Глава пятнадцатая
Содомия
Между сорок четвёртой и сорок шестой параллелями ветер стих. Но все ожидали, что он усилится, потому что это предрекал Эдвардс, который следил за барометром и немного смыслил в ветрах. Матросы скучали – конечно, только тогда, когда две блондинки спали или сидели в кают-компании. Капитан и леди Джоанна уединялись часто, но всякий раз, когда взгляд гордой англичанки падал на мальчика с намозоленными гитарой пальцами, в её синих глазах безудержно вспыхивала тоска побитой собаки. И всё же жизнь на бриге текла размеренно и спокойно – до той минуты, пока не произошёл на палубе разговор, который как раз и переломил слишком безмятежный ход путешествия.
Этот разговор состоялся в один из дней слабоветрия, под палящим солнцем, возле фок-мачты. В тот час на палубе по служебной необходимости находились только лишь рулевой, которого звали Мортон, да двое вахтенных. Но и тот, и те стояли так далеко от фок-мачты, что не могли уловить ни одной детали этого самого разговора. Все остальные матросы, за исключением Стивена, прохлаждались на орудийной палубе, потому что солнце им надоело.
Всё началось с того, что Элен и Софи – ну как же без них, попросили Стивена вымыть пол в их каюте. Стивен с огромной радостью согласился, однако Эдвардс, который всё это слышал, строго предупредил матроса, что если тот вздумает повторить подвиг своего дружка Энди, то станет ужином для акул. Поэтому Стивен очень перепугался, когда француженки и примкнувшая к ним шотландка ему приказали выпить полный стакан вина, а затем раздеться. Впрочем, вино отлично подействовало, и мальчишка стал раздеваться. Но в этот миг за иллюминатором бултыхнулась акула, и настроение Стивена круто переменилось. Он застегнул штаны и удрал. Взбешённые дамы последовали за ним на верхнюю палубу, и ему пришлось взобраться от них на мачту. Лезть вслед за ним по вантам они, конечно же, побоялись. Расположившись на нижней рее, он свесил ноги. Три молодые женщины, задрав головы, стали злобно его высмеивать, утверждая, что все его потрясающие воспоминания об охоте на мамонтов в Антарктиде – ложь, поскольку там очень холодно, а он точно ни разу в жизни не надевал башмаков.
– Да с чего вы взяли? – стал возмущаться Стивен, – я вам сто раз говорил, кто были мои родители! Просто я…
– Да, да, да, мы помним! – расхохоталась мадемуазель Элен, – твой папочка – герцог, а мать – принцесса, и ты в четырнадцать лет удрал из дворца, чтоб наняться юнгой на промысловую шхуну! Кстати, у вас с Энди и Томом – одна история на троих. Но я ей не верю. Если бы ты до четырнадцати лет ходил в башмаках, то вряд ли бы смог лазать босиком по этим верёвкам. Это ведь очень больно!
– Но у меня есть башмаки, – не сдавался Стивен, – я их могу показать, они стоят в кубрике!
– Но ведь это не значит, что ты их хотя бы раз надевал, – резонно заметила леди Грэмптон, – они, наверное, совсем новые!
Стивен злился, не зная, как доказать свою правоту. Как раз тут из камбуза вышел сонный Клермон с гитарой. Он подошёл к фок-мачте, предельно холодно дал понять, что заметил развеселившихся дам, с той же мимолётностью поднял взор на Стивена, и, усевшись на крышку люка, стал наводить тоску минорными переборами. Его взгляд был очень меланхоличным.
– Друг мой, Клермон, – ласково обратилась к нему Софи, – разреши наш спор. Надевал ли Стивен хоть на одну минуту за все свои девятнадцать лет башмаки? Или это ложь?
– Да, ответь, пожалуйста, – присоединилась к просьбе леди Джоанна, – то, что ты сам всю жизнь проходил без них – это совершенно понятно, ты ведь не сын принцессы и герцога! А вот Стивен, будучи принцем крови, всё-таки должен был их носить. Я не понимаю, почему Элен и Софи не верят ему!
– Понятия не имею, – сказал Клермон, взяв сложный аккорд и резко ударив пальцами по всем струнам, – да и какая разница? Вы напрасно к нему пристали. Женщины его не интересуют. Он любит Энди и Тома.
Клермон произнёс всё это так тихо, что из-за звона гитары Стивен на мачте ни одного слова не разобрал, а то бы спустился и дал по заднице. Но три дамы шутливо выразили признательность гитаристу за то, что тот, наконец, раскрыл им глаза. Потом они вновь воззрились на пятки Стивена, размышляя, как бы его стащить обратно на палубу. Как раз тут и случилось то, о чём все впоследствии пожалели. Мадемуазель Софи неожиданно призадумалась. Она явно пыталась что-то припомнить. И вдруг вскричала, смеясь:
– Сударыни, ему можно верить! Клянусь – он предоставляет этим троим для их развлечений камбуз!
