– Мне тоже неловко, – бормочу я. Девушка вскакивает со скамьи и забирает у меня швабру. Менее неловко не становится. – Эмм.. нет, в суд тебе повестку потом пришлют.
– А откуда ты тогда это знаешь?
– Блин, давай сначала уедем отсюда и потом..
– Куда уедем? – вскидывается она. – Что тебе, здесь плохо? Вчера уже заходила пара таких помощников, как ты, их кушетка устроила! Куда поедем? В номера? И тогда я свободна?
У меня не хватило ни воздуха, ни слов, чтобы противостоять её наглости.
– Прошу, давай проветрим тут, и здесь меня возьмёшь, ок? Чем быстрее, тем лучше. И я уже сама домой поеду.
Я слышу, как с треском у меня скрипят зубы.
– Да ты кем себя возомнила, тварина, правила тут ставить?! Гонор-то свой припрячь! Я сюда реально спасать тебя приехал!
– Ах, вот как!
– Да. Унижаюсь тут, ползаю, фаршмак твой убираю, чтобы отпустили тебя, дура. Ты прежде чем голосить, разберись сперва. Вот тебе и благодарность пожалуйте!
– ДА ТЫ ЖЕ САМ НИ ЧЕРТА НЕ РАССКАЗЫВАЕШЬ!
В воздухе повисает тишина. На мгновение я представил, как всё это выглядит со стороны. В комнате для допросов под единственной лампочкой под потолком кричат друг на друга два обездоленных человека, не в силах изменить своё положение. Открывается железная дверь и в свете появляется постовой сержант.
– Чего разорались? Всё выяснили? Ты убрался? – обращается он ко мне.
– Высохнет – будет хорошо, – говорю я, обернувшись на протёртый пол.
– Окно открой и выходи, – приказывает постовой и смотрит на девушку. – Ты тоже. Только наверх.
Протянув руку меж прутьев решётки, я поворачиваю ручку окна в режим проветривания, выливаю воду из ведра, выбрасываю грязную кофту, возвращаю инвентарь на место, мою руки, молча прохожу мимо постового на выходе, и только когда беру девушку за руку, переходя дорогу, понимаю, что все действия до этого я произвёл машинально, не обдумывая их ни секунды.
Подойдя к месту, где припарковался, я не нахожу средства передвижения, спасения и защиты, куда я так хотел вернуться. Я вижу бесполезную колымагу со спущенными задними колёсами. Обойдя машину, понимаю, что шины прокололи шилом или гвоздём. Ничего кроме догадок, сделали это свои ребята или здешние, в голову не лезет – пожалуй, улыбка постового своего участка склоняет предположение в сторону своих. Вдруг я осознаю себя настолько опустошённым, что не в силах решать ещё и эту проблему. Поэтому, когда я падаю на переднее сиденье, чтобы передохнуть, из глаз сами собой начинают течь слёзы. Девушка тупым взглядом глядит на проколотые шины. Молча соболезнует. Надеюсь. И ждёт. Секунд через тридцать я прихожу в себя, забираю ключи, документы, необходимые мелочи с собой, запираю дверь машины, и немым истуканом отправляюсь в сторону метро.
– Куда идём? – спрашивает девушка, думая, что я знаю ответ.
– Давай, отведу тебя домой, – предлагаю я. – Где ты живёшь?
– Сталинка напротив администрации, – не сразу отвечает она. – Сейчас меня там не ждут.
– Почему?
Она достаёт из куртки пачку сигарет, закуривает сама и предлагает мне. Я отказываюсь, и она смотрит на меня соболезнующим взглядом.
– Наверняка, все уже в курсе, что я загремела, – серый дым воспаряет в серое небо, становясь маленькой частью города. – Я тёте, в администрации Правительства помогаю, живу у неё. Готова поспорить, у неё будут проблемы.
– Так что будем делать?
– Будем? А ты мне кто? – фыркает девушка.
– Кто-то вроде тёти, которая за тобой присматривает, – пробую я пошутить. – Слушай, если не хочешь ехать сегодня, может, у меня переночуешь? Меня завтра переводят по работе, утром выеду. А ты к тёте вернёшься. Приготовишь что-нибудь вкусное, а вечером извинишься. Мм?
Она брезгливо обводит меня взглядом и резко наступает мне на ногу пяткой. Я отпрыгиваю от боли.
– Какая ты тварь! Я на проститутку похожа?
