Время доверять

Глава 4. Вербовка

Через несколько дней после обеда Алла снова пришла в отделение милиции.

Антон заполнял документы.

– Ну как дела? – спросил он, заводя её в кабинет.

– Нормально, – ответила грустно, села на стул у стены, – только рыжий Васька пропал. Обычно с утра по общаге болтался.

– А зачем он тебе?

– Хотела к вам привести. Он на прошлой неделе крутой велик где-то спёр, приезжал, выпендривался. Говорил, что теперь у него есть настоящее дело. Знаю, какое у него дело – вор несчастный…

– Получается, что вспугнула? Наверно, уже слух прошёл, как ты прошлого парня в милицию сдала. Теперь не скоро у вас воровать начнут.

– Ну да! – погрустнела она. Обвела взглядом помещение, неожиданно выпалила – А давайте я вам кабинет уберу… и каждый день буду приходить наводить порядок! Окно надо протереть смотрите, какое грязное! Чашки помою…

Антон огляделся – действительно бедлам. Пол – грязный, затоптанный. На журнальном столике: бумажки валяются, крошки от еды, грязная посуда. Рядом – колеса, изъятые с чердака, пыльные магнитофоны. Решил, что окна надо протереть, пока тёплая погода:

– У нас вообще-то уборщица есть. Что-то не появляется давно. Может, – заболела? – смутился. – Я уж сам как-нибудь. Надо только время выбрать. А ты лучше учись как следует.

Алла внимательно смотрела на оперативника.

Он ей нравился – такой спокойный, рассудительный, в строгом костюме с галстуком. Густые чёрные брови и тёмно-русые волосы. Большие серо-зелёные глаза, по краям коричневые – смотрят по-доброму внимательно, словно хотят что-то сказать. Наверно, стесняется. Уходить не хотелось:

– А сколько вам лет?

– Тридцать один, а что?

Вспомнила, как год назад прозвучало: «милая…», подумала, что он вполне мог быть её папой.

Кому-то повезло! Вычла свой возраст. Осталось немного, прикинула – ничего страшного. У них недавно девочка в тринадцать лет родила. Перевели в дом малютки, теперь там живёт, работает и за ребёнком ухаживает. Ответила:

– Так… ничего. О! Вспомнила! – решила хоть чем-то завлечь сотрудника. Провела рукой по волосам, приподнимая чёлку вверх, посмотрела на потолок, солгала: – На днях Тимур придёт. Он цепочки приносит на продажу. Я вам его притащу как миленького…

– Нет-нет, постой. Так делать не надо! – заволновался Антон, встал со своего места и пересел к ней на соседний стул. Положил руку на металлическую спинку.

Алла почувствовала лопатками крепкий охват и запах приятного мужского одеколона. Кажется клюнул! Решила продолжать:

– А как же? Вы же его не знаете!

Антон улыбнулся:

– Давай ты не будешь больше никого ко мне таскать. Понимаешь, преступники разные бывают. Один пойдёт. А у другого – нож в кармане.

Пырнёт тебя – что я без такой помощницы делать буду? – он дружески обнял её за плечо, прижал к себе.

Получилось! Алла постаралась расслабиться, но не смогла – нахлынули новые ощущения. Он обнял её: «милая». Значит, она ему нравится. Почувствовала, как внутри нарастает что-то бурлящее. Незнакомая дрожь поднимается снизу вверх по телу. Сердце застучало так сильно, что готово было выскочить. Подумала, что сейчас он скажет ей что-то очень важное. Зажмурилась – но только чтобы не расставаться… только не расставаться.… Снова посмотрела на сотрудника – надо что-то придумать, ну же, пока не попрощались…

Заботкин почувствовал, как девочка вздрогнула и вся сжалась. Видел, как скосила на него взгляд, по-детски возмутилась:

– Как же тогда, Антон Борисович? Вы же сами говорили! Страна в опасности! Я хочу вам помогать, обещали бороться вместе, – голос её постепенно затихал, умолкая, и уже, едва слышно совсем обессилено прошептала: – Я… вас… видеть хочу…

Вырвалось непроизвольно, отчего даже испугалась. Склонилась вперед, почувствовала, как что-то ударило изнутри жаркое удушливое. Она уже не могла это сдерживать. Закрыла ладошками лицо и уже через них лепетала скороговоркой:

– Я всё думала, пройдёт, ну тогда как в первый раз вас увидела, какой вы умный, сильный и красивый… такой смелый.… С преступниками боретесь, не боитесь этих гадов! Я ведь потом приходила сюда не раз… смотрела… думала – встречу как бы случайно… С женой вас видела. Она такая красивая… – неожиданно Алла убрала руки и посмотрела в упор с неосознанной надеждой: – А дети у вас есть?

– Дети?.. – Антон вздрогнул. Стало неловко – Есть… два сына.

Вспомнил, что совсем ими не занимается, точно они и не его, приходит поздно – ребят видит только спящими. Но, всё же, они есть! Как-то попал на родительское собрание, узнал от учителей о плохом поведении – баловались на переменах.

Педагог хмурился, а он слушал и улыбался – на сердце истома, в душе – безмятежное томление. Чувствовал, что они есть, его кровинушка. Есть!

Родные его сыновья…

И от осознания собственной полноценности ощутил стыд перед девочкой из интерната. Почувствовал, как она ютится к нему под крыло, прижимается, хочет согреться. В душе возникло отвращение к себе, что отказывает ей в чём-то очень необходимом, значимом. Словно место, куда она пробиралась уже больше года так трудно и мучительно долго, оказалось занято – он легко передал билет на него кому-то другому.

– Маленькие? – спросила она, успокаиваясь, в глазах блеснула надежда.

– Олегу – девять, Илье – пять.

– Уже большие… – произнесла Алла огорчённо.

И от услышанной в голосе девочки детской грусти, сохранившегося ощущения горячего прижатого плеча, Антон снова почувствовал необъяснимое далёкое разочарование. Вспомнил мать, своё обещание – «я никогда не буду таким…». Возник страх что-то упустить, но уже зависящее от него самого. Через силу улыбнулся, погладил Аллу по голове, постарался сказать весело:

– Давай ты будешь моим доверенным лицом!

Она резко задышала, глаза засветились, почувствовала, что расставания не будет:

– Это как? Вы будете мне всё доверять? Рассказывать свои тайны, да?

Заботкин весело усмехнулся:

– Рассказывать будешь ты… – и, видя, как Алла сосредоточилась и умолкла, продолжил: – Раз уж мы с тобой решили по-настоящему бороться с преступностью, надо это делать скрытно. Чтобы никто не знал, кроме нас с тобой. Ведь бандиты беспредельничают втихаря! У меня есть пистолет и погоны. А ты совсем беззащитна…

– Ну да? – прервала Алла, вскинула запястье с браслетом: – Я им…

Антон улыбнулся и осторожно взял руку девочки, положил ей на колено. Ласково накрыл своей ладонью. Почувствовал теплоту и шершавость её кожи, маленькие выпирающие косточки. Доверительно продолжил:

– У преступников везде есть уши и глаза. Будешь звонить мне по телефону, а если пойдёшь сюда, то придумай причину – вдруг кто спросит! Тебе сколько лет?

– В ноябре – шестнадцать! – Алла вспыхнула, повела плечами, и Антон тут же вспомнил, что продолжает держать её ладонь. Убрал руку.

– Ну, вот пока говори, что идёшь по поводу паспорта, а сама ко мне на этаж! Потом что-нибудь ещё придумаем. Договорились?

– Да!

Антон подумал, что дело «доверенного лица» оформлять пока нельзя, можно предварительно послать запросы. Вот после дня рождения – пожалуйста.

Как правило, агентурный аппарат работал плохо. Состоял из ранее судимых лиц, переданных на связь от предыдущего оперативника, ушедшего на повышение или на гражданку. Назначенные встречи агенты пропускали, пьянствовали, редко приносили ценную информацию. Списывать их не разрешали – только взамен вновь приобретаемых. Количество негласных помощников контролировалось строго! Для плана висели «мёртвые души» из года в год. Часто оперативники оформляли на них сведения, получаемые личным сыском – чтобы начальство было довольно. Но поскольку было агентов больше десятка, да ещё доверенные лица о некоторых забывали вовсе.

