Убиение чудовища

5

Вероятность того, что Карвен все же прознал о готовящемся налете и предпринимает некие меры, заставила группу обеспокоенных заговорщиков поторопиться с воплощением задуманного. Согласно дневнику Смита, двенадцатого апреля 1771 года в десять часов вечера в большом зале таверны Терстена «Золотой лев», что на Вейбассет-пойнт, супротив Большого моста, собралась почти сотня мужей. Из главных заговорщиков, помимо Джона Брауна, присутствовали доктор Боуэн, захвативший кейс с врачебным инструментарием, президент колледжа Мэннинг без своего знаменательного парика, самого большого в городе, губернатор Хопкинс в темном плаще, в компании брата-мореплавателя Исаака, с дозволения остальных посвященного в готовящийся план, Джон Картер, капитан Мэтьюсон и капитан Уиппл – последний должен был повести за собой налетчиков. Эти достопочтенные неравнодушные горожане некоторое время совещались, разбившись на группы, затем же капитан Уиппл вышел в зал, дабы снова взять обет молчания с собравшихся моряков и дать им последние наставления. Елеазар Смит с прочими руководителями заговора ждал в задней комнате прибытия Эзры Уидена, коему поручено было отслеживать передвижения их цели – и дать знать, когда Джозеф Карвен направится на ферму.

Примерно в половине одиннадцатого экипаж дельца прогрохотал по Большому Мосту и выехал на следующую за мостом улицу. Сигнал Уидена не требовался, чтобы понять – приговоренный общественным судом к смерти в последний раз отправился в путь ради свершения ночных колдовских богохульств. Выждав паузу и дождавшись прихода Уидена, заговорщики, храня мрачное молчание, собрались на улице перед таверной в подобие народного полка, вооруженные мушкетами и охотничьими ружьями. Эзра и Смит присоединились к отряду во главе с Уипплом, рядом с ними шли капитан Исаак Хопкинс, Джон Картер, преподобный Джеймс Мэннинг, капитан Мэтьюсон и доктор Боуэн. Когда пробило одиннадцать, подоспел Моисей Браун, не присутствовавший на предыдущем собрании в той же таверне. Все эти почтенные граждане и около сотни моряков без промедлений выдвинулись в путь: мрачные, напуганные, они вскоре оставили за собой территорию пристаней и по Броуд-стрит стали подниматься к Потаксет-роуд. Сразу за церковью дьякона Сноу кто-то из заговорщиков обернулся и бросил будто прощальный взгляд на Провиденс, лежавший позади в свете робких весенних звезд. Темные силуэты шпилей и домовых чердаков подпирали небо, а из бухты к северу от Большого моста налетал просоленный бриз. Отражаясь в речных водах, по небу плыла Вега^[17]; она восходила над вершиной холма, где сплошную темную линию деревьев взрезала крыша недостроенного здания колледжа. У его подножия, вдоль узких, опутывавших склон дорог, дремал старый город, седой Провиденс, ради благоденствия коего потребно было разворошить гнездо чудовищных и богопротивных сил.

Где-то через час с небольшим весь отряд, точно следуя намеченному плану, присоединился к Феннерам, и те сообщили последние новости о Карвене. Он прибыл на свою ферму примерно тридцать минут назад, и вскоре в небо на несколько мгновений поднялся странный сполох света, хотя видимые окна, как и бывало обыкновенно в последнее время, остались темны. Когда свидетели делились своими наблюдениями, в небе вновь что-то полыхнуло – в южной стороне, – и люди получили возможность лишний раз убедиться в творящемся здесь чародействе и в истинной подоплеке деятельности Карвена. Капитан Уиппл поделил отряд натрое – двадцать человек под началом Елеазара Смита отправятся стеречь место возможной высадки приспешников дельца, на случай, если оные решат явиться к нему на помощь, еще двадцать, ведомые капитаном Исааком Хопкинсом, прокрадутся по речной долине за дом и разрушат топорами или пороховым взрывом тяжелую низкую дверь орехового дерева на высоком крутом берегу; остальным надлежало окружить здание и все пристройки. Последнюю группу Уиппл также разделил: треть людей капитан Мэтьюсон поведет к таинственному каменному флигелю с узкими окнами; столько же последуют за Уипплом внутрь дома, а оставшиеся сомкнут кольцо вокруг фермы и дождутся сигнала.

Единичный громкий свист служил сигналом для берегового отряда к сносу дубовой двери в земле и препятствованию к побегу всякому показавшемуся живому существу. Еще два свистка велели бы заговорщикам двинуться через подземелье навстречу врагу или врагам, если таковых будет много. Ровно то же свистки означали для всех на подступах к каменному зданию: сначала – выломать дверь, затем – начать схождение под землю навстречу главному или береговому отряду. Третий сигнал, он же – оповещение тревоги, состоявший из трех коротких свистков подряд, призывал на помощь оцепление числом в двадцать человек, коим пришлось бы разделиться и войти в подземелье с двух сторон, непосредственно через дом и из каменного флигеля.

Капитан Уиппл был твердо уверен в существовании катакомб, и при планировании налета полагался на это убеждение. Он взял с собой очень мощный и громкий свисток, дабы избежать или хотя бы снизить риск ошибок с толкованием сигналов. Пристань располагалась вне пределов слышимости, и к резервному отряду у берега в крайнем случае послали бы гонца. Моисей Браун, Джон Картер и капитан Хопкинс пошли на берег, а преподобного Мэннинга с капитаном Мэтьюсоном послали к флигелю. Доктор Боуэн в компании Эзры Уидена остался в отряде капитана Уиппла, изготовившегося к штурму дома. Облаве полагалось начаться с приходом гонца от Хопкинса к Уипплу с оповещением о готовности к выдвижению берегового отряда. Тогда глава операции даст первый сигнал, и все три формации наступят по трем имевшимся фронтам. Поколь не пробил час ночи, все заговорщики оставили дом Феннеров, уйдя кто на охрану пристани, кто на поиски дубовой двери в холме, кто на оцепление фермы Карвена.

Елеазар Смит, выступавший в береговом отряде, писал в своем дневнике о том, как моряки без происшествий добрались до места и долго ждали, прежде чем вдали послышался едва различимый свист, а за ним – крики и взрывы. Одному моряку из отряда позже послышалась пальба, а потом, как показалось Смиту и как он особо отметил в записях, по небу прокатился раскат невиданного грома – но звучал тот гром будто катастрофически усиленный человеческий голос, в коем даже угадывались слова.

Незадолго до рассвета в стан явился один-единственный изможденный гонец с безумием, плещущимся во взоре; от одежд бедолаги шел странный, ни на что не похожий смрад. Он посоветовал морякам тихо, не привлекая внимания, разойтись по домам и никогда никому не рассказывать о событиях этой ночи и о человеке, звавшемся Джозеф Карвен. Поведение гонца вкупе с обликом оказалось не в пример красноречивее слов: что бы этот закаленный морской жизнью мужчина ни повидал, это плачевно сказалось на покое его души, не то что-то утратившей, не то – обретшей. То же самое стало и со всеми остальными, кто побывал в той зоне ужаса – лицезрев нечто за гранью человеческого разумения, они с тех пор не могли это забыть, однако никому не поведали о случившемся: печать тишины крепко легла на их уста. Береговой группе также передался от единственного добравшегося до них гонца невыразимый опыт. Рассказы о той страшной ночи так и не дошли, похоже, до города, и лишь дневник Елеазара Смита донес до дней насущных память о том, что имело место в прошлом, – о неизбывной горе-миссии заговорщиков из таверны «Золотой лев».

Чарльз Вард, однако, отыскал еще ряд письменных свидетельств в переписке Феннеров, сохранившейся у их родственников в Новом Лондоне^[18]. Проводив всех, Феннеры, из чьих окон была видна заговоренная ферма, явственно услышали неистовый лай собак Джозефа Карвена и первый взрыв, предваривший атаку. Вослед за взрывом из-под крыши флигеля вновь полыхнул яркий свет, а еще мгновение спустя, после двукратного свистка, объявившего облаву, прогремели выстрелы из мушкетов – и дикий оглушающий рев, изрядно напугавший Люка Феннера. Этот крик, однако, обладал качеством, которое не могло передать никакое письмо, и корреспондент упоминает, что его мать вмиг потеряла сознание от этого звука. Позже он повторился менее громко, и последовали дальнейшие, но более приглушенные звуки выстрелов, сопровождаемые громким пороховым взрывом с берега реки. Примерно через час все собаки страшно залаяли, и послышался такой неясный грохот, что подсвечники на каминной полке зашатались. Был отмечен сильный запах серы; а отец Люка Феннера заявил, что слышал третий, или аварийный, сигнал свистка, хотя остальные его не заметили. Снова раздался приглушенный выстрел, за которым последовал глубокий крик, менее пронзительный, но еще более ужасный, чем те, что предшествовали ему; что-то вроде гортанного, отвратительно рокота или бульканья, называемый «криком» лишь ввиду продолжительности и психологического эффекта, а не в силу акустических свойств.

Затем Пылающая Тварь появилась в том месте, где должна была находиться ферма Карвена, и послышались людские крики – звуки отчаявшихся, перепуганных насмерть душ. Заговорили мушкеты, и тварь упала на землю. Явилась и вторая, тоже объятая огнем, и теперь уж отчетливо различим был вопль, исторгаемый ей, однозначно человеческий. Феннер писал, что смог даже разобрать несколько слов, изрыгаемых в исступлении: «Всевышний, обереги раба своего!», затем раздались новые выстрелы, и вторая Пылающая Тварь упала. После этого воцарилась тишина примерно на три четверти часа, и по истечении этого времени маленький Артур Феннер, брат Люка, крикнул, что видит «малиновый дым», воспаряющий к звездам с проклятой фермы вдалеке. На это обратил внимание только ребенок, но Люк отмечает одно весьма любопытное совпадение: троицу кошек, сидевших вместе с семьей в комнате, в тот момент охватил необъяснимый страх, и на выгнутых в панике спинах шерсть вздыбилась.

Через пять минут поднялся холодный ветер, и воздух наполнился таким невыносимым зловонием, что только сильные и свежие дуновения моря могли помешать учуять его береговой группе или бодрствующим душам в Потаксете. Та вонь была чем-то таким, с чем раньше не сталкивался никто из Феннеров, и насылала цепкий, невыразимый страх, не похожий на ужас пред могилою или склепом. Совсем рядом раздался ужасный голос, который ни один несчастный слушатель никогда не сможет забыть, – он грохотал с неба, как рок, и окна дребезжали, когда затихало его эхо. Он был глубоким и музыкальным, мощным, как басовый орган, но злым, как языческий бог. Никто не ведал, о чем он гласил, но в письме Люк Феннер записал – большими буквами, выражающими потустороннюю интонацию, – следующее: «ДИСМИС ДЖЕШЕТ БОН ДОСЕФЭ ДУВЕМА ЭНТЕМОС». До 1919 года ни одна душа не связывала эту грубую расшифровку с чем-либо известным смертным, но Чарльз Вард побледнел, узнав в ней то, что Мирандола^[19] трепетно назвал «высшим ужасом» среди заклинаний черной магии.

В ответ на сие зловещее чудо с фермы Карвена сошел человеческий вопль о десятках голосов, после чего к неведомой вони примешался в равной степени невыносимый смрад. Звук, уже мало чем напоминающий обычные крики, протягивался по воздуху в нарастающих и спадающих пароксизмах. Временами он становился почти членораздельным, хотя ни один слушатель не способен был уловить определенных слов; и в какие-то моменты он как будто бы переходил в осатанелый истерический смех. Затем из десятков человеческих глоток вырвался вопль крайнего ужаса и абсолютного безумия – вопль сильный и ясный, несмотря на глубину, из которой он, должно быть, вырывался; после чего тьма и тишина воцарились надо всей округой. Спирали едкого дыма закручивались вверх, затмевая звезды в небе, хотя на следующий день не было найдено ни следов огня, ни сгоревших зданий.

Ближе к рассвету два перепуганных гонца, чья одежда пропахла адской серой и еще чем-то совершенно непередаваемым, постучали в дверь Феннера и потребовали бочонок рома, за который очень хорошо заплатили. Один из них сообщил семье, что дело Джозефа Карвена закрыто и что о событиях этой ночи больше не следует упоминать. Каким бы высокомерным ни казался сей приказ, вид того, кто его отдал, умалил всякую возможную в подобном случае обиду и придал словам устрашающий авторитет – так что только эти тайные письма Люка Феннера, которые он завещал уничтожить своему коннектикутскому родичу, остались, чтобы рассказать о том, что видел он и слышал. Вероятно, только необязательность того человека, сохранившего переписку, спасла дело от милосердного забвения.

Чарльзу Варду удалось добавить одну деталь – в результате долгого опроса жителей Потаксета об их предках. Седой Чарльз Слокэм, старожил тех краев, рассказывал, что его деду был известен дикий слух об обугленном, искореженном теле, найденном в поле через неделю после того, как было объявлено о смерти Джозефа Карвена. Останки те, пусть даже и серьезно пострадавшие от огня, явно не были человеческими, но и зверья такого никто из потаксетских жителей даже и по книгам знать не знал.

6

Ни один человек, участвовавший в том ужасном рейде, не мог сказать ни слова о нем, и каждый фрагмент смутных сведений, который только сохранился, происходит от тех, кто не входил в последнюю боевую группу. Есть что-то пугающее в том, с какой тщательностью эти настоящие налетчики уничтожали каждый клочок бумаги, имевший малейшее отношение к делу. Восемь моряков были убиты в ту ночь, но, хотя их тела не были предъявлены, их семьи были удовлетворены заявлением о том, что произошла стычка с таможенниками. То же самое заявление касалось и многочисленных случаев ранений; все были тщательно перевязаны и обработаны только доктором Иависом Боуэном, который сопровождал группу. Труднее всего было объяснить странный запах, буквально пропитавший одежды рейдеров, – о нем в городе говорили еще недели напролет. Из первых лиц города сильней всего пострадали капитан Уиппл и Моисей Браун; письма их жен свидетельствуют о недоумении, вызванном тем, что они никого не подпускали к ранам и ни словом не обмолвились о случившемся. Участники нападения на ферму Карвена как-то сразу постарели, будто после сильного потрясения, – к счастью, все они были сильными, привыкшими работать в самых тяжелых условиях и, кроме того, искренне религиозными людьми, ортодоксами. Умей они глубже задумываться над пережитым, обладай более тонким умом – им пришлось бы не в пример хуже. Тяжелее всех инцидент пережил преподобный Мэннинг, но и он сумел преодолеть мрачный опыт и обрести утешение в молитве. Каждый из этих незаурядных людей сыграл в будущем региона важную роль; капитан Уиппл, например, годом позже возглавил восставшую толпу, спалившую доходное судно «Гаспи». В сем поступке можно усмотреть желание навсегда избавиться от ужасных образов, отягощавших его память, заслонив их другими яркими впечатлениями.

Вдове Джозефа Карвена был доставлен запечатанный свинцовый гроб странной конструкции, очевидно, найденный на ферме и использованный по назначению, в котором, как ей сказали, лежало тело ее мужа. Ей объяснили, что он был убит в стычке с таможенниками и ни к чему уточнять подробности. Больше никто ни словом не обмолвился о кончине Джозефа Карвена; потому-то Чарльз Вард и строил всю свою теорию о предке всего на одном смутном намеке. То был не вполне намек даже – скорее, малая зацепка: подчеркнутый дрогнувшей рукой отрывок из конфискованного послания Иедидии Орна к Карвену, частично переписанного Эзрой Уиденом. Копия сыскалась у потомков Елеазара Смита, и можно лишь гадать, отдал ее Уиден своему другу после расправы, как немой ключ к свершившимся темным делам, или, что более вероятно, письмо находилось у Смита еще до ночных событий, и он самолично сделал ту пометку, обдумав все то, что ему удалось вызнать у Эзры путем проницательных догадок и ловких выспрашиваний. А отмечены им были следующие слова: «Заклинаю же Вас – не Взывайте к Тому, кого не сумеете подчинить Воле своей. Здесь я имею в виду Того, кто сможет в свою Очередь призвать супротив Вас такие Силы, что многажды превосходят Ваши наиболее мощные колдовские Инструменты и Заклятья. Призовите Нечто Меньшее и молитесь на то, чтобы Нечто Большее не пожелало откликнуться на Ваш зов».