– Я не в этом смысле, – согнувшись, и обхватив ногу руками, ору в ответ я.
– Думаешь, если те козлы смогли взять меня силой, то я и на тебя напрыгну?!
– Да, замолчи ты уже! Я же не о том, ну.
Следующие двадцать минут я стою у набережной, опёршись на ограждение. Кажется, в том замесе в центре я повредил ногу, и она теперь её доломала. Тварь. Надеюсь, просто сильный ушиб.
Смотрю в тину на воде канала, и пытаюсь не скрежетать зубами. От её вида начинает тошнить, она напоминает жирную плёнку на вчерашнем супе. Девушка рядом поглядывает на меня, наверное, не решаясь уйти. Во всяком случае, за двадцать минут это третья сигарета.
– Я, наверное, перегнула, – осторожно говорит она, трогая меня за плечо. Это что такой знак, типа, я тебе доверяю?
– Вообще ты меня спас, да и сам ничего, но девушка никогда не поедет к незнакомцу в гости после изнасилования.
Пытаясь заказать такси, я несколько раз ввожу неверный адрес, промахиваясь ещё непослушными пальцами мимо букв. Злость снова жжёт грудь, но тут же во мне просыпается сочувствие к девушке. Я прекрасно знаю, что может происходить в отделе полиции. Переговорный стол в камере дознания – плацдарм для маньяка.
– Если ты меня боишься, могу отвести тебя к бабушке, – предлагаю я. – Переночуешь у неё, а утром вернёшься к тёте. У неё деменция, она тебя примет за какую-нибудь внучку. Что скажешь?
– А ты куда?
– Мне нужно домой, собирать вещи, – если вспомнить, сколько у меня проблем, можно задаться вопросом: зачем я ей помогаю? Кажется, это называют «нежеланием справляться со своими тараканами».
– А бабушка далеко?
– Отсюда полчаса на автобусе.
– Договорились, – соглашается она с лёгкой улыбкой, – бабушка-то точно домогаться не будет.
Нам снова нужно в центр. Автобус отходит от зелёной ветки. После недавнего провала в памяти поездка сюда кажется каким-то путешествием в прошлое, как будто пересматриваешь фильм, который видел 15 лет назад: сюжет новый, а моменты какие-то всплывают в голове. Горящие фары, автомобильные знаки, брошенные кофейни и ларьки. И митингующие люди, которые сейчас просто путешествуют из точки А в точку Б. Однако, дойдя на автобусной остановке, я встречаю пикетирующего. Прямо как тогда, в моих снах. На его шее висит постер для рекламы, белый с обеих сторон. Спереди размашисто написано маркером «Долой царя! Свободу прессе!», а сзади процитирована 31-я статья Конституции: «Граждане имеют право собираться мирно и без оружия, проводить собрания, митинги и демонстрации, шествия и пикетирования».
Мы стоим на автобусной остановке уже четыре минуты, и, наконец, за человеком приходят. Всё, как всегда: спрашивают документы, выясняют личность и ведут разбираться в участок. Не имея на это никаких оснований. У нас вообще нет документов, регламентирующих или как-то запрещающих пикеты.
Но это не важно. Важно, кто есть ты, а кто есть другой человек, который что-то от тебя хочет. Если он сильнее тебя, ты виноват – это я усвоил в полиции очень хорошо.
Девушка же, похоже, была иного мнения. Пока оба полицейских деликатно крутят пикетчика, она принимается копаться в рюкзаке, незаметно от меня доставая отвёртку, обходит полицейскую машину, и, видимо, под предлогом развязавшегося шнурка, присаживается рядом с ней и протыкает один за другим два колеса.
У меня чуть волосы на головы не встали. Несусветная наглость, разбой и хулиганство! Вот кто-то с точно таким же скотским характером проткнул колёса и мне. Такого поступка я не мог оставить незамеченным. Беру её за руку и тащу к полицейским.
– Она вам только что колёса проткнула. Левые, отвёрткой, вроде, пырнула.
Глаза девушки распахиваются настолько, что я вижу в них отражение всех нас – троих полицейских. Один из них подбегает к машине и, заматерившись, хватает её за шиворот и отводит к машине. Она пытается отбиваться, кричать что-то на протестантском, но её мнение сейчас ничего не решает.
– Ваши данные мне тоже понадобятся, – злобно заявляет он мне. Я следом сажусь в машину.
Второй полицейский, также разразившийся тирадой брани, вколачивает рукой по колену. И без его бешеного лица я понимаю эту боль – за новые шины он будет платить из своего кармана.
Нас обоих сажают на заднее сидение полицейской машины, и она начинает яростно колотить меня руками – на удивление удары маленькой хрупкой девочки имеют силу. Тычки под рёбра особенно чувствительны, и я сжимаю её лицо ладонью до тех пор, пока она не начинает выть. Я убираю ладонь, и она успокаивается. Я ненавижу её, а она меня. А ведь всё начиналось со спасения. Союза не вышло.
Полицейские на улице ещё несколько минут крутятся вокруг левых колёс. Привычные для них будни! Начав с криков, их голоса со временем становятся тише и спокойнее. Один из них открывает дверь и велит нам выходить. Мы выходим, он берёт девушку под руку и ведёт на противоположную сторону улицы, затем заворачивает за угол. Я молча иду следом за ними. Пару раз недовольно обернувшись на меня, словно это я источник его проблем, он подводит нас к автозаку, стоящему неподалёку. Объясняет водителю ситуацию, выставляя меня свидетелем, я показываю удостоверение. Так как спереди места нет, я тоже сажусь за решётчатый забор, но ближе к водителю.
Салон набит людьми – и все они враги. Предатели Родины или глупые ребята. Не важно. Каждый должен отвечать за совершаемые поступки. Если ты нарушаешь закон – добро пожаловать за решётку. Так должно быть всегда. Конечно, не всегда получается наказать виновных, а кто-то, может, оказался здесь случайно, но это всего лишь погрешность. Как в моём случае.
Но если честно, смутно представляю себе, что я тут делаю. Наверное, всё-таки это желание «быть за правду» из детства – отец с мороженым, справедливость. Может, ещё что. Не знаю, но точно могу сказать, что поступаю правильно. Да, у меня сейчас полно дел, полно проблем, полно забот – сколько раз приходиться слышать такое от понятых, которых плевать на благополучие их же общества, в котором они живут. Наверное, поэтому я сейчас сижу здесь, еду по шоссе из города, и записываю свои мысли. Наверное, затем я просижу в спецприёмнике несколько часов, а потом под ночь поеду собирать вещи, чтобы «отбывать наказание» где-то в полуразрушенном отделе полиции. Может, ко мне придёт там какое-то осознание, и я…
Эмм, как бы начать… Привет дневник. Видимо, мне выпала доля продолжить историю, которую писал один ненавистный мне человек. Чем она была для него, отдушиной, мемуарами, дневником негатива? Если честно, не представляю, но найдя эти исписанные листы для полу автозака, я решила закончить историю. Интересная она у этого парня вышла.
Мне не впервой садиться в автозак, но дыхание всё равно спирает. Судя по парню, по чьей воле я здесь, для него это вообще в первый раз это ощущается ярче.
Портал в ад закрывается, и мы занимаем удобные места. Паровозик беспредельщиков трогается, но я не чувствую себя преступницей. Многие кресла заняты, поэтому мы садимся поодиночке. Хотя, если честно, я бы с ним в разведку не пошла – он ещё та скотина.
Сейчас пассажиры ещё сохраняют рамки приличия. Боятся, жмутся друг к другу, как зайчики. Я заваливаюсь в кресло рядом с каким-то усатым парнишкой пепельного цвета лица. В своих жёлто-коричневых штанах он похож на сигарету.
– Курить есть? – спрашиваю я.
– Забрали.
– Ну вот, снова облом, – говорю я, и карета трогается.
Я пытаюсь разглядеть дорогу, но из-за железной сетки ничего почти не разглядеть. Остаётся только смотреть на виляющую обочину. Оглядываю салон.
– Молодёжь, у кого-нибудь сигареты остались?
Перепуганные волнительные глаза зыркают по сторонам. Кто-то поднимает руку и машет мне ладонью.
Перекидываю себя к нему. Гладковыбритый мужик лет тридцати вытаскивает сигареты, скрученные в мешочек из рукава, разворачивает, даёт одну мне.
– О, бывалый воин! – радуюсь я. – Чем будет подкуривать?
Выбритый одаривает меня снисходительным взглядом. Из одного кармана на рукаве он вытаскивает охотничью спичку, из другого – черкаш. Тысячу лет не видела, чтобы кто-то пользовался спичками.