Аспекты Идиллии

2. Хиппи, или кто там они, я не шарю

Марша пришла ближе к двенадцати, к тому же, не одна. В отличие от Стеллы она сохранила прежнюю искру, а если и стала другой – то поди – в лучшую сторону… в лучшую, как еще, не все же деградируют со временем? – пока что Купер не успел найти десять отличий между Маршей прошлой и нынешней, да и вообще – развернувшаяся на улице сцена напоминала ему нелепый виммельбух.

С последней их встречи (точнее, прощания) прошло так много лет (почти пять, вы уже прекрасно запомнили), а Марша не скатилась до идеальной провинциальной жены, или типа того. Стелла, прости. Дух школьных дискотек так и жил в каждом ее движении, в малейшей черте, а о наряде и говорить не стоит – переливающиеся нейлон и лайкра, золото и лазурь, лучик света в нынешнем царстве мрака.

Она зависала с хиппи, или как их там… Купер не разбирался. Шли семидесятые, все постоянно менялось, крутилось, забывалось и всплывало вновь. А теперь эта ватага шпильманов с фолк-концерта в летнем лагере маршировала за королевой диско.

В городе он бы не обратил на них никакого внимания – там кого только не встретишь! – но в Стэй-Ривере появление такой вольнолюбивой компашки наделает шуму. Тут для свободы тесновато, как и для всего прочего, что касается фантазии, моды, творчества, самовыражения. Хоть свежий воздух явно шел на пользу Данте, но дышать тут нечем. И уж Купер прекрасно знал, почему. Впрочем, и она вполне разделяла его суждения и чувства.

Марша отослала свиту мановением руки, выпорхнувшей из-под полиэтиленового дождевика. Парень в шубе – лохматый, как собака, и такой же мокрый – показал им всем “пис” и поправил на носу очки-сердечки (Данте – автоматически вцепился в мостик собственных, началась молчаливая битва четырехглазых, двигающих туда-сюда съезжающие очки, это как гляделки – только еще круче!), девушка в рубашке с бахромой и с гитарой на ремне выдала аккорд и поспешила за лохмачом (в шлепанцах… не холодно ли ей, хм?), третья девица – рыжая-рыжая, как пожар в осеннем лесу, и самая младшая из них, в футболке с надписью “КТО”, помахала Марше и побежала за сестрой, подпевая. Купер и сам бы побежал за хиппи, если б не они. Фантомы полупрозрачным хороводом потянулись туда, где звучит музыка; мертвых всегда так и тянет к живым, к их забавам, особенно к ним.

Парень сглотнул. Сон в летнее ледяное утро растаял.

– Здравствуй, рада, что ты смогла прийти, – выдавила Стелла, будто и не ожидала, что подруга придет, поскольку позвала ее для галочки, а сама провожала хиппи взглядом, покуда те не скрылись за углом. Никаких призраков она не видела. Но взгляд ее недобро сверкал, будто она молила, чтоб вторженцы сквозь землю провалились и никогда более не ступала подошва вьетнамок расцветки прихода от ЛСД по святым дорогам, эм, по святейшим бездорожьям и лишь иногда асфальтированным участкам Стэй-Ривера!

– Ну приветики. Теперь вся банда в сборе. – Марша улыбнулась и глянула на Купера. – Но для подобных встреч “Берлога” не годится. Вам повезло, я знаю местечко получше. Пошли, пока буря утихла! Ну?

Однако она не видела того же, что и Купер. Как и Стелла с Данте… Некоторые все-таки могли различать призраков или ощущать их присутствие, так Купер еще давно уяснил (и убедил себя), что с ним полный порядок, просто завеса не приоткрылась для его друзей, как и для многих прочих.

Один незнакомый фантом почему-то не последовал за поющими бродягами. Полупрозрачный, как туман и морось, он вышел (выплыл, скорее) из бара, прямо через запертую дверь. И теперь парил и смотрел невидящими белесыми глазами на него… Или же нет? Он таращился сквозь Купера на ничего не подозревающую Маршу, которая списала возникшую оторопь на сантименты после долгой разлуки.