Вспоминали только, когда из главка приезжала проверка – выяснялось, что агент в тюрьме или давно умер, а по бумагам в деле сотрудника – активно работает и даже получает премии. Проводили служебную проверку – объявляли взыскание, деньги приходилось возвращать.

Агентов и доверенных лиц у Антона на связи побывало много, судьбы их были разными. Но никогда не ощущал он такого участия в их личной жизни. Никогда так не переживал за них, как за эту настырную помощницу. И неожиданно душу заполнил восторг от нахлынувших мыслей. А может, это и есть одна из тех Мата Хари, о которых изредка рассказывали старослужащие. Она раскроет сотни преступлений, приведёт на скамью подсудимых самых опасных преступников – головорезов. Поможет сделать карьеру, получить множество наград, досрочные звания…

Антон с надеждой взглянул на сидящее перед ним милое создание и устыдился своих шкурных планов. Постарался затолкать их глубже внутрь, утрамбовал, повесил амбарный замок. Но, всё же… все же, остался след – аромат чего-то ранее незнакомого, таинственного:

– Давай мы тебя в нашей борьбе будем звать по-другому!

– Это как? – изумилась Алла.

– К примеру, твоя фамилия Никанорова – давай будешь Никой. Ника! Николь.

Девочка улыбнулась:

– Здорово! Звучит красиво – по-иностранному. А зачем?

– Когда что-то срочное, а меня не найти, передашь дежурному, что Антона Борисовича ищет Николь или записку оставишь, подпишешься этим именем! Меня найдут. По телефону будешь звонить – тоже назовись Никой, чтобы никто не догадался.

– Договорились, – улыбнулась она, – это как в игру.

– Похоже, но это совсем не игра, Алла! Я тебя прошу – здесь всё серьёзно. Гораздо опаснее, чем ты думаешь! Раз уж мы взялись за это дело. Поэтому прошу – будь осторожней! Если какие-то угрозы или разборки – не встревая, сразу звони!

Он пересел за свой стол, сменил тему:

– А ты что, неформалка теперь?

– Металлистка! – гордо произнесла девочка и потрясла правой рукой, показывая ошипованый браслет. – Хэви метал! В парке Терешковой тусуемся.

– И что это значит?

– Ну, так… сидим, болтаем, ничего не делаем, стебёмся. Пацаны вино приносят. У кого – закуска. Рассказываем друг дружке весёлые истории. Про училок и родителей… – на последнем слове она резко остановилась, точно натолкнулась на невидимую преграду, погрустнела и умолкла. Отвернулась в сторону окна, скосила взгляд на Антона, вспомнила свои потаённые мысли.

Он заметил и вновь окунулся в прошлое, увидел в глазах девочки совершенно не детскую тоску и разочарование. Почувствовал, как заныла душа, сжалась, комом подкатила к горлу. И чтобы как-то справиться, спросил:

– А ребята те, что с тобой были задержаны в прошлом году, тоже там?

Алла понурила голову:

– Длинного нет уже. Задохнулся. Мешок вовремя не сняли эти чукчи… Беспризорники из Казахстана приезжали на товарниках Аврору посмотреть. Мечта у них такая была. Так и не увидели менты их загребли, обратно отправили… Зря я его тогда по губам…

– А другие?

– Этих я не знаю, – оживилась Алла, – они случайно к нам прибились. Больше не видела.

Антон решил сменить грустную тему:

– А чем ты сейчас занимаешься? Учишься?

– Да, на швею-мотористку, последний год. Но мне это не нравится. Деваться некуда. Наш интернат при этом ПТУ, и всех в него записывают.

– А мальчишек? – спросил Антон.

– Учат на ремонтников станков.

– Та-ак… а кем же ты хочешь быть, раз тебе не нравится? Если не секрет, конечно?

– Я хочу плавать в море! Бороться со штормами! – торжественно произнесла она.

Антон едва сдержался, чтобы не расхохотаться:

– Ну ты даёшь! Капитаном, что ли? Как же ты поплывёшь? Ведь там одни мужчины!

