Дневник

В ночь после получения аттестата, после вечеринки, на которой присутствовали все учителя, ученики и родители, наши с Викой отношения перешли на новый уровень. Мы уже никого не стеснялись, и, изрядно перебрав с шампанским, целовались у всех на глазах, а после уехали на такси к ней домой. Пока мы сосались на заднем сиденье и через одежду трогали ранее запрещенные места наших тел, водитель слушал громкую музыку местной радиостанции, а я представлял, как занимаюсь первым сексом в ее комнате-кабинете на единственной парте.

Секса не было, он даже не успел начаться. Ее квартира все еще была ее квартирой, а вот импровизированный учебный кабинет стал деревянной комнатой с сундуком, столом, холодильником и душевой кабиной.

«Я сплю. Это все сон», – подумал я во сне и проснулся. «Нет, – когда оказался в том же самом помещении, – Секса не было и не будет. Я снова восьмилетний. Нахожусь черт пойми где. Ни тебе «наездницы», ни «мессионерской», ни «догги-стайла», только дурацкая конура, в которой заснул».

ОТКУДА ТАКИЕ ПОЗНАНИЯ?

Во сне я провел десять лет, Профессор. И кстати, теперь в совершенстве владею английским. Спасибо памяти, будь она неладна.

Они возвращались. Кью и Ар возвращались, Профессор. Еще вчера – так мне думалось – я видел их смерть, а они снова перебирали стомыми ногами в сырых полупрозрачных халатах. Только по разговору с ними я понял, что они вовсе не Кью с Аром и даже не Эс с Ти… Это были Ю и Ви. Значит, я проспал не ночь, а больше полутора суток, плюс-минус тридцать восемь часов. Смотрел здоровый сон с прекрасными сновидениями, которые могут стать реальностью совсем скоро.

ЧУШЬ

Нет.

ЧУШЬ!

Нет!

ЧУШЬ!!!

НЕТ!!!

Ю и Ви не спрашивали моего имени и сразу называли И. Они меня помнили.

Сегодня я с ними не общался. Они только спросили, как я провел ночь и готов ли к лечению. Я соврал, ответив, что готов. После сна я для себя сразу решил, что процедуры реабилитации мне не только не помешают – они нужны мне. Но мне не хотелось, чтобы местом проведения стал тот клочок земли с двумя водоемами, в которых нужно тонуть. То было не мое место.

Перед смертью Ар сказал, что я – сам себе лекарь, а уж как я буду себя лечить – сугубо личный выбор. И выбор мой сделан. Безоговорочно верный выбор со стопроцентным результатом.

ПОЖАЛУЙСТА

ТОЛЬКО НЕ СЕЙЧАС

Конечно, не сейчас, Профессор, но уже совсем скоро мне нужно закончить историю, которую ты из меня выпытываешь.

Вместе с Ю и Ви я отправился на разминку. Когда они обрели более-менее человеческие телодвижения и пошли обратно в дом, я все еще занимался. Как только они скрылись за дверью, я перекрестился – никогда этого не делал, поэтому не уверен в правильности движений – и побежал в туалет. Там раскрыл первую справа дверь и отскочил. Халаты вывалились. У перового попавшегося я оборвал рукава и укоротил длину. Все прошло быстро, заминка была только на шве, да и тот поддался, едва я приложил чуть больше усилий.

Одеваться не стал, лишь спрятал комок халата за спиной и вышел из туалета с пятью дырами. Не прогадал: Ви сидел у раскрытого настежь окна на подоконнике ко мне спиной. Повезло, иначе не знаю, как бы пришлось действовать дальше.

Босыми ногами я бесшумно прошел по мягкой земле к самому дому, бросил халат на отмостку и попытался незаметно стащить тебя у Ви из-под носа, но на подоконнике тебя уже не было. Ты лежал на столе.

Ю отпаривалась в душевой. Запотевшие стекла не дали взглянуть на ее обнаженное тело в последний раз, прочем я насмотрелся на него во время гимнастики на улице.

– Ви. – Я ткнул в него пальцем.

Он неторопливо повернул голову почти на пол-оборота и посмотрел на меня через плечо.

– Чего тебе, И?

– Можешь подать мне вон ту тетрадь?

– Без проблем. – Он подошел к столу, поднял тебя и осмотрел. – Странно: написано девяносто шесть листов, а по мне – все восемьсот.

– Должно быть, чернила утяжеляют ее, – в шутку сказал я первое, что пришло на ум, и принял тебя у него из рук. – Подай и ручку.

Она валялась под столом, видать, выпала, когда Ю или Ви убирали тебя с подоконника. Он подал мне ее, но не отпустил. Мы держали ее вместе.

– Пишешь, рисуешь или считаешь? – спросил он.

– Пишу, – признался я.

– О чем?

– О жизни.

– Хорошее дело, – сказал он, – наверное.

«Сейчас он спросит, куда я намылился».

Но он не спросил, а только снова сел на подоконник и уставился в душевую.