– Предоставляет камбуз? – переспросила леди Джоанна, пристально поглядев на Клермона, затем – опять на Софи, – ты в уме, красотка?
– Не мне судить! Ты меня послушай и сделай вывод, в уме ли я. Я была немножко пьяна, когда вчера ночью вышла на палубу. Да, немножко – мы с сестрой пили только вино. Кстати, и Элен со мной вышла! Так вот – я видела, как весь камбуз прямо качался и содрогался! И в нём ещё раздавались стоны. Потом всё стихло, и из него на палубу вышел Энди…
Леди Джоанна не отрывала глаз от Клермона. Тот продолжал играть, однако уже без прежней уверенности и чёткости. Его пальцы иногда дёргали не те струны.
– Да, да, я припоминаю, – пробормотала мадемуазель Элен, – действительно, камбуз сильно качался, хоть никакой особенной качки не было. Из него доносились стоны. Потом на палубу вышел Энди. Но только Стивен и Том как раз в это время держали вахту. Именно в те минуты я их отлично видела, и они стояли на носу судна. Следовательно, в камбузе вместе с Энди был кто-то третий… То есть, четвёртый!
– Пятый, – вздохнула мадемуазель Софи, сочувственно потрепав лохматые волосы гитариста, – третьим там был Клермон. Когда стоны кончились, я услышала его голос. Он ругал Энди за торопливость. Вот уж не знаю, что он имел в виду! Наверное, Энди рано снял с огня кашу.
– Нет, – простонал Клермон, – эта проклятущая каша уже вконец разварилась!
Нижняя струна лопнула. Суетливо сдёрнув с гитары оба обрывка, Клермон вскочил и ринулся в камбуз. Вбегая внутрь, он задел гитарой дверную притолоку. Дверь он захлопнул за собой так, что камбуз едва не рухнул.
Обе близняшки очень смутились. Стивен на мачте стал отпускать какие-то шуточки. Но несчастной леди Джоанне было не до веселья. Сказав, что ей больше невмоготу жариться на солнце, она бегом устремилась в кают-компанию. Там был Эдвардс. Он читал книгу. На вопрос леди Джоанны, где капитан, офицер ответил, что тот лёг спать у себя в каюте. На следующий вопрос разгневанной дамы, знает ли он, что на корабле царит содомия, Эдвардс дал следующий ответ:
– Нет, я ничего об этом не знаю. А у вас есть доказательства?
– У меня есть свидетели!
– Кто они, позвольте осведомиться?
Леди Джоанна всё рассказала. Из её глаз текли слёзы. Эдвардс сообразил, что запахло жареным, и решил её напоить. Она напилась и уснула прямо в кают-компании, на кушетке. К ужину её разбудить пытались, но безуспешно. Прежде чем сели за стол, у Эдвардса был коротенький разговор с ван Страттеном, и Клермона в кают-компанию звать не стали. Во время ужина капитан строго допросил Элен и Софи. Они повторили всё, о чём весело трепались возле фок-мачты.
– Чёрт побери! – сказал капитан, – зачем вы всё это сделали? Вы ведь знаете, что шотландка неровно дышит к Клермону!
– Сударь, – жалобно пропищала мадемуазель Элен, бросив взгляд на спящую леди Грэмптон, – этот противный мальчишка первый заговорил про содомский грех, и дура Софи начала чесать языком, ни о чём не думая! Я ведь тоже всё это помнила, но молчала!
– Это враньё, – разгневанно возразила мадемуазель Софи, – тебя за язык никто не тянул, и если бы ты не стала всё подтверждать, то все бы восприняли мой рассказ как шутку! Я добивалась именно этого!
– Вас обеих следует выпороть, несмотря на ваше происхождение, – заявил капитан, – и я возложу на Сэмми этот приятный труд, если вы продолжите развращать матросов и сплетничать! Сэмми – мальчишка глупый, но исполнительный, так что он вас щадить не станет. Понятно вам?
Две блондинки очень испуганно закивали. По окончании ужина они сразу ушли к себе и притихли. А капитан отправился в камбуз. Клермон был там. Он сказал ван Страттену, что тот может его повесить, если угодно, но в душу лезть к нему пусть не смеет. И капитан ушёл, дав ему пощёчину. Что он мог ещё сделать?
