– Я жду тебя, – раздался уже знакомый напевный голос, отразившийся от каменных стен и испуганной птицей взметнувшийся вверх, туда, где высокий потолочный свод терялся во тьме.
И вот, я послушно подняла ногу и поставила на первую ступень. Оттолкнулась и подняла вторую. И так до самого верха, пока не заболели ноги, не заныли мышцы, не закружилась от быстрого восхождения голова. Пока я не прекратила подъем. Уже там, стоя на вершине лестницы я оглянулась…и не увидела ничего кроме уходящих вниз ступенек. Бесконечных ступенек.
– Тут немного выше, чем кажется на первый взгляд, – проговорил голос совсем рядом.
Я перестала вытягивать шею в попытке хоть что-то рассмотреть и увидела мою проводницу прямо перед собой. Даже ближе, чем этого хотелось бы.
– Вы очень быстро ходите, – пробормотала я, почесывая переносицу и испытывая кране острое желание отступить назад. Но сделать это и не улететь вниз, не представлялось возможным. – Вернее, очень быстро уходите.
Я выразительно округлила глаза, выделив интонацией последнее слова. Женщина лишь мило улыбнулась, как-то слишком спокойно встретив моё негодование.
– Дом Света является частью меня, – заявила она таким тоном, как будто это объясняло все на свете: от глобального потепления до проблем освоения космоса. – А я – часть его. Вот и все.
И меня облагодетельствовали самой безмятежной улыбкой из всех, что я когда-либо видела. Немного ненормальной такой улыбкой. Нормальные люди так не улыбаются. У них невыносимые дети-подростки с пенопластом вместо мозгов, квартира в ипотеку, огуречные грядки на даче и лишние двадцать килограмм на заднице. Не до безмятежности, знаете ли.
– В вашем Доме Света, который не во всех местах светлый, слишком много коридоров, – не выдержала я.
– Как и в нашей жизни, – красавица стремительно развернулась, взмахнув подолом платья. – Наша жизнь – это сплошные коридоры, по которым мы блуждаем в поисках выхода.
– Хотелось бы найти выход отсюда, – пробурчала я и только в этот момент удосужилась внимательно осмотреться.
Обстановка…вызывала интерес. Я ожидала увидеть, что угодно. Магические колбы и пробирки, с кипящими и дымящимися зельями. Алтарь, усыпанный пучками трав. Обезображенные трупы, повисшие на потолке. Да хоть трехголовые псы, прямиком из Адского подземелье! Но не обычный письменный стол, два больших кожаных кресла перед ним и стену позади, которую подпирала софа и где были развешали фотографии в рамках разных размеров и форм. Ах, да, еще канделябры с зажженными тающими свечками, расставленные повсюду.
Хотя с обычным столом это я погорячилась. По виду это был здоровенный деревянный монстр на толстых коротких ножках-подставках, которому место в антикварном магазине, а не внутри…чего? Кабинета? Вот только почему он был обустроен в месте, напоминавшем выдолбленную внутри скалы пещеру?
И кажется, последний вопрос я произнесла вслух, потому что мне тут же ответили:
– Сегодня у Дома Света не самое приятное настроение, – сказала так красавица и с хозяйским видом проследовала к столу. – Думаю, это связано с тобой.
– Со мной? – опешила я и не спрашивая разрешению, плюхнулась в ближайшее ко мне кресло. С него как раз очень удобно было рассматривать фотографии за спиной красотки.
– Ты сломана, – вдруг тихо произнесла женщина, чем привлекла к себе всё моё внимание. – Как игрушка, которой поиграли, а потом, когда надоела, зашвырнули в самый дальний темный угол. И вот сидишь ты в этом углу, смотришь на другие игрушки, те, которое еще не выбросили, которые еще не успели надоесть и думаешь, как их спасти. Ты всех пытаешься спасти. Но кто спасет тебя, когда придет время?
