Нонаме

– Здесь – это где?

– Внутри меня. —Он постучал пальцем по виску.

– Ты окончательно спятил! – возмутился Арчи. – Со старостью такое бывает, не расстраивайся!

– Я не спятил, Арчи, и не хочу, чтобы у вас поехала крыша.

– Что ты, черт побери, такое несешь!? Вешаешь нам лапшу на уши! – Кейт тоже больше не могла терпеть.

– Я могу ответить вам, кто я такой, но мой ответ может переломить тонкую иглу ваших сознаний и привести к необратимым последствиям. Может быть, и не переломит, не знаю. Я не уверен, поскольку никогда еще не приходил к такому исходу.

– Говори! – вместе прокричали они.

– Хорошо. Ваша взяла. Только учтите, я не несу ответственности за ваше будущее, поскольку не знаю, к каким последствиям это может привести. Да, я говорил, что знаю о вас многое, но не все, учтите и это. Я не Бог и не божество. Я был человеком, а теперь я нечто, теперь я продукт совместных экспериментов. Я стал заложником собственных опытов. Все началось, когда мне стукнуло тридцать пять. В ночь дня моего рождения мне приснился сон, и я его помню, как сейчас. – Старик тяжело вздохнул, что из груди вырвался бурлящий хрип, на глазах навернулись слезы, а пальцы кисти рук задрожали. Окружение замерцало красным. Он зажмурился, небрежно дернул рукой, и открылось окно, и в комнате засквозило. Легкий ветерок пронесся, взъерошивая волосы Кейт и Арчи и обдувая покрасневшее лицо пожилого мужчины. Частота мерцания увеличилась и резко сошла на нет. Когда пространство нормализовалось, старик приоткрыл свои добрые глаза. – Мне приснился обычный рабочий день. Я умылся, позавтракал, надел свою любимую повседневную одежду – коричневый костюм, как вы уже поняли. Денег у меня хватало и на другие более дорогие костюмы известных марок, но и этот меня вполне устраивал. В нем я к тому времени отходил ровно десять лет. Помню, потому как он был подарком самому себе на двадцатипятилетие. Именно в том возрасте я решил, что могу позволить себе костюм от Ирен Вестачи вместо потрепанных, засаленных треников и клетчатой рубашки, как у вашего друга Олегсандра. Многие посмеивались надо мною и в шутку называли меня «зимой и летом одним цветом». Я не обижался, это меня, скорее, забавляло. Если одежда качественная и не склонна к износу, то для чего ее менять?

– И зимой, и летом? – поинтересовался Арчи.

– Нет, только в рабочие дни и часы. Это не так важно. Извините, я отошел от темы… В этом костюме, с черной сумкой с документами и пакетиком, в котором лежала банка с супом, бутерброды из черного хлеба и ливерной колбасы, я вышел из дому, теперь его, кстати, уже нет. Его поджег пьяница, которому на тот момент хозяин дома не дал в долг денег на выпивку. Сейчас на том месте только груда обуглившейся, прогнившей под дождями и заросшей сорняком древесины. В общем, я вышел из дому, и меня сразу удивило две вещи: сугробы в начале июня и никакой прохлады. Удивление, правда, длилось не долго, и я принял это как должное. «А почему бы и нет?» – спросил я сам себя и пошел на работу. Как обычно прошел через проходную. Тогда это была деревянная калитка, возле которой на стуле сидел сторож и выдавал ключи от кабинетов, цехов и раздевалок, и записывал в тетради, кто во сколько приходит и уходит. Это правило действовало даже на меня. Никаких систем защиты, камер выдеонаблюдения, рамок металлодетектора – только сторож. «Здравствуйте, Филипп, как вам погодка?» – как всегда спросил меня он. «И вам здравствуйте. Погодка шепчет», – как всегда ответил я и только после этих слов заметил, что от белых пышных сугробов не осталось и следа. Обычное летнее, слегка прохладное утро и зеленая трава. «Так и должно быть. Так всегда и бывает, просто я забыл», – подумал тогда я. С этой мыслью прошел по территории и зашел в свой кабинет. – Старик щелкнул пальцами, и они перенеслись в его кабинет. Стены были заставлены книжными полками, на полу валялись здоровенные листы с чертежами, а на потолке висела одна электрическая лампа. Под ней стоял широкий деревянный стол с красным телефоном и макет ветрогенератора, освещенный лучом солнца из узкого оконца, пробиравшегося сквозь витающие в воздухе частички пыли. – В середине дня (кажется, это было после обеда) на этот самый телефон мне позвонил сторож и сообщил, что ко мне пришел посетитель – специалист высокого профиля, желающий устроиться в «Зеленые Технологии» и внести свой вклад в процветание компании. Я с трепетом отношусь к таким ценным кадрам, поэтому безотлагательно пригласил его на собеседование. Через пару минут передо мной стоял высокий мужчина с зачесанными на бок густыми темными волосами. Он был в солнцезащитных очках. Мы с ним любезно пообщались. Он рассказал мне о технологиях, которые разрабатывал точно так же, как и я: сидя в углу своей темной комнатушки с сомнительным освещением. Рассказал о том, как на заводах и фабриках, в которые он устраивался до «ЗТ», высмеивали его труды, основываясь только на том, что он предлагал дорогостоящие изменения, без которых, в теории, можно было и обойтись. Он предлагал автоматизировать процессы. В частности, он показал мне механизм, одновременно похожий на башенный кран и на человеческую руку, на конце которого был не грузовой крюк и не кисть с пятью пальцами, а паяльник с автоматической подачей припоя. «При должных настройке и доработке непосредственно с вашей помощью, – говорил он мне, – этот агрегат может полностью заменить человека. А если постараться, то пятерых точно, при этом качество не пострадает, а только возрастет. Минимум человеческих факторов». На этом я достал из ящика стола все бумаги, которые ему оставалось подписать для оформления, и подал ему. Он пробежался глазами по каждой строчке и оставил свою подпись, похожую на печать, на каждом листе. Его печать-подпись я впоследствии позаимствовал, и она стала логотипом «ЗТ». Мы пожали друг другу руку, и он пошел к выходу. Да, прямо по чертежам, которые я так и не удосужился убрать к его приходу. Они были не так ценны, как его. Он открыл дверь, обернулся (я подумал, что он хотел попрощаться еще раз) и, ухмыляясь, сказал: «Только ничего не заработает, пока не уберешь одну переменную». Я хлопал глазами и не знал, что ему ответить, а он продолжал ухмыляться, и это действовало мне на нервы. «Какую?» – наконец дождался он от меня. «Тебя, мудрило!» – ответил он, достал из-за пазухи пистолет хитрой формы, направил на меня и выстрелил прямо в голову.

– Брр… – издала Кейт и обвила себя руками, скрестив их на груди. Ей вдруг стало жутко и прохладно. – Мурашки по коже.

– Боли я не почувствовал. Я даже не слышал выстрела. Я падал. Медленно, как в невесомости, как пушинка, я валился на пол и видел, как этот человек кладет свое оружие обратно, выходит из кабинета и закрывает за собою дверь. Потом я проснулся.

– А мне однажды приснилось, что я вратарь «Челси», – с иронией произнес Арчи и посмотрел на Кейт. Его подковырки она не оценила.

– Твой, как говорит сейчас молодежь, стеб ни к чему, Арчи, – без каких-либо обид произнес старик. Арчи образумился, лицо его стало серьезнее и слегка бледноватым. Его вдруг начал пугать рассказ пожилого мужчины, точнее его продолжение, хоть он и не предполагал, что будет дальше. – Проснулся я чуть раньше обычного и в холодном поту. Все тело дрожало, а голова болела, будто по ней ударили кувалдой и не один раз. Спустя какое-то время я все же пришел в себя, но никак не мог осознать, где находился, и что произошло. В коричневом костюме я, как и полагалось, отправился на работу, изменив ранее намеченный маршрут в первый раз. Я зашел в мастерскую и взял самый большой магнит, который у меня имелся. Этот магнит я вручил сторожу «ЗТ» и на его вопрос: «Зачем?» ответил: «На всякий случай». Весь день я сидел, как на иголках, ходил из угла в угол и даже не пообедал. Суп с бутербродами так и остались лежать в ящике моего стола. Целый день я ждал того самого звонка из моего сна, того самого высокорослого мужчину из моего сна, тот самый пистолет… И телефон зазвонил. Сторож сообщил, что в «ЗТ» желает устроиться женщина. Я сглотнул, тело вновь завибрировало. Я набрался смелости и попросил впустить женщину, предварительно поводив магнитом по ее сумочке, карманам одежды и пояснице. Магнит слегка пошевелил сумку – в ней лежали ключи от ее дома. Женщина устроилась на работу поваром, и с тех самых пор в «ЗТ» работает столовая, а я перестал таскать с собой банки с едой. Другим сотрудникам этот маневр тоже понравился, тем более обеды были и остаются бесплатными. Они того заслужили.

– Мне тоже как-то раз…

– Тсс! – Кейт прислонила палец к губам Арчи, и тот умолк.

Старик благодарно поклонился.

– Следующую ночь я не мог уснуть. Я бесконечно ворочался, то скидывая одеяло от жары, то укутываясь всем, чем было, от холода. Меня не покидала мысль о том, что в тот день окраина как будто бы изменилась, и в ней мне что-то не нравилось. Передо мною стоял образ мужчины с пистолетом и я, валящийся на пол, после его выстрела. Чем больше я думал о том сне, тем больше я верил в то, что он был реальностью, что сном была реальность после. Я окончательно запутался. Бессонный ночи и регулярные оглядки из-за возможно подстерегающей меня опасности привели меня к депрессии. Я запил. Я начал задумываться о смерти… не о суициде, а о самом процессе… Что есть смерть, и куда она ведет. Я думал о всем непостижимом для наших умов.

– Например, о вселенной и о том, что скрывается за ее пределами? Или о чем думает дерево? – серьезно, без сарказма, с широко раскрытыми глазами спросил Арчи. Он и сам об этом думал, особенно когда напивался.

– И об этом тоже. Из запоя меня вывела случайная новость, каким-то чудом долетевшая до Слобурга: в Японии на следующий день после своего тридцатипятилетия был застрелен в своем кабинете директор завода по производству телевизоров Фуки Километо.

– Фуки Километо – Филипп Килов, Арчи Пинтен – Артем Пентин, Катя Малина – Кейт Милани, – судорожно прошептала Кейт и побледнела.

– Через друзей и знакомых, и их друзей и знакомых (интернета тогда еще не было), через очень длинную цепочку друзей и знакомых и месяц мучительных ожиданий я получил информацию о том японце. Он родился в тот же день, что и я. Он даже немного походил на меня. Меня это потрясло. За следующие два с лишним года после долгой подготовки я облетел весь мир в поисках своих двойников, и что бы вы думали? Я нашел еще шестерых помимо себя и Фуки. – Филипп обратил их внимание на экран телевизора. На карте мира высветилось шесть имен: в Канаде – Феликс Келли, в США – Фил Киллинг, в Аргентине – Фернандо Кальво, в Украине – Филимон Колимко, в Китае – Финес Кианг, в Австралии – Флинн Клеменс. – Все они были почти копиями меня и совершенно разными людьми разных профессий, взглядов, ну вы поняли. Но всем им, как оказалось, снился точно тот же сон, что и мне. Каждого во сне убивал высокий мужчина в очках в их кабинете. Со временем и перезнакомил их между собой, и мы вели переписку. Долго переписывались мы не от интереса, хоть и не без этого, а от того, что большую часть времени занимал перевод писем с толстенным словарем в руках и их доставка (почта раньше была не то, что сейчас). Вскоре к письмам мы начали прикладывать фотографии, банкноты и другую сувенирную продукцию. Одной из таких была моя фотография на холме. Раньше его так и называли «холм», и на его вершине была целая россыпь камней, может, штук сто-двести. Письмо со снимком я отправил каждому адресату – ровно шесть копий. Это был первый ход к роковой ошибке. В следующих письмах, которые я получил, все они писали, что в населенных пунктах, в которых они проживали, имелись точно такие же скопления здоровенных булыжников, но в других местах: в поле, на пляже, в глубоком заброшенном карьере, на военной базе, в недостроенном тоннеле метро и… – старик выдержал паузу, чтобы Арчи мог догадаться сам.

– В озере! В Eight Stones Lake! – не подвел старика Арчи. – Макс показывал мне снимки карт Слобурга и Слобтауна, и они почти не отличались!

– К этому мы тоже со временем пришли, Арчи. Нам незамедлительно захотелось собраться вместе и поговорить на этот счет, к тому же все мы более-менее общались на английском, не без словаря, конечно. Исключением был канадец, американец и австралиец – в словаре родного языка они не нуждались, и китаец – он был преподавателем английского в китайской школе. Идея встретиться – второй шаг в никуда. Никто из них (даже Филимон Колимко) никогда не был в России, поэтому место встречи было выбрано без каких-либо голосований, и им был Слобург, что в Кировской области. К шестому июня семьдесят восьмого на территории «Зеленых Технологий» был построен небольшой домик, скорее, хижина на шесть комнатушек с койкой, тумбой и шкафчиком в каждой. Это было подготовлено мною для ночлега гостей.

– Почему именно на шестое июня семьдесят восьмого? – поинтересовалась Кейт.

– Это был наш общий сороковой день рождения.

– Получается, тем самым вы сделали подарок друг другу?

– Поначалу это был действительно подарок. Мы были, словно одна семья, разбросанная по всему земному шару и воссоединенная вместе. Мы были братьями-близнецами. Друг друга мы еще могли отличить, а вот другие нас – нет. Когда Феликс Келли (он прибыл самым первым) проходил на территорию «ЗТ», сторож с ним поздоровался, подумав, что это был я. Когда приехал Филимон, у сторожа уже возникли вопросы, и я отправил его домой от греха подальше. Я молился, чтобы остальные четверо не шли толпой, держась за руки, это могло бы точно вызвать подозрение. Молитвы были услышаны, и они прибывали на место встречи поочередно с хорошей разницей во времени. Последним прибыл Финес Кианг к шести вечера. Он извинился. Сказал, что его самолет задержали на три с лишним часа. Вечер проходил в моем кабинете. Тайком от рабочих за пару вечеров в производственных цехах я соорудил восьмигранный стол из сосновых досок. Выглядел он так себе, но белая скатерть тщательно скрывала все недочеты и неровности. Людмила – женщина, устроившаяся на работу поваром ровно пять лет назад, помогла накрыть на стол. Сейчас даже в ресторанах не встретишь такой подачи, хотя я не уверен… Каждый занял место за столом, и одна его грань оставалась пустой весь вечер. Та грань, которую мог бы занять Фуки Километо, благодаря которому, как бы грустно и глупо это ни звучало, и состоялась наша встреча. Помимо еды, на столе стояло ровно семь бутылок со спиртным: самогон, горилка, яблочный сидр, виски, фернет, байцзю и ром – в целом напитки разных стран. Поначалу мы чувствовали себя не в своей тарелке. Еще бы! Оказаться напротив шести братьев-близнецов – дело такое себе. К тому моменту, когда каждый из нас попробовал по рюмке национального продукта другой страны (мы передвигали бутылки по кругу и делились впечатлениями), языки наши развязались окончательно. По большей части, мы беседовали о домашних делах, погоде, здоровье, в конце концов, а после третьего круга, когда содержимое всех бутылок закончилось, мы вспомнили, с чего все началось – сон, в котором нас убивают. Мы вспомнили про японца, сон которого, скорее всего, оказался вещим. Кто-то предложил поставить его портрет на свободную грань стола, чтобы и он, так сказать, поприсутствовал с нами. Фото я нашел в стопке бумаг, собранных мною за долгие годы и пылящихся на дальней полке, и поставил его на стол. Это была третья ошибка. Как только недостающее звено оказалось на месте, всем нам стало не на шутку дурно: головы раскалывались, тошнило, тела дрожали, в глазах затуманивалось. Вы можете подумать, что мы перебрали с алкоголем, я соглашусь, но только это фото на столе изменило все. Мы слышали голос Фуки, он звучал в каждом из нас. Мы понимали, о чем он говорил, не зная японского. Он извинялся перед всеми нами. Мы с ужасом переглядывались и чувствовали чувства друг друга, как бы идиотски это ни звучало. Между нами настроилась ментальная связь, и мы начали общаться, вовсе не открывая ртов. Мы могли даже не смотреть друг на друга. В головах мы слышали все наши голоса и мысли: «Что такое произошло? Это белая горячка? Сон? Гипноз? Кто он? Кто я? Мы умерли? Ты меня слышишь? Да». В ступоре мы просидели не меньше часа, пока Фил Киллинг не предложил гениальную идею – убрать фото со стола. Никто из нас не решался дотронуться до нее, поэтому, сжав волю и я яйца в кулак, стиснув зубы и набравшись смелости, я решился закончить начатое и дергающимися, как от удара током, руками положил ее обратно в пыльные бумаги на дальней полке. Ментальная связь пропала, как и желание обсуждать произошедшее ранее. Мы сделали вид, будто ничего и не было, но глаза не скрывали поселившегося ужаса. Первым заговорил Фернандо Кальво. Он предложил умыться, отдышаться, выйти проветриться на свежий воздух и покурить. В общем, снять стресс, что мы и сделали. Летняя прохлада уходящего дня подействовала лучше всякого успокоительного, и мало-по-малу мы вернулись в наш мир, и продолжили общение. Вот только инцидент прошел не бесследно: мы начали разговаривать не на английском, китайском, испанском и т.д., а на каком-то общем языке, для меня звучащем русским, для других – их родным. Языковой барьер перестал существовать – это был хоть какой-то плюс. Чтобы окончательно развеяться и попытаться все забыть, я предложил (очередной мой промах) прогуляться до вершины холма. Не успел я закончить фразу, как ноги сами повели нас по наступившим сумеркам через территорию «ЗТ» прямиком к калитке и тропе, ведущей на вершину. Можно сказать, это я ее протоптал – свою личную тропу. Может показаться странным, но мы не умолкали весь подъем. Мы снова говорили о японце, о его портрете, о загадках человеческой жизни, о непостижимых тайнах, которыми наделен весь мир. Ближе к вершине мы рассуждали о том, что нас поджидает после смерти, есть ли край вселенной и как до него добраться, что там – дальше. Когда мы поднялись к развалинам булыжников, были уже уверены на сто процентов, что в своих сновидениях все мы видим жизнь кого-то из нас, либо перемешивание всех наших «Я».

– Как вы пришли к такому выводу? – робко произнесла Кейт, ведь она сама не раз задавалась вопросом: «Что есть сон?»

– Очень просто, когда тебя окружает шесть твоих копий. Разве тебе никогда не снились странные сны?

– Смотря что вы имеете ввиду.

– Ну… например, во сне ты гуляешь по окраине, веселишься с друзьями, ведешь обычную жизнь, потом приходишь домой, и сон заканчивается, а ты просыпаешься. Потом вспоминаешь, что тебе снилось, и понимаешь, что одного друга из сна ты раньше знать не знала, магазина, в который вы заходили и знали в нем каждый прилавок, никогда на окраине не было, дом твой почему-то находился в небоскребе, а сама ты вообще ездила на мотоцикле. Тебе никогда не снилось что-то странное для твоей повседневной жизни, то, что во сне ты воспринимала как аксиому?

Кейт на секунду задумалась и ответила:

– Сны снятся мне редко, и все-таки такое было в каждом. На мотоцикле я, конечно, не ездила, а вот на такси…

– Вот так странность! Поездка на такси! – Арчи усмехнулся и получил от Кейт неодобрительный взгляд, в котором он прочитал: «Сегодня ты, мальчик, остаешься без секса».

– Странно то, что я никогда не пользовалась услугами такси – это раз. Странно то, что мне нужно было проехать всего пару сотен метров, вроде бы, от «ЗТ» до «Ешь и Пей», а, учитывая отсутствие таксопарка на окраине, ждать машину мне пришлось двадцать минут, и ехать на ней не больше минуты. Пешком я бы дошла минуты за три-четыре. Это два. Третье, что смутило меня утром – разговор с таксистом. Я его сразу узнала, им был Дмитрий Глуховский.

– Кто это? – ревниво спросил Арчи.

– Писатель, – коротко ответила она. – За ту короткую минуту он рассказал мне, что работа водителем такси расслабляет его и дает возможность пообщаться с людьми, в которых он находит героев своих будущих романов. Также он сказал, что ему понравился мой образ и мой характер, и он обязательно позаимствует его у меня для нового произведения «Наизнанку в себе». А ведь я ему ничего о себе даже не рассказывала, а только спрашивала его и смиренно поддакивала, кивая головой, как собачка на его приборной панели. Как такое вообще могло присниться? Никак! Я еще, дура, верила, что это был вещий сон. Глуховский так и не написал того романа, как и не приехал за кем-нибудь на такси.

– Это и есть его величество сон, деточка, – прохрипел старик, – и он снится каждый, замечу: КАЖДЫЙ раз, когда человек засыпает. Просто он так устроен, что его не всегда помнишь. Это его самозащита и защита человека от ненужных и опасных познаний. Человек так устроен, что ему хочется знать все, но, зная все на свете, зачем тогда жизнь, зачем тогда жить? Пока есть неизведанное, есть и ученые, добивающиеся ответов, и остальные, с щенячьими глазами ждущие от первых хоть каких-то результатов. А пока нет результатов, жизнь продолжается.

– Вы хотите сказать, – вновь прорезался голос у Арчи, ему больше не хотелось шутить и ерничать, – что те сны, которые мы не помним, несут в себе максимально широкий информационный поток, способный разрушить наши несокрушимые стены, выложенные кирпичик за кирпичиком познаний о бытие.

– Да-а… – на выдохе ответил старик, отчего могло показаться, что он пропел. – Тебе снились подобные сны? Готов поклясться, снились.

– Конечно. – Арчи думал привести в пример сон о неизвестной ему девушке, с которой, как оказалось, он встречался уже несколько лет и со своими родителями ездил к ней в гости знакомиться с ее родителями. Весь следующий день после сна он ломал голову на тем, как он мог найти ту девушку (слишком уж она ему понравилась), но со временем забыл ее лицо. В памяти оставался только ее адрес в Слобтауне, но в том месте, где располагался ее дом во сне, было поле. Про сон он так никому и не рассказал, а старик улыбнулся и подмигнул ему. Арчи знал, что он знает.

– Отлично. Сны, которые вы помните, заставляют задуматься и помечтать, а вот сны, которые вы не помните, могут нарушить психику. Они окончательно могут вас запутать ровно так же, как и продолжение моего рассказа. Только поэтому я еще раз спрашиваю: готовы ли вы продолжить, готовы ли вы рискнуть, чтобы узнать то, что находится за гранью вашего разума?

У них даже мыслей не было о шаге назад и об отказе от предложения. Слишком далеко они зашли, чтобы начать не рисковать. Это было для них лотереей, в которой понимаешь, что зря тратишь деньги, но шанс выиграть кругленькую сумму из раза в раз заставляет втридорога купить бесполезный клочок бумаги с напечатанными на нем цифрами.

Они не могли отказаться от продолжения – слишком велик был соблазн услышать то, что мог открыть для них Филипп Килов. Они желали быть первыми, точнее одними из первых, кто узнает о существовании ранее незнакомого, недостижимого и невозможного. Они уже подсели на эту иглу и нуждались в следующей дозе. Да, они понимали, что доза информации могла вштырить их сильнее самого злого наркотика, который еще только разрабатывался, и не могли с этим ничего поделать.

На всякий случай они присели на диван, взялись за руки и кивком головы дали понять старику, что тот мог продолжить.

– На вершине, как и ожидалось, нас ждала россыпь валунов, уже остывших от палящего солнца, и миллионы ярких звезд на черном небе. Лунного света было достаточно, чтобы мы могли без опаски передвигаться по гигантским каменным шарам для боулинга – такое название валунам дал американец. Он восхищался ими и не верил своим глазам. Он был единственным, кто не видел их вживую, пускай даже ночью. Как ты уже догадался, Арчи, булыжники в его городе находились на дне озера под толщей воды.

– Значит, он был из Слобтауна? – Арчи поразился. Его распирало от любопытства. «Вот так совпадение, – думалось ему, – и совпадение ли это?»

Теперь кивнул старик.

– Мы подошли к той стороне вершины, откуда открывался любопытный вид на бескрайние просторы окраины: бесконечные леса, поля, речушка с отражением луны и звезд на водной глади, удаляющаяся на запад, и далекие огоньки процветающего на тот момент Кирово-Чепецка.

– Вы были там, где сейчас лежат валуны? – уточнила Кейт.

– Скажу больше: мы стояли именно в том месте и, скорее всего, на тех же самых камнях. У каждого из нас под ногами был собственный камень. Сами того не подозревая, мы заняли семь камней, образующих круг, в центре которого лежал валун, на котором никто не стоял. Этакая каменная снежинка… В небе что-то вспыхнуло, озарив нас и всю окраину белым холодным светом, как при ударе молнии. Именно о молнии мы тогда и подумали, и решили, что с минуты на минуту непременно начнется ливень, вот только ни грохота после вспышки, ни самого дождя не последовало. С удивлением и открытыми ртами мы уставились в небо в ожидании повторной вспышки. Нам хотелось запечатлеть этот момент в своей памяти. Нам даже казалось, что это был промысел инопланетян или испытание какого-нибудь инновационного оружия, или что-то вроде того… Ничего не происходило: темное небо, луна и Большая Медведица над нашими головами. Там – на валунах, мы тоже были своего рода Большой Медведицей, только круглой. Тогда мне это казалось так символично: семь звезд в небе и семь человек на камнях. Мы даже могли подобрать те валуны, которые бы с точностью копировали расположение звезд Медведицы. Делать мы этого не стали. Вместо этого, продолжая глазеть на созвездия с открытыми ртами, мы, как дети малые, зачем-то взялись за руки. Когда цепь рукопожатий замкнулась, я почувствовал, как через меня прошло несколько мегаватт электричества от моего брата из Китая и передалось брату из Канады (я стоял между ними). Последний раз меня ударяло электрическим током, когда я случайно задел два оголенных провода, идущих от ветрогенератора в мой сарайчик. Тогда это были цветочки, на холме – ягодки… целое ведро ягод… здоровенных таких ягод. – Филипп показал ягоду размером с баскетбольный мяч. – Наши кулаки сжимались, и мы слышали хруст наших ломающихся костей кистей. Больно не было, было страшно. Страшно от того, что мы не имели возможности остановить это, от того, что мы не знали, что будет дальше, хотя в голове каждого вертелось только одно слово – смерть. Я перестал чувствовать руки, потом и все тело. Все, что я мог, как и каждый из нас – продолжать смотреть на темное небо с открытым ртом. Звезды вокруг начали перемещаться, зажигаться, тухнуть, снова перемещаться. Луна как будто бы приблизилась и стала шире раза в два, может больше. Звезды остановились на своих положенных местах (точно я не уверен, но Большая Медведица вновь была над нашими головами), затем продолжили свое движение, но уже не хаотично: из ярких точек они поочередно вырисовывали в небе лицо каждого из нас (по сути, одно и то же лицо с минимальными изменениями).

– То же самое проделывал и ты из красных точек в темном пространстве?

Старик не ответил.

– Когда в небе я увидел лицо украинца (оно было седьмым по счету и последним), с надеждой ждал, что все вот-вот закончится. Кости продолжали хрустеть. Не знаю, сколько раз должна переломиться кость, чтобы треск прекратился, наверное, тогда и только тогда, когда рука полностью перемелется в фарш… Мои надежды не оправдались. Лицо Филимона сменилось лицом японца Фуки, затем его лицо рассыпалось на привычные созвездия (опять же не могу утверждать это, но Большую Медведицу я точно видел), и в миг собралось в гигантское пятно, превышающее по размерам и без того увеличенную луну, и вспыхнуло белее белого. Кости кистей хрустеть перестали. Наступила непроглядная темнота…

– Что было дальше? – с нетерпением спросила Кейт. Она уже не могла ждать. Она, как и Арчи, хотела знать все.

– Дальше?.. – старик пожал плечами. – Дальше – все. Я стал тем, кого вы перед собой и видите. Все мы стали тем, кого вы видите. Мы стали одним целым и разорванным одновременно.

– Это что? Шутка? – вырвалось у Арчи.

– Разве я похож на комика?

– Тогда объясни.

– Я не человек, хотя и был им. Я не привидение и не иллюзия, и не ваша галлюцинация. Я и сам окончательно не разобрался, кто я на самом деле, но со временем я начал считать себя состоянием. Это трудно объяснить тому, кто не испытывал этого… Но вы не те, кто не сможет понять.

– Вот это правильно! Мы же не тугодумы какие-то!

– Я, то есть мы… все мы… назвали это состояние не иначе как… – Филипп Килов замер, глядя на их искорки в глазах. Они верили всем его словам, и он знал это. Ему нужно было, чтобы они поверили. У него, как и у них, не было обратного пути. Слишком далеко они все зашли. Слишком далеко.

– Как? Как? – без передышки начали повторять Кейт и Арчи.

– Но… кхе… на… кхе… – хрип пронзил его горло, и он раскашлялся, словно что-то запрещало ему произносить вслух это слово, – кхе… ме… кхе… Нонаме, детки, нонаме… Вы не ослышались.

– Вы просто увидели это слово на бетонном ограждении «ЗТ» и позаимствовали его? – спросил Арчи.

– Нет, та надпись появилась гораздо позднее. Ты забыл, что бетонной стены тогда еще не было. Был лишь деревянный заборчик.

– Что такое нонаме? – спросила Кейт.

– Как я и говорил, состояние. – Старик задумался в поисках нужных слов, которые смогли бы понять их умы. – К тому времени, когда я научился управлять своей новой формой жизни, жители объявили меня пропавшим без вести. В первый раз я удивился, когда на мои поиски отправились все сотрудники «Зеленых Технологий», их родственники, их друзья и их знакомые общей численность в пятьсот человек. Даже в голове не укладывается, что я мог заслужить этого. Второй раз удивление разорвало меня, когда я научился собирать по кусочкам не только свой образ, не только образы других людей, но и образы любых живых существ и даже предметов и вселяться в них. Я мог быть кем угодно и чем угодно и свободно передвигаться по окраине, и чувствовать себя ее частью. Третьим, что не могло уместиться ни в какие рамки, было возвращение на то место, где все и произошло – на холм. Подъем занял у меня не более минуты. Оказывается, быть птицей очень и очень здорово.

– Вы можете быть даже птицей? – удивилась Кейт, хотя удивляться ей было нечему, ведь не так давно он был красным телефоном.

– Да вообще кем угодно, но предпочитаю передвигаться по окраине в обличии этого старика. Так безопаснее. Только на холм всегда прилетаю, так проще. В последующее время даже воздвиг на вершине крест, на котором удобно сидеть. Вы же видели меня на нем.

– Ворона!? Та ворона, что летала на вершине рядом с нами – это были вы?

Старик улыбнулся и перевоплотился в ворону, пролетел по комнате, приземлился на сломанный стул Бумажного Макса и вновь принял обличие старика. Так ему было проще.