им все это, но на их пути встал полицейский:
– Вы куда? Детишкам здесь не место!
– Мы только посмотрим, – робко произнесла Таня.
– Нечего смотреть! – Полицейский нахмурился. – И вообще: почему вы шляетесь тут одни, без родителей?
– Чтобы похоронить, – пролепетал Андрюша.
– Его? – Полицейский расхохотался так, что у Андрюши по спине побежали мурашки. – Ты, как я посмотрю, сообразительный пацан: у него действительно теперь лишь одна дорога – в гроб да на кладбище! Но с этим делом справятся и без вас! Ну-ка брысь отсюда! И чтобы я вас больше не видел!
Ребята медленно повернулись и побрели назад. Не успели они пройти и двух метров, как услыхали голос хорошо одетого человека – владельца черной машины:
– Покорежил тачку и помер, козел, теперь хрен с него деньги стрясешь!
Домой брат и сестра шли в обход, мимо каких-то серых заборов и зарослей репейника, причем Таня почти сразу предложила свернуть с шоссе. Так было не ближе, и дети рисковали опоздать к ужину, но они хотели как можно скорее покинуть эту страшную магистраль и забыть о том, что сегодня довелось увидеть и услышать. Однако перед их глазами по-прежнему стояла изувеченная машина с несчастным парнем внутри, а в ушах звенели жестокие слова полицейского. Андрюша прекрасно понимал, что это совершенно другое, чем умершие мыши, птицы и насекомые: они были малы, слабы, и потому сама их смерть выглядела маленькой и слабой, почти что игрушечной. Но теперь смерть явила свое подлинное могущество, способное разрушить что угодно и когда угодно. Оттого уже весь мир представлялся Андрюше нелепым и несправедливым. Мальчик чувствовал, что жить в таком мире нельзя, но вместе с тем из него никуда и не сбежишь, и поэтому требовалось во что бы то ни стало найти оправдание всему случившемуся. И Андрюша ухватился за последние слова, которые произнес хозяин черного автомобиля, как утопающий хватается за колючую ветку, хотя бы она ранила его руки до крови. Когда вдали уже показалась зеленая крыша родного дома, Андрюша сказал:
– Наверное, тому дяденьке теперь лучше…
Таня, которая шла впереди брата, обернулась:
– Почему?
– Ну как же! Иначе ему пришлось бы заплатить. А теперь не придется… – Девочка промолчала, и Андрюша решил, что она согласилась с ним. Да, жизнь – зло, а смерть – добро, во всяком случае, для того человека, одетого в клетчатую рубашку. Андрюша еще не проговорил для себя четко эту мысль, поскольку многое постигал сердцем, а не умом, но, по крайней мере, на время смог успокоиться.
Были спокойны и мама с папой. Наутро они уехали по каким-то делам, пообещав вскоре вернуться и строго наказав детям не убегать далеко от дома. Погода была хорошая: хоть ночью над поселком и сгустились тучи, ближе к рассвету ветер их все разогнал. Поэтому Таня и Андрюша расположились на крыльце: сестра – с планшетом, брат – с набором солдатиков. Войско свое Андрюша расставлял как-то лениво и небрежно, и дошло до того, что он дважды уронил знаменосца, словно мысли мальчика были где-то очень далеко. Но параду на ступеньках не суждено было состояться: сверху послышался глухой стук, словно в этот июньский день кто-то запустил снежком в плотно прикрытое чердачное окно. Еще секунда – и на землю прямо перед ребятами упал стриж. Очевидно, в полете он ударился о стекло и теперь беспомощно ползал возле крыльца, будучи не в силах ни взмахнуть крыльями, ни даже приподнять голову; только клюв его то открывался, то вновь закрывался, захватывая воздух вместе с уличной пылью. Прежний ужас овладел Андрюшей; еле оторвав глаза от несчастной птицы, мальчик посмотрел на сестру и спросил:
– Ему нельзя помочь?
И Таня, столь же испуганная, как и ее брат, чуть слышно ответила:
– Нельзя.
Тогда Андрюша встал со ступеньки, сделал один шаг по направлению к стрижу – больше и не требовалось – и резко наступил на него своей ногой в красной сандалии. То, что раньше было птицей – пусть изувеченной, жалкой, неспособной больше летать, – во мгновение ока превратилось в бесформенный комок перьев.
