Итак, Иисус – не Бог (да простят меня за эти слова правоверные христиане!), а если уж и Бог, значит, и мы тоже Боги. «Все вы Боги», – эти Его «кощунственные» (по мнению ортодоксальных иудеев) слова из канонического Евангелия от Иоанна, обращены к любому амбициозному читателю (или слушателю). И если евреи имеют законное право как-то объяснять текст своего Псалма на библейском иврите, откуда и взята эта евангельская цитата, то Христос произносит ее по Септуагинте (перевод еврейского Писания на греческий язык, выполненный иерусалимскими евреями для собственного употребления во время богослужения, в том числе в Александрии). То есть Он произносит эту фразу по-гречески, и следовательно, никаких неясностей с правильным пониманием этих Его слов нет и быть не может.
Любое человеческое существо не только может «стать Богом» из своего первоначального животного состояния, но оно от рождения призвано к тем «трансформациям», которые произошли когда-то с Конфуцием и Христом. С ними, Великими, эти духовные преобразования уже произошли, а с подавляющим большинством остальных людей – еще нет. И удивляться тут нечему: если какой-то невзрачный червяк Вселенной, ползающая гусеница, – способен летать, став порхающей бабочкой, и такое действительно происходит в природе, то тем более – человек. Он от рождения призван к полету. Это не «высокие» слова автора настоящей книги: именно этому учит не только Конфуций, но и Иисус.
Правильнее сказать «по-китайски» несколько иначе: после смерти Христос стал духом-шэнь, как и Конфуций и все другие, ушедшие из этого мира. Это подтверждает евангельский текст, который свидетельствует о том, что после своего Воскресения Христос, являясь к апостолам, проходил сквозь запертые двери и стены. Роль отдельных «вознесшихся духов» в жизни земных людей может отличаться от шэнь всех остальных умерших, и по этой причине появилось слово «Бог». Например, какой-то человек способен поднять штангу только в 20 кг., а иной – все 200. В духовном («невидимом») – то же самое.
Китайцы династии Чжоу называли духов выдающихся людей «духами верха», отделяя их от духов всех прочих покойников («духов низа», по аналогии с общественной социальной лестницей «верхов и низов»). Они полагли, что у «духов верха» – иная посмертная судьба. Но и в этих словах нет никакого ущерба или обиды для любого верующего: все благие Боги или «духи верха» призваны только для того, чтобы поднять духовный статус человека до своего уровня. «Ученик не выше Учителя» – заявляет Христос.
Как мы уже упомянули, слова о том, что все мы – потенциальные Боги, произносит сам Иисус. Так что мы и здесь не преувеличиваем и совсем не оригинальны. И когда это происходит в жизни – неожиданно и удивительно для самого человека, – такой человек понимает, что «Бога нет», а существует скрытая трансформация внутренней природы человека (наподобие трансформации червя в бабочку), выходящая за пределы нашей земной жизни. И что все мертвые – живы.
Итак, Иисус. То, что описано в Евангелии, – это реальный земной путь человека, который постепенно достигает духовных вершин. Первоначально об Иисусе никто ничего не слышал и ничего не знает, что нашло отражение в Евангелиях от Матфея и от Марка. Каноническое Евангелие от Луки – это уже «откорректированное» Евангелие, в котором первые «главы детства» добавлены через десятилетия после создания первоначальной редакции, о чем однозначно свидетельствует широко известное современной науке нашумевшее в Риме «дело Маркиона». Затем, в какой-то момент времени – точнее, во время Крещения в Иордане – человек Иисус получает реальный духовный опыт «раскрывшегося Неба». До этого все духовные процессы, духовный рост, происходили у Него «внутри»; они характеризовались значительно меньшей интенсивностью «переживаний» (в том числе и чжоуский опыт «просветления сердца», опыт Вэнь). Поэтому до Крещения Иисус жил незаметно, как и все вокруг, и о Нем никто не знал. Так, если исходить из анализа евангельского текста.