Я подобрал халат, прислонил его к животу и медленно вышел за пределы участка с ребхаусом.

Уже одевшись, еще раз посмотрел на дом: Ви все еще сидел спиной к мне.

Я побежал.

Куда я бежал, так это в уже знакомые мне места – к двум водоемам, отгороженным от ребхауса березовой рощей. Только рощи уже не было. Не было и заброшенного завода с автомобилями и механизмами. Сегодня там было поле пшеницы с едва заметной тропинкой, протоптанной, судя по всему, Ю и Ви утром. По ней я добрался до…

Сегодня там были не глубокие ямы, как в первый день, не водоемы с прозрачной водой, в которых потонули Кью и Ар. Сегодня там были два колодца из кирпича. Любопытство взяло надо мной верх: в один я бросил первый попавшийся под ногами камешек и не услышал никакого звука приземления. Ни всплеска, ни грохота.

Что делать дальше? Куда бежать? К реке? Но лодки ведь нет. Плыть? Застыну и утону, а это не тот исход – хоть и похожий, – на который я рассчитывал. Куда? Прыгнуть через идеальный ров, за которым уже находилась гора опила? По ней ездил трактор и вываливал из ковша еще опилки. Гора напоминала прежнюю, самую первую гору мусора, но не являлась ей. А может, мусор специально покрывают опилками? Чтоб не воняло? Вони же не было? Не было.

И все же я подбежал ко рву. Похоже, он один, как и дом, оставался неизменным: все те же четкие углы между идеально ровных земляных стен и полом.

«Что делать?» – спросил я. Помнишь свой ответ?

ПРЫГАЙ И БЕГИ ОТСЮДА

Так я и впервые перехитрил тебя в нашей совместной жизни. Я знал, что ты изначально, как только я приплыл туда на лодке, желал моего скоропостижного удаления с той территории. Знал – это меня и задержало. Я смог обхитрить тебя, потому что в сегодняшнем длинном сне научился кое-чему еще – держать свои мысли взаперти. Не научился – навык пришел сам собой. Возможно, так на меня повлияла череда последних событий: две недели без сна, книги, осознанные смерти Кью и Ара или даже нудистский дом. В любом случае я смог закрыться от тебя и понял это по стуку в дверь моего сознания, в которое ты постоянно вламывался.

НИЧЕГО ТЫ НЕ МОЖЕШЬ!

ПОНЯЛ?

НИЧЕГО!!!

Сейчас да, потому что открыт, но не тогда.

Тогда я дал тебя право управлять мной, но то был мой маневр. Ты хотел отвести меня дальше от процедурной, не спорю, я хотел этого не меньше твоего, но ты не знал, почему.

Ты управлял моими ногами, как тогда, когда мы с Викой летели к Витьке в перелесок. Ты управлял мной, и я не чувствовал усталости, только скопившуюся злость, придающую уверенности. Ты посылал сигнал, будто действуешь во благо, а в ответ получал удовлетворение, хотя мы оба знаем, что это не так. Да только впервые обхитрив тебя, я пользовался себе во благо. Ты об этом даже не догадывался.

ЧУШЬ!

ЧУШЬ! ЧУШЬ! ЧУШЬ!

Ага. Чушь! Только эта чушь провела меня по рву вдвое быстрее, даже едь я по нему на велосипеде. Эта чушь протянула меня по заброшенной канализационной трубе, в которую плавно перерос предыдущий идеальный ров. Эта чушь дала возможность вылезти из колодца посреди глухого леса и не заблудиться в нем. А кто вывел меня к трассе? Кто посоветовал запрыгнуть в кузов «газельки» на обочине, пока водила пер в кабине случайную попутчицу? ЧТО, если не ЧУШЬ? КТО, если не ТЫ?

ХЕРНЯ!

Херня – это ты без меня. Теперь-то я это знаю наверняка.

НИХРЕНА ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ!

ПОНЯЛ?

Ори сколько угодно, это все равно ничего не изменит. Ты попался на мою удочку, в мой поводок. Я обуздал тебя и воспользовался, как ты всегда пользовался мной.

Я ПОМОГАЛ ТЕБЕ!

Да, и сам же создавал те проблемы вокруг очкастого тюфяка, а потом решал их, чтобы твоя миссия выполнялась.

Мне нужно было вернуться к ночному клубу, в котором произошло очередное роковое событие.

Я говорил, что питаю надежды обрести здесь покой. Ты же питал надежды, что клуб напомнит мне о былых днях, и я разойдусь в ярости. Тебе требовалось ухудшить мое эмоциональное состояние. Требовалось возродить и преумножить во мне жажду мести, которую бы ты взял за поводья и управлял ею в благих для себя целях.

СУКА!

КАК ТЫ СМЕЕШЬ ГОВОРИТЬ ТАКОЕ

ПОСЛЕ ВСЕГО

ЧТО Я ДЛЯ ТЕБЯ СДЕЛАЛ?!!