Молча выслушав, я скептически вздернула бровь. Мне никогда не нравились попытки посторонних людей рассказать мне, какая я есть на самом деле. Я живу с собой уже больше двух десятков лет. Сама себя хвалю, сама себя утешаю. Самой себе даю невыполнимые обещания и иллюзорные надежды. Сама с собой обсуждаю недостижимые мечты, и сама с собой спорю до хрипоты. Привожу аргументы и опровергаю их, выдвигаю гипотезы и выстраиваю теории. И сама крушу песчаные замки в своей голове.
– Вы даже не знаете моего имени и при этом делаете вид, будто успели в душу заглянуть.
– В этом ты права, – кивнула незнакомка, взяла со стола очки в тонкой золотой оправе и, надев их, сразу стала похожа на учительницу младших классов. Очень красивую и очень строгую. – Давай представимся друг другу. Меня зовут Илая, я – верховная хранительница Дома Света.
– Верховная? Это вроде, как главная? – уточнила я, ухватившись за новую информацию. – То есть, имеются еще и не главные?
– В Доме постоянно присутствуют тринадцать хранительниц, включая верховную. Все вместе мы образуем круг силы. Как только одна из хранительниц выбывает, на её место встает другая. Новую хранительницу находит сам Дом. Он посылает зов достойной, и она приходит к нам. С момента обретения статуса хранительницы и вступления в круг ни одна из нас не может более покидать Дом. Весь наш мир сосредоточен здесь. Наша задача – следить за Домом и его обитателями, подпитывать его нашими силами.
– Как-то не очень весело, – от рассказа Илии мне стало грустно. Молодые красивые женщины, запертые внутри четырех стен потому что… Ну, просто потому что кто-то более могущественный так решил.
– Мы – служители, – грустно улыбнулась женщина, очевидно поняв мои мысли. – Наша жизнь строится на отречении от личных потребностей во благо высшей цели.
– И что это за высшая цель?
– Вернуться домой, – отведя взгляд, сдержанно ответила Илая.
– Домой – понятие растяжимое, – отметила я, наблюдая за женщиной.
– Что дом значит для тебя? – спросила вдруг она.
Я закусила губу, размышляя, а после искренне ответила:
– Для меня дом – это там, где ждут. Но…бывает так, что уже никто и нигде не ждет.
– И что тогда? – с нетерпением спросила Илая, сжимая пальцы до отчетливого хруста в суставах.
– Тогда дом – это там, где ты сам, – закончила я свою мысль.
– Если бы все было так просто, – с каким-то внутренним надрывом проговорила Илая, судорожно выдохнув. Я успела заметить, как она невзначай дотронулась до черного символа, вытатуированого на её запястье. Роза ветров, заключенная в круг спиралевидной линией. Неправильная Роза ветров, словно намеренной невзначай измененная. И опять в душе колыхнулось неприятное ощущение от взгляда на этот символ. Что-то было с ним не так, что-то неправильное, но что именно?
– Ты так и не назвала своё имя, – вежливо напомнила женщина, прекратив вздыхать и убрав из глаз горестное выражение, запрятав поглубже свои истинные эмоции.
– Серафима, – кашлянув в кулачок, представилась я. – Для друзей просто Фима.
И вот впервые мое имя вызвало сногсшибательный эффект. То есть, женщина резко вскочила, отчего кресло старинное деревянное кресло с резной овальной спинкой покачнулось и опрокинулось назад. А сама Илая слабо пошатнулась и, скорее всего, удержалась на ногах только потому, что успела опереться обеими руками в столешницу, едва не рухнув на неё.
Моё тело среагировало быстрее, чем мозг – я подбежала в Илае и подхватила её под руки, не дав сползли на пол, в направлении которого она уже начала движение.
– Эй, ты чего? – растерянно спросила я, неосознанно перейдя на «ты». Но мне не ответили. Судя по полуприкрытым векам из-под которых были видны только белки, дама упала в обморок. Легонько встряхнув её, я встала в более устойчивое положение и попыталась поднять худосочное тело. Которое на поверку оказалось не таким легким, каким казалось со стороны. Илая была весьма тяжелой, значительно тяжелее, чем я ожидала. Быстро просчитав ситуацию, я опустила болтающееся на моих согнутых руках бесчувственное тело и волоком потащила к притаившемуся позади нас диванчику.