У Конфуция было иначе. У него была возможность сравнить свой опыт с опытом Вэнь-вана – самого прославленного человека Китайской истории. Древние иероглифы своими наглядными рисунками свидетельствовали о том, что с Конфуцием произошло то же самое, что и с Вэнь-ваном. По этой причине Конфуций просто не мог «отсидеться в стороне» с этим своим опытом. Вэнь-ван, получив подобное, смог сменить прежнюю правящую династию Шан на более справедливую династию Чжоу. Этот опыт, как это мог понять Конфуций из древних текстов, дается человеку самим Небом-Тянь (или «духами верха») вовсе не для того, чтобы он размышлял о происшедшем в укромной тишине. Этот опыт, как и сопряженные с таким опытом особые способности, дается для выполнения важной государственной миссии – так это понимал сам Конфуций.
И только этим вызваны частые обращения Конфуция к Небу-Тянь, в которых он стремится понять, насколько его поведение соответствует установкам Неба. Более того, Конфуций прекрасно видел, что в обществе окончательно выветрились идеалы Чжоу, и что эту древнюю практику уже никто не понимает. И он воспринял свою миссию, как «мандат Неба» на приведение Поднебесной к прежнему гармоничному состоянию. «Гармоничному» – в первую очередь между миром живых и миром мертвых, а все остальное, как это понимал он сам, является только следствием главного.
У Иисуса – совсем по-другому. Он никак не проявил Себя после получения опыта Вэнь, и это может свидетельствовать только о Его природной скромности. Следует также отметить, что опыт «расширения сердца» («просветления сердца») ни в текстах египтян, ни у мандеев, ни у иудеев не описан в качестве особого духовного состояния. Иисус ничего не мог знать о каком-то выдающемся человеке, подобном Вэнь-вану или Конфуцию, – с которыми Он мог бы этот свой опыт сравнить. Опыт Вэнь имел Моисей, но догадаться об этом по еврейским текстам было невозможно (да и сам Моисей вряд ли отдавал себе отчет в том, что с ним произошло). Когда над Иисусом вдруг «раскрылось Небо», – это оказалось для Него полной неожиданностью и произвело на Него сильнейшее впечатление, – так, что Он ушел в «пустыню», надо было все это обдумать и объяснить самому Себе. По Евангелию там с Ним происходили «испытания», что тоже укладывается в парадигму стандартного духовного роста человека.
И только после всего этого Иисус вышел на проповедь мета́нойи – «изменения ума»: «Покайтесь (метаноэ́о, что на греческом языке всегда означало «измениться/меняться умом»; буквально – «перейти [из одного состояния/местоположения] ума [в другое]»), близко есть Царство Небесное!». В христианской переводческой практике греческий глагол метаноэ́о всегда превратно перводился (и переводится) словом «(по)каяться», что уравнивает его с совершенно другим греческим глаголом – метамэ́ломай, который тоже неоднократно встречается в евангельской проповеди Христа и правильный перевод которого – действительно «(по)каяться». Без мета́нойи (но не церковного «покаяния»!), которая произошла с Христом (а Он заявляет о метанойи из собственного опыта), достижение человеком Царства Небесного невозможно.
Причем, Иисус не кривит душой, когда утверждает, что проповедует евреям их собственный Закон (Тору). Но при этом все окружающие не понимают того, что если Моисей проповедовал народу «своего» еврейского Бога я́хве (возможно, здесь более справедливо говорить о Принципе Яхве, – том Принципе, который является, если руководствоваться библейским текстом, вторым началом Творения мира, но не первым), то Иисус – проповедует уже общечеловеческого Бога Элохи́ма («Отца», первый Принцип Творения, или мандейского «Отца Света») из той же еврейской Торы (см. «Шестоднев» Книги Бытие). Исторически евреи оказались не в состоянии правильно понять проповедь мандея Иисуса, зафиксированную в евангельском тексте.