– Нет! К нам в тусовку приходит девушка. Она студентка Гидрологического института – здесь, на набережной, рядом с парком. Там изучают океан и плавают на кораблях. Мы с ней давно дружим.

– Наверно, Гидрометеорологический? – уточнил Антон, вспомнил свою территорию. – Да, есть такой! Алла зарделась, стала теребить свой кожаный браслет, продолжила с сожалением:

– Но туда не поступить! Конкурс большой, да и блатников много! К тому же, кто меня после училища отпустит? Заставят отрабатывать!

– А ты учись на пятёрки, получишь красный диплом – поступай куда хочешь! – решил взбодрить девочку Антон. – Да ещё и экзамены – вместо четырёх будешь сдавать два!

– Скажете тоже!.. На пятёрки… как бы вовсе не выгнали!

– А что, шить не нравится? Это же каждая женщина должна уметь!

– Не-а!.. Сидишь, горбатишься под лампочкой, пыхтишь, того и гляди иголка палец прошьёт!..

– Тогда тяжело, – Антон посмотрел на часы, ну, в общем, мы с тобой договорились! В следующий раз попьём чайку, а сейчас мне надо бежать.

Алла нехотя поднялась, и Антон проводил её в коридор.

– Может, нам по пути? – неуверенно спросила она.

– Нет, Аллочка, пока нет – у меня работа. И поменьше болтай, что с милицией дружишь – лучше наоборот говори!

– Как это наоборот? – Алла недоумённо распахнула свои глаза.

– Потом объясню, – Антон закрыл за девочкой дверь. В неё тут же неожиданно постучали. Пришлось открыть.

– Антон Борисович, а если я вам понадоблюсь, спросила Алла настороженно, – как я узнаю?

– Да, об этом я не подумал, – нахмурился Антон, увидел, как Алла заулыбалась, расцвела майской розой. Уточнил: – Давай сделаем так: мой кабинет выходит в сторону Заневского проспекта, ты мимо ходишь – поглядывай, если окно будет зашторено наполовину – значит, ты мне нужна! Иди сейчас на улицу и посмотри, где оно расположено!

Алла весело поскакала вниз по ступеням. Через мгновенье уже вылетела на улицу и стала оглядывать здание, нашла. Антон помахал ей, и она ответила, улыбаясь во весь рот, с подскоком, выкинув вверх руку с двумя раздвинутыми пальцами. А затем, так же радостно подпрыгивая, устремилась в сторону интерната.

Алла подумала, что теперь Антон Борисович много знает о ней. Больше всех. И такой заботливый… Если бы она ему не нравилась – стал бы он с ней возиться, беспокоиться? Придумывать какое-то имя!

Эти мысли крутились у неё в голове, вызывая радость и надежду. Он её не бросил, а значит, они будут вместе, и у неё появится шанс рассказать ему всё, всё, что она чувствует: всё, всё, всё… Обязательно расскажет!

В этот вечер Антон соврал начальству, что работает на территории. Не мог иначе. Жжение в груди тянуло в семью. Хотелось быть особенно ласковым с детьми. После ужина долго играл с ними в настольный футбол.

Жена удивлялась, но молчала.

Мать, проходя мимо, косилась в комнату, глядела на общение, качала головой, глаза слезились.

О чём она думала? Вспоминала детство Антона, как воспитывала ремнём и подзатыльниками?

Или просто умилялась?

Перед сном Заботкин долго читал детям книгу о путешествии Синдбада-морехода. Помнил, что мать этого никогда не делала, даже сказок не рассказывала. Откуда что взялось? И когда читал, пытался донести до маленьких сердец всю теплоту, на которую был способен. Чувствовал, что вверяет сыновьям мечту, которой сам в детстве не имел. В произносимых словах и звуках одаривал любовью и нежностью, точно целовал, благословляя на жизнь. И после того, как они оба смежили веки, погладил по головкам, коснулся губами лобиков и выключил свет.

Долго сидел на кухне, смотрел в серый сумрак за окном.

В стране нарастало что-то невообразимое. Он ничего не понимал. Ещё совсем недавно за полгода в районе случалось одно или два убийства.

Моментально создавали следственную группу, присылали помощь соседи. Большой дом помогал своими «пинкертонами». Раскрывали в течение недели или двух.