И тут до него дошло, что ведь и Марша потеряла родителей. Дважды. Сперва родных, тех, что ее бросили. А после и приемных, их общих. Травма – один из ключей, открывающих дверь в царствие неупокоенных, а она точно терзалась и страдала, поэтому-то и сбежала – из Стэй-Ривера, от него…

“А если она видит патлатого урода в рубашке, но притворяется, что перед ней лишь крыльцо бара, парочка стародавних школьных приятелей и я – непутевый братец?”

– Как-то неловко… – пробормотал Данте, положив руку на плечо Куперу, отчего тот вздрогнул. – Мы идем, Марша.

Стелла пожала плечами. Пусть духа она даже не ощущала, но напряжение Купера ее нервировало, девушке явно хотелось сорваться с места, уже что-нибудь сделать, лишь бы не торчать на крыльце (чего доброго, еще вылезет Розалинда, начнет таращиться и все такое).

– Да, да. – Купер прошел сквозь фантом, его передернуло, он изобразил, что замерз, скрестил руки и потер предплечья.

– Вот и отлично. – Марша пошла вверх по улице, не оглядываясь. – Раз уж все мы здесь, оттянемся по полной!

– Так и куда мы? Далеко? Купер замерз…

– Я на колесах. Не смотри так, Стелла, не на этих. Я про тачку.

– Так и куда? – повторила она.

– Это сюрприз. Вам понравится, обещаю!

И вот они уже следовали за ней, как и в старые добрые, когда приезд фургончика мороженщика сулил истинный праздник, а никакие призраки не дышали (фигурально, ведь дышать им незачем) тебе в спину.

Купер бросил взгляд на “Берлогу”. Лохматый хиппи растаял.

Они прошли всего ничего и остановились у лазурного Понтиака с откидным верхом.

– Итак, Золушки, карета подана, – сообщила Марша. – Запрыгивайте.

– А ты неплохо устроилась, да, сестренка?

– Не жалуюсь.

Они покидали Стэй-Ривер легко и непринужденно. Сводная сестра всегда вела себя как лидер, заводила, вот и теперь, – пусть встреча сперва шла вымученно, присутствие Марши будто бы сгладило все углы. Стелла постепенно оттаяла, разговор тек сам собой, даже Купер подключился к болтовне о пустяках, начал раскрываться.

В зеркало с переднего сиденья он заметил, как Данте глянул на подругу, дескать, Марша его разговорила, не зря ты ее позвала. Та улыбнулась.

Но услышали все только то, что Купер мог им поведать: десять процентов правды, все остальное – ложь – и мелкая, и бескрайняя. Не поделишься же, что приехал не на тачке, оттого что от нее пришлось на полпути избавиться, а после запрыгнуть в междугородний автобус (хорошо хоть остановился) даже не на станции, а на шоссе, и расплатиться с водителем наличными (ну, мелкому приработку мимо кассы любой рад, так что никаких проблем).

Не мог он поделиться и всеми тяготами, и истинной причиной приезда, как и тем, что больше никогда не сможет вернуться в Санкт-Вергиллион, а все-то там для него кончено. Что колледж он не закончил, не стал никаким банкиром, работал и уборщиком, и “торговым представителем” – по сути продавцом дешевой и бесполезной бытовой техники, да, это те ребята, которые шастают по домам и впаривают всякий хлам, а после и вовсе решил капитализировать собственный дар и проклятие – умение видеть призраков (и отнюдь не вступать с теми в контакт). Не мог он рассказать и то, что вскоре свалит отсюда – и они, с очень большой вероятностью, более не увидятся никогда.

Это отпуск. Каникулы. Мне внезапно захотелось приехать. Я понял, что готов. Что теперь могу вернуться. Да и вас заодно повидать, а то совсем пропал. Вы, кстати, могли бы и сами меня навестить.