Диванчик был под стать всей остальной меблировке – старинный, деревянный и всем своим видом навевающий мысли о неудобстве. Словно автор намеренно создал его таким, чтобы рискнувшему отдохнуть человеку было предельно неуютно.
Пока я тащила Илаю к дивану, стараясь нанести её телу как можно меньше вреда, мозг усиленно соображал, что делать. Дышала женщина тяжело. Красивые чуть припухлые и четко очерченные губы приоткрылись. Периодически изо рта вырывались болезненные стоны. Лицо красотки и до обморока не отличалось разнообразием красок. Теперь же оно стало и вовсе словно нарисованным белым мелом на асфальте.
Женщине несомненно было плохо, но вот, что со всем этим было делать, я не знала. Похлестать Илаю по щекам? Облить водой? Но где в таком случае взять воды, ведь в этом подземелье не было ничего, что имело бы свойство проливаться. Позвать на помощь? Но как и кого? Ведь за все время своего пребывания здесь, кроме Илаи я не видела других людей. Дети, резвящиеся на полянке, не в счет.
И только я уже решила пробежаться по лабиринтам этого Дома Света в попытке найти хоть кого-нибудь, как Илая зашевелилась. Веки приоткрылись, явив мутный взгляд и покрасневшие белки глаз. И едва глаза сфокусировались на мне, как зрачки тут же расширились.
– Все нормально? – спросила я как можно спокойнее, потому что реакции женщины мне не нравились все больше и больше.
– Да, – слабо прошептала она и поморщилась, предприняв попытку отодвинуться от меня подальше. Но подальше не получилось, да и вообще никак не получилось, кроме того, что она едва не рухнула на пол. Вот её так и тянуло поваляться, да пособирать на себя всю местную грязь!
– Плохо в это верится, – заметила я. И, не взирая на брошенный в мою сторону испуганно-растерянный взгляд, приблизилась, чтобы помогла женщине сесть. Она отчетливо вздрогнула от моего прикосновения, но спорить и сопротивляться не стала.
Едва Илая села, я примостилась рядом, сложила руки на коленях и от незнания, как вести себя дальше стала рассматривать ближайшие к нам фотографии, развешенные на стене. С того места, где я сидела до этого, их было плохо видно из-за особенности освещения. А потому, оказавшись рядом, я не преминула воспользоваться моментом и изучить все как следует.
Вот черно-белая фотография двух женщин и мужчины на фоне деревянной избы. Одна из женщин сидит, а другая стоит рядом. Обе одеты в простые строгие платья прямого покроя с длинными рукавами и ажурными воротничками-стойкой. На мужчине костюм, поверх которого небрежно наброшено короткое пальто.
Рядом большое кругло фото женщины, сидящей в кресле. Из-под длинного подола виднеются маленькие туфельки на небольшом квадратном каблучке. Позади неё окно с присобранными в углу тяжелыми гардинами, чуть наискосок стоит небольшой столик, где лежат как будто только что собранные полевые цветы.
Следом было вывешено изображение молодых женщин, сидящих на полянке в красивых нарядных платьях. В хрупких белоснежных ручках зажаты веера, а на аккуратно причесанных головках красуются изящные шляпки, украшенные лентами и цветами. Компания в количестве пяти человек задорно улыбается в камеру и, судя по общему радостному настроению, которое так и лилось с фото, женщины находились то ли на прогулке, то ли на пикнике.
Чуть поодаль стену украшала прямоугольная фотокарточка милого ребенка в коротких брючках, светлой рубашке и сандалиях. На голове мальчика бурно вихрится копна волос. Рядышком примостился кот. Мохнатый, большой и хорошо откормленный, о чем свидетельствовало не только наглое выражение умной морды, но и объемная филейная часть. Парочка сидит на краю невысокой кирпичной стены и весело глядит друг на друга.
