Старик вздрогнул, очнулся. – Есть лимон, только… засахаренный. Пойдет?
– Конечно, пойдет! Так даже лучше, горечи меньше.
Старик тяжело поднялся со стула, затушил окурок в пепельнице и, сунув ноги в разношенные шлепанцы, зашаркал на кухню. Раздался плеск воды, приглушенное чертыханье, чиркнула спичка. Скрипнули дверцы буфета, зашуршали раздвигаемые пакеты, звякнула посуда. Спустя какое то время старик появился в дверях комнаты с подносом в руках. Подойдя к небольшому столику, стоящему у кровати, он поставил на него два стакана чая в старинных почерневших серебряных подстаканниках, сахарницу с отбитой ручкой, тарелку с печеньем.
– Если чего, я еще за кипятком схожу, – сказал старик, взглянув на Смерть. – И заварка еще осталась. Садись, что ли!
*****
– Дурацкая у тебя все-таки работа, – сказал старик, потягивая вторую кружку чая, – ходишь, ходишь, людей со свету сживаешь. И не надоело тебе?
– Привык, – ответила Смерть, отправляя кусочек печенья прямиком в серое марево, заменявшее ей лицо, – хотя надоело, конечно. Не все такие любезные, как ты.
– А с выходными как?
– А никак. Работа да работа. Тебе вот повезло, у меня перерыв выдался. Давненько такого не случалось. А ты как?
– Старею, – вздохнул старик, – кости ломит, ноги почти не ходят. Только и остается, что в окошко смотреть да размышлять…
– А родные как?
– Где они, родные то? Отец с матерью сам знаешь где, жена тридцать лет как ушла, дети… дети, поди, выросли, внуков нянчат. Только не знаю я, как они. Не звонят, не заходят, своя жизнь у них, взрослая! – старик закашлялся, пытаясь скрыть подступившую обиду. – И ведь не понимают они ни черта! Думают, что так и будут всю жизнь крутиться, есть, пить, за шмотками бегать да на работе зарплату выклянчивать посолиднее. А жизнь то, она, вдруг, глядишь, да и кончилась. Дети выросли, с работы погнали по старости, никому ты не нужен, ходишь по парку каждый день хоть в жару, хоть в стужу, что бы еще как то живым себя чувствовать! А получается все