Итак, – два реальных проповедника духовной эволюции человека (фактически, – инволюции). Принципиальная разница в их проповеди заключается в том, что у Конфуция имеется конкретный предшественник в виде Вэнь-вана, носителя традиции Чжоу. Конфуций «сам от себя» ничего не придумывает, он фактически возобновляет проповедь Чжоу о «стяжании Дэ» и достижении состояния «просветления сердца» (мин синь). И для него самого все это ясно за одним исключением: всем важнейшим древним иероглифам Чжоу надо вернуть их прежние значения. Хотя, уточним: Конфуций – здравый человек, и ему прекрасно понятны и видны все приведенные нами ранее рассуждения о сложности той ситуации, в которой он оказался. Поэтому на практике он часто проповедует с помощью намеков или мысленных обращений к рисунку иероглифа и главное – с помощью использования омонимов, т. е. фактически проповедует «притчами», прекрасно понимая, что для прозревшего человека смысл всех этих «притч» и «намеков» прояснится сам собой.
Здесь важно разъяснить читателю принципиальные основы любой духовной проповеди – как Конфуция, так и Христа. Истинный проповедник направляет все свои усилия на то, чтобы слушающие (а точнее, какая-то часть из них) смогли получить тот же самый духовный опыт, который некогда приобрел он сам. Но при этом он понимает, что говорить об этом опыте напрямую бесполезно и даже опасно: слушающий человек ничего не поймет, и более того, подобные «разъяснения» только оттолкнут человека от предлагаемого пути. Поэтому подлинная духовная проповедь всегда разветвляется на два направления. Первое – это требование строгого соблюдения конкретных моральных заповедей, без которых достижение этой реальной цели невозможно. Проповедник знает это, и поэтому он обязан быть жестким в своих требованиях, несмотря на то, что это может оттолкнуть от него часть слушателей.
Второе – это постоянные разговоры проповедника о каком-то привлекательном и почти «сказочном» будущем: о чем-то необычайно прекрасном, чудесном и желанном для слушателя, – о том будущем, которое «само реализуется» в конце предлагаемого пути. Обязательное условие этих разговоров – это их завуалированность, неясность, образность и загадочность для слушателя. «Загадочность» – в описании той «конфетки», которая предлагается каждому в качестве награды за все труды. У Христа такой «конфеткой» было Царство Небесное, которое Его еврейское окружение отождествляло с ожидаемым всем Израилем малькут шамаим. Для всех евреев, учитывая их подчиненное Риму положение, – это действительно было жизненно важно. Все притчи-загадки Христа – о Его Царстве. И большинство сравнений этого Царства – с «браками», т. е. с сексуальным (sic!) единением жениха и невесты. При этом следует сказать нашему читателю, что сравнение с «браками» – это не просто отвлеченная «конфетка», связанная с современным пониманием секса, как «сладострастия»: оно имеет под собой реальную, причем, очень важную подоплеку.
У Конфуция в качестве такой «конфетки» выступал иероглиф (слово) Жэнь, а точнее, достижение состояния Жэнь. И уже как результат такого достижения – становление Цзюнь цзы (буквально «сын правителя»; что́ это такое, ученикам тоже не было до конца понятно). Ученики понимали это как становление таким «чудесным» человеком – ну, прямо как Вэнь-ван, – которому ничего не стоит занять важный государственный пост у любого правителя княжества. А значит, – обеспечить себе жизненное благосостояние и добиться успеха и известности на государственном поприще. Именно в этом заключался смысл жизни любого амбициозного китайца во время Конфуция.
Но важнейшей задачей проповеди любого великого духовного Учителя является, наверное, совсем другое: проповеднику необходимо зафиксировать или обозначить – в притчевой форме – те координаты Пути, которые станут видимыми и понятными ученику только после получения самим учеником конкретного духовного опыта, соответствующего той или иной «координате». Благодаря «неожиданному» обнаружению в уже хорошо знакомом тексте этих скрытых прежде от глаз и ума «разъяснений» человек понимает, что он следует по правильному пути, т. е. не сбился с дороги. Понимает, что то неожиданное, чудесное, необыкновенное и непонятное, – что произошло с ним, – это и есть абсолютная гарантия правильности выбранного им направления. И текст Лунь юй, и евангельский текст (прямая речь этих Учителей) содержит «зашифрованную» информацию подобного рода. Поэтому такие тексты следует читать в подлиннике. В любом переводе эта информация исчезает. Сам Конфуций идентифицировал свой опыт благодаря наглядной «картинной» письменности бронзовых сосудов Чжоу. То есть он тоже читал тексты Раннего Чжоу «в подлиннике».
Иисус проповедует притчами, как и Конфуций, не называя вещи своими именами, но уже по другой причине. И при этом Он не требует «исправления имен». Почему? Потому что если для Конфуция время Чжоу с его правильным пониманием иероглифов («имен») – в далеком прошлом, то для Христа время Его терминологии – фактически в настоящем. Он проповедует «мистерии (мюстэ́риой) Царства Небесного», а в это время – т. е. во время Его проповеди – в Греции, в Элевсинском Храме Телестерио́н, регулярно проводятся мюстэриой, – и так вплоть до IV в. н. э., когда этот «языческий» Храм был разрушен пришедшими «людьми в черном» (монахами). Для аудитории Христа, разговорным языком которой был древнегреческий (пусть не классический, а упрощенный – койнэ́), прекрасно понятна вся эта «мистическая» терминология, – слова мюстэ́рион, те́лос, палингенеси́а, мета́нойа и др. Все эти термины напрямую связаны с получением духовного опыта, который получали эллины, прошедшие через мистерии. Поэтому Христу не требовалось никакого «исправления имен», как Конфуцию. Предлагаемые Им мистерии оставались теми же самыми по своей духовной сути, но отличались от «языческих» по своему уровню или статусу.
Особо отметим для достаточно грамотного читателя следующее. Доказать, что проповедь исторического Христа состоялась на общеразговорном греческом языке, а не на арамейском, как это утверждают обоюдно христианская Церковь и иудейская Синагога (а их богословы заинтересованы именно в таком решении вопроса), – не составляет никакого труда для любого профессионально порядочного филолога-эллиниста, знакомого с греческим текстом Евангелий. Хотя при этом ясно также и то, что родным языком «Христа» был мандейский диалект арамейского. Отсюда – отдельные семитские слова в Его евангельской речи. Мы к языку проповеди Христа еще не раз вернемся.
Единственно, что следует здесь отметить – и это роднит проповедь Христа с суждениями Конфуция в части намеренного «затемнения» смысла слов, – это то, что исторический Иисус проповедовал совсем другое Царство Небес, чем то, прихода которого с нетерпением ожидали все иудеи. Это не было еврейское мальку́т шама́им (так оно звучит на иврите), которое означало – в дословном переводе на греческий – то же самое «Царство Небес» (Христово греческое басиле́йя тон урано́н). Иудеи ожидали прихода своего Машиа́ха, который освободит их народ от римского гнета и установит во всем мире справедливое земное Царство с евреями во главе.
Проповедь реального «Иисуса» о духовном Царстве, которая происходила в среде иудеев, могла состояться и состоялась только потому, что все окружающие и даже Его апостолы, включая обманутого Им Иуду и братьев Зеведеевых, воспринимали это «греческое» Царство (басиле́йя) Христа, как свое мальку́т. Но если бы Христос раскрыл им Свою тайну о «Царстве», Его бы тут же предали смерти через побивание камнями в соответствии с иудейским Законом (такие попытки мы видим в евангельском тексте). Он это прекрасно понимал, и по этой причине, в том числе, проповедовал о Царстве притчами. Он должен был исполнить Свою миссию, возложенную на него во время Крещения «Отцом»-Элохи́мом (мандейским «Отцом Света»). Он знал, получив духовное знание-гно́сис, что «правда Элохима» выше «правды Яхве-Адо́на», поэтому такое поведение Иисуса ложью назвать нельзя.