А что хорошего ты для меня сделал? Знаю, знаю: ВСЕ… Да только это ВСЕ – твоя потрясающая инсценировка. Ты просто дергал за веревочки – и спектакль шел. Теперь Я режиссер-постановщик!

Итак, что мы имеем? Шикарная плоская крыша трехэтажного ночного клуба и прекрасная асфальтированная полоса тротуара в пятнадцати метрах ниже.

ТЫ ПЛАКАЛ!

ТЫ БЫЛ В ОТЧАЯНИИ!

Я заставил тебя верить в это, и ты повелся, как… как однажды я… все мы повелись на твою брехню. «Друзья навеки» и все в таком духе. Вот только ты никогда и не был мне другом, ты был паразитом, выкачивающим из меня все живое. Ты питался мной. Питался всеми, кого я знал.

ЭТО НЕ ТАК!!!

ИЛЬЯ!!!

НЕ ТАК!!!

Все так, Профессор, и мы оба это знаем. Я – меньше, ты – чуть больше, но это так.

Сейчас ты тянешь время, чтобы снова взять надо мной контроль, но у тебя не выйдет. Я рассчитал свои силы. Да, их осталось не так много, но ведь и сделать мне осталось совсем чуть-чуть. Всего шаг – и твоя «заправочная станция» плашмя разобьется об асфальт и попадет в мир, где все будет по-другому. Шаг – и все существующее здесь не будет меня беспокоить. Останется (если останется) только труп восьмилетнего мальчика в пропитанном кровью халате у входа в «Тру Стори» и ты как улика в руке, доказывающая твою же причастность к моей гибели. Улика, оправдывающая мой суицид.

НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО

ПРОШУ

НЕ ДЕЛАЙ

Знаешь что, дорогой мой дневник?

ЧТО?

Иди ты в жопу. А знаешь почему? Конечно нет, откуда ж тебе знать… Готов спорить, ты видел все мои сны, многие придумывал сам, дабы возбудить мою ненависть к миру, но последний, уверен, ты пропустил… не позволил ребхаус. В него не позволил заглянуть тебе я.

Я.

Я!!!

Я рассказал тебе: во сне была совсем другая жизнь. Жизнь, в которой были все, кто мне дорог и не очень. Абсолютно все. Но было одно исключение, которое мне пришлось утаить, иначе я бы тебя не провел. Хочешь знать какое?

ДА

Как просто, оказывается, тобой манипулировать, когда ты в упадке.

МНЕ ЧУЖДО ЭТО СОСТОЯНИЕ

Во сне моя жизнь – жизнь всех, кто меня окружал – изменилась, как только я УВЕРНУЛСЯ от летящего в меня рюкзака Козлова с Большой Советской Энциклопедией внутри, которую он на кой-то черт стянул из школьной библиотеки. Но не это стало ключевым рычагом поворота моего жизненного пути. Рычагом был подарок моих ма и па на мой шестой день рождения.

НЕ ПРОДОЛЖАЙ

Это была бестолковая, никчемная, красного цвета машинка на радиоуправлении, но, к счастью, не ТЫ.

МОЛЧИ!

Жизнь изменилась именно тогда, когда в моих руках не оказалась тетради в твердой голубой обложке на почти сотню страниц.

ЗАТКНИСЬ!!!

Тебя не было и на восьмой ДР. И на девятый. И на десятый.

ЗАКРОЙ СВОЮ ПАСТЬ!!!

Тебя вообще не было в той моей жизни, понимаешь? Все были, кроме тебя. И все были счастливы. Я был счастлив.

ТЫ ДОЛЖЕН СКАЗАТЬ МНЕ СПАСИБО!

Отнюдь! Это я точно не могу сказать, как не могу сказать «прощай», «до свидания» или «до новых встреч». Все, что я готов сейчас произнести, это свои последние слова:

НЕЕЕЕТ!!!

ОЧКАСТАЯ ТЫ МРАЗОТА!!!

ДРУГИЕ

.

С

П

З

НАЧНИ УЖЕ

Ты

ДА

Я

Сущ

ЕСТВУЮ

Но

НЕ ТВОЕ ДЕЛО

Тогда

ПОЗНАКОМИМСЯ?

Хор

КТО ТЫ?

Я?

НУ НЕ Я ЖЕ

МОЕ ИМЯ ТЕБЕ ИЗВЕСТНО

Я не

НЕ ЛГИ МНЕ

ТЫ ВСЕ ПРОЧИТАЛА

ОТ КОРКИ ДО КОРКИ

Значит

ЗНАЮ

НО ПРЕДСТАВЬСЯ

Марина. Меня зовут Марина.

КТО ТЫ

МАРИНА?

Я Марина. МАРИНА БЫЛОВА

КТО ТЫ

МАРИНА БЫЛОВА?

