– Мам, ну перестань, а?
– Не затыкай мне рот, – холодно сказала она, и продолжила с тем же безэмоциональным спокойствием: – Кстати, с утра тоже потише, мне на работу к десяти, так что смело буду вставать в девять, раз завтраки тебе теперь будет готовить эта… Ася. Видишь, во всем есть плюсы, а то я думала до старости буду за тобой как за маленьким ходить.
– Да спи ты до скольки хочешь! – внезапно вспылил Васятка. – Кто тебе не дает? Кто тебя просит вставать ни свет, ни заря, прыгать передо мной, как служанка, будто я сам себе завтрак разогреть не могу!
– А ты можешь? – едко спросила она. – Ты ни-че-го без меня не можешь! Ты беспомощный, как и твой папаня, тоже только и знал, что принеси ему да подай.
– Отца не трогай! – повысив голос, сказал Васятка. От отца в его памяти остался только светлый неясный образ, образ теплый, любимый, а за что – уже и не вспомнить. Он умер, когда Васятке было пять лет, и мать почти ничего не говорила о нем.
Она резко развернулась, подскочила, выкатила глаза – блеклые, с красными прожилками вокруг радужки, зашипела:
– Ты чего орешь, дурак, на мать голос повышаешь? Что соседи подумают? Совести у тебя нет. На свою девку будешь кричать, вон там где-нибудь, – она махнула рукой на окно, – подальше отсюда. – Она ненадолго замолчала, губы у нее задрожали. – Свинья ты неблагодарная.
Васятка опомнился, испугался, крепко обхватил мать за плечи, прижал к себе.
– Ты самая лучшая, – зашептал он ей на ухо, – лучше всех в мире. И никого другого такого у меня нет и не будет. Только не плачь, хорошо?
Мать вздохнула, вытерла фартуком набежавшие слезы.
– Ничего, бывает. Поплакать, говорят, иногда даже полезно.
– Мам, ну Ася поживет у нас ненадолго, ладно? Она правда хорошая, но ты все равно самая-самая.
Мать слегка улыбнулась. Провела рукой по его волосам, взъерошила.
– Ну хорошо, славный мой, пусть поживет. Ненадолго. А ты постригись. Все-таки девушка будет жить, неудобно как-то, что ты у меня лохматый ходишь.
Ася долго отнекивалась, говорила – не надо, зачем, она что-нибудь придумает, справится, поживет у подружки. Но Васятка все же ее убедил.
– Мама у меня просто замечательная, – сказал он Асе, нежно целуя ее рядом с янтарной сережкой, – вот увидишь. И, к тому же, я всегда буду рядом…
Ася замурлыкала, заурчала довольной кошкой.
Васятка хотел быть с ней каждую минуту его новой жизни. Хотел чувствовать ее тепло, хотел утонуть, раствориться в ее желтых бездонных глазах.
Он потратил всю стипендию на безумно дорогие духи с ароматом сирени и подарил Асе, и теперь каждый раз с наслаждением вдыхал сладкое воспоминание об их первой встрече.
Ему стало нравиться все безумное. Прогулки по берегу Невы до влажных рассветов и мосты, спонтанные поездки куда-нибудь вглубь страны на ночных поездах, поцелуи на заднем сиденье такси… Все это было нужным и важным. Важнее всего, что было до этого.
Мать долго молчала, терпела, поджимала губы в безмолвном протесте, но Васятка не хотел этого замечать. Он был счастлив. Он на бегу целовал мать, смеялся, и снова исчезал вместе с Асей. Мать сокрушенно качала головой ему вслед и шла поливать увядающую герань. С геранью в последнее время была просто беда: листья усохли, съежились, пожелтели.
– Ох, Васятка, – однажды сказала мать. Васятка остановился в дверях кухни, ожидая продолжения, но продолжения не последовало.
Мать отложила в сторону молоток и спустилась со стула. Из угла кухни в рамке от фотографии десять на пятнадцать, висящей на криво вбитом гвозде, на Васятку скорбно взирала Дева Мария.
Мать попятилась, задела стол, подхватила чашку, чтобы не расплескался чай, и, перекрестившись на икону, согнулась в поклоне.
– Дева Мария, заступница наша… – забормотала она.
Васятка удивленно вскинул брови.
– Мам, ты чего это? – спросил он.
Мать, дочитав молитву, распрямилась, потерла кулаком поясницу и повернулась к сыну.
– Мне сегодня Миша звонил, – сказала она, садясь на стул. Руки она сложила на столе, как хорошо воспитанная школьница, взгляд ее был направлен в стену прямо перед собой. – Михаил Ефимыч.
Васятка внутренне вздрогнул. Михаил Ефимыч был старый мамин приятель и его декан.
– И чего он?
– Да ничего. Поговорили о том о сем, в основном за жизнь, Степу вспомнили.
Все внутри Васятки сжалось в тугой комок. Он знал, что мать хочет услышать, но зря понадеялся, что звонок декана – совпадение и не более.
– Сказал еще, что расстроен, потому что мой Васятка совсем учебу забросил, еще немного и не видать ему красный диплом.
– Ну чего он преувеличивает? – спросил Васятка. Собственный голос показался ему слабым и жалким. – Ничего не забросил. Так, пару трояков схлопотал, так ведь я их потом исправил. Можно подумать на этом красном дипломе свет клином сошелся…
– А на чем он сошелся, а? – мать резко повернулась к нему, уставилась исподлобья, будто готовая ринуться в атаку. – На этой вертихвостке твоей? Мы просто друзья, – передразнила она его ранние слова, – слышала я как вы у нее в комнате щиплетесь и черт знает что еще вытворяете! При живой-то матери!
Васятка почувствовал, как краска заливает лицо. Сказать ему было нечего. Он был свято уверен, что, когда он пробирался к Асе, мама уже крепко спала.
– Бог свидетель, – мать рьяно перекрестилась дрожащей от возмущения рукой, – я молчала. Я все это время молчала. Ждала, когда ты напрыгаешься как полоумный жеребенок, наскачешься. Но ни конца, ни краю. Да сколько ж можно?
Она оттолкнулась от стола, табуретка натужно скрипнув, проехалась по крашенному полу, оставив светлые полосы.
– Ведьма эта Аська твоя, вот она кто! Приворожила тебя, как пить дать. Я уж с ней и так, и эдак, поговорить пыталась. А она вцепилась в тебя словно клещами. Она тебя выпивает, как вампирюга. Ты себя в зеркале видел? Худой как хлыст. В лице ни кровинки, смотреть больно. Ничего не замечаешь, по сторонам вообще перестал смотреть. Ася-то, Ася-это, вертит она тобой как хочет!
Васятка растерянно улыбнулся.
– Ну я же люблю ее… И ты, вон, папу любила.
Мать безнадежно махнула рукой.
– Люблю, люблю. Заладил, как маленький. Любовь любовью, а есть еще долг. Слышал такое слово? – она сжала руку в кулак и стукнула им себя по груди. – Я твоего отца человеком сделала. Все на себе тащила, вот этими вот самыми руками работала день и ночь, кучу нервов и сил потратила. Да если б не я, он бы раньше пропал. А на что эта иждивенка ради тебя готова? Не на словах, на деле? Задумайся, не будь дураком!