Похоже на правду, не так ли? Отчасти даже так и есть. Еще и щепотка укора – да, с ней даже лучше.

Отсутствие призраков тоже располагало к беседе. Он уже пару лет как свыкся с их постоянной компанией (так или иначе они вечно (хотя ничто не вечно – даже призраки) блуждали где-то подле.

Фантомы не могли угнаться за Понтиаком, двигались они медленно, плавно. Ну разумеется, куда им спешить? Но после они его отыщут. Всегда находят – Купер (да и все зрячие) для них что маяк в ночи. Когда они прибудут на место (Куда их там везет Марша?) он увидит новых духов, подтянутся старые “товарищи”, которых на некоторое время привлекло пение хиппи. Возможно, приплывет и тот гривач из “Берлоги”.

А те, другие, незнакомые – смазанные пятна фигур на обочинах, среди домов и деревьев – его не волновали, наверняка кто-то из них и вовсе вполне себе живой человек.

Проехали мимо средней школы, больницы… и мимо их дома, того, что от него осталось. Песня Донны Саммерс “Hot stuff” по радио звучала как насмешка. Он даже слышал рев пламени, хотя это заурчал мотор. Всего лишь мотор.

– Остановимся? – осторожно поинтересовалась Марша, сбавив ход, и глянув на Купера, который таращился на парковку – вот и весь отпечаток от прежней жизни, от родного дома. Стелла обеспокоенно заерзала, Данте откашлялся. Оба молчали. А что тут скажешь? Для соболезнований уже слишком (вроде как) поздно, для поддержки – а нужна ли она вовсе? Проще не лезть.

– Нет. В другой раз. Я ведь еще пока не уезжаю. Не парьтесь, все ОК. Правда. – Он повернулся к ребятам на заднем.

– Ладно. Ладно. – Марша сосредоточено уставилась вперед и только вперед, будто вела машину на оживленном участке. Но трасса пустовала: никакого транспорта, ни одного живого существа. Призраки, конечно, не в счет. На площадке с парочкой машин и трейлером материализовались родители – полупрозрачные очертания, сквозь которые просвечивали, будто на рентгеновском снимке, кости. Марша их не видела. Нет, не могла. Но тогда почему напряглась, сперва всматривалась в пустое пространство, где стоял дом, а после отвернулась, будто бы смаргивая видение? Или ему только кажется? Нормальная реакция на ненормальное воспоминание… Чего не сказать о нем.

Образы отца и матери таяли, теперь он это понял, стали тоньше, поблекли. Все что помогало им поддерживать былую, человеческую, форму и вид – это воспоминания Купера, где-то и фантазия, чтобы узнать в костях и остатках тряпья – близких. Но когда ты постоянно окружен плавающими тут и там мертвецами, то стараешься стереть их из памяти, не думать лишний раз, даже про родителей… особенно про них. Он и не смотрел на единственную уцелевшую после пожара фотографию… А зачем? Ведь они всегда рядом.

А вскоре только снимок от них и останется. Как и должно. Так правильно. И ничего с этим не поделаешь. Их уже не вернуть. Таких, как они, полутени – уж точно.

Фантомы тоже подвержены распаду, ведь и энергия (как говорил профессор… или что это там, душа?) рассеивалась. Но происходило это чуть медленнее, нежели разрушалась физическая оболочка. Призраки перенимали – с некой задержкой, порой весьма длительной – единственно известный им (их же) внешний вид – со всеми стадиями разложения (будто иногда смотрелись в зеркало), пока не превращались в безликие очертания, получая столь идеальное единообразие – ведь скелет есть скелет, худой ты иль полный, высок или низок. Ну а после наступало забвение – они таяли и исчезали… либо уходили куда-то еще, дальше – в Лимб, Рай, Ад, перерождались… Но про реинкарнацию сейчас вести речь не стоит, слишком уж сложная тема, щепетильная и… Ну ее на хер!