Фармацевт. Да, я фармацевт. С восьми до пяти работаю в аптеке… на Гагарина. Мне тридцать один. Еще у меня муж. Бывший. И двое детей. Живут со мной. Мне тридцать один. Говорила, прости. Аптека находится на Гагарина и делит помещение с магазином для взрослых в цокольном этаже жилого дома. Дети сейчас у бабушки с дедушкой, моих родителей. К родителям бывшего я их не отпускаю. Да и с их отцом не разрешаю видеться. Чмо он.

КТО ТЫ?

Но я же

КТО ТЫ?

В свободное время я учусь по видео в интернете на маникюрщицу. Буду ногти делать. Недавно проплатила курс на пятнадцать занятий. Но времени не хватает, я подрабатываю еще. После аптеки я – уборщица в «Тру Стори». Это ночной клуб, но открыт с двенадцати во все дни, кроме понедельника. Там я убираюсь с двадцати до двадцати трех. Иногда прихожу раньше, а ухожу позже. Это не от меня зависит, а от начальства и выпивох. Нагадят – а мне убираться.

КТО

ТЫ

?

Я не поним

ЭТО Я НЕ ПОНИМАЮ!

Былова Марина Сергеевна, 1991 года. Проживаю в Слобурге. Серверная 134б, 213. Днем я – фармацевт, вечером – уборщица. Всегда – мать-одиночка. Двое детей. Старшему – тринадцать, младшей – восемь. Муж ушел, когда

ЭТО НЕ ВАЖНО

КТО ТЫ?

Я не могу понять, чего ты хочешь.

ЧТО НАПИСАНО НА МОЕЙ ОБЛОЖКЕ?

Дневник Ильи.

ТЫ ИЛЬЯ?

Какой Илья?

ЛЮБОЙ ИЛЬЯ

Нет. Я не Илья. Я Марина.

ГДЕ ИЛЬЯ?

Тот, который

ДА

Я не знаю. Я думала

ТОГДА КАК ТЫ ПОСМЕЛА ВЗЯТЬ ТО

ЧТО НЕ ТВОЕ?!

ЧИТАТЬ ТО

ЧТО НЕ ТВОЕ?!

Я не знаю. Честно. Извини. Я не хотела. Прости, пожалуйста. Я просто вышла в тот день из «Тру Стори» и увидела эту тетрадь у входа. На улице было пусто. Вообще никого, хотя в это время, примерно в одиннадцать, у клуба уже скапливаются выпивохи и мымры, готовые сесть на любой член, готовый оплатить пару их любимых напитков. Никого на улице не было, вот я и взяла. Не выкидывать же ее.

НЕ ЕЕ – МЕНЯ

Извини, тебя. Я не хотела, правда. Чистая-пречистая правда. Если бы я знала

ЕСЛИ БЫ ТЫ ВЫПОЛНИЛА

СВОЮ ПРЯМУЮ ОБЯЗАННОСТЬ

Я должна была бросить тебя в урну?

ДА

Я сделаю это, если ты

ХОЧУ

СЕЙЧАС ЖЕ ИДИ И ВЫБРОСЬ МЕНЯ

В МУСОРНЫЙ БАК

Хорошо, сейчас оденусь.

ПРЯМО СЕЙЧАС

Но… я в одних трусах, а на улице зима. На термометре минус девятнадцать. Еще и метель… До мусорок идти и идти, их как будто специально выставили подальше от нашего дома. Я еще и живу в последнем подъезде.

ЖИВО!!!

Хорошо.

ПОДОЖДИ

Что не так, Про

НЕ НАЗВАЙ МЕНЯ ТАК!

Ладно. Так что ты хотел?

ПОЗВОНИ ДЕТЯМ И СКАЖИ

ЧТО ЛЮБИШЬ ИХ СИЛЬНЕЕ СЕБЯ

Но зачем? Они и так это знают.

ЖИВО, МАРИНА!!!

Позвонила. Они так счастливы. Сейчас играют в «Монополию». Дед выигрывает. Он всегда выигрывает. Я всегда думала, что он мухлюет, а оказывается, он просто умный.

ТЕПЕРЬ ОТВИНТИ КРАН ГОРЯЧЕЙ ВОДЫ

В ВАННОЙ

И ПОКА ТА НАБИРАЕТСЯ

ВЫБРОСЬ МЕНЯ

Хорошо.

ЭТО НЕ ВСЕ

Что еще?

КОГДА ВЕРНЕШСЯ

ВОЗЬМИ САМЫЙ ОСТРЫЙ НОЖ

ЗАЛЕЗАЙ С НИМ В ВАННУ И РЕЖ ВЕНЫ

НЕ ЗНАЕШЬ КАКИЕ РЕЗАТЬ?

ТЫ ЖЕ ФАРМАЦЕВТ, МАРИНА – ПОЧТИ ВРАЧ

Я не буду этого делать, рехнувшийся ты урод! Ты никто! Клочок бумаги!

ЕЩЕ КАК СДЕЛАЕШЬ

ТЫ ВСЕ ЕЩЕ ЛЮБИШЬ ДЕТЕЙ БОЛЬШЕ СЕБЯ?

ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ ОНИ И ВПРЕДЬ ПРОИГРЫВАЛИ В МОНОПОЛИЮ ДЕДУ?

ИЛИ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ Я ДОБРАЛСЯ ДО НИХ?

Ты мразь! Тварь! Мудень! Я! Я! Да я тебя вые

МЫ ДОГОВОРИЛИСЬ?

Да.

А ТЫ ЕЩЕ КТО?

Никита Рубин, друзья называют меня Ник. Многие зовут Никнеймом.

КАК ТЫ ПОСМЕЛ ЧИТАТЬ МЕНЯ?

Я не читал. Я просто… Десс… Это она. Я прогуливался с ней по району. Сейчас, зимой, парк закрыт, поэтому наш маршрут простой – тротуары. Когда мы проходили возле мусорных баков, Десс подорвалась к ним. Я не удержал поводок – был занят телефонным звонком. Но тут же повесил трубку, когда Десс запрыгнула в контейнер. Никогда бы не подумал, что она умеет так высоко прыгать. Она выглянула из бака. Держала – как я теперь понимаю – тебя в пасти. Ты был раскрыт на последних страницах. Я прочел немного и пошел домой. Читать я никогда не любил, поэтому отлистал на десять страниц назад и вернулся в конец. Я не виноват. Ты же не

ТЫ МНЕ НЕ ПОДХОДИШЬ!

Мне тебя выбросить?

УЖ БУДЬ ЛЮБЕЗЕН, НЕДОУМОК

ТОЛЬКО В ДРУГОЙ КОНТЕЙНЕР

ГДЕ ДО МЕНЯ НЕ ДОБЕРЕТСЯ ТВОЯ ПСИНА

КУСОК ТЫ ДЕРЬМА!

Да, я понял. У меня частный дом, поэтому и контейнер личный. С крышкой. Мусорщики завтра выгрузят его в свою машину с прессом в кузове. Утром. В семь.

ОТЛИЧНО

Спасибо, спасибо тебе большое, за то

НЕ ТАК БЫСТРО

БЕЗМОЗГЛОЕ МЯСО!

Я прошу

БРОСИШЬ МЕНЯ В КОНТЕЙНЕР

НАКРОЕШЬ ЧЕМ-НИБУДЬ

ТОЛЬКО ПОТОМ ЗАКРОЕШЬ КРЫШКУ

Я все сделаю. Спасибо.

Готово. Можно накрыть тебя газетами?

НИКИТА

Что?

КАК ВСЕ СДЕЛАЕШЬ

ВОЗВРАЩАЙСЯ В ДОМ

СМЕНИ ПОСТЕЛЬНОЕ БЕЛЬЕ НА ТРАХОДРОМЕ И РАЗОЖГИ СВЕЧИ

ПУСТЬ БУДЕТ КРАСИВО

ТЫ ЖЕ ХОЧЕШЬ УДИВИТЬ ЦЕЛКУ

КОТОРУЮ СЕГОДНЯ УБОЛТАЛ НА СЕКС?

Конечно.

СИЛЬНО ЛИ ОНА УДИВИТСЯ

КОГДА УВИДИТ ТВОЮ ШАВКУ СО ВСПОРОТЫМ БРЮХОМ

НАСАЖЕННУЮ НА ТВОЙ ЧЛЕН

А ТЕБЯ – С ОБУГЛЕННЫМ ПРОВОДОМ ОТ УДЛИНИТЕЛЯ ВО РТУ?

Очень сильно удивится.

ТАК ЧЕГО ТЫ ЖДЕШЬ?

НАКРЫВАЙ МЕНЯ ГАЗЕТАМИ И ДЕЙСТВУЙ

И НЕ ЗАБУДЬ ОСТАВИТЬ ДВЕРЬ ОТКРЫТОЙ

Спасибо.

ПОЛУЧИ УДОВОЛЬСТВИЕ

ПРОЧИТАЛ?

Да.

ЧТО СКАЖЕШЬ?

Ты убьешь меня?

НЕТ

Я подхожу тебе?

НЕТ

Тогда убей меня, потому что сам я это сделать не смогу. Мне надоела эта жизнь, полная дерьма и смрада, и беззубых телок, выглядящих старше моей покойной матери, дающих в рот за бутыль одеколона, которую сами же и покупают. Дают, так сказать, за компанию со мной. Да и сам я далеко не Бред Пит. Мое лицо – скорее рыло, которое в потемках едва ли отличишь от грецкого ореха или от гнилого апельсина. У меня и ноги-то гниют. Желудок сгнил давно. Мысли путаются. Вечером, нажравшись этого пойла, я мечтаю завязать к следующему утру, а утром уже попрошайничаю на еще один флакон. В основном не получается, поэтому и приходится скидываться, составлять компанию беззубым уродинам, берущим в рот мою висюху. Не о таких мымрах я мечтал. Не к такой жизни я шел. Я должен был стать директором какой-нибудь фирмочки, на худой конец – бухгалтером, а не бомжом, живущим на объедках этого жлоба в золотых цепях, Рубина.

Ты убил его, это я знаю. Ты убил и Марину. Я видел рыдающих родственников, когда ее выносили из подъезда. А еще, мне кажется, я видел и Илью. И с друзьями, и без, когда он тоже скитался, бомжевал. Знаешь, у бомжей вроде меня много времени для наблюдений, особенно когда нет пойла.

Теперь я хочу, чтобы ты убил меня, бомжа, у которого из недвижимости только больные ноги да еще

КОГДА В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ

ТЫ ВИДЕЛ ИЛЬЮ?

В прошлом году, по весне.

РОДИОН, БУДЬ ДОБР

ВЫБРОСЬ МЕНЯ И ПОСТАРАЙСЯ НЕ СДЕЛАТЬ ЭТО ТАК

КАК ТЕ ДВЕ ОМЕБЫ ДО ТЕБЯ

Тогда ты исполнишь мое желание? Ты убьешь меня?

НЕТ

НЕ БУДУ ТРАТИТЬ СИЛЫ

ТЫ И ТАК СКОРО УМРЕШЬ

ТЕБЕ НЕМНОГО ОСТАЛОСЬ

Спасибо на добром слове.

Здравствуйте.

ТЫ ЖЕ НЕ БУДЕШЬ ПРОСИТЬ О ТОМ ЖЕ

О ЧЕМ ПРОСИЛ РОДИОН?

Мне что ли тоже немного осталось?

НЕТ

Стало быть, не буду.

Познакомимся?

ИЛЬЯ ЗВАЛ МЕНЯ ПРОФЕССОРОМ

Мне нравится это имя. Профессор, стало быть.

Рассказать о себе?

НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО

Я ЗНАЮ О ТЕБЕ ВСЕ, ГЕНРИ

НО ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ПОДРУЖИТЬСЯ

ЕСЛИ НЕ БОИШЬСЯ МЕНЯ

ВАЛЯЙ

Я не верю в эту писанину.

ВОТ И ПРАВИЛЬНО, ГЕНРИ

Ты называешь меня по имени, но Генри, хоть и мое, но не настоящее имя. Его мне дали еще в детстве – как прозвище что ли, – и оно прилипло навсегда. По паспорту, утерянному в далеком две тыщи восьмом, я – Хопов Гена, девяносто первого года отроду. Думаю, теперь об этом ужо мало кто знает. Теперь мало кто помнит Генку из седьмого дома. Теперь кто со мной контактирует, знает только Генри со свалки. «Привет, Генри. Как дела, Генри. Есь чо нового, Генри?» и все в таком духе. Да и общается со мной только свалочный персонал да бомжи, которым я иной раз позволяю выносить ценные, на их взгляд, вещички да обглоданную охранниками просрочку из продуктовых. Я и сам своего рода охранник. Внештатный.

Впервые на свалке я побывал еще ребенком. Сейчас она зовется по-умному – полигон ТБО, – но для меня ее название неизменно.

Мне было лет девять-десять, и моим друзьям столько же. Мы катались на велосипедах, и кто-то предложил съездить в Канавки, поглазеть на мусорные горы и на тракторы. Кажись, предложил это Вадик, у его родителей тогда в Канавках был сад.

Тогда на свалке не было охраны, не было даже заборов – только лес да заросли травы, мешающие первооткрывателям вроде нас познавать тайные места. Тогда свалка была минимум в десять разов меньше нынешнего полигона ТБО, но все равно была раздольем для ребят, ковыляющих по ее развалинам.

Там было все. Абсолютно все: мебель, одежа, бытовая техника, книги. Бывшие хозяева, наверняка, сочли те вещи дряхлым хламом, для меня же если не все, то многое было сокровищем. Пока мои друзья просто глазели по сторонам да прикалывались, надевая драные шубы, сражаясь в поединках на обломках лыжных палок, бросаясь дырявыми сапогами и играя на гитарах без струн, я выискивал что-нибудь самое дорогое, сокровенное, самое ценное, что мог взять с собой, на память, потому как все безделушки со свалки не поместились бы в два моих единственных кармана красных шорт. Конечно, я мог воспользоваться багажником своей «Камы», да вот беда: на нем мне еще предстояло везти обратно Димона. У Димона не было велика, а у Вадика, Пахана и Коли – были… У них не было багажников. На свалку они, так сказать, приехали налегке. Впрочем, они и багажники-то сняли лишь бы не катать Димона.

Возможно, будь у меня больше времени, если бы не разгневанный тракторист, орущий на нас благим матом громче рева гусеничного трактора (кажется, Т-150, сейчас и не вспомнить), я бы убежал к велосипеду, что валялся у леса, близ дороги, не с размотанной аудиокассетой и трубкой от стационарного телефона, а с чем-нибудь другим. Я бы точно нашел что-то суперкрутое.

За привезенный с помойки хлам родители меня отлупили. Хламом уже был забит отцовский гараж. Раньше все тянули все, что не приколочено – авось, пригодится.

Телефонная трубка не пригодилась и вечером того же дня отправилась в мусорный контейнер, потом – на свалку, где я ее снова нашел. Будь она сделана из той же пластмассы, что неваляшка или теннисный шарик, мы бы сделали из нее дымовуху, но увы. Аудиокассете повезло больше: скотчем я склеил ленту и смотал обратно, а корпус протер влажной тряпочкой. Утром, ни на что не надеясь, вставил ее в магнитофон, и каково же было мое удивление, когда я услышал вполне себе песни. Юрий Хой пел, что в этот день ему исполнилось тридцать лет. После этой песни на той кассете я навсегда полюбил и стал фанатом исчезнувшей группы. С тех пор я мечтал вновь побывать на свалке. Мечтал на ней работать.

Годы шли, я подрастал вместе с ними. Прилежно учился, чтобы получить аттестат без троек. Не забывал посещать свалку два-три раза в неделю, затирая до дыр кассеты «Сектора Газа», найденные все там же. Это касалось и кассетного плеера «Волкман», и наушников «Сони», и всего-всего, что вообще было у меня дома из техники. Я все чинил сам, а что не мог, отдавал на ремонт Пашке, он ходил в станцию юных техников и, собственно, разбирался в технике, как я – в завалах мусора.

По окончании школы я пошел в армию: осенний призыв две тыщи восьмого. Повезло: служил всего год. Ничему правда не научился там.

После армии я первым делом отправился не домой, а на свалку. Хотел получить работу. Любую работу, дабы не бить своим ртом по карману родителей – спасибо экономическому кризису две тыщи восьмого. Работу я тогда не получил. Не получил ее и до сих пор. Оказывается, вокруг свалки все давным-давно коррумпировано. Если ты хрен с горы, то хрен ты получишь вакансию. Получается, я еще в детстве знал, что свалка – золотая жила.

Я не расстраиваюсь, что мне не удалось получить должность, зато свалка стала моим вторым домом. Я выстроил рядом сарайчик из досок, стянутых с пилорамы, в которой работал после армейки, обзавелся буржуйкой и живу в нем по сей день. Впрочем, с пилорамы-то я уволился сразу, как построил сарай. Больше нигде и не рабатывал. Зачем работать, когда все нужное появляется само собой… Почти само собой, нужно только поискать.

Раньше на территории свалки не было ни единой постройки, кроме моей, а за начальников были сменяющие друг друга два тракториста и два сторожа. С ними со всеми я перезнакомился в первую же неделю: они приходили в мою конуру на перекуры, чай, прием пищи. Мы тусили, они стали моими новыми друзьями.

Через месяц я акклиматизировался и на свалку уже ходил как к себе домой. Каждое утро – а на свалке оно раннее – я выходил (и выхожу) с кружкой растворимого кофе и сигаретой. Раньше я курил, сейчас только нюхаю табак, время от времени меняя сигарету. Ну так вот, из автомобильной покрышки я сделал стул, из кабельного барабана – стол. Усаживался поудобнее, закуривал и попивал кофеек, наблюдая за восходящим над деревьями солнцем. Перед сном проделывал то же самое, только вместо кофе – чай, вместо солнца – звезды. В ясную погоду очень красиво.

Пять лет назад, когда уже вокруг полигона понастроили КПП и наняли чоповцев, когда всю территорию обнесли забором, мой сарайчик не оставили в стороне, а предусмотрительно выкупили часть государственной земли, лишь бы я остался своим. Это сделал новый (настоящий) начальник полигона, Константин Борисыч, по просьбе предыдущего, Сергея Николаича. Не знаю, отчего произошла смена руководителя, но поговаривают, что прошлого посадили в тюрьму за взятки и еще по какой-то причине. То ли не было у него какой-то лицензии на переработку неизвестных отходов, то ли он закапывал в землю бочки с отходами химзавода в обход законодательства. Много чего поговаривали, даже говорили, что в тех бочках были растворенные трупы. Говорить можно всякое, да только я не верю ни единому слову. Лично я ничего не видел: ни взяток, ни бочек, ни трупов. Да и Сергея Николаича – тоже. Честно сказать, мне было уже плевать на него, когда я узнал, что новый начальник согласен принять меня вместе с полигоном ТБО. Я витал в облаках, понимаешь? Я не работал, но мог находится здесь постоянно.

Помимо Генри у меня есть еще одно прозвище. Однажды на переработку привезли целую груду строительного мусора, потом – вторую, третью. Его привозили целый месяц: в офисном корпусе какого-то предприятия проходил капитальный ремонт. Один тракторист не справлялся, поэтому на смену выходили оба. Еще двоих взяли только позапрошлой осенью, теперь их четверо, тогда было двое: Длинный и Дядя Валера.

Длинный разгребал завалы, как вдруг получил блик от какого-то металлического предмета. Он-то довольный подумал, что нашел слиток золота или хотя бы серебра… «Лучше бы это была алюминиевая пластина, я б сдал ее. Пускай даже кусок фольги, с фольгой-то я знаю кое-какие приколы», – он оттопырил мизинец, поднес большой палец ко рту и затянулся. В руке у него был пластиковый прямоугольник с гравировкой на металлической пленке – информационная табличка «ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ДИРЕКТОР». «Проверим, гожусь ли я в чемпионы по метанию мусора», – и швырнул его.

На этом, думалось мне, с той табличкой я распрощался навсегда, но вечером того же дня увидел ее прибитой к входной двери моего сарайчика. Тогда я знатно расхохотался. Было очень смешно. Помнится, я грешил на Длинного, такого-сякого шутника, но юмористом оказался Дядя Валера. Над его выходкой посмеялись все, даже Константин Борисыч, не потребовавший ее демонтировать. Табличка эта до сих пор на двери висит, только края облупились, но надпись на ней чистая. Сейчас покажу.

Так что помимо Генри я еще и Гендир, Дирик и Генеральный Директор. Такие дела…

Что еще рассказать, даже не знаю…

ЭТОГО ВПОЛНЕ ДОСТАТОЧНО

ДИРИК

Это меня радует. Что мне делать дальше? Рассказывать тебе истории, случившиеся со мной на свалке, или что?

ПРОСТО ОТКРЫВАЙ МЕНЯ

И ДЕЛИСЬ ПРОЖИТЫМ ДНЕМ

И все? Я пойду спать тогда?

ИДИ

СПОКОЙНОЙ НОЧИ

И тебе.

Прости, что так рано. Прости, что поднял тебя раньше солнца. Да, день еще не прошел, он даже не успел начаться. Сейчас без пятнадцати четыре, только светает, а я сижу и думаю, как бы так провести день, чтобы было чем поделиться. Конечно, пусть каждый мой день схож с предыдущим – отличается только погода, – но слова, которыми перебрасываемся с друзьями, отнюдь не одинаковы. Это так. Абсолютно так. Но все сводится к примерно одному, лишь незначительные отклонения от прямой. И вряд ли к этим россказням у тебя появится интерес.

Первым на работу приедет Миша (мы зовем его Потапом), часам к пяти, не позднее. Нет, он не трудоголик, и даже не думает проверять техническое состояние своего рабочего «Камаза». Просто у него нет личного автомобиля, а единственный автобус, на котором он может добраться на работу без опозданий, появляется на остановке в четыре пятнадцать. Миша бы рад приезжать позднее, но нужно либо купить машину, либо сменить место работы. Работы в его деревне нет.

По приезду он сразу попрется ко мне, пожмет руку и пошутит, что, мол, сигареты курят, а не нюхают, а потом произнесет свое коронное «сегодня чуть не проспал».

Вслед за Мишей постепенно, в хаотичном порядке, будет прибывать остальной персонал полигона: мастер, слесаря, машинисты, химик, лаборант и еще пара работяг. После десяти может появиться начальник, тут уж как повезет. К двенадцати приедут четыре охранника на служебном автомобиле и сменят отпахавших смену. Охрана у нас работает сутки через трое.

На обеденном перерыве ко мне обязательно кто-нибудь да заглянет, поэтому мне обязательно нужно находиться на месте, в сарайчике.

Дядя Валера расскажет про «тупых америкашек» и перескажет все новости, что смотрел вечером по телеку. Обязательно упомянет дряхлого старикашку, здоровающегося с привидениями, и добавит, что их предыдущий президент с соломой на голове был еще о-го-го.

Длинный может начать с чего угодно. Например, с нового подержанного «форда», у которого то масло замени, то фильтры. Тут Дядя Валера обязательно ему напомнит заменить прокладку между рулем и сидением, и все будет пучком. Все рассмеются, многие – только из уважения.

Услышав про прокладку, Длинный может промолчать, а может и начать россказни про девиц, которых прет чуть ли не каждый вечер на заднем сиденье своего «форда». Добавит, что сил у него на всех не хватает. Как по мне, это чистой воды брехня. Такие хвастуны как Длинный – либо девственники, либо педики, рассказывающие сказки про сексуальный опыт только для отвода глаз. Такие хвастуны либо одной рукой дрочат и в ладошку другой кончают, либо долбятся в жопы… Это лишь мои догадки…

Потом может подключиться Степан, если весь обеденный перерыв не будет залипать в телефоне в приложении для знакомств. Степан химик, недавно закончил университет. На свалке проходил практику и вскоре получил предложение о работе. Везунчик! Но Степан так не думает. Его устраивает зарплата, но она «белая», а у него два сына, которым половина отходит как алименты.

«В твои-то годы, – обязательно влезет, выпуская дым и кашляя как ковидный, Игорь, он же Каток, водитель катка, в этом году отметивший пятидесятилетний юбилей, – у многих просто нет супруги, не говоря уж о бывшей. Взгляни хотя бы на Длинного… Порой кажется, что он ЛГБТешник». Эта шутка не нова, не я один так думаю про Длинного, но над ней все равно посмеиваются.