Кстати сказать, довольно «нахальное» (по мнению интеллигентного человека) именование Всевышнего Бога своим «Отцом» – это изначально мандейская традиция, а не иудейская (мандеи – это евангельские «дети», которые считали себя «избранными Отца»). Для традиционного иудаизма заявлять подобное – крамола. «Отцом» иудеев мог быть только Авраам, но не «выше», о чем они и заявляют Иисусу в Евангелии от Иоанна. Но после появления Евангелий и утверждения христианства многое было откорректировано и у самих иудеев, в том числе и их представления о посмертной жизни. Например, появление еврейской Каббалы невозможно представить себе без наследия мандеев, неоплатоников и христианского богословия. У мандеев (до I в. н. э. они называли себя назареями) отношение к Высшему Богу, которому они покланялись, было иное, чем у иудеев – к Богу Яхве. Мандеи считали Бога Света своим Отцом, и это свидетельствует о том, что опыт того Царства Небесного, которое проповедует евангельский Иисус, к этому времени был для назируты уже испытанной реальностью. И уже отсюда слова евангельского Христа – «Все вы Боги», которые не приемлет традиционный иудаизм.
Если опять вернуться к термину чжэн мин и перенести его на христианские реалии, то следует сказать, что со временем – уже после того, как окончательно утвердилась Церковь со своим Символом веры и Таинствами; после того, когда Элевсинские мистерии ушли в далекое прошлое, – евангельскому тексту и словам Христа тоже потребовалось (а точнее, – требуется сейчас) конфуцианское «исправление имен», которое – как и у Конфуция – до настоящего времени никто не сделал. Слово «мистерия» (в греческом языке Христа именно мюстэ́рион, а не «тайна» – греческое та крюпта́) со временем, через века после разрушения элевсинского Храма и прекращения языческих мистерий, стало означать регулярный церковный обряд под названием «Таинство» – Причастие или Крещение. А редкое в человеческом сознании «триггерное» опрокидывание мировоззрения – мета́нойя – полностью уровнялось с евангельским же метаме́ломай (совершенно другое существительное, которое действительно означает «раскаяние», «покаяние») и стало оно означать многократное церковное «покаяние» верующих во время церковной исповеди у священника.
И если разумно читать евангельский эпизод, то Иуда, например, действительно «раскаялся» (метаме́ломай, именно так в тексте) в своей выдаче Христа, но при этом… он не «раскаялся» (метаноэ́о, как требует от человека в проповеди о Царстве Сам Христос). Из чтения греческого текста понятно, что подобное искреннее (!) раскаяние Иуды не имеет никакого отношения к тому евангельскому Царству Небесному, о котором проповедовал Христос, и которое даруется только после «сумасшествия в голове» под названием мета́нойя. Ой-ой-ой! «Всё смешалось в доме Облонских».
Кстати сказать, даже исходя из такого небольшого обзора евангельского текста, в котором присутствуют важнейшие категории проповеди Христа, любому грамотному филологу понятно, что Иисус проповедовал на греческом. В достаточно простом арамейском языке, который никогда не использовался для выражения философских или богословских понятий, аналогов этой паре греческих слов – мета́нойя и метаме́ломай – нет. Как нет, например, аналогов греческим терминам агапа́о (упрощенно говоря, «любить» Бога, т. е. возвышенно) и филе́о (тоже «любить», но уже по-другому, «по-людски»). На противопоставлении этих двух «похожих» глаголов, которые использует Христос, построен весь последний эпизод из канонического «мандейского» Евангелия от Иоанна, когда воскресший Иисус спрашивает пристыженного Петра, который Его трижды предал: «Любишь ли ты Меня?». И читателю евангельского текста (на любом европейском языке) невдомек: почему Петр «сокрушился» только после третьего вопрошания Христа об «одном и том же»? Отвечаем: потому что Христос заменил в своем последнем, третьем обращении к Петру первоначальный глагол агапа́о на филе́о. Но в арамейском языке всегда существовал и существует только один единственный глагол для выражения понятия «любить». А значит, после перевода этого Евангелия с греческого языка на якобы «первоначальный» арамейский вариант Петр «может спать спокойно».
