Дневник

– Пойдем, Илья. Мы сами его найдем, – прошипел он, не дождавшись ответа от Вики.

И мы пошли, взявшись за руки.

Вика нас одернула.

– Куда вы полетели сломя голову? Так вы либо ничего не добьетесь, либо сделаете только хуже. – Мы остановились. Она дотронулась до нашего оружия мести, и мы тут же ей его отдали. Она положила его под рюкзак. – Я вижу вопросы на ваших лицах. Похоже, сегодня будет тот самый вечер, о котором она говор… – Вика осеклась. – Вечер откровений.

– Она? – спросил я. – Кто?

– Не то сказала, Илья. Нервы сдают.

– Ты уже не в первый раз упоминаешь какую-то «ону».

– Да? – Она вздохнула, раскрыла поясную сумочку и положила в нее руку. – Ну раз так, мне тем более придется с вами поделиться, рассказать о ней и о многом другом. Только, пожалуйста, успокойтесь и соберите ваш арсенал. Прошу вас.

Витя принялся собирать разваленное, а я ему помогал. Управились мы минуты за три. Когда все ящики стояли на своих местах, а оставались только топорик и молоток, Витя протянул к ним руки, но Вика ему пригрозила пальцем.

– Ты себе что-нибудь отрубишь, – сказала она.

Он уселся и тупо уставился на нее. Я повторил за ним. Мы оба молча сидели и хлопали глазами. Не знаю, куда смотрел Витя, я же пытался смотреть только в ее тщательно маскирующие печаль глаза, хотя синяки на ее груди сильно отвлекали. Они будто магнитили.

– Ребята, – произнесла она, все также удерживая руку в сумочке, – что вы обо мне знаете?

– Знаю, – не растерялся Витька, – что ты чертовски привлекательная девчонка. Илья говорил правду, а я дурак ему не верил. – Он посмотрел на меня. Я кивнул и залился краской. – Девчонка, пострадавшая от… как его?

– Игорь Козлов, – ответил я.

– Да. Пострадавшая от этого мудилы. Ты девчонка, не узнав которую, я бы точно не впустил в Курямбию. А еще назвал бы сукой.

– Витька! – Я вмазал ему подзатыльник. – Это неуместно!

– Все нормально, – по-настоящему улыбнулась Вика. – Вечер откровений… Договорились?

Я сглотнул.

Витя вернул мне подзатыльник.

– Илья, а что скажешь ты? – спросила она.

Я не находил себе места и ерзал, наглаживая заболевший затылок после Витькиного удара.

– Я знаю… – мялся я, пока на меня не нахлынуло воспоминание, которое я сумел подавить в себе с полгода назад. Воспоминание, распирающее меня не столько от любопытства, сколько узнать от Вики настоящую правду. Горькую правду, которую, может быть, я и знать не хотел. Правду, способную положить конец нашему трио в два счета. – Я знаю, что ты – Вика Нобелева. Эту фамилию я нашел в телефонном справочнике, когда пробивал твой номер. В нем значилась Нобелева Ж.В. Думается, номер зарегистрирован на твою маму?

– На бабушку Жанну.

– На бабушку? Не важно. Ты звонила мне домой несколько раз…

– И мы с тобой прекрасно пообщались. Особенно тридцать первого декабря. Это я прекрасно помню, Илюша, – перебила она.

– Все так, не иначе. Вот только с Полей ты так же хорошо пообщалась?

– О чем ты?

– О том, что происходило в ночь с тридцатого на тридцать первое. Теперь поняла?

– Илья, успокойся. Меня пугает твой вид. – Свободную руку она положила на грудь, скрыв синяки. Мой вид ее действительно пугал. Она не притворялась. Либо искусно отыгрывала роль. На мой взгляд – первое.

Я достал из подушки (моего сейфа) две растрепанные со временем распечатки телефонных звонков. Подошел вплотную к Вике. Ее волнительное дыхание охлаждало мою горячую голову. Не разворачивая листы, сказал:

– Это – неопровержимые доказательства. Сознаешься, или мне продолжить?

Вика лишь беспомощно покачала головой.