Переведя взгляд на следующий снимок, я замерла. Опять стремительно накатила тревога, в последние дни ставшая моей постоянной спутницей.
Поднявшись, я подошла ближе, чтобы рассмотреть привлекший моё внимание снимок. Небольшой, прямоугольный, более новый, чем все остальные, но все же обладающий блеклостью красок и резкой контрастностью тонов.
– Кто это? – сипло спросила я, ткнув пальцем в фотографию, на которой были запечатлены две девочки, стоящие лицом друг к другу и держащиеся за руки. Длинные черные волосы подвязаны сзади белыми бантами. Стройные фигурки затянуты в черные платье с белыми вставками на широких рукавах, застегивающихся на манжеты. Ножки обуты в белые туфли с поперечными застежками и на едва заметных каблучках. Смотрели девчушки строго, немного исподлобья и с затаенной грустью. Такой, что проникала в сердце и защемляла болью.
– Девочки? – переспросила не своим голосом Илая и закашлялась. Но я даже не обернулась на женщину, а продолжила изучать снимок. У одной из девочек, та, что стояла справа, на руку был надет браслет. Достаточно простой, без каких-либо излишеств, но приметный. Через каждые три скрепленных между собой звена цепочки был вставлен металлический шарик. И так по кругу. На фото этого не было видно, но я знала, что внутри каждого металлического шарика находилась черная бусинка. И при движении браслет издавал негромкое позвякивание. И знала я этого потому, что уже видела его.
– Да, – когда Илая приблизилась ко мне со спины, я сделала шаг в сторону, чтобы она могла стать рядом. Но женщина этого не сделала, а продолжила стоять позади. Я плечом чувствовала её дыхание, которое было слишком неравномерным для спокойного человека. – Они сестры?
– Ритана и Радомира, – произнесла Илая на выдохе, отчего у меня волосы на затылке зашевелились. – Да, они были сестрами.
– Были? – я почувствовала подвох.
– Нам лучше присесть, – настоятельно предложила Илая, – история эта не из коротких. А ты, как я поняла, очень ими заинтересовалась.
Она отошла и только тогда я развернулась.
– Да, хотелось бы узнать о них подробнее.
Илая с видом непорочной благовоспитанности присела на краешек дивана, аккуратно подобрав под себя ноги. Я последовала её примеру, правда умостилась не на краешек, а полностью. С таким видом, будто диван мой и мне он безмерно рад, а значит скромничать не стоит. И даже решила пойти дальше, двумя ловкими движениями сбросила обувь, забравшись с ногами.
На мою наглость Илая никак не отреагировала, но сама стала выглядеть чуть расслабленнее, очевидно предполагая, что от человека, сидящего перед тобой с голыми пятками подвоха ждать не стоит. Я вознесла себе мысленную похвалу и всем своим видом дала понять, что готова слушать.
– Много лет тому назад, – Илая провела руками по своим коленям, разглаживая складки платья, – к нам попали две девочки. Две сестры.
– К нам?
– В Дом Света, – кивнула Илая. – Я тогда едва только стала младшей хранительницей. Младшими называют тех, кто последними вступили в круг и замкнули его. Мне едва-едва исполнилось шестнадцать, когда я услышала зов Дома. Долгое время мне казалось, что я просто схожу с ума. И поэтому боялась признаться близким. Но однажды ночью я не выдержала, и поддалась призыву. Никому ничего не сказав, я просто вышла из дома…и больше не вернулась. Как я узнала позже, меня долго искали. Но не нашли никаких следов. Вскоре отец начал сильно пить и умер через два года. А мама…мама дожила до глубокой старости и умерла в полном одиночестве.
– Грустная история, – искренне шмыгнула я носом.
– Да, – улыбнулась женщина, грустно и при это глубоко смиренно. – За все в этой жизни надо платить. К сожалению, за меня заплатили родители. Вступая в круг, я не думала о них. Я ни о ком и не о чем не думала, а только о своем долге как хранительницы. Но на самом деле, история моя не самая печальная. Раде и Рите пришлось намного труднее.
