Глава пятая
Это был топот множества ног и громкие крики с матом. Они пугающе приближались. Также были слышны насмешливые угрозы – видимо, адресованные охране. Песня «Мишель», звучавшая в зале, оборвалась. В комнату вбежали две всполошённые дамы – администратор и барменша.
– Дмитрий Львович! Там… там толпа! Они хотят к вам!
– Если очень сильно хотят, тогда пропустите, – распорядился Бликов, будто дрожащие девушки обладали возможностью поступить каким-нибудь иным образом. Обе чудом успели выскользнуть из литературной комнаты до того, как та стала наполняться прелюбопытнейшим содержимым.
Сперва вошло десятка полтора женщин с иконами, судя по одеждам – монахинь. Монашеского смирения на их лицах не наблюдалось, но сомневаться в подлинности икон оснований не было, так как те внушали священный трепет. По крайней мере, у Женьки коленки дрогнули. Вслед за женщинами ввалилось десятка два казаков при крестах и шашках, примерно столько же молодых людей в футболках с надписями, гласившими: «Православие или смерть!», и отряд джигитов – впрочем, без лошадей. Всю эту процессию замыкал человек с известным лицом и следовавший за ним оператор с отличной камерой. Он снимал. Эта парочка, энергично прошествовав сквозь расступившуюся толпу, оказалась прямо перед столом. Возгласом и жестом установив тишину, человек с известным лицом оглядел сидевших, и, усмехнувшись с крайней многозначительностью, сказал:
– Именем Всевышнего всех приветствую!
– Поприветствуйте и Всевышнего от моего имени, – проронил Дмитрий Львович. Хотела что-то сказать и Танечка, но поэт мотнул головой, давая ей знак молчать. Тогда она, взяв мобильник, включила видеокамеру. Настя с Машей последовали её примеру.
– Колоритное сборище, – продолжал человек с известным лицом, имея в виду, как ни странно, вовсе не свою свиту, а шестерых участниц литературного семинара, – две уголовницы – осквернительницы святынь, безумная сочинительница похабных и экстремистских стишков, продажная журналистка, две несовершеннолетние девочки. Любопытно! Не педофил ли вы, Дмитрий Львович?
Любочка попыталась было сказать, что она давно совершеннолетняя, но её голосок потонул в других, гораздо более громких звуках.
– А вы, никак, гомосексуалист, господин депутат Госдумы? – предположил Дмитрий Львович после того, как грянувший вслед за речью известного человека вой, визг и звяканье шашек смолкли, – ведь в вашей свите гораздо больше мужчин, чем женщин. Кроме того, вы ведь оказались в Госдуме только благодаря своему хозяину, с подозрительной щедростью уступившему вам мандат! За вас не проголосовал никто, насколько я знаю.
– Вы, как всегда, без грязи не можете, господин писака, – с горечью покачал головой народный избранник, на этот раз не позволив своим сторонникам разразиться праведным гневом, – и вы ответите мне за ваши слова! Но прежде ответите за другие.
Он вдруг протянул руку куда-то в сторону, и один из смертников моментально сунул в неё газету.
– В этой статье вы подлейшим образом оскорбили весь многонациональный народ России, – провозгласил депутат, развернув её и подняв над лысиной, будто это был транспарант, – также вы изволили поглумиться над тем, что мы называем самоочищением нации. Я, представитель многонационального и святого народа нашей страны, предлагаю вам немедленно принести глубокие извинения!
– Интересное предложение. Я подумаю. Вы намерены продолжать присутствовать на дебатах по современной русской драматургии?
Лицо политика выразило тревожную озадаченность. Он взглянул на своих соратников, как бы спрашивая у них, насколько им интересна тема дебатов. Тема не вызвала интереса, но и покинуть комнату оскорблённые не сочли возможным, поскольку были слишком оскорблены. Вновь поднялся шум, притом оглушительный. Не кричали только джигиты – кстати, как и во время первого шума. Больше того – их лица были непроницаемы.