Я развернул листы. Начал с первого. Она без труда отыскала на нем номер своего домашнего, имеющий в списке несколько записей. Она видела свой звонок мне тридцать первого декабря, и вопросов по нему у нее не было. А вот несколько звонков до и после…

Она озадаченно смотрела на свой номер, время и длительность звонков. Она нашептывала каждую цифру, и брови ее хмурились каждую секунду. Либо Вика искала подвох, либо ошибку – например, лишнюю цифру в номере, либо же вспоминала тот день… но больше – ту ночь.

– Теперь, Илья, я сомневаюсь. – Она хмурила брови и нервно накручивала на палец прядь шикарных рыжих волос. Она билась затылком об стену в такт ударам соседа сверху. – Чертовщина какая-то. Ничего не понимаю.

– Может, ты лунатик? – предложил Витька. – Во сне ходишь?

Она не ответила.

Я развернул второй лист. Детализация за пятнадцатое марта. В ней она тоже нашла свой номер.

– А это что? – не понимала она.

– Твои звонки.

Она задумалась. Продолжила:

– Так… Допустим, я звонила и не помню об этом. Что с того? Разве мне запрещено звонить? Я не понимаю, Илья, почему ты смотришь на меня как на виновную?

Странно, но в тот момент мне казалось, что я все-таки судья, а не прокурор. Я просто хотел разобраться. Хотя… Сначала я все же винил ее в случившемся… Может быть… Да ладно…

– Ты права, Вик. В звонках ничего такого нет. Особенно – в ночь с тридцатого на тридцать первое. Ну позвонила ты и позвонила… Пообщалась с Полей…

– Не помню, – утверждала она.

– Окей. Забудем ту ночь. Знаешь, чем так важен звонок пятнадцатого марта?

– Объясни.

– Пятнадцатого марта я прогулял школу, чтобы раздобыть первую детализацию.

– Ага. В этот день мы с тобой и познакомились, – заявил Витька. – Это я достал детализацию. Или у нас вечер откровений? Это не я достал ее, а Ванька. Он работает у телефонщиков айтишником. – признался он.

«Хитрый жук, – подумал я, – а поначалу хвастал своим геройством, называя меня мелким».

– Это не все, – продолжил я. – Пятнадцатого марта Поля чуть не свела счеты с жизнью, наглотавшись таблеток и другой дури. – Про свою выходку с молотком я умолчал.

– Думаешь, я ее заставила?

– Не думаю… – Я ткнул пальцем на ее номер в распечатке. – В тот день она… хорошо: с кем-то общалась по телефону, и этот кто-то на другом конце провода слушал, как она умирает. Слушал, пока я не буркнул в трубку, и этот кто-то завершил звонок.

Глаза Вики метались. Она была потеряна. Казалось, она была напугана своим «Я», потаенным «Я», о котором она никогда не слышала.

– Я не знаю. Я не знаю. Не знаю, – повторяла Вика. Палец с намотанной прядью уже посинел от натуги. Несколько волос все же вырвались из волосяных луковиц. Она одернула руку и сунула ее ко второй – в сумочку. Успокоилась и произнесла:

– Твою налево!

– Что? – встрепенулся Витя.

– Я не хочу возвращаться к печальным событиям, но в тот роковой день, кажется, это было в начале мая…

– Второго, – подсказал я.

– Тогда, второго мая, я как раз пришла от частного стоматолога, принимающего и по выходным. Он и врач хороший, и советник неплохой. Узнав, что я езжу на самокате без аптечки, надавал мне кучу каких-то бинтов. Они ведь пригодились, не так ли? – Вика подмигнула мне и даже немного повеселела, но потом резко сменилась в лице, чтобы продолжить: – Так вот, когда я пришла домой, мой брат… типа брат с кем-то бранился по телефону. Кажется, он требовал что-то посмотреть. Кажется, того, кто был на том конце провода, он называл… Боже мой, как же я хочу, чтобы все это оказалось брехней, но, похоже, это далеко не брехня.

– Продолжай, – насторожился я.

– Он и в ночь с тридцатого на тридцать первое мешал мне спать. И все эти разы он общался… – Она зажмурила глаза. Выдохнула. – Я думала, с Колей, теперь понятно, что с Полей.

– Ты уверена? Уверена, что это был твой брат? Надеюсь, последний звонок Поли с ним никак не связан. Он не мог. Я уверен, на даче ей звонил Смайл.

– Как бы мне хотелось в это поверить, но увы. Это все он, и больше никто.