Хотя, если «закрыть глаза» на это принципиальное различие между двумя древними языками – что и делает христианское богословие, – в таком случае Иисус действительно «проповедовал на арамейском». Но в таком случае Он проповедовал о «Рае» Бога Яхве, а не о «Царстве Небесном» Элохима. И здесь сразу же возникает вполне закономерный вопрос: что нового, при таком понимании языка проповеди Христа, Он принес в мир евреев, кроме того, что уже давно было сказано Моисеем? Правильный ответ: ничего нового. И именно так думают сами евреи. Вот и считают Его все разумные и далекие от «языков» люди – включая евреев и арабов – каким-то наивным романтиком (причем, здесь можно было бы употребить гораздо более жесткие выражения), – неудавшимся пророком (для евреев и мусульман Он действительно Пророк, а не «Мессия» и не «Сын Аллаха») с добрыми и красивыми речами. Вся проповедь которого только и состояла в том, что Он, несчастный, безвинно принял страшную смерть, пострадав таким образом «за людей».
И от подобной богословской логики – от этого непонятного выражения «за людей», и от того странного, что Он «взял грехи на себя» – у любого здравомыслящего человека поневоле начинают шевелиться волосы на голове и «расширяться глаза» (но не сердце): такая логика абсурдна для разумного человека (но не Тертуллиана). Более того, именно эта противоестественная логика сделала евреев главными виновниками в смерти Христа, с последствиями чего еврейский народ сталкивался на протяжении всей своей истории. Пора, наконец, «разложить все это по полочкам» и дать разумное объяснение двум важнейшим текстам человечества: Евангелию и Лунь юю.
* * *
Итак, вернемся к началу этой главы и еще раз скажем коротко об очень важном термине всего Учения Конфуция – о необходимости «исправления имен» (чжэн мин). Конфуций учит своих учеников тому древнему «пути Чжоу» (Дао Чжоу), который отстоит от его времени на половину тысячелетия. Конфуций не изобретает ничего принципиально нового, а учит «подражанию древним» в их духовном пути. Но за то долгое время, которое прошло от периода становления династии Чжоу – когда этот путь уже окончательно выкристаллизовался – и до времени жизни Конфуция, многие ключевые слова (иероглифы) принципиально изменили свое значение, оставаясь прежними по рисунку. Это относится, в первую очередь, к таким важнейшим иероглифам Лунь юя как Вэнь, Сяо, Дэ, Ли.
Использовать эти иероглифы в их современном значении Конфуций не мог, – разумно рассуждая, пришлось бы придумывать какие-то аналоги, дублирующие древние образцы. Против такого решения вопроса любой искренний поклонник Чжоу – и это выглядит вполне понятным чисто по-человечески – будет внутренне противиться. Это равносильно тому, что для христианина, например, заменить имя Христос на какое-то другое, оставив Его проповедь в неприкосновенности (вспомним, какие битвы на Руси были между староверами и «никоновцами» из-за простого изменения прежнего написания «Исус» на новое «Иисус»). Конфуций воспринимал письменность в качестве дара, полученного свыше от духов, – дара, предназначенного для мысленного общения человека с этими духами. И по этой причине ему пришлось излагать свое Учение о «древнем пути Чжоу» в какой-то степени притчевым языком: Конфуций очень часто использует эти иероглифы (или их произношение) в их первоначальном древнем значении.
Но при этом Конфуций прекрасно понимает, что для его слушателей часть таких высказываний может вылиться в сущую «абракадабру», и ему приходится балансировать на грани неадекватности, порой заменяя необходимый древний иероглиф каким-нибудь омонимом – другим иероглифом, который звучит одинаково с этим древним (что было нормой для древнекитайского языка того времени). Наиболее наглядный пример подобной «неадекватности» можно увидеть в «духовной биографии» Конфуция, где он буквально заявляет о том, что его «уши стали ему послушными». К удивлению читателя, это выражение часто так и переводится, причем, безо всяких разумных пояснений (или переводчики придумывают какую-то «отсебятину», которая не имеет никакого отношения к реальному тексту).
Чжэн мин – это то «выправление [значений] иероглифов», которое должен делать мысленно, в своем сознании, каждый понимающий слушатель Конфуция, придавая всем этим древним знакам их первоначальный смысл. Об этих прежних значениях очень много пишет российский китаевед – Василий Михайлович Крюков в своей замечательной итоговой работе «Текст и ритуал» (мы на нее будем часто ссылаться). И вот теперь-то, наконец, мы можем перейти к персональному рассмотрению всех главных категорий (иероглифов) Лунь юя.