Мощный взрыв народного гнева дал основания депутату возобновить дискуссию. Уже с некоторым трудом добившись восстановления тишины, он крикнул:
– Господин Бликов! В этой статейке вы утверждаете, что пора, мол, убрать с дороги дохлую лошадь. Вы что имели в виду?
– Господин Кузнечкин! Я имел в виду ровно то, что вы процитировали. Да, мёртвую лошадь нужно убрать, даже если та не кажется мёртвой. Если вы спросите, как её отличить от живой, скажу: у неё – манеры семнадцатого столетия. Я – филолог, а не зоолог, но, тем не менее, точно знаю, что лошади не живут так долго.
– Господин Бликов! Эта статья написана по заказу? Признайтесь, вам ничего за это не будет.
– Но если так, господин Кузнечкин, то за каким чёртом мне признаваться? Я ничего не делаю безвозмездно.
– Господин Бликов! За что вы так ненавидите свой народ, который вас вырастил, воспитал и дал вам образование?
– Господин Кузнечкин! Те господа, которые пришли с вами, сейчас кричали, что я – жидовская морда. Этот ответ не кажется вам исчерпывающим?
– Нет, не кажется, потому что я – не нацист.
– А они – нацисты?
– Нет. Они в гневе. И этот гнев справедлив, потому что вы – моральный урод, господин писатель! Свои статьи вы пишете по заказу. Они наполнены клеветой, экстремизмом и очернительством. На своих проплаченных лекциях вы порочите избранную народом власть, тем самым служа другой, более угодной вам власти – заокеанской. Вы ненавидите свою Родину!
– Любо, любо! – снова пришли в движение казаки, дёргая эфесы, чтоб шашки начали звякать. Икононосицы вдруг запели, подняв иконы на вытянутые руки – видимо, для того, чтобы предоставить Богу больший обзор. Смертники приправили пение очень громким спонтанным речитативом, в котором было не много цензурных слов. Одни лишь джигиты стояли молча, будто происходящее не касалось их абсолютно.
– И вы не просто так встречаетесь с этими двумя гадинами! – поставил жирную точку в своём докладе оратор, сложив газету и указав с помощью неё на Машу и Настю. Те поднялись. И не зря – внезапно оставив шашки свои в покое, казаки вынули из-за голенищ нагайки, имевшие на концах свинцовые шарики.
– Дамы и господа! – уверенным жестом заставил всех замолчать Дмитрий Львович, также поднявшись, – я настоятельно призываю вас к свойственному вам здравомыслию. Если вы устроите здесь расправу, вас не поймут. Более того – над вами будут смеяться. Эти две девушки отсидели полтора года за свой поступок! Что вы ещё хотите от них?
– Чтобы убирались к своим пиндосам! – проверещал болезненно тощий и бледный смертник, делая шаг вперёд, – неча нашу землю топтать!
Это послужило сигналом. Смертники устремились в праведный бой с одной стороны, казаки – с другой, а джигиты – с третьей. Икононосицы вновь запели, привстав на цыпочки и покачиваясь. Но тут случилось невероятное. Длинный стол, который с трудом могли сдвинуть с места двое мужчин, был в одно мгновение перевёрнут. Вскинутый на дыбы, он рухнул на нападавших – по крайней мере, на самую их готовую к смерти часть. Смертники едва успели отпрыгнуть. Все остальные застыли в остолбенении, потому что стол опрокинула одна Рита. Сделала она это, поднявшись с криком неописуемо ужасающим. Когда стол с не менее страшным звуком грохнулся на пол, она внезапно зашлась сатанинским хохотом. На её губах была пена.
– Ритка! – крикнула Таня, похолодев, – прошу тебя, успокойся, Риточка! Пусть нас лучше побьют!
Хохот оборвался – внезапно, резко, будто устройство, его воспроизводившее, взорвалось.
– Убью! – завизжала Рита, хватая стул, – всех перебью, твари!
Первым из комнаты вылетел депутат, еле увернувшись от стула. После него – оператор. За ними выскочили, толкая друг друга, смертники. Остальные могли уж не торопиться, поскольку Таня и Дмитрий Львович остановили Риту, почти повиснув на ней. Но и казаки, и икононосицы, и джигиты очень поторопились. Очень. Они чуть не передавили друг друга в дверном проёме, при этом выронив половину своих икон и нагаек. Буквально через секунду донеслось хлопанье закрывающихся дверей машин и шум их моторов. Он сразу стал удаляться. Отбросив стул, Рита вдруг качнулась, поднося руку к груди, и – грохнулась во весь рост. Глаза её закатились. У неё были судороги.
Глава шестая
Врач Скорой помощи, торопливо проверив сердце, сделал укол и вызвал психиатрическую. Психиатр сделал другой укол – внутривенный, и порекомендовал госпитализацию.
– Нет, не нужно, – сказала Рита, открыв глаза, – я просто чуть-чуть переволновалась. Всё хорошо. Больше нет ни боли, ни беспокойства.
Она полулежала в кресле, вытянув ноги. Над нею стояли все остальные участники литературного диспута, персонал кафе, посетители. Даже те из них, с кем она совсем не была знакома, очень тревожились за неё.
– Я тебя домой отвезу, – сказал Дмитрий Львович, – Женя, где вы живёте?
Женька назвала адрес.
– Дима, куда ей сейчас домой? – рассердилась Танечка, – я к себе её заберу на один-два дня! А ты вези Женьку.
– Девушка абсолютно права, – согласился врач, – больной следует пока побыть под присмотром.
Так и разъехались. Дмитрий Львович, Женька и Люба сели в одну машину, Танечка и Рита – в другую, Настя и Маша – в третью. За ними заехал друг. «Ватрушки» в лице двух менеджеров поблагодарили Риту и попросили её наведываться почаще. Её машина осталась возле кафе.
– Вези меня к Светке, – велела Рита, когда её близкая приятельница, которую она называла рыжей лисичкой, вставляла ключ в замок зажигания своего «Фольксвагена», – у меня к ней срочное дело.
– Кто это – Светка? – не сразу вспомнила Танечка, – а, подруга твоя! Она где живёт?
– В «Алых парусах», в Строгино.
Была уже полночь. «Фольксваген Гольф» Танечка купила три дня назад. Он был далеко не новый, но работящий. Она его обожала. И Рите также понравилось, как он тронулся, разогнался, затормозил перед светофором. Очень красивой была синяя подсветка приборов. Но её «Форд» ей нравился больше.
– Жалко мне девочек, – проронила Рита, глядя на фонари и витрины, мелькавшие вдоль дороги, – их здесь затравят.
Танечка закурила.
– Да ты себя пожалей! Я тебе орала: не надо! А ты что сделала, дура? Тебя теперь искалечат, я гарантирую.
– Эти клоуны? – улыбнулась Рита, – брось, Танька, брось.
– Риточка, кисулька! Вспомни, кто стоял справа. Или ты сильно ударилась головой?
– Уж лучше я вспомню стих про Орфея, – сказала Рита и начала вспоминать. Ей было это нетрудно, поскольку стихотворение, продекламированное Дмитрием Львовичем, она раньше читала не один раз. Как следует вспомнив, она его прочла вслух.
– Да, блеск, – согласилась Танечка, совершая обгон по встречной, – но, если честно, Бликов уже достал своими приколами. Он не в первый раз загонялся на тему мёртвых. Я, кстати, так и не поняла, зачем Иисус в аду проповедовал. Ад есть ад.
– Да ты иудейка, поэтому докопалась до Иисуса. Любую грядку надо окучивать.
– Твою мать! Да что он тебе вколол? Я тоже хочу!
– Ты и так излишне великодушна, – вздохнула Рита, – скоро, поди, на прямой эфир меня позовёшь.
– На хер ты нужна?
– Но у меня много новых стихов!
– Никому все это давно не нужно. Скажи спасибо, что ещё где-то проходят литературные семинары и в них участвуют Димы Бликовы.
– Как же я голодна! – воскликнула Рита спустя несколько минут, увидев Макдональдс, – и Женьку я обманула. Пообещала ей утку. Бедная девочка! Как она, наверное, злится!
Воспользовавшись Мак-Авто, взяли по два бигмака и по коктейлю. Танечка ела, ведя машину, потому Рита справилась со своей задачей быстрее. От чувства сытости и ночной красоты Москвы, ещё далеко не спящей, язык у неё опять развязался.
– Танька! А если б ты, как Цветаева, с мертвецами могла встречаться, ты бы с кем встретилась?
– С Казановой, – пробормотала Таня, с трубочкой от коктейля во рту прибавляя скорости, чтоб успеть проехать на жёлтый.
– Ты озабоченная?
– Пожалуй, нет. Я максималистка.
– А если бы ты хотела удовлетворить свой максимализм в интеллектуальной сфере, ты бы с кем встретилась?
– С интернетом. В нём – до фигища хороших книг.
Уже на Строгинском мосту Рита вдруг решила позвонить Свете, чтобы предупредить её о своём довольно скором прибытии. Эта новость, грянувшая в час ночи, привела Свету в неистовство.
– Иди в жопу! Я не одна!
– Ну и что? Я тоже.
Сказав так, Рита нажала сброс. Она ожидала, что Света перезвонит. Но нет, ничего подобного не случилось. Это могло означать одно: служба безопасности не пропустит. Но вежливые ребята только спросили, к кому две дамы приглашены.
– У тебя есть шпилька? – спросила Рита у Тани, когда они покидали лифт, поднявшись на двадцать пятый этаж.
– Конечно, и не одна. Но ты её не получишь. Я не желаю быть соучастницей взлома двери чужой квартиры.
Шпилька и не понадобилась. Звонок был отключен, однако Рита, прекрасно знавшая Свету, сразу нажала дверную ручку. И дверь открылась. За нею было темно и довольно страшно, ибо из глубины квартиры звучало не что иное, как погребальное пение – очень нежное, мелодичное. Пели женщины.
– Чёрт! Они уже здесь! – запаниковала Таня, – бежим!
– Стоять, – схватила её за край куртки Рита, – я всё беру на себя.
Тихонько вошли. Сняв туфли, двинулись дальше. Квартира насчитывала пять комнат. Пение доносилось из самой дальней. Дверь была нараспашку. Переступив порог, незваные гостьи остолбенели.
Посреди комнаты, озарённой десятком свечек, стоял на двух табуретках гроб. В нём лежала очень красивая молодая женщина с белыми волосами, по грудь укрытая простынёй. В её сложенных поверх простыни руках горела свеча. Из-под простыни высовывались ступни, обтянутые чулочками. На груди покойницы был бюстгальтер – кружевной, чёрный, как и чулочки. Этой покойницей была Света. Над нею пели три девушки в архаичных траурных одеяниях, также державшие в руках свечки. Вокальное мастерство выдавало в них профессионалок. Они стояли слева от гроба. Справа стоял, также со свечой, высокий мужчина лет сорока, в отличном костюме. По его гладко выбритому лицу текли из суровых глаз ручьи слёз.
Танечка и Рита вошли так тихо, что их никто не услышал, благодаря чему они имели возможность минуты две наблюдать. На третьей минуте Тане всё это осточертело, поскольку смысл происходящего стал понятен уже на первой.
– А на попа не хватило денег? – осведомилась она. Девушки умолкли и повернулись. Мужчина, вздрогнув, выронил свечку. К счастью, она мгновенно потухла. Покойница приняла в гробу сидячее положение и вполне замогильным голосом проорала, глядя на Риту:
– Дура! Я ведь тебе сказала, что занята! Звонок отключила, чтоб ты мне, тварь, не мешалась! Охрану предупредила, чтоб не впускали! Как ты отперла дверь? Наверное, шпилькой?
– Светка, прости! – взвыла Рита так, будто её лучшая подруга вовсе и не воскресла, – нет, я воспользовалась не шпилечкой, а заколкой! Шпильки у Таньки не оказалось!
– Какая разница, сука, чем ты воспользовалась? – ни капельки не смягчился оживший труп, – я не понимаю, как ты проникла сюда и как ты посмела мне помешать в таком важном деле? Я буду требовать увольнения всей охраны! Всей! Идиоты чёртовы!
– Светочка, речь идёт о жизни и смерти! Нам очень нужно поговорить с тобою наедине! Просим! Умоляем!
Не то вздохнув, не то зарычав, Света обратила пламенный взор на плаксу в костюме.
– Петенька, извини! Нам этих двух дур выставить никак не удастся. Давай на завтра перенесём. Девчонки, вы завтра сможете?
Три певуньи радостно закивали, из чего было ясно, что гонорар ими уже получен и возвращения денег ни одним пунктом контракта не предусмотрено. Но у плаксы вдруг слёзы высохли.
– Светочка! – вскричал он, – ты прекрасно знаешь, что завтра я улетаю на две недели!
– Петя, за этот срок мой труп не протухнет. Быстренько, быстренько выметайтесь отсюда к дьяволу!
Три погребальные вокалистки задули свечи с явным намерением убраться хоть к упомянутому лицу, лишь бы поскорее. Плакса стал их удерживать, говоря, что они обязаны подчиняться ему, а вовсе не этой дуре из гроба.
– Вы меня довели до расстройства желудка, скоты и сволочи! – простонала Таня, – где туалет?
Вернувшись из туалета, она застала в комнате лишь покойницу и её подругу. Свечки были погашены. Горел свет. В окно барабанил дождик. Рита сидела в кресле, Света – в гробу, и обе они курили, о чём-то споря с крайним ожесточением.
– Нет, нет, нет! – размахивала руками Света, – я не согласна! Идите в жопу вы все!
– Заткнись! – отвечала Рита, – ты мне вообще уже не нужна, чёртова тварюга!
При появлении Тани заткнулись обе.
– Он некрофил? – спросила последняя, примостившись на подлокотник дивана. Света хихикнула, затянулась во всю свою роскошную грудь, и, томно прищурившись, погасила окурок об угол гроба.
– Нет. Он – мужчина, могущий довести до оргазма даже покойницу второй свежести. Чёрт! Опять я забыла подсинить губы тушью! Как хорошо, что он не заметил…
– И сколько стоит такой спектакль?
– Такой – недорого. Некоторые арендуют на всю ночь церковь с попами, хором и проституткой. Вот там – реальные деньги! А Петька платит только девчонкам. Ну, этим, воют которые. Я работаю за спасибо. Он – мой начальник.
– Следователь, – пояснила Рита, – Светочка у нас служит теперь кофеподавалкой на Большой Дмитровке.
– В Генеральной прокуратуре? – хмыкнула Танечка.
– Именно. Её папочка – прокурор на пенсии, много лет ей с бизнесом помогал. А когда она, несмотря на это, в глубокой заднице оказалась из-за своей нереальной тупости, сказал: «Дочка! С таким умом ты сможешь занять достойное место в наших рядах!» И лично повёз её к генеральному. Тот, когда ещё генеральным не был, с ним корешился.
– Какая подлая тварь! – возмутилась Света, и, свесив ноги из гроба, спрыгнула на пол. Кроме чулок и лифчика, на ней были узкие трусики с кружевами.
– Тебе идёт, – похвалила Танечка. Не ответив, Света села на стул, закинула ногу на ногу. Ей действительно шло абсолютно всё, что было на ней, включая гримасу царственного презрения.
– Слушай, Танька, – снова заговорила Рита, гася окурок, – есть у меня информация про подпольные казино с большим оборотом, крышуемые сама догадайся кем. Скотобазе, где так успешно трудится эта дура, которая тут сидит и рожу кривит, заинтересоваться бы, но у этой овцы мозгов не хватает всё организовать. Она до сих пор ничего не сделала, хоть прошло уже семь часов с той минуты, как я дала ей наводку.
– Шесть часов, шесть! – заорала Света, топнув ногой, – у нас был корпоратив! Там все поголовно пили, как идиоты! Что я могла организовать? Тебе всегда хочется, чтобы все плясали под твою дудку! Не будет этого никогда!
– Ты видишь, она беспомощна абсолютно, – вновь обратилась Рита к радиожурналистке, – когда у неё был бизнес, администраторы за голову хватались от её тупости! Ты представь, это – человек с двумя факультетами МГУ! Я очень жалею, что позвонила ей. Ведь из-за неё нас всех могут грохнуть!
– Можно мне кофе? – спросила Танечка, закурив. Света быстро встала и побежала на кухню, располагавшуюся поблизости. До тех пор, пока она не вернулась с бокалом крепкого кофе и не уселась опять на стул, между журналисткой и Ритой не было произнесено ни одного слова. Обе как будто ждали чего-то.
– Грохнуть? – переспросила Таня, сделав глоток. Рита разозлилась.
– Конечно! Запросто! Речь идёт о больших деньгах. Об очень больших. Возможно, о миллиардах.
– И сколько вас, кого могут грохнуть?
– Да уже четверо: Я, она, Наташка и ты. Без тебя нельзя, риск слишком велик. Ты можешь его уменьшить, создав угрозу большой эфирной шумихи. Теперь ведь придётся действовать напрямую, без прокурорских!
– Ты на какую сумму, вообще, рассчитываешь?
– Не знаю. С прокуратуры я рассчитывала потребовать три лимона. Без неё больше можно урвать.
– Я правильно понимаю, что упомянутая тобой Наташка – твой информатор?
– Да, разумеется.
– Кто она?
– Наталья Лиховская. В интернет зайди и погугли.
Света внезапно будто окаменела. Но это длилось недолго. Она и Таня одновременно взяли мобильники и погуглили. У обеих брови вскинулись домиками.
– Ого! – воскликнула Танечка, – бронзовая призёрка Олимпиады в Атланте?
– Именно так. После окончания спортивной карьеры она чем только не занималась – и наркотой, и рэкетом, и разборками с конкурентами.
– С чьими?
– На Березовского, в основном, работала. Когда он эмигрировал, попыталась вписаться в чекистский тренд. Чекисты ей не понравились, и она решила их кинуть.
Таня задумалась. Допив кофе, она сказала:
– То, за что вы берётесь, девки – самоубийство.
– Да, – согласилась Рита, – так ты участвуешь? Или нет?
– О, Боже мой! В чём? В шантаже главной силовой структуры страны, который затеяла полоумная наркоманка с отшибленными ещё в Атланте мозгами?
– Именно так.
Танечка взглянула на Свету. Та продолжала что-то смотреть в интернете, судя по всему – видео. Да, там было на что смотреть. Как великолепно рыжеволосая босоногая девушка в кимоно клала на татами своих соперниц, часто превосходивших её и ростом, и статусом! Только пятки сверкали в воздухе. Интересно, какая она сейчас, спустя много лет? По-прежнему ли уверенно улыбается? Так ли зубки её блестят? Так ли ярок взгляд раскосых зелёных глаз, похожих на Танечкины? Едва ли. Семнадцать лет – срок большой.
– Мне нужно подумать, – сказала Танечка, – я, конечно, сошла с ума, но не говорю сразу «нет». Знаешь, почему?
– Разумеется, – пробубнила Рита, зевая, – разве я мало знаю тебя? Или твои утренние эфиры не слушала? Ах, в аду проповедовать смысла нет, хоть мы этим занимаемся ради славы и денег, но воровать у чертей дровишки – святое дело!
– Я хочу «Мерс», – произнесла Таня, вдруг расхотев откровенничать, – да притом нулёвый, C-класса. Мне уже почти тридцать, а «Мерседеса» до сих пор не было. Разве это нормальная ситуация?
– Спроси Светку, стоит ли он того, чтоб ради него воровать дрова у чертей. Она ведь катается на C-классе. Светка, а Светка!
– Девочки! – закричала Света, не отрывая глаз от смартфона, – смотрите, новость! «Лихо Москвы» сообщает: «Имело место новое нападение на участниц группы «Бунтующие малышки», а также на Дмитрия Бликова и арбатскую поэтессу Риту Дроздову! На этот раз нападавшим был дан отпор, и они сбежали, чудом друг друга не раздавив. Репортаж из кафе «Ватрушки», где это произошло, вела Таня Шельгенгауэр, видео предоставлено ею же…» А, вот видео… Ой! Какой ужас! Какой кошмар! Караул! Нет, я не могу на это смотреть! Ой, мать моя женщина!
– Ну, спасибо тебе, – поблагодарила Рита Танечку под свой хохот, который загрохотал из смартфона после того, как загремел стол, – значит, ты, …, пока я была в отключке, состряпала репортаж и скинула видео! А тебе не пришло в башку, что это паскудство мне причинит моральную боль?
– Журналист обязан предоставлять информацию, не задумываясь о пользе или вреде её, – возразила Таня, – любая информация может кому-то причинить боль и даже убить кого-то. Любая, не исключая прогноз погоды! И если об этом думать, то вся планета погрузится в информационный вакуум. Нужно ли объяснять, что это такое? Через неделю после Чернобыля весь пятимиллионный Киев вышел на первомайскую демонстрацию, под радиоактивный дождь. Знаешь, почему? Знаешь, знаешь! К тому же, Настя и Маша тоже снимали. Я буду очень удивлена, если они всё ещё не залили ролик в Ютуб!
– Светка, посмотри на Ютубе! – схватилась Рита за голову, – если это там есть, я прямо сейчас повешусь!
Света очень охотно стала искать. Нашла. Показала. Просмотров было всего лишь сто двадцать тысяч. Рита стрелой понеслась на кухню, чтоб там повеситься. Но, увидев стоявшую на столе бутылку «Джонни Уокер», она решила с самоубийством повременить. Две её подруги тщетно пытались отнять у неё бутылку.
– Нельзя тебе! – верещала Танечка, – психиатр сказал, Нельзя!
– Оставь хоть глоток! – умоляла Света, – эта бутылка стоит семь тысяч, и Петька мне её подарил! Я ему пожалуюсь на тебя!
– А я на тебя пожалуюсь дьяволу, – отлепив горлышко от губ, заявила Рита и потянулась к форточке, чтоб отдать бутылку асфальту. Она уже предвкушала, как он её разгрызёт на фонтан осколков, как будет плакать Света, как будет злиться Танечка и как дворники будут нюхать асфальт, гадая, что по нему разбрызгано – виски или коньяк, но тут телефон у неё в кармане подал сигнал эсэмэски. Она замешкалась, что позволило Танечке выхватить у неё бутылку.
– Врач правильно говорил, надо было в дурку тебя везти! – воскликнула журналистка, – ты очень буйная!
– Я слегка эмоциональная, – возразила Рита, достав мобильник и прочитав эсэмэску. Увидев, как изменилось её лицо, Танечка и Света насторожились.
– Дай, – попросила первая. Вручив Свете бутылку и завладев мобильником, она медленно, вслух прочла, – «Риточка! Перед тем, как будете проповедовать мне в аду, наденьте другие трусики. Эти очень непрезентабельные. На них, сбоку, маленькая дыра».
Света рассмеялась, пряча бутылку в шкафчик. Но журналистка не разделила её весёлости, ибо номер был не определён. Услышав об этом, работница Генеральной прокуратуры вмиг посерьёзнела.
– Очень мрачная шутка, – пожала она плечами, – и очень вовремя прозвучавшая. Я надеюсь, Ритка, на твоих трусиках нет дыры?
– Ещё не хватало! Я их сегодня только достала из упаковки. Две с половиной тысячи отдала за комплект! Поглядите сами.
Выйдя на середину кухни, Рита как можно выше задрала платье и приспустила колготки. Трусики были чёрные, от «Moschino». Присев на корточки, секретарша и журналистка к ним пригляделись. Дыру заметила Танечка. И дыра эта была сбоку – маленькая, как спичечная головка.