Ночью Клермон опять стоял на корме и опять смотрел на свой океан. Тот был равнодушен. Леди Джоанна, которая подошла к своему возлюбленному уже во второй половине ночи, также казалась весьма спокойной. Неудивительно – от неё разило спиртным.
– Скажи, что это неправда, – потребовала она, глядя на Клермона почти без всякого выражения.
– Да, мадам, это всё неправда, – сказал Клермон. Решив больше слов не тратить, он расстегнул штаны, полностью их снял и задрал рубашку. Увидев при свете звёзд, что он – не Клермон, прекрасная леди Грэмптон молча закрыла лицо руками. Было похоже на то, что гордая англичанка поплачет и успокоится, наконец-то вспомнив о том, что она – дочь герцога. Но всё вышло не совсем так. Кажется, миледи хотела что-то сказать, и именно в этот момент упала. Бросив проклятые штаны за борт, Клер встала на колени перед измучившей её женщиной, чтоб понять, жива ли она. Да, леди Джоанна была жива и почти в сознании. Но ей нужно было помочь. И Клер побежала в кают-компанию, за стаканом воды. Когда она возвратилась, на ней уже была юбка.
Глава шестнадцатая
Ночь
Приближался рассвет. Впрочем, до него оставалось ещё часа полтора. Дэнисен стоял у штурвала. Леди Джоанне казалось, что он ведёт корабль к самому небу. Звёзды вдруг стали очень большими. Они смотрели испуганно – как животные, оказавшиеся вблизи. Дул слабенький ветерок. Волны за кормой едва шелестели. Леди Джоанна и Клер сидели прямо на палубе, спинами прислонившись к фальшборту. Им было больше не о чем говорить.
– Возьмите, – сказала Клер, вынув из кармана конверт.
– Что это такое? – не поняла англичанка.
– Это письмо. То самое, от него. Пожалуйста, извините меня за то, что я его вскрыла и прочитала.
Леди Джоанна вяло взяла конверт. Рука её долго не опускалась. Клер помогла своей собеседнице положить письмо на подол её шёлкового платья, как будто той нужно было поднять тяжеленный груз, а не опустить два жалких клочка бумаги.
– Что в нём? – спросила леди Джоанна. Клер изумилась.
– Я ведь вам целый час об этом рассказывала! Вы что, ничего не помните?
– О, простите! Я думала о другом.
– Ну, так прочитайте сами это письмо!
– Я вряд ли этим займусь.
Клер стиснула кулаки. У неё возникло мерзкое ощущение, что она сидит рядом с говорящей куклой.
– Миледи! – крикнула Клер, – он ведь вас любил! Он так вас любил, что отдал за вас свою жизнь и даже, наверное, свою душу. Он ведь погиб без исповеди и без причастия!
– За меня? – без малейшей нотки недоумения в тоне переспросила леди Джоанна, – нет, он погиб за вас! И за остальных, которые были на этом судне. При чём здесь я? Меня ведь здесь не было! Объясните, при чём здесь я?
– Но он написал об этом в самом конце письма! Вы можете прочитать хотя бы конец?
Шотландка вздохнула.
– Ну, хорошо. Прочтите мне его сами.
– Сейчас темно, леди Грэмптон. Я вам прочту его днём.
– Ладно, днём так днём, – безучастно бросила англичанка, – но я не стану слушать всю эту писанину, наверняка пропитанную слезами. Если хотите, перескажите мне ещё раз своими словами то, что он написал. Обещаю выслушать. Ну а если это вам неугодно – идите спать. Для меня нет разницы, дожидаться дня в одиночестве или с вами.
– Ради всего святого, миледи, только без одолжений! – вскипела Клер, – я не понимаю, зачем я всё это делаю вообще! Клянусь вам – я лишь отчасти виновна в том, что произошло. И вы это понимаете.
– Понимаю. И не виню даже тех, кто виновен больше. Я им немного даже и благодарна. Пожалуйста, говорите, мадемуазель! Ведь я вас согласна слушать.
– Благодарю, – отозвалась Клер и вдруг глубоко задумалась. Странно – она не знала, с чего начать. Час назад всё было гораздо проще. Тогда она ни о чём не думала, а сейчас отчётливо понимала, что это будет самый последний шанс что-то всколыхнуть в душе леди Грэмптон. Если чего-то ещё и ждёт от неё, от Клер, человек, которого она любит, то только этого. Только этим сможет она хоть как-то загладить свою вину перед ним и перед его возлюбленной. Клер взглянула на звёзды, как будто те могли ей что-нибудь посоветовать. Млечный Путь её вдруг заворожил, как ни разу в жизни. Он точно ей что-то предвещал. Но вместо него подала вдруг голос леди Джоанна:
– Ну, говорите! Итак, два года назад де Шонтлен был в Индии, где его полюбила храмовая танцовщица, девадаси. Это я уловила. Что произошло дальше?
– Она его привела в свой храм, который находится близ дороги в сторону Патны, и показала чашу, – начала Клер, устало моргая, – её держал на своей ладони мраморный Вишну, хранитель звёзд и планет. Девушка сказала, что, согласно преданию, около полутора тысяч лет назад этот небольшой сосуд принёс в Индию ученик распятого иудея. Де Шонтлен усомнился в том, что это и есть Грааль, но храмовая танцовщица поклялась, что один раз в год – иногда в апреле, иногда в мае, чаша волшебным образом наполняется свежей кровью, которая через сорок дней пропадает.
– Да знаю я этих девадаси, они все лгуньи и проститутки, – с брезгливостью перебила леди Джоанна, – но продолжайте. Святой Грааль – это ведь та самая чаша, к которой на тайной вечере приложился Христос и которую Иосиф Аримафейский наполнил кровью Его, стекавшей с креста?
– Да, именно так, – подтвердила Клер, – принято считать, что Святой Грааль даст вечную жизнь тому, кто им завладеет. Но де Шонтлен завладеть им не пожелал, ибо он – не вор, в отличие от меня. Зато он дождался Пасхи, которая наступила через неделю, и, исполняя заповедь Иисуса, сделал из чаши маленький глоток крови, поскольку та действительно появилась в ней.
– Вне всяких сомнений – благодаря храмовым жрецам, – опять перебила леди Джоанна, – этих плутов я также хорошо знаю. Они решили продать дураку-французу обыкновенную чашу, выдав её за Святой Грааль. Для этого подослали к нему танцовщицу с глупой сказкой.
– Очень возможно. Но господин де Шонтлен дураком-то не был и допускал, что его хотят обмануть. Именно поэтому он и предложил вам проверить подлинность этой величайшей святыни.
– Проверить? Мне? Каким образом?
– Вот как раз об этом я и прочту вам в конце письма.
Резкий порыв ветра покрыл морскую поверхность рябью и оживил паруса. Они с хлопком выгнулись, и корабль пошёл быстрее, чуть накренившись на левый борт. Из кубрика вышел Роберт с полупустой бутылкой портвейна. Он постоял на палубе, озираясь по сторонам, а затем направился почти через весь корабль к Дэнисену. Они что-то обсудили и выпили по глотку вина, после чего Роберт швырнул пустую бутылку в море и пошёл спать.
– Я так понимаю, де Шонтлен счёл моё появление в Индии знаком свыше? – предположила леди Джоанна, – он указал мне в письме, как найти этот самый храм, чтоб я взяла чашу и обрела бессмертие? Но вы сделали это раньше меня, сперва прочитав письмо, адресованное не вам, затем украв чашу? От всей души поздравляю, моя красавица! И, конечно, желаю вам безоблачной вечности.
– Да, я прочитала это письмо, нашла этот храм и украла чашу, – призналась Клер, – она теперь в камбузе, под моими вещами, на самом дне моего красивого сундучка. И я вам сейчас её принесу. Эта вещь по праву принадлежит только вам одной.
С этими словами Клер сделала движение, чтобы встать.
– Постойте, душа моя, – властно удержала её шотландка, – сперва, пожалуйста, объясните – из-за чего у вас неожиданно пробудилась совесть и почему желание вечно жить уступило ей?
– Совести как не было, так и нет, – возразила Клер, согнув ноги и обхватив руками коленки, – а к вечной жизни я не стремлюсь просто потому, что жизнь опротивела. Ведь Грааль принцессой меня не сделает! С той минуты, как я завладела им, моя жизнь ни капли не изменилась. Не далее как четыре часа назад капитан мне съездил по морде – за то, что я дала Энди, который нужен мне, как чума! Ну и на черта мне такая вечная жизнь? Нет, лучше уж неизвестность – та, что за гробом. Люди боятся её, поэтому хотят вечно жить на Земле. И ищут Святой Грааль. Но я поняла: он подарит счастье только тому, кто может и хочет сделаться лучше. Я к таким людям не отношусь. Вдобавок, меня ещё стали мучить кошмары. Я уже наяву, как мне кажется, начинаю слышать колокола.
– Колокола?
– Да, собора Нотр-Дам де Пари. Погребальный звон. Ведь вечная жизнь – это знаете, что такое? Да это вечные похороны! Ты умер, а до могилы тебя никак всё не донесут. Зачем мне всё это? Нет, если вы откажетесь взять Грааль, то я подарю его кораблю. И пускай он вечно плавает по морям, наводя на всех смертный ужас! Но только мне почему-то кажется, что вас, леди, вечная жизнь прельстит. Ведь вы и знатны, и богаты, и вызываете восхищение. Почему бы вам не растянуть всё это на вечность?
– Пожалуй, – чуть помолчав, сказала леди Джоанна, – возможно, я и воспользуюсь вашей щедростью. Но Грааль ли это? Ведь вы мне ещё так и не прочитали конец письма.
– Когда прочитаю – ваши сомнения отпадут, миледи. Тот, кто вас так любил, получил от чаши предел мечтаний, даже не став её обладателем. Знаете, почему? Да именно потому, что любил. Чаша без любви ничего не значит! Если бы я любила, она бы мне помогла. Но я не люблю.
Шотландка, казалось, даже и не услышала этих слов. Она так внимательно наблюдала за парусами, весело и упруго взявшими свежий ветер, будто решила именно вот сейчас вникнуть во все принципы их работы. Клер бы не удивилась этому. Ей самой очень интересно было понять, как судно может идти в нужном направлении, когда ветер вовсе даже и не попутный? Однако, леди Джоанна, как оказалось, в тот момент думала совершенно не об устройстве парусов. Она вдруг сказала:
– Я никогда не поверю в то, что Святой Грааль тысячу шестьсот лет простоял в каком-то индийском храме, и вы, сударыня, оказались первой, решившей его украсть! Да это ведь просто смешно – так думать!
– Но почему? Индусы ведь ничего не знают о его свойствах, а европейцы не так давно появились в Индии, и никто из них раньше де Шонтлена не догадался, что эта скромная на вид чаша – и есть Грааль. Сейчас вы его получите.
И Клер вновь сделала попытку подняться. Леди Джоанна снова остановила её.
– Не нужно, мадемуазель. Пусть он полежит ещё полтора часа в вашем сундучке. Сперва я хочу услышать конец письма. Скоро рассветёт, и вы мне его прочтёте.
– Как это странно, – вдруг произнесла Клер после долгой паузы. Леди Грэмптон, искоса на неё взглянув, чуть-чуть улыбнулась. Видимо, для неё не было загадкой недоумение собеседницы. Но она спросила:
– И что вам кажется странным, моя красавица?
– То, что вы так и не смогли его полюбить. Как это возможно? Какой изъян вы в нём обнаружили?
– Ни единого. Поэтому ни за что и не зацепилась. Понятна вам такая метафора? Если нет, то я, с вашего позволения, откажусь от попыток растолковать вам что-либо. Вы ещё слишком юны и неопытны, даром что проститутка. Я старше вас на шесть лет, если вам – семнадцать. Прошу меня извинить.
– А разве ваш друг Клермон не был идеален? – не отставала Клер, – я ведь так старалась!
Леди Джоанна стиснула кулаки.
– Он был идеален. Но он меня не любил. Поэтому я любила его. Я очень вам благодарна, мадемуазель. Моя благодарность сейчас стоит на самой высокой точке. Что будет через мгновение, я не знаю.
– Тогда позвольте мне пару часов подремать, мадам, – улыбнулась Клер и поднялась на ноги, – если я этого не сделаю, то едва ли смогу потом целый день работать.
Леди Джоанна очень внимательно проследила, как Клер, белея при свете звёзд голыми ногами, подошла к люку пушечной палубы, на которой она обычно спала, как исчезла в нём. Когда трап перестал скрипеть под её розовыми пятками, англичанка опять взглянула на паруса, затем – на конверт, сжатый её пальцами, и, поднявшись, сделала шаг к кормовому борту.
Разбуженный свежим ветром зверь-океан в предрассветных сумерках щурил синие, с прозеленью глаза и грозно ворчал. Очень много знал про вечную жизнь этот исполин, оскаливший свою пенную пасть от Азии до Америки. Но красивой и молодой, богатой и знатной женщине никакая вечная жизнь была не нужна без её Клермона. А вот Клермона как раз и не было. Как пришёл он из ниоткуда, так и покинул леди Джоанну на веки вечные. Ветер хлёстко трепал конверт с прощальным письмом – последнюю память о де Шонтлене. Но де Шонтлен – ни живой, ни мёртвый, леди Джоанне тем более не был нужен. Вынув письмо, она его порвала, а затем – конверт. Отдав клочки ветру, прекрасная англичанка бросилась в океан. Один из клочков ветер принёс в камбуз, благо что дверь была нараспашку, и опустил на стол. На этом клочке был самый конец письма – всего две строки.