– Почему? Твой брат… кто он?

– Типа брат, – поправила она.

– А я, кажется, начинаю догадываться, – сказал Витя. Его взгляд был прикован к Вике. Она манила его. Ее мань беспощадна.

И я начинал догадываться, но ее начавшаяся история все еще оставалась для меня глухим лесом. Я никак не мог сопоставить, свести концы с концами, пока она не продолжила и не закончила. Она выдохнула так сильно, что потухла бы даже горящая свечка, окажись та в двух метрах от нее. Может, и повалилась бы.

Мы слушали Вику, разинув рты. Витька достал блокнот и черкал свои стенограммы. Я стенографией до сих не овладел, да мне и не требовалось. В моей голове, в моей памяти все еще находилось место каждому ее слову.

– Все началось давно. Вас еще не планировали родители, а курс доллара едва приближался к тридцати рублям. Тогда эта отметка казалась фантастически высокой, сейчас же фантастически низкой, но не недосягаемой. Тогда мне было два-три года, точно не помню. Я могла бы уточнить возраст, но не хочется ворошить прошлое.

Родители были в отпуске. Собирались в лес за грибами. Но не идти же в лес с малышкой, верно? – Вика навалила рюкзак на стену и сама навалилась на него, как на мягкую спинку кресла. Глаза ее вновь покраснели, но, забегая вперед, она так и не проронила ни единой слезинки, имея на это полное право. – Я еще была мала для детского сада. Должна была пойти в «Радугу». Теперь он называется «Зайчик».

Моя тетя, сестра мамы, жила одна. У нее было время посидеть со мной, поэтому родители отвезли меня к ней. Это и спасло мне жизнь.

Ни вечером, ни через день, ни через год родители за мной так и не вернулись. Они до сих пор за мной не пришли. Не смогли. Со слов очевидцев, последний раз родителей видели с корзинками на автостанции Белой Холуницы, это в сотне километров от Слобурга и в сорока от Слободского. Нашли их, точнее их останки, только…

Она спросила нас, хорошо ли мы себя чувствуем, не сильно ли влияет ее история на нашу психику, и стоит ли ей продолжить. Мы кивнули. Выдохнув в наши лица, она продолжила:

– Их останки нашли только через три-четыре года, весной пятнадцатого, в лесах теперь уже забытой деревеньки. В двадцати километрах от Белой. На вопрос: почему они забрались так далеко; есть только один ответ: их заманило грибное место.

К тому времени сгнили и корзинки, и рукоятки грибных ножиков, а от родителей остались только кости. По словам экспертов, по микроскопическим остаткам крови животного на проржавевших лезвиях, на них напал медведь. Они сражались изо всех сил, но ту войну проиграли, хоть и дали хорошей сдачи зверю. Того медведя, кстати, нашел лесник двумя годами ранее в нескольких километрах от места стычки с моими родителями. Он был исколот. Лесник насчитал тридцать семь ножевых ранений от горла до задних лап. Тогда это подняло общественный резонанс. Тогда вся область стояла на ушах. Все искали охотников-живодеров. Тогда и в голову никому не пришло, что над животным не издевались, а защищались от него. Мнение изменилось, только когда нашли моих родителей, точнее, повторюсь, то, что от них осталось.

Обо всем этом я узнала, когда была примерно вашего возраста. Не от тети, которая тогда в свои тридцать пять все еще не имела ни детей, ни супруга, ни личной жизни. Не от тети, взявшей надо мной опеку. Не из интернета, который тогда был только у элиты и работал только после плясок с бубном. Я узнала об этом из газет. Правда личности пострадавших либо не раскрыли, либо не установили, но подсознанием я знала, что это были мои родители.

Вика затихла. Обе ее руки дрожали в поясной сумочке. Сквозь них я видел что-то рыжее, похожее то ли на тряпку, то ли на мочалку. Она достала руки и закрыла сумочку. Вынула из рюкзака три протеиновых батончика, двумя из которых поделилась с нами, и коробку апельсинового сока.

Мне достался со вкусом кокоса, а Вите – манго. Мы обменялись половинками. Какого вкуса был батончик Вики, я узнал, когда передаваемая по кругу коробка сока опустела. В нее-то мы и сложили обертки. Витька смял коробку так, что от нее остался только плоский квадрат, не занимающий места. Батончик Вики был со вкусом фисташкового пломбира.

Когда она протерла уголки губ от остатков шоколада, а мы с Витей повторили за ней, снова сложила руки в поясную сумочку и произнесла шепотом: «Хорошо», – но не нам.

Продолжила:

– Мои родители жили с моей бабушкой, мамой папы. Ее инициалы ты видел в телефонной книге. Бабушку я никогда не видела, дедушку тоже. Как по отцовской, так и по материнской линии. Все они умерли задолго до моего рождения…

Кроме квартиры, доставшейся мне по наследству, в которую мы с тетей переехали после исчезновения родителей, мне досталась она. – Вика поднесла сумочку к уху, задумалась, прижала ее к груди, прошептала: «Ты уверена? Хорошо», – и достала ее.

Перед нами появилась плюшевая кукла. Рыжие волосы с двумя торчащими в стороны короткими косичками. Вышитые на лице нитками рот и нос. Глаза – пуговки. Белая футболка с синей полосой по диагонали. Синяя юбка в белый горошек. Синие же то ли туфли, то ли кроссовки с красными то ли бантами, то ли шнурками.

Мы потянулись к ней, но Вика не дала до нее дотронуться.

– Ее зовут Кейси. Она всегда со мной. Сколько себя помню. Думаю, мама сделала ее своими руками. Это моя любимая игрушка и мой лучший друг. Мой оберег.

– Оберег? – улыбаясь, переспросил Витька.

– Оберег. И не надо смеяться. Вы же оба понимаете, о чем я, – подмигнула она.

Я сглотнул сухую слюну. В горле пересохло еще сильнее.

Вика усадила Кейси на колени так, что та даже не нуждалась в придерживании. Она даже не наваливалась на Викин живот. Сидела, словно на табуретке. Сидела, словно человек. Словно живая.

– Она со мной с самого детства. Может, даже с рождения. Поначалу я просто с ней играла: чаепития, вечеринки, дочки-матери. Понимаете? Да куда вам – вы ж парни. Потом я начала с ней общаться на языке жестов, потом – мысленно. Телепатически.

Витька ошарашенно смотрел на Вику, будто на дурочку из психбольницы. Он делал это намеренно, потому что, как позже выяснилось, тоже кое-что скрывал.

– Не притворяйся, Витя. – Она подмигнула ему. Кейси, клянусь, мне не показалось, тоже кивнула. Профессор, она кивнула!

ДА

ОНА КИВНУЛА

Кивнул и Витька.

– Помолчи, Кейси, они все равно тебя не слышат. Вы же не слышите? – спросила нас Вика. Мы помотали головами. Она развернула Кейси к себе лицом, улыбнулась и сказала, что сама все расскажет. – С тетей мы жили душа в душу, но по мере моего взросления между нами все чаще случались разногласия. Она считала себя старой девой, и это ее не красило. Как бы я не пыталась ее разубедить, она только сильнее нервничала. Говорила, что восьмилетней поганке не стоит учить уму-разуму взрослую, самодостаточную женщину. Ей явно не хватало мужского внимания. Все свободное время она проводила на сайтах знакомств. Даже на свидания ходила, но возвращалась ни с чем. Точнее, ни с кем, только с бутылкой водки. Иногда с двумя. Такими темпами, думала я, она сопьется. А она и спивалась, все также просиживая кресло за ноутбуком, с открытыми профилями мужчин… иногда женщин.

Кейси говорила, что тетя Валя за черную полосу, за череду неудач винит меня. Винит моих родителей, что так легко избавились от тяжелой ноши – от меня, и водрузили на ее плечи. Я не верила Кейси, но в глубине души знала, что так оно и есть.

Я хотела сбежать из дома. И сбежала бы, не останови меня Кейси. Она сказала повременить. И не прогадала.

У тети Вали началась белая полоса. Сплошная жирная полосища. Вот такенная. – Вика развела руки в стороны, охватив почти всю Курямбию. – И заключалась эта полоса всего в одной переписке с мужчиной. Переписка переросла в свидания. Многочисленные свидания с ночевками не дома – в гостях. Скорее всего, в хостелах или квартирках для потрахушек с почасовой арендой. Ой! – Она шлепнула себя по губам, как в старые добрые. – Хотя чего это я, вы сами знаете больше моего.

Мы переглянулись. Витя мне подмигнул. Мне тут же вспомнились фотографии обнаженных женщин из его альбома. Из альбома его брата. Вспомнился «Верните мне мой Париж» и выражение про натирание багета. Тогда-то я и понял истинное значение этой фразы.

И У ТЕБЯ ПРИВСТАЛ

Спасибо за напоминание.

– В последующие месяцы дядя Марк, мужчина тети Вали, стал появляться в нашем доме. У меня начались бессонные ночи от их стонов. Потом он вовсе переехал к нам на постоянку, и еще через некоторое время с нами уже жил его сынишка.

Это и вправду была белая полоса для нас обеих. Мы даже считали себя полноценной семьей! Мать его, время действительно было шикарное! – Вика хлопнула себя по коленке. Кейси пошатнулась. – Даже Игоря я начала считать настоящим братом…

«Тетя Валя, дядя Марк, Игорь». Цепочка складывалась, и мне она не нравилась, Профессор. Складывалась и не нравилась. Я не знал, что делать: слушать дальше или задать гложущий меня вопрос. Если бы не твои импульсы, я бы промолчал. С твоей же помощью выбрал второй вариант.

– Вик, боюсь спросить…

– Похоже, я уже знаю твой вопрос, а ты догадываешься, что я отвечу. Но все равно спроси.

– Тетя Валя… она… она директорша? Игорь – Козлов? А дядя Марк… – Я не закончил, поскольку итак было известно, что он отец Игоря.

– Браво, Профессор! – воскликнула она, щелкнув пальцами.

Она была права – ее ответ я знал.

А вот глаза Витьки теперь говорили о его настоящем удивлении. Я никогда не видел их такими широкими. Он даже не моргал. Он бы не моргнул, ткни я в его зрачок пальцем. Я мог даже плюнуть в его глаза.

Он опомнился:

– Извини, конечно, но я что-то не догоняю… У меня с Ванькой бывали разногласия. Разные разногласия. Однажды он даже связал мне за спиной руки и ноги, уложил на диван и запер в комнате на несколько часов. Сказал подумать над своим поведением. Я подумал, но недолго. Начал елозить по дивану, а когда Ванька открыл дверь, я уже валялся с разбитым носом. «Будешь знать», – сказал он и даже не извинился. Я был на него зол, но не до такой же степени, чтобы желать ему мести. Я не понимаю, как ты можешь желать мести своему брату…

– Типа брату, – поправила она.

– Типа брату, который всего лишь…

Она не дала ему договорить:

– Всего лишь? Школьные видео и травля – это всего лишь? Возможно, ты и прав. Возможно, это действительно всего лишь. Но это всего лишь было финишем моего терпения. Если бы не Кейси, финиш был бы раньше. Это она посоветовала принять помощь от Ильи. Она позволила довериться ему. И тебе.

– Прям так она тебе и сказала? Ага, поверил. – Витька надул щеки.

– Прям так и сказала. Если ты, в отличии от Ильи, так и не понял, – а я понял, – наши… тайные друзья могут общаться между собой. Это они нас сплотили, а не судьба. Мы избранные!

– Так и у тебя есть кто-то такой? – Витька искоса посмотрел на меня. Я кивнул. – Думал, я один, а Вика просто надо мной стебется.

– Даже не собиралась. Наоборот – хотела подойти к этому пункту более деликатно. У вас обоих есть подобные Кейси. Я не требую их показывать, в этом нет нужды. Достаточно того, что мы дружим между собой, а они вплетены в нашу общую дружбу. Или хотите сказать, это не так?

Вот тут, Профессор, я и не выдержал. Достал тебя из подушки всеобщему обозрению. Я чувствовал твой жар, твои вибрации. Руки дрожали так же, как и руки Вики, когда она держала их в поясной сумочке.

Друзья тянулись к тебе. Хотели раскрыть. Я не дал. Ты не хотел.

МНЕ БЫЛО НЕКОМФОРТНО

Я ТВОЙ

У НИХ ЕСТЬ ОНИ

Я также подумал.

– Его зовут Профессор, – пояснил я и поставил на этом точку.

Лампа мерцать перестала, а вот стук Аварии сверху усилился. У меня уже не хватает терпения рассказывать тебе об этом стуке, