Аспекты Идиллии

В машине воцарилось молчание. Призраки тоже безмолвствовали. Нет, не конкретно сейчас, а всегда, они не издавали никаких звуков при появлении и движении, не могли говорить, только открывали рот. Купер научился читать по губам, однако во время эксперимента впал в замешательство, попытавшись истолковать послание с того света, – это оказался набор звуков, тарабарщина… даже не абракадабра или какой иной палиндром. Разные фантомы, правда, выдавали идентичный набор букв, но в нем не оказалось никакого скрытого смысла – это не координаты или шифр, просто звуки, как гулит младенец… или же… рычит дикий зверь.

Поэтому общение с мертвыми – всего лишь фантастика, выдумка, а спиритические сеансы и доски Уиджи – хрень собачья. Они не могли воздействовать на наш, физический, мир – двигать предметы, тушить свечи и карябать детским почерком жуткие послания (а Купер – вполне, так и началось его шарлатанство). Просто появлялись, плавали, открывали по-рыбьи рот, повторяли некоторые действия и исчезали. Нет, не указывали на место, где припрятали фамильные ценности, не пытались жестикулировать, ничего такого. Не передавали никаких мысленных посланий – ни речевых, ни образных. Не слышали тебя сами. И жизнь, и посмертие – тюрьма, две огромных залы, разделенных толстенным пуленепробиваемым стеклом – ори, стучи – без толку. Ты тут, они – там. Смотри, но не трогай.

Кроме того, опытным путем Купер пришел к выводу, что никакого интеллекта у них нет – значит, они и не понимали, что умерли. Фантомы людей представляли собой некое первобытное, животное начало, набор алогичных (в сумме) действий и заимствованный у собственной, некогда живой скорлупки, облик. Имитация – вот и все.

Однако их влекла жизнь, шум и гам, сборища, дебаты, митинги, концерты, а еще они видели – не реальный мир, никак нет, но зрячих – уж точно. Ну, что тут подметить, самые примитивные формы жизни тоже способны видеть… Если опасность – бежать, а добычу – хватать… Благо, пусть жмурики и могли считать его добычей, сделать с ним что-то они не в состоянии.

Парень зажмурился, когда машина проехала сквозь призрачного оленя, который выпрыгнул на шоссе из ниоткуда. Зверь исчез так быстро, что Купер не успел оценить реакцию Марши, та сосредоточилась на дороге (на ней появилось больше машин, в основном грузовых, так что все правильно).

“А не спросить ли ее напрямую? Только без Стеллы и Данте”.

Да, некоторые животные тоже задерживались после смерти в бренном мире, в основном – высшие виды: Купер встречал кошек и собак, корову, разгуливающую по центру Вергиллиона, – будто так и надо, а один раз застал невероятное зрелище – плывущего по небу кита.

В этот момент он нехотя задумался о вечности. И к чему такая вечность? Которая и не вечность в принципе, ведь все тленно – даже дух. Куперу попадались лишь “свежие” локальные фантомы, а не солдаты времен Гражданской Войны, флибустьеры, переселенцы с индейцами или же скелеты в форме СС, ландскнехты, викинги, древние египтяне, неандертальцы и кроманьонцы, мамонты и динозавры. Хотя профессор и утверждал, что случается “консервация” и “выбросы” – и вполне полные и целостные фантомы прошлых эпох, даже эр – могут воплотиться. Теории есть теории – добавить нечего. Что ж, задумку с консервацией еще предстояло проверить… как и с реинкарнацией, иначе Купер – в глазах общественности – всего лишь жестокий убийца… и только.

“Если меня поймают. А этого не произойдет”.

Две недели. Нужно выдержать еще две недели.

Продолжение следует

***

3. Аспекты Идиллии

3. Аспекты Идиллии

– Луна-парк? – вот так выбор! Нам ведь не пятнадцать… – пробурчал Купер, как только впереди замаячили разноцветные фургоны, крыши, рамы и вывески с лампочками. Все аляпистое, среди бутылочной зелени в пасмурный день – неуместное, кричащее, точно приступ головной боли, когда перед глазами плывет калейдоскоп пятен и непонятно откуда взявшихся геометрических фигур.

– Но и не пятьдесят! – откликнулась Марша, чуть ускоряясь.

– А раньше ты любил такие места. Всегда ждал приезда парка, – вставила Стелла, мысленно отправляясь в прошлое (ее, само собой, разительно отличалось от куперова).

– Вот и я про то же, – буркнула сестра. – В прошлом есть и нечто приятное. В детстве, по крайней мере.

“Раньше”. Раньше он и призраков не видел (а те – его). Правда, на подступах к ярмарке – пока ни одного. Но стоит только запустить хоть один аттракцион, зарокотать музыке и прозвучать смеху – сразу подтянутся. Получается, Марша не такая, как он, иначе бы не приехала в подобное место, она бы знала…

– И я не хотела проезжать мимо нашего дома… Прости.

– Но другой дороги нет, – отозвался Купер, выбираясь из задумчивости, которая накрыла его с головой подобно тяжелому ватному одеялу. – Все в порядке.

– Точно? – забеспокоился Данте.

– Даже если и ковырять зарубцевавшийся шрам, это не так уж больно. Уже нет. Так что действительно проехали. Я ведь знал, куда возвращаюсь.

– А теперь о приятном, – Марша передразнила диктора радио. – Погода не радует, воспоминания нахлынули, взгрустнулось. И вот то, что вам нужно! Та-да! Немного развлечений! Парк не работает официально, – это она уже произнесла своим голосом, – ну, из-за погоды и пока не стартовали съемки, но нам можно погулять тут и там, как мы и поступим.

– Съемки?

– Да, фильма. Мы тут даже снялись в массовке, – добавил Данте. – Я и Стелла. Сыграли молодоженов.

– А что насчет супружества вне игры? – Купер и не понял, зачем спросил. Но что уж поделать? Спросил, потому что хочет знать.

Колец на их пальцах он не заприметил, но сейчас прогрессивные семидесятые, пусть оба и выходцы из истинной традиционной субурбии, вполне возможно, что и им не нужны для любви никакие кольца, клятвы у алтаря, белые наряды и священник.

На его памяти в старшей школе Данте и Стелла делали навстречу один другому неуклюжие подростковые шаги, шажочки, даже так. Только вот Данте всегда нравилась Марша, а Стелле – Купер. Да, он это знал. И ничего с этим не сделал.

А ему? А ему кто нравился? На самом деле, по велению сердца, если отбросить всякие условности, всякие правила и нормы общества, если забить на порицание, тогда…

Так уж сложилось, что любовные перипетии отошли на десятое место, на сотое, на тысячное. Жизнь разделилась на “до” и “после”. Все казалось таким пустым, глупым, неуместным. Вот он и выбыл из любовного квадрата. Выбыл из их жизни. Да и сейчас не хотел бы в этом участвовать. Или?..

А вдруг это ему и нужно? А что если именно это он сам у себя отнял? А если именно это сделает его немного счастливее, хотя бы теперь?

Марша же пережила утрату легче (так Купер считал, но чужая душа – потемки), ведь ее удочерили в десять, она воспринимала родителей иначе, пришла в их дом уже с багажом боли, с отпечатком взрослости, со следами страдания на худеньком теле. Но вошла она в их жизнь легко, будто заняла пусть и специально приготовленное для нее место, но не собиралась на нем засиживаться. Так, посидеть немного на краешке, перевести дух, будто ей его любезно уступили в автобусе… И вот она вскочила: “Садитесь, нет, нет, мне ничуть не в тягость, я уже выхожу через пару остановок!” А потом она вышла. И растворилась в толпе. В толпе вполне осязаемых тел, живых и теплых. А автобус покатил дальше. Пустой. Совершенно. Она вышла не на своей остановке. Никто не просил ее уступить место. Она встала, потому что так надо, а сказала лишь то, что всегда говорится, то, что никого не обидит. То, что правильно. В какой-то момент (каждый его определяет сам) тебе нужно встать и выйти. Встать и идти дальше. И вот куда отвез треклятый маршрут не сошедшего вместе с Маршей Купера, – определенно не туда, куда бы хотелось…

– Нет, нет, – заверила Стелла. – Мы просто друзья. Мы все просто друзья.

– Ну да. – Данте начал протирать очки, но стекла ничуть не запачкались и не запотели.

– Ясно.

– Все из нас свободны, – ввернула Марша, – как перекати-поле!

Отчего-то Куперу стало легче. Если бы Данте и Стелла сошлись… Но они наверняка переспали… И не раз. Или же Фицсиммонс крутил роман с Маршей? Ему отчего-то (и не ясно почему, ведь не ревновал же он?) казалось это неправильным (и в отношении подруги, и в отношении сводной сестры), будто бы его предали. И не только Данте. Девушки виноваты не менее. Эгоизм чистой воды, разумеется, но ничего не попишешь. Но ведь он сам бросил их… Имеет ли теперь право требовать от друзей что-то? Судить за решения? Ошибки? Рассчитывать на нечто еще? Пусть их сегодняшнее сближение после долгой разлуки – на деле: болезненное и неуклюжее, напряженное и полное недосказанности – и произошло. Происходит. Все еще. Будто пара слепых незнакомцев ощупывает друг дружку. Свидание вслепую, какая жестокая ирония!

Или же… больше напоминает то, как мертвец смотрит на живого. Смотрит с завистью. Он хорошо знал этот взгляд. И рассчитывал, что тоже вполне себе способен сыграть парня по соседству, стародавнего школьного приятеля, пусть и грустного, искалеченного судьбой и так и не оправившегося от ее удара.

– В общем, расскажу еще, если, конечно, интересно, м, Купер? – продолжил Данте, наконец водрузив очки на нос. Тот кивнул и уставился в окно. – Многих местных задействовали в съемках, так что нам просто повезло. И сыграли мы пару, живущую по соседству с главным героем, а его уже сыграл Алан Грант, ты его, конечно, знаешь… Уверен, должен знать. Он из Санкт-Вергиллиона. И Марша тоже с нами. Вот так мы все как-то и влились в… не то чтобы я блистал в школьном драмкружке, но…

Купер вновь оглянулся через плечо, чтобы понять – шутит тот или нет. Уж Марша вполне может с серьезным лицом выдать сущую чепуху, а ты ей поверишь, мол, записалась в программу “Луна для всех! Будущее уже тут!” и послезавтра совершу полет.

Данте снова схватился за очки.

Купер улыбнулся, но скулы свело, адски так.

Сестра всегда грезила о кино, а за выдумками в карман не лезла – она реально ловила идеи на лету, брала их прямо из воздуха! Неудивительно, что чего-то добилась на этом поприще. Она пробивная. И как жаль, что он все это пропустил. И даже немного обидно, что Марша пошла намеченным путем. Всё – страсти человеческие, не более, он за нее и радовался, честно, некой второй хорошей половиной (хоть и куцей, точно усохшей). Дуализм чистой воды, неотъемная природа.