Таня кинулась к брату:
– Что ты сделал!
– Уф! Стало легче… – Слова эти Андрюша произнес, даже не глядя на сестру, а когда он все же повернулся к ней, девочка увидела, что в его глазах нет больше никакой тревоги. Мальчик чувствовал, что подчинил себе смерть. Прежде она управляла им: пугала, заставляла искать трупики, но теперь, после намеренного убийства, казалась домашней, прирученной, словно принесенный из лесу зверь, который уже не пробует укусить хозяина, а вместо этого смиренно ждет его команд. Хозяином же смерти с этой самой секунды был он, Андрюша, ибо решал, жить кому-то или умирать. Говорить об этом вовсе не было нужды, поскольку отныне между братом и сестрой установилось понимание даже не с полуслова или полвзгляда, а каким-то новым, неведомым для них способом. Поэтому, когда Андрюша оставил стрижа на время и принялся руками рыхлить песок неподалеку от него, Таня, не мешкая, побежала в сад, чтобы принести несколько пионов и положить их в новую могилку. Она помнила, что срывать цветы без спросу нельзя, но ей было уже все равно. Девочка лишь постаралась выбрать куст, растущий подальше от садовой дорожки, чтобы родители не заметили, что он обломан, а если и заметили, то не сразу. Тане было и страшно, и сладко, щеки ее горели, а внизу живота что-то начало ныть. И лишь после того, как земля навеки скрыла и раздавленную птицу, и белые цветы, девочке почудилось, что она стала прежней Таней, как и ее брат – прежним Андрюшей.
Но сделанного не воротишь, а пережитого не отменишь. Весь дальнейший день прошел для ребят как-то серо и скучно, словно им чего-то не хватало, и даже гостинцы, что привезли папа и мама из своей поездки, не обрадовали их. Родители догадались, что с их детьми творится что-то неладное, но не могли понять, что именно. Люди они были простые, добрые и твердо знали: если ребенок болеет, его нужно вылечить, если горюет – утешить, а если дерзит – приструнить. Но происходившее сейчас, очевидно, не было ни первым, ни вторым, ни третьим. На всякий случай мама сунула Андрюше градусник и проследила, чтобы мальчик раньше времени не стряхнул ртуть, – температура оказалась нормальной. Затем, уже перед отходом ко сну, папа усадил Андрюшу к себе на колени и ласково спросил, что случилось; Андрюша сказал, что не случилось ничего. Ответь он иначе – и пришлось бы признаться в слишком многих нехороших вещах, говорить про которые было стыдно. Поэтому от такой родительской заботы делалось только хуже, и было одно избавление – бежать прочь из дома, пусть и не насовсем.
Таня с Андрюшей так и сделали – едва только рассвело, после дурно проведенной ночи, когда вместо отдыха, которого жаждал, ты поднимаешься с кровати еще более вымотанным и несчастным, чем прежде. Полусонные, они бесцельно брели по дальней, почти незнакомой окраине поселка, будто двое людей, которые уцелели, когда какая-то катастрофа истребила все человечество. И действительно, поселок словно вымер, и ни лая собак, ни стрекотания кузнечиков – ничего не было слышно, точно сама смерть опустилась на него, чтобы навеки здесь царствовать. Но кладбищенскую тишину иногда нарушает шелест деревьев, что растут возле могил, или другой, столь же посторонний звук: так и теперь Андрюше вдруг померещилось, что кто-то еле различимо пискнул в колючих придорожных кустах. В другое время, возможно, мальчик и не обратил бы на это внимания, но теперь он вздрогнул, остановился и потянул сестру за рукав белого в горошек платья. Ребята увидели, что к ним ползет незнакомый котенок, весь черный, если не считать белого пятнышка на груди; он то и дело пробовал приподняться на задних лапках, но раз за разом падал. Похоже, он совсем недавно научился ходить, но уже рискнул отправиться в первое в своей жизни путешествие, удрав от мамы-кошки, которая зазевалась и упустила своего бойкого отпрыска, так же, как сегодня родители не углядели за Таней и Андрюшей. Казалось, котенок понимал, что дети, которых он встретил, – такие же маленькие и непослушные, как он сам, и оттого совершенно их не боялся. Андрюша наклонился и погладил котенка; тот негромко замурлыкал в ответ. После этого мальчик спросил: