Последняя почка Наполеона

Глава двадцать третья

В которой Рита бежит, а Танечка мчится

Рита медленно шла к Тверской. Так медленно, что, когда она на неё свернула, было уже одиннадцать тридцать. Жрицы любви кое-где стояли. Они капризничали. Примерно девять из десяти машин, которые тормозили, отчаливали ни с чем. Некоторые водители возмущённо выскакивали, но это не помогало им достичь цели, так как охрана у проституток была. Рита поняла – девушки боятся маньяка, резателя носов.

Заметив приятельницу, стоявшую у троллейбусной остановки, за Триумфальной, она решила с ней поболтать. Девушка курила, покачиваясь от ветра. Царственная надменность её лица свидетельствовала о том, что она наклюкалась. На ней были белые облегающие брюки, полусапожки на шпильках, пуховичок. Рита подошла.

– Как дела, Наташка?

– Ритка, привет! – обрадовалась бордюрщица, – дела плохо.

– Да? Что случилось?

– Я до сих пор жива!

– Отличная шутка.

– Это не шутка! Разве не видно, что я реально жива? А как ты? Давно тебя не было.

– Это тебя давно не было, – улыбнулась Рита, – слышала анекдот? Звонит муж жене, которая куда-то поехала на машине, и говорит: «Дорогая, будь осторожна! По радио только что сообщили новость: на МКАДе какой-то псих долбанутый гонит по встречной!» Жена орёт: «Псих? Тут все поголовно – психи, по встречной едут!»

Наташка заржала так, что затормозившая перед ней машина сразу набрала ход.

– Ты здесь, на Тверской, не встречала бабу в очках без стёкол? – спросила Рита, когда её собеседница успокоилась. Проститутка, щелчком отбросив окурок, переспросила:

– Бабу в очках без стёкол? Нет, лично я не встречала, но девки мне про неё что-то говорили. Она, по-моему, приставала к ним.

– Вот как? С чем?

– С каким-то неадекватом. Вопросы странные задавала. Не просто странные – идиотские!

– Например?

– Ну, самые разные. И клялась, что если они на них не ответят, она, мол, сойдёт с ума. На колени падала.

– Обалдеть! А что за вопросы?

– Не помню я! Если тебе надо, я уточню. Ну, или сама поспрашивай, если встретишь девок сейчас.

– Уточни, пожалуйста, – попросила Рита и пошла дальше.

– Ты что сегодня пила? – крикнула Наташка ей вслед, – аромат …!

– Да ничего особенного, – откликнулась Рита издали, – чай, вискарь, вино, ром. Чай был самым крепким из всего этого.

Перед ней уже распростёрлась Пушкинская с её Макдональдсом, театром, памятником, торговыми центрами, "Пилигримом". Рита прошлась по подземному переходу, громко матеря тех, кто убрал из него киоски и павильоны. Машин перед "Пилигримом" стояло много. Она решила зайти, чтоб взять гонорар за Ромочку. Передав ей деньги, Вика спросила:

– Ты знаешь, кто здесь сейчас? Он, кстати, тобой интересовался.

– Кто? – встревожилась Рита.

– Пресс-секретарь президента.

У Риты взмокли ладони. Запихнув деньги в карман, она проронила:

– Ясно. Свободный столик имеется?

– Обижаешь, – хмыкнула барменша и красивым жестом подозвала одну из официанток. Та сквозь толпу проводила Риту к её любимому столику. Принесла ей по её просьбе слабый коктейль. Он был тошнотворен, но как раз это Рите и было нужно для конструктивного разговора с тем, кто очень хотел с ней поговорить. Она закурила. Вскоре он к ней подсел. То был господин средних лет, с пышными усами. От него пахло водочкой.

– Здравствуй, Риточка, – сказал он, дружески коснувшись её коленки рукою, отягощённой едва ли не самыми дорогими в стране часами, – скучаешь?

– Скучаю, и ещё как, господин Тресков, – ответила Рита, – надеюсь, что вы меня рассмешите.

Он рассмеялся сам.

– Ну, это не гарантирую. Я – не клоун. По крайней мере, не лучший клоун. Согласна?

– Да. Где ваша жена?

– Да здесь она, здесь, – поморщился господин Тресков, – внимательно наблюдает за нами. Поэтому я к тебе с коротеньким разговором. Как там твои финансовые делишки?

– Да ничего.

– Понятно. А почему ты сменила номер мобильного телефона?

– Дмитрий Сергеевич! Вы бы прямо спросили, почему я вам не сообщила новый! Забыла. Память дырявая. Вы ведь знаете, чем меня там кололи несколько лет! У вас ко мне было дело, и вы меня не смогли найти? Ну, вот! Рассмешили. Очень смешно. Ха-ха.

– Да не было у меня к тебе никакого дела, – сказал чиновник, следя, как Рита гасит окурок, – был небольшой вопрос, но я смог получить на него ответ без тебя. Ритуля! Ты в курсе, что завтра вечером у тебя эфир на "Лихе Москвы"?

Рита заморгала.

– Эфир? На "Лихе Москвы"?

– Чего удивляешься? Ты им пообещала дать интервью?

– Да, пообещала. Но я не знала, что завтра вечером это произойдёт!

– Тут уж ничего не попишешь, им так удобно. Они – ребята с характером, сама знаешь. Короче, в девять часов они тебя ждут.

– Ну, в девять так в девять, – сказала Рита с некоторой досадой, – а у них что, не нашлось менее оригинального способа сообщить мне об этом?

Дмитрий Сергеевич улыбнулся.

– Они тебе позвонят. Но едва ли им придёт в голову обратиться к тебе с той просьбой, с которой я к тебе обращаюсь. Просьба такая. Ритуля! Будь здравомысленна. Или, если угодно – благоразумна. Ты понимаешь, о чём я?

– Нет. Но я буду благоразумна и здравомысленна. Я могу даже быть весьма осторожной. Вы успокоены?

– Я спокоен, – поправил Дмитрий Сергеевич. Улыбнувшись, он ещё раз потрогал коленку Риты, встал и ушёл.

– У вас слишком длинный нос! – выкрикнула Рита ему вдогонку. Он её не услышал.

Она сидела до половины второго, цедя коктейль, как микстуру и улыбаясь приятелям весьма кисленько. Пару раз ей, правда, пришлось вскочить, чтоб обняться с теми, кто был чрезмерно рад её видеть. Один из них был известным телеведущим, похожим на соловьиный помёт, а другой – успешным предпринимателем, ни на что не похожим. Оба они, по счастью, пришли со спутницами. Спалив последнюю сигарету, Рита вышла из зала. Вслед за ней вышла одна скандальная журналистка. Звали её Бажена. Подойдя к Рите, которая надевала куртку, она сказала:

– Я сейчас выколю тебе шилом глаз.

– Твою мать! За что? – удивилась Рита, взглянув на руки Бажены. Обе они были пустыми, но на плече журналистки висела сумка. Взор беспредельщицы не сулил ничего хорошего.

– Что ты, гнида, перетирала с этим козлом? – спросила она.

– С которым из них?

– С Тресковым! Ты окончательно продалась, паскуда вонючая?

– Не твоё сучье дело!

Они сцепились. Охранники их разняли. Рита не получила ни синяка, ни царапины. Обменявшись с Баженой, которую очень крепко держали, парой любезностей, она быстро покинула "Пилигрим".

Домой, на Таганку, она рванула пешкарусом – по Охотному ряду, затем – Лубянкой и Китай-городом. Ей сопутствовала метель, можно сказать – вьюга. Она полностью слизала с улицы проституток и им подобных. Тоскливо Рите было делить Москву с заунывно стонущей белой тварью. Очень тоскливо. Она уже подходила к Таганской площади, когда сзади стали скрипеть шаги. Она поняла мгновенно – те самые. Да, те самые, на которые оборачиваться нельзя, не то пожалеешь. Да пожалеешь не так, как Анька Волненко – грехов-то во сто раз больше! Втянув башку в воротник и глубже надвинув на уши шапку с белым помпоном, Рита слегка прибавила скорости. Белый смерч хлестал её по глазам. Метро, церкви, театр едва просматривались. Ой, как бы не заплутать в такой круговерти! Не заплутала. Пошла по Верхней Радищевской. А шаги уже приближались, чтоб обогнать. Рита побежала. Бегала она так, что её догнать смогла бы разве что пуля, а тут ещё было страшно!

Нырнув под арку, вбежала Рита во двор. О, проклятый двор с его закоулками – тёмный, жуткий! Как прошмыгнуть в нём среди машин, не переломав кости об них, как не ошибиться подъездом? Ведь настоящий снежный тайфун бушует и здесь! Не переломала. И не ошиблась. Юркнув в подъезд, захлопнула дверь. Замок домофона щёлкнул. Тут можно и отдышаться. Тут горит свет. Тут – люди, пусть и за металлическими дверями! Чуть постояв, Рита поднялась на второй этаж, и, отперев дверь, ввалилась в квартиру.

Дверь заперла трясущимися руками на все замки, а также и на задвижку. Теперь включить везде свет! Да, везде, везде! Пусть в этом нет смысла, но так гораздо спокойнее. Вот тебе и вся эзотерика вместе с квантовой физикой, атеизмом и философией, мать их драть! Весь день мозги отшибала всякой бурдой, а чуть за спиной шаги, и – "Отче наш, иже еси на небеси!", да притом по-старославянски, чтоб Бог как следует понял, что тощая идиотка, которой море любой блевотины по колено – Его верная раба, и никак иначе! Встав с телефоном под самой люстрой – уж здесь-то попробуй тронь, да спиной к окну – ну его к чертям, этот белый шквал, Рита набрала номер Тани.

– Ты что, свихнулась? – пискнула та после восемнадцатого гудка, – полтретьего ночи!

– Быстро гони сюда! – выпалила Рита, – чтоб через полчаса была здесь, как штык! Не то твой эфир накроется завтра, ясно?

– Куда – сюда?

– На Таганку!

– Ты обалдела? Я не одна!

– Вот с этим уродом завтра и разговаривай!

Нажав сброс, Рита отключила мобильник. Скосив глаза на окно, она с останавливающимся сердцем к нему приблизилась и задёрнула занавеску. И тут стекло трижды звякнуло. По нему стучали ногтями. Вот и она!

Рита опустилась на край дивана. Из её глаз закапали слёзы. Взяв со стола бутылку ликёра, опустошённую на две трети, она её допила. Схватила за горлышко. Где ты, Смерть? Входи, ты нужна! Пора встретиться глазами. Грехов – полно, но страху – ни капли. Если ты, Ритка, жила весёленько – значит, так же должна и сдохнуть!

За тонкой дверью одной из соседских комнат тикали ходики. Отсчитав минуту, Рита хлебнула ещё вина из другой бутылки, потом – чуть-чуть вискаря. Почудилось? Да, наверное. Тишина. Больше пить нельзя – есть риск, что пойдёт обратно. Вот уж тогда красиво не умереть, если она всё-таки притаилась! Ведь ей того лишь и надо, чтоб она, Рита, встала на четвереньки и стала корчится, ничего не видя, не слыша, не понимая.

Минуло полчаса. Ветер выл, как зверь. Услыхав под окнами шум мотора, Рита включила свой телефон. Таня позвонила, чтоб спросить код подъезда. Чувствуя себя переплывшей реку, кишащую крокодилами, Рита на заплетающихся ногах пошла открывать. У неё на лбу блестел пот. Он пах коньяком, хотя коньяка она не пила дней пять.

– Что произошло-то? – спросила Таня, вбегая.

– Да ничего! Паническая атака. Мне стало страшно.

То, что проделала с Ритой Света на Китай-городе, показалось уличной поэтессе ласками по сравнению с гроздьями гнева Танечки. Она здорово пожалела, что не погибла на улице сорок минут назад. Когда ей удалось вырваться из ногтей рыжей журналистки и с рёвом втиснуться под диван, Танечка начала её выковыривать унитазным ёршиком, повторяя, что ей плевать на эфир – пусть хоть увольняют, и будь она трижды проклята, если этот ёршик не будет вставлен гнуснейшей гадине в задницу. Рита была уж готова пойти на это, но её честь сберегли соседи сверху и снизу. Они позвонили в дверь с угрозой вызвать полицию, если вопли не прекратятся. Это слегка остудило Танечку. Упав в кресло, она заплакала. Рита ей принесла самые глубокие извинения, на какие только была способна, после чего девочки помылись и легли спать.

Глава двадцать четвёртая

В которой Рита даёт урок

Проснувшись после полудня, Танечка обнаружила, что обклеенный фотографиями зверей и птиц холодильник пуст. За ноги стащив Риту с дивана, чтоб та закрыла за нею дверь, радиожурналистка бегом отправилась в магазин. Пока её не было, Рита влажной салфеточкой протирала свои царапины. Они были по всему телу, от щиколоток до самой макушки. Кровь запеклась в волосах, так как накануне мыть голову было лень. Пришлось минут пять посвятить этому занятию. Когда Рита сушила волосы феном, ей стало грустно. За трое суток её побили три раза. Это было ужасно. Знали бы те, кто это с нею проделывал, что бы от них осталось, не опасайся она опять угодить в психушку! Светочка, впрочем, знала об этом, и даже не понаслышке. Но у них были особые отношения.

Притащив две сумки продуктов, Таня опять разделась чуть ли не догола – отапливался дом мощно, и кое-что приготовила. Когда ели жареную картошку с мясом, селёдкой и огурцами, Рита посматривала на рыжие волосы сотрапезницы и задумчиво вспоминала другие волосы, белые. Догадавшись, о чём она размышляет, Таня заметила:

– Мы – частицы, схлопнутые твоим скептическим взглядом из волновой функции подсознания, сотканного из кардинальных противоречий.

– Что значит схлопнутые? – встревоженно засопела Рита. Это звонкое слово ей представлялось синонимом «уничтоженные». Но оказалось, что это совсем не так.

– Материализованные. Наблюдатель сам создаёт объект наблюдения. Ведь мать-настоятельница, насколько я поняла, прочла тебе лекцию по элементарной квантовой физике. Или вы не дошли до схлопывающихся частиц?

– Нет, мы остановились на лунных бесах, – сказала Рита, глядя на тараканов, шнырявших по полу, и гадая: их-то она зачем материализовала? Или, иначе говоря, схлопнула? А вот если их вновь прихлопнуть – на что пойдёт информация, выдавленная из них? Страшно было это даже вообразить. Таня улыбнулась ответу.

– Ну что ж, квантовая физика вероятностна, в ней возможно даже такое. Это вселяет в меня надежду, что изгонять из Верки лунного беса будет не отец Герман, а астрофизик.

– Я скоро с вами сойду с ума, Татьяна Владимировна, – зевая, сказала Рита, – порой мне кажется, что вы шутите, а порой мне уже не верится, что остатки здравого смысла ещё выскальзывают из-под давящего их сапога.

Тут мобильник Тани заулюлюкал. Посмотрев номер, она нажала на сброс. Взглянула на Риту с бешенством.

– Тварь безумная! Никогда тебя не прощу!

– Да иди ты в пень, – обиделась Рита, – ты ведь спала!

– Но он-то не спал!

Рита засмеялась.

– Типа, суп на плите, котлеты в холодильнике, будешь оплодотворять – не буди?

– Да, типа того.

– А тогда зачем он тебе? Чтоб меня усиленно ненавидеть до конца жизни?

– Как я могу тебя ненавидеть, если ты существуешь только благодаря тому, что я на тебя смотрю? – удивилась Таня, хрумкая огурцом, – согласно квантовой хрени, того, на что мы не смотрим, не существует. Странно было бы мне тебя ненавидеть! Нет, моя драгоценная. Я во время эфира тебя размажу с большой любовью. Я люблю яблоки, но ещё сильнее люблю повидло.

– А я люблю рыжих девочек, но ещё сильнее люблю тёртую морковку, – бросила Рита, скрябая вилкой по сковородке.

– А от меня даже Жириновский исходил пеной!

– Пена, душа моя, характеризует не тех, кто ею забрызгивается, а тех, кто её пускает.

– Отлично, – сказала корреспондентка, – значит, ко мне никаких претензий сегодня вечером не возникнет.

Кофе, который купила Танечка, был отличным. Но Рита дала понять, что этот продукт пришёлся ей не по вкусу.

– Что ты, тварь, корчишься? – удивилась Таня, – плохой?

– Нормальный.

– А что тогда у тебя с лицом?

– Это печать праведности.

– Серьёзно? Это гораздо больше напоминает печать проглатывания спермы.

– Ну, извини. Не я покупала кофе.

Таня не успела парировать, потому что защёлкали вдруг дверные замки – один, другой, третий. От неожиданности две спорщицы расплескали кофе.

– Кто это может быть? – прошептала Таня.

– Соседи. Суки! Когда нужны, их здесь нет, а когда от мысли о них тошнит – здравствуйте, пожалуйста!

Дверь открылась, потом захлопнулась. Раздались шаги, и из коридора выглянул парень лет восемнадцати – невысокий, носатенький, с импульсивно моргающими глазами. Одет он был так себе.

– О, Витька, привет! – воскликнула Рита, – Танечка, познакомься – Витя, внук Серафимы Фёдоровны, соседки.

– Здравствуйте, – тихо буркнул и сделал слабенький шаг на видное место внук Серафимы Фёдоровны, не зная, куда девать свои руки. Поколебавшись, он стиснул левой рукою запястье правой. Его лицо не краснело, но по нему было очень видно, что он волнуется.

– Добрый день, – отозвалась Таня, сидевшая в одних трусиках и футболке, – простите, я – в неглиже!

– Не переживай, – рассмеялась Рита, одетая ещё более легко, – Витенька здесь видел и не такое! Я ведь уж целый год тут живу. Витя, что случилось? Ты со своей девчонкой опять поссорился?

– Типа, да, – пробормотал Витька. Он всё же начал краснеть. Но не уходил, глазея на Танечку. Та спокойно ела рулет.

– Я тебе сто раз говорила: техника секса – наука сложная, – продолжала Рита, взяв чашечку, – ею надо овладевать! А ты своим неумением девку бесишь. Сбежит она от тебя. И правильно сделает.

– Да отстань от него! – вступилась за Витьку Таня, – что прицепилась?

– Я из него человека пытаюсь сделать, поскольку он – идиот. Гляди – стоит, смотрит! Глаза – дебильные. Пошёл на …!

Витьку мгновенно как ветром сдуло. Отперев дверь комнаты своей бабки, он там притих. Танечка смеялась. Рита злобно закуривала.

– Дебил! Дебил, каких поискать! Но жалко его. Пойду научу.

Она поднялась.

– Чему ты его собралась учить? – не поняла Танечка.

– Девок драть!

– Откуда ты знаешь, что не умеет он это делать? Это ведь всё твои домыслы.

– Ну а если умеет, что я теряю?

– Дура ты, дура! Найди себе мужика нормального. Без рояля.

Рита свирепо топнула пяткой.

– Иди ты в жопу! Твоему сколько лет?

– Двадцать семь. А что?

– А этому – восемнадцать! Где я ещё такого найду в ближайшие два-три дня, пока вся в царапинах?

Убежала. Забарабанила, прося Витьку её впустить. Он её впустил. Закрыв поплотнее дверь, она с ним о чём-то заговорила. Он отвечал ей коротко. Он был зол. Потом заиграла музыка. Допив кофе, Танечка позвонила Женьке. Тот был обижен.

– Ты меня выставила на улицу! А на улице была вьюга! Меня чуть снегом не замело!

– Подснежник ты мой! – умилилась Танечка, – не придумывай. Я тебя подвезла до метро "Сокольники".

– В половине третьего? Вот спасибо! Что я должен был делать в этом метро? Пешочком, по шпалам?

– Скажи спасибо, что не с разбитым …! – вскричала Танечка, не любившая извиняться несколько раз за один поступок, – больше мне не звони! Достал, дурак! Понял?

– Как не понять?

Раздались гудки. Швырнув телефон на стол, Таня поглядела в окно. Снегу навалило немало. Дворники отгребали его к обочинам, делая из дорог коридоры с полутораметровыми стенами. "Мини Купер", стоявший недалеко от подъезда, на тротуаре, был таким образом заблокирован. Встав ногами на подоконник и открыв форточку, Таня попросила таджиков отрыть машину. Окно зашторено не было. Поглядев на голые ноги Танечки, азиаты рьяно взялись за дело. Телефон вскоре заулюлюкал. Таня нажала сброс. Наблюдать за дворниками ей вскоре наскучило, и она отправилась поглядеть, что делает Рита.

Дверь, за которой играла музыка, не была заперта. Танечка вошла. Источником музыки оказался мобильный телефон Витьки, лежавший на низкой полке, перед иконами. Из него визжал Майкл Джексон. Комната была вдвое просторнее, чем у Риты, но вид имела пенсионерский. Диван натужно поскрипывал. Абсолютно голая Рита стояла на четвереньках, уныло глядя вперёд. Витька без штанов стоял на коленках, забавно хлопаясь о её задранную попу. Кроме того, он шлёпал по ней ладонью – очень уверенно, по-хозяйски. Видимо, Риту это не возбуждало.

– Да, ты права, – произнесла Танечка, подойдя, – этот дурачок ещё на пути к совершенству!

– Сделай что-нибудь, Танька! – взмолилась Рита, вывернув шею, чтобы взглянуть в холодные глаза Танечки, – я сейчас одурею! Его нельзя подпускать даже к черепахам! Они от скуки умрут!

Ни бесцеремонное появление Тани, ни разговор Витьку не смутили. Он продолжал хлопаться и шлёпать, при этом громка сопя. На его носу висела капелька пота.

– Ну а чего ты хочешь? – спросила Танечка, – кончить?

– Ты что, стебёшься? Это за гранью реальности! Пусть хотя бы быстрее кончает этот осёл!

– Сперва кончишь ты, – заверила Таня и заорала, слегка ущипнув осла за левое ухо, – Витька! Слушай меня! Высовывай инструмент почти до конца, потом входи резко! Понял? И перестань бить её рукой – это не кобыла тебе! Ну, давай, смелее!

Витька решительно ухватил руками Риту за бёдра. Хлопки зазвучали громче. Диван пошёл ходуном. Рита застонала.

– Так лучше? – спросила Танечка.

– Да! Но толку не будет! Он – маленький, глупый дятел! Я задолбалась! У него с носа капает пот мне на спину! Витька, сбавь обороты!

– Нет, ни за что, – проговорил Витька. Он вошёл в раж.

– Кончай тогда!

– Ещё рано.

– Он, поросёнок, ночью натрахался, – догадалась Таня. Она открыла окно, и, вспомнив, как Верку на репетиции урезонили, ноготками пощекотала сперва одну пятку Витьки, затем – другую. Это подействовало. Он сбился с быстрого ритма.

– Пусть он кончает, – стонала Рита, пальцами комкая простыню, – пожалуйста, пусть!

– Хорошо. Как скажете, Маргарита Викторовна.

Задрав на ученике рубашку, рыжая паразитка его бесстыдно похлопала, а затем просунула руку между его ногами и начала там себя вести ещё более развязно. Эта манипуляция Витьку вскинула до небес. Она его и добила. Он засопел как паровой двигатель, а потом весь как-то обмяк, вяло произвёл ещё три движения взад-вперёд и медленно отвалился. На нём был презерватив. Рита точно так же вытянулась ничком. Её всю трясло.

– Ну что, ты довольна? – ехидно спросила Танечка, – научила?

– О, как я всех ненавижу! – проскрежетала Рита, приподнимаясь на локти, – всех! Поголовно!

– Даже меня? – пробормотал Витька. Он засыпал. Рита не ответила. Она быстро перевернулась, свесила ноги, и, подобрав с рассохшегося паркета своё бельё, пошла отмываться. Таня, закрыв окно, чтобы Витьке крепче спалось, вернулась на кухню. Налив себе ещё кофе, она связалась по телефону с шефом.

– Здравствуйте, Алексей Алексеевич. Это Таня. Сейчас я вам её привезу.

– А мне-то она зачем? – удивился шеф, – и зачем так рано?

– Затем, что вы должны её встретить и поболтать с ней полчасика. Она очень сильно разозлена.

– Это интересно! А кто её разозлил?

– Сосед.

– Старый хрен?

– Нет, ещё не старый, но абсолютный хрен! Супервредоносный! Как колорадский жук! Я еле смогла его успокоить.

– Это звучит устрашающе! Ты сейчас у неё?

– Да, да, у неё. Через час мы выдвинемся, заедем ко мне, поскольку мне ещё нужно будет переодеться, и – на эфир. Ирке очень строго скажите, чтоб она не давила на неё с темой реформы психиатрии! Это – больное.

– Танечка! Если я очень строго Ирке затру этакую херь, она меня очень грубо пошлёт! И будет права. Обязанность журналиста – бить по больному, так как иначе никто ничего не скажет. Странно, что тебе надо об этом напоминать.

– Да, да, да, вы правы! Простите, я не могу больше говорить.

Она говорить могла, но шеф был рассержен. А когда шеф сердился, от него лучше было бежать. Да – не извиняться, не спорить и не отшучиваться, а именно что бежать. Под любым предлогом, да даже и без него. Она так и сделала. И отправилась одеваться, очень довольная своей выходкой. Ему, видите ли, любовница Хордаковского не нужна! Ну, и получил.

За окном смеркалось. Танечка ждала Риту минут пятнадцать и полчаса ещё наблюдала, как она одевается, красится и взбивает волосы щёткой. Витька за стенкой шумно сопел.

– Мне даже страшно представить, сколько он палок набросал за ночь, – хмыкнула Танечка, – обалдеть!

– Я тоже обалдеваю.

Надев ботинки, Рита схватила было со своего стола бутылку мартини, чтоб ехать было нескучно, однако Танечка эту её затею решительно пресекла. Спустились. Поехали. Повезло – до Преображенки домчались за четверть часа. Танечка, тем не менее, торопилась. Быстро сняв кожаные ботинки, джинсы и свитер, она надела юбочку, пиджачок и туфли на каблучках. Подкрасилась, причесалась. Взяла гитару, купленную на днях. Тем временем, Рита ела на кухне груши. Их купил Женька.

– Это ещё зачем? – спросила она, увидев гитару.

– Мы будем петь. Одна наша журналистка, Инесска Землер, пару твоих стихов на музыку положила.

У Риты вырвался вздох. Раздражённо бросив в мусорное ведро половину груши, она вскричала:

– Я вас убью! Клянусь вам, убью! Вы – все идиотки!

К центру лететь с ветерком не вышло. Из-за обильного снегопада, который, впрочем, окончился ещё утром, трафик был плотным. Снегоуборочной техники вышло много, однако ей предстояло работать ещё и ночью. Рита курила, о чём-то сосредоточенно размышляя. Таня переключалась с одной музыкальной радиостанции на другую. В восемь везде шли выпуски новостей. И внезапно Таня двинула Риту локтем.

– Слушай, Риточка! Слушай!

Рита прислушалась и услышала:

– Участницы музыкальной группы "Бунтующие малышки", которые сегодня устроили вызывающую, оскорбительную и безобразную акцию в храме Христа-Спасителя, скрылись. К их розыску подключились спецслужбы.