Глава 44
Хранительница помолчала немного, словно размышляя с чего лучше начать, а потом заговорила:
– Элю, мать девочек, изнасиловали. Как-то вечером она вместе с подружкой возвращалась с танцев. Так как идти было достаточно далеко, а у девушек за вечер устали ноги, они решили срезать путь домой через пустырь. В какой-то момент Эля заметила, что у неё расстегнулся ремешок туфельки. Она наклонилась, чтобы застегнуть его, а когда поднялась, подруги уже рядом не было. Оглянувшись по сторонам и не увидев знакомой фигуры, она быстро побежала вперед, предполагая, что та просто не заметила, как Эля остановилась и сейчас находится где-то совсем рядом. В тревожном одиночестве девушка прошла практически половину пути, но подруги по-прежнему не было видно. Ощущая нарастающий страх, Эля пошла быстрее, как вдруг услышала стон, а после – едва разборчивый шепот. Девушка замерла, затаила дыхание и прислушалась. Звуки шли из-за забора, которым с одной стороны заканчивался пустырь. То была территория заброшенной ткацкой фабрики, остановившей свою работу больше пяти лет назад. До дома Эли оставалось совсем немного. Следовало обогнуть тонувшее во мраке бывшее промышленное здание с левой стороны, пройти вдоль невысокого забора около пятисот метров и выйти уже на свою улицу.
…Превратившаяся в статую девушка минут пять напрягала как слух, так и зрение, пытаясь понять, послышались ли ей эти странные звуки или же там, за металлическим штакетником действительно кто-то находился. Но вокруг стояла тишина. Ночное равновесие лишь изредка нарушали шум летнего ветра и пение сверчков. Эля собралась уже двигаться дальше, как вдруг стон опять повторился. На этот раз гораздо громче прежнего, благодаря чему Эля узнала в нем голос подруги. Уже ни о чем не думая, она рванула на звук. Добежав до забора, хрупкая, но отважная девушка протиснулась между прутьями, пробралась на территорию фабрики и практически тут же увидела очертания тела, лежащего на земле. В ту ночь светила полная луна и небо было практически безоблачным. А потому девушка практически мгновенно узнала приметный наряд подруги – белое платье с пышной юбкой, украшенное красными маками. Не задумываясь об опасности, Эля подбежала к несчастной. Та лежала животом вниз и не реагировала на громкий шепот испуганной девушки, пытающейся привести подругу в чувство. Поняв, что так она ничего не добьется, Эля с большим усилием перевернула подругу на спину. И закричала от ужаса. Глаза подруги были распахнуты и стеклянным взором глядели в бесконечность. Некогда красивое платье было залито кровью. Подол задран, бесстыдно демонстрируя верхнюю часть бледных бедер и разорванные чулки, также окровавленные. Живот девушки был раскурочен, а внутренности торчали наружу. За те пару мгновений, в течении которых Эля смотрела на труп подруги, её глаза успели выхватить ужасающие подробности, навеки оставшиеся в памяти – рваные лоскуты кожи, вывалившийся на землю кишечник, торчащий осколок ребра.
Не успела девушка в полной мере осознать произошедшее, как кто-то схватил её сзади, сильно сжав горло. Меньше минуты бесполезной борьбы и девушка сникла, потеряв сознание. Очнулась она в комнате, где не было ни окон, ни дверей. Источником света служила лишь одна небольшая лампадка, подвешенная к потолку и болтавшаяся по середине комнаты…
– Огонь в ней зажигали редко, – размеренно и без каких-либо интонаций рассказывала Илая, словно читала по написанному. – Эля не знала, кто это делал. Но это всегда происходило, когда она спала. Просыпалась, а в лампадке уже дрожало маленькое желтое пламя. В такие моменты девушке становилось немного легче. Свет рассеивал плотную тьму, в которой она находилось большую часть времени, и это помогало не сойти с ума окончательно. Хотя положение её было очень плачевным. Девушка не знала, как долго уже находится в плену. Ощущение времени было полностью утрачено. Иногда ей казалось, что она провела взаперти не больше недели. А иногда – что минуло уже несколько месяцев. В редкие мгновения просветления от наполнявшего сознание тумана она думала о родителях. Вспоминала убитую подругу. Плакала. И молилась, чтобы бог забрал её к себе и избавил от мучений. И от Него…
…Так она про себя называла человека, который приходил к ней. Просто «он». Она не знала его имени. И не видела лица, потому что этот человек приходил только тогда, когда комната погружалась в беспросветную тьму. Но совершенно точно это был молодой мужчина. Его кожа была мягкой и гладкой. А еще от него приятно пахло чуть сладковатой мятой. Он заходил, останавливался у двери и долго там стоял. В эти минуты Лола лежала, не шевелясь и практически не дыша, каждой клеточкой своего тело ощущая не себе его взгляд. Мысленно она убеждала себя в том, что это невозможно. Что он не может видеть в такой кромешной темноте, даже кошка ничего бы не увидела. И все же, она знала – он смотрит на неё. Потом он подходил к кровати, всегда медленно, словно не желая этого. Останавливался, как будто давая девушке немного времени смириться с его появлением, а после ложился рядом и брал её за руку. Так они могли лежать долго, часами. Лола отсчитывала каждый удар сердца, надеясь, что вот-вот оно ударит в последний раз. А мужчина держал её за ладонь, то рассеянно водя большим пальцем по тыльной стороне, то нежно царапая ногтем ладонь. Лоле казалось, что человек чего-то ждет от неё, но она никак не могла понять, чего именно. Да и не хотела понимать, наверное. Она просто надеялась, что он больше не придет. Или придет, но хотя бы не тронет её. На освобождение Эля уже не рассчитывала. Она сама не могла понять, почему смирилась со своей судьбой, почему не пыталась сопротивляться, не пыталась напасть, а после сбежать. Не то, чтобы такие мысли не посещали её голову. Просто она всегда отвергала их, как что-то неправильное и даже кощунственное. Она смирилась и безропотно ждала конца. Любого.
Как выяснилось в дальнейшем, убивать её никто не собирался. Появившийся в очередной раз человек вопреки обыкновению не стал долго изображать статую у порога. Вместо этого он вошел стремительно и быстро, взял Элю за руку и заставил обхватить пальцами нечто круглое и холодное.
– Пей, – приказали ей. И это был первый раз, когда он с ней заговорил. Когда она услышала его голос.
Пощупав другой рукой то, что ей вручили, Эля поняла, что это кувшин. Большой и, скорее всего, глиняный, стоявший где-то в холоде, потому что её пальцы быстро замерзли.
Ослушаться прямого приказа было невозможно, Эля поднесла к губам кувшин и пригубила содержимое. Внутри оказалась достаточно вязкая и терпкая жидкость на вкус напомнившая ей какой-то фрукт.
– Оно холодное, – тихо пожаловалась Эля, когда глоток ледяной жидкости обжог ей гортань и, отзываясь болью в груди, спустился по пищеводу.
Человек на её слова никак не отреагировал, а лишь аккуратно, но настойчиво подтолкнул кувшин ко рту. Девушке пришлось подчиниться и выпить все до дна. Едва за человеком закрылась дверь, как Эля ощутила невыносимое желание спать. Рухнув на подушки, она закрыла глаза. А когда открыла их, оказалось, что она уже не лежит в темной комнате, а сидит на каменном порожке родительского дома…
– Выяснилось, что Эля отсутствовала две недели. К этому моменту подруг всё еще продолжали искать практически всем городом. Немного придя в себя Лола рассказала все, что с ней случилось, – все еще в состоянии некой отстраненности продолжала говорить Илая. – Полиция отправилась туда, где по заверениям Эли она нашла видела труп подруги. Территория бывшей ткацкой фабрики были исследована вдоль и поперек, однако ни трупов, ни следов крови обнаружено не было. Так как в отличии от Эли, её подруга домой не вернулась, было начато расследование, которое вскоре основательно заглохло. Она твердила, что её подругу убили, а саму Элю похитили, но ей уже мало кто верил. Появились какие-то странные свидетели, которые указывали на то, что видели девушек после ухода с танцев в компании мужчин. По городу поползли неприятные слухи. Общественность быстро настроилась против жертвы, решив, что если её и держали где-то взаперти, то она сама в этом виновата. Вскоре даже родители Эли отвернулись от неё, поверив в то, что дочь загуляла с кавалером. А после просто побоялась вернуться домой и признаться родителям. Когда же они узнали, что она беременна, то и вовсе выгнали на улицу.
Илая вдруг дернулась и схватилась за край платья.
– А что было дальше?
– А? – женщина вздрогнула, все еще пребывая в каком-то непонятном мне состоянии. – Потом?… Потом она долго бродила по городу…
…Одинокая и всеми отвергнутая Эля думала, что ей делать дальше. Податься в монастырь или уехать в другой город? Другая бы на её месте сломалась, попыталась покончить с собой. Но Эля была не такой. В её характере всегда преобладали стойкость и рациональность. Она умела все раскладывать все по полочкам, так сказать, на составляющие. К тому же, по признанию самой девушки, сделанному уже значительно позже, в ней словно отсутствовали эмоции. Как будто их кто-то отключил и забыл включить. Рассказывая о своем прошлом, она призналась, что всё не может соотнести те события с собой. Будто бы они случились с кем-то другим, а она была лишь сторонним наблюдателем…
– Как бы ни было, в тяжелую для неё ситуацию Дом Света пришел ей на помощь, посчитав достойной. И позволил ей войти.
– Как это случилось? – спросила я, так как Илая вдруг умолкла, уставившись в пространство и явно прислушиваясь к чему-то, что мне было не доступно. На самом деле, мы было все равно, что она там пыталась услышать. Я хотела знать, как так получилось, что у хранительницы на стене висит фотография двух девушек, одна из которой просто копия Моли. Только несколько старше той, кем девчонка прикидывалась сейчас.
Илая вновь вздрогнула, словно отпрянув от плохого сна, и произнесла:
– Мы нашли Элю во внутреннем дворике. Ты его видела.
– Это там, где детишки бабочку ловили? – припомнила я.
Хранительница кивнула, все еще выглядя слегка пришибленной. Но по крайней мере, уже не вздрагивала:
– Да, там. Она спала под деревом, свернувшись в клубочек. Живот уже был достаточно заметным, а потому мы сразу поняли, что наша гостья на сносях. Но если Дом пустил её, значит, здесь её место. Мы разбудили незнакомку, провели в пустующую комнату, накормили и дали чистую одежду. Никто из нас ни о чем её не спрашивал – все было понятно без слов.
– А сама Эля? Неужели она не удивилась этому месту?
– Удивилась, – подтвердила мою догадку хранительница с кривой улыбкой, в которой таилась какая-то сдержанная насмешка. – Но не особо. Я же говорила, она не отличалась эмоциональностью. Но идти ей было некуда, а потому верховная разрешила девушке остаться жить с нами. С её стороны требовалась лишь небольшая помощь по дому, по мере сил и возможностей беременной женщины. Эля согласилась, но все мы видели, что она с нами ненадолго. Чувствовалось в ней какое-то томление, словно она чего-то выжидала. Пять месяцев прошли очень быстро и вот уже подошел срок рожать. Как-то под вечер мы услышали крики – у Эли начались схватки. Роды приняла одна из хранительниц, вскоре радостно сообщив, что у нас пополнение в виде двух вполне здоровых девочек. После того, как Эля разродилась двойней, наша жизнь вернулась в привычное русло. А спустя месяц проснувшись по утру выяснилось, что девушка ушла.
– Как ушла? – подпрыгнула я на месте.
Илая иронично пожала плечами:
– Вот так, просто ушла, оставив двух своих дочек, Ритану и Радомиру, здесь, с нами.
– Вы не пытались её найти? – спросила я, ощутив легкое омерзение.
– А зачем? – взглянула на меня Илая. – Она приняла решение и поступила так, как считала нужным. И сейчас, оглядываясь назад, я допускаю, что Эля поступила правильно. Она всегда поступала правильно, даже тогда, когда окружающим казалось, что она допускает ошибку.
Вот тут я окончательно запуталась.
– В смысле?
– Девочки оказались…непростыми, – хранительница явно пыталась тщательно подбирать слова.
– Рога у них на голове росли, что ли? – вспылила я.
– Нет, – спокойно отреагировала Илая. – Но было в них что-то, что страшило даже главную хранительницу. Была в них какая-то инаковость, что-то…чужое. Неправильное. Какая-то тьма, что клубилась на дне их детских душ. Даже будучи совсем малышками, они порой смотрели так внимательно. Слишком внимательно, слишком пристально. Иногда мне казалось, будто они рассматривают мои внутренние органы и как бы…примеряются. Знаешь, так лев, затаившийся у водопоя, рассматривает ничего не подозревающую лань, выжидает, чтобы напасть. В особенности, меня пугала Рита. Рада была…попроще, что ли. Хотя и у неё порой проскакивало нечто странное в поведении. Нечто хищное.
Я почесала затылок, пытаясь собрать полученную информацию в одну связную схему. Получалось плохо.
– Где сестры сейчас?
– Я не знаю, – словно бы через силу признала Илая. И вообще, в последние минуты казалось, что она все делает через силу. Даже дышит. – Девочки покинули Дом Света, как только им исполнилось по восемнадцать. Они даже не попрощались. Просто утром на следующий день после их совершеннолетия мы обнаружили две аккуратно застеленные кровати и пустые полки шкафов. У сестер было не много вещей, но те, что имелись, они все забрали.
– Фотография, – указала я на стену, – когда была сделана?
– Накануне их ухода, – поведала Илая. – Сестры не хотели фотографироваться. Но после долгих уговоров согласились.
– У одной из них на руке браслет, – продолжала я допытываться.
– У Риты, да, – Илая потерла шею, словно ей не хватало воздуха. – Когда-то он принадлежал их матери. Это единственное, что она оставила своим дочерям перед уходом. Рита носила его по праву старшей, она появилась на свет раньше Рады на пятнадцать минут.
Хранительница отвернулась и замолчала. Я же задумчиво обрисовала взглядом линию её профиля, размышляя о том, как так получилось, что с каждой минутой выглядит она все хуже и хуже. Кожа стала похожа на пергамент, местами отчетливо проявились морщины, уголки губ словно уехали вниз вместе с щеками. Теперь она уже не казалась красивой. Более того, она стала напоминать оживший труп. Товарищи в морге пободрее выглядят.
– Что еще вы должны мне передать? – задала я вопрос, который был очевиден с момента, как хранительница стала проявлять первые симптомы одержимости.
Люди ошибочно полагают, что одержимость – это что-то из области призраков и бесов, которые вселяются в тело и берут его под свой контроль. На самом деле, это не совсем так. То есть, призраки и в правду могут завладеть телом человека, но ненадолго. Кроме того, это должен быть очень сильный призрак, чтобы оттеснить истинного хозяина тела. Именно оттеснить, а не вытеснить. Человеческая душа никуда не девается в период одержимости или помешательства, как еще называют это состояние. Она просто теряет руль управления и садится на пассажирское сидение, чтобы превратиться в не дееспособного наблюдателя. Помешательство может длиться день, неделю или месяц – все зависит от возможностей фантома. Но рано или поздно расстановка сил меняется. Душа начинает вновь ощущать свою связь с телом, словно трепещущая и едва заметная тонкая ниточка, протянутая между ними, превращается в толстый канат, становится сильнее и крепче, компенсируя потери. А призрак наоборот, слабеет и, в конце концов, становится перед выбором – либо уйти и попытаться найти новое тело, либо остаться и скорее всего погибнуть. Ведь две души, а призрак есть не что иное, как не упокоенная душа, не способны ужиться в одном теле.