Теперь же не проходило месяца, чтобы кого-то не зарезали, не застрелили. Помощи ждать неоткуда – все разбирались на своих местах. Сотрудники увольнялись, уходили в бизнес: ставили ларьки, торговые палатки, становились адвокатами – сами консультировали преступников.

«Умельцы с Литейного» приезжали, только если трупов было не меньше двух или огнестрелы.

Стали погибать коллеги. Раньше это был нонсенс – редко в какой год случалось. Нынче – в каждом отделении милиции висели фотографии в траурных рамках. На похоронах руководство клялось отомстить, наказать убийц, но редко когда это происходило. Со временем забывалось – случались новые трагедии.

Милиционеры тоже решили защищаться. Приказы знали плохо, теории не хватало – частенько превышали пределы самообороны. Дальше следствие, суд, ехали по этапу в Нижний Тагил…

Почувствовав сильную усталость, Антон вернулся в комнату. Сел на постель. Слабо горел ночник. Сыновья спали – один на раскладном кресле, другой на раскладушке.

Жена лежала с открытыми глазами на разложенном диване:

– Что с тобой сегодня? – спросила она, приподнимаясь, обняла за шею, положила голову ему на плечо. Марина была красивая и томная. Тело источало уютное расслабляющее тепло.

– Не знаю… Что творится кругом! Такое время… Подумал о наших детях. О том, что им ещё предстоит в этой непростой жизни?..Может быть, однажды в трудный момент, когда они окажутся на распутье, вспомнят, как я сидел с ними, обнимал, гладил по головам, читал замечательную добрую книгу. И это воспоминание отвратит их от чего-то низкого и подлого, недостойного…

Жена прижалась всем телом:

– Ты знаешь, когда я ребёнком жила с родителями в Прибалтике, думала – какое счастье, что весь мир знает русский язык. Значит, все могут общаться между собой и всегда можно договориться. Я была так горда, что живу в Советском Союзе! Теперь боюсь. Вокруг что-то происходит непонятное. Страшно! Всё, что было раньше – рушится. По телевизору – сплошной ужас, новости лучше не смотреть… Мне кажется, никто не знает, что впереди. В такие времена мы должны быть вместе, нужно доверять друг другу, понимаешь? Доверять! Ведь, правда?..

– Да… доверять… – Антон почувствовал вдоль шеи холодящую дорожку, она медленно сползала вниз. Он понял, что жена беззвучно плачет. Вздохнул: – Да, время доверять! Время доверять…

Засыпая, Антон дал себе слово как можно больше общаться с детьми.

Но на следующее утро по городу снова пошла ориентировка: убийца детей, проникающий в квартиры под предлогом оставить записку родителям, совершил очередную расправу! Был составлен план дополнительных мероприятий. Опять проверяли рынки и комиссионные магазины с целью установления похищенных вещей. Допоздна зачищали притоны. Отрабатывали ранее судимых и душевнобольных, вышедших из психиатрических клиник.

Выполнить своё обещание Антон не мог. Предупредил жену, чтобы они были осторожней, попросил фотографию, на которой она стояла с детьми у подъезда дома своих родителей. Поместил в рамку и, в нарушение правил конспирации, поставил на стол в служебном кабинете.

Глава 5. Первое задание

Прошло больше месяца. Ночью Антону снился очередной кошмар. Они частенько преследовали его в сновидениях. Как правило, это были безуспешные погони за человеком в чёрном плаще, после появления которого в незнакомых квартирах, школах и просто на улице оставались ограбленные покалеченные граждане. Обнаруживались мужчины, бездыханно привалившиеся к стенам домов и решеткам ограждений; женщины, лежащие на асфальте, тянущие руки в надежде на помощь…

На утреннем совещании в актовом зале обыденно сообщили о ночном убийстве:

– Следственная группа работает в парке Терешковой с пяти утра. Там дежурный оперативник Игнатьев. Похоже, что сопряжённое с изнасилованием, несовершеннолетняя в ошейнике и браслетах с клёпками…

У Антона заколотило сердце, а потом замерло и ухнуло куда-то вниз – не вдохнуть. Внутри загудело, задрожало, точно запертый в котле пар. В голове шум – в ушах звон. Господи, зачем же он столько ей рассказал, для чего учил? Сунулась куда не надо, стала что-то выяснять? Эх, Мата Хари, Аллочка, милая – что же это такое, что такое, я ж просил… Что ты наделала…

Тупо уставился на спинку стула перед собой, сжал кулаки до хруста. Дальше ничего не слышал. Представил девочку распростёртой на траве, брюки спущены. Ярко синие подведённые веки. Черные глазки помутнели, запали вглубь – нет в их отражении убийцы – всё это ложь! А есть бледное восковое лицо, белые губы, размазанная по щекам помада…

Очнулся, когда все стали подниматься, гремели сидушками. Спустился в дежурную часть. Спросил, не возвращался ли Игнатьев. Получив отрицательный ответ, быстро пошёл наискосок через дворы к месту преступления.

И район уже не казался ему знакомым, точно всё переменилось вокруг – чужие дома надвигались тенью, преграждали бетонными углами путь.

Мрачные арки, затемненные подъезды, люди как привидения, трусливые, гадкие. Никто девочке не помог, никто не вышел из своих тёплых квартир.

Ведь она орала изо всех сил, ревела. Кричала моё имя, а вы прошли мимо равнодушно, не слыша воплей и стонов… В свои семьи, к детям, чтобы обнять. А она… такой же ребёнок… такой же, как у вас, и вы его бросили… Гады, гады…

Город охватила осень. Огромные серые сталинские дома окружали своим нависающим бетонным лабиринтом, точно удивлялись расплодившейся у подножия слякоти и грязи. Листва начала опадать. Среди редких деревьев вспыхивали клёны, точно кто-то стрелял из бесшумного миномёта.

Старался поджечь эту ненавистную, мерзкую действительность, но всё время промахивался. Огонь опадал, постепенно угасая, стелился угольками по земле, едва тлел…

Рядом с парком стоял уазик следственной группы. Меж осин виднелась набережная Невы, темнела вода. Игнатьев помогал криминалистам упаковывать пустые бутылки. Следователь, писал протокол. Понятые ёжились от промозглого утреннего холода, с нетерпением смотрели по сторонам. Остальные сотрудники сгрудились у машины, о чём-то переговаривались, слышались весёлые нотки, изредка смех – свою работу выполнили, дежурство закончилось.

На дорожке под белой простынёй – неподвижное тело. Угадывались очертания раскинутых рук и ног. Антон наклонился со стороны головы, приподнял уголок материи.

С угрозой подбежавший постовой узнал Заботкина, остановился, конфузливо улыбнулся, махнул рукой в сторону трупа, точно прощался.

Это была не она. Похожие браслеты на руках, на шее. Крашеные чёрные волосы и светло-голубые глаза, распахнутые точно от удивления и так застывшие. На вид – чуть старше Аллы.

В груди отпустило. Вошёл в норму, обратился к Игнатьеву:

– Помочь?

– Была б живая – мог бы… – усмехнулся тот.

– Красивая девчонка, колотое ранение в живот, истекла.

Антона резануло по сердцу, точно лезвие оставило своё эхо. Сделал вид, что не заметил скабрезности:

– Установили, кто такая?

– Пока нет! Да какая разница, – отозвался Юрий, – наверно, очередная шмара, на набережной подрабатывала или своим не дала – порезали! Мы уже закончили, сейчас пойду докладывать руководству. Место здесь гадюшное. Всякая шваль собирается.

Он шагнул к машине и тут же выругался, поднял ногу, посмотрел на подошву, облепленную жёлтой массой. Запахло дерьмом.

– Надо бы собачников потрясти, – вслух подумал Антон, – они постоянно питомцев здесь выгуливают. Может, чего видели?

– Если тебе надо – тряси! Чья это территория? Стрелина. Он в Москве на повышении квалификации водку жрёт, а мы здесь за него разгребаем! У меня и без этого дел хватает! – стал нервно тереть ботинок о влажную траву.

Заботкин пошёл к Заневскому проспекту, чтобы проехать пару остановок до отделения милиции – благо бесплатно, ноги ещё пригодятся. В кабинете наполовину зашторил окно.

Алла появилась через час, радостно выпалила:

– Здравствуйте, Антон Борисович! – как и раньше – весёлая, энергичная. Заботкин представил её лежащей на дорожке в парке: на лице помада, одежда порвана… ощутил дрожь по телу. Отбросил видения. Постарался улыбнуться, продолжил слушать. – …На переменке выскочила сюда – смотрю: окно зашторено. Сказала мастаку, что мне по поводу паспорта надо, и бегом к вам!

Футболку с черепом прикрывала чёрная куртка из кожзаменителя. Вся в широких коротких молниях, с висящими цепочками и металлическими значками. Алла сияла, точно явилась на праздник, и вот сейчас начнётся представление, закружится хоровод, польётся песня, разрежут пирог.… Разрежут…

Антон слушал, как она тараторит, успокаивая дыхание. Смотрел с нежностью. Хотел пригладить растрепавшиеся волосы девочки, поправить воротник куртки. Но сдержался. Положил руку на плечо и завел в кабинет, усадил на стул. Присел рядом. Молчал.

Алла продолжала что-то радостно рассказывать о своих подружках, преподавателях.… Хихикала.

Он подумал, что ещё не поздно. Просто попить чаю, поболтать и разойтись. Не рассказывать ей о случившемся. Не окунать в этот мир человеческой мерзости, раньше времени не теребить душу. Чувствовал в этот момент, что через черту тащит девчушку, откуда возврата не будет…

Да что уж там… она в своём интернате горя уже хватанула сполна. Всё равно узнает, раз в том же парке околачивается и браслеты аналогичные.

– Понимаешь, – начал он, внимательно глядя в глаза Алле, – девочку мертвую нашли там, где вы собираетесь, в парке Терешковой. Может, знакомая твоя, браслеты такие же. Ты там всех металлисток знаешь?

Алла замерла. Радость ушла с лица, побледнела. Стала серьёзной, точно повзрослела на несколько лет:

– Я не знала, – пожала плечами, взгляд потух, несколько дней там не была. У меня практика на производстве, прихожу поздно. А что с ней?

– Порезали в… живот.

В глазах Аллы промелькнул испуг, устремила взгляд вверх, стала вспоминать, едва шевеля губами. Затем снова посмотрела на Антона:

– Может, я её узнаю. У вас фото есть?

– Вечером будут. Приходи если сможешь. Или уж завтра. Сегодня не собираешься туда?

– Наверно… пойду.

– Никому ничего не говори. Если кто-то заикнётся об этом – тогда расспрашивай. Поняла? И милицию заодно можешь поругать, как я тебе говорил, что… мол, бездельники, плохо работают! Поругай…

– У меня адреса ребят есть, – неожиданно вспомнила Алла, – тех, что в парке иногда выпивают, пристают к девчонкам, безобразничают. Они на «бомбе» тусуются, когда дождь. Может, я… – Ни в коем случае! – недовольно перебил Заботкин. Вспылил: – Не ты! Мы же договорились. Делаешь только то, что я поручу! Что это за «бомба»? Где?

– Бомбоубежище на Малоохтинском, за школой. Оно давно заброшено. Ребята там бункер оборудовали, музыку слушают.

– Знаю. Проверим. Но ты пожалуйста никуда не суйся. Сделай вид, что тебе ничего не известно. Я тебя прошу – это серьёзно. Убийца на свободе!

Если меня ослушаешься: всё – конец нашим отношениям.

Антон увидел, как при его последних словах глаза Аллы на мгновенье озарились благодарным светом, вспыхнули радостью. Но тут же потухли озаботились переживаниями.

Чай пить не стали.

Заботкину надо было ехать в управление писать объяснение по очередному отказному материалу, который выудила прокуратура. Начальство продолжало бороться за стопроцентную раскрываемость. Торжественно отчитывались перед руководством города и министерства. С оперативников же требовали заявления от граждан не принимать, увиливать, придумывать отговорки, чтобы глухие дела не возбуждать. А перед прокурорами оправдывались: сотрудники, мол, указания не выполняют, работать не хотят, бездельники, дармоеды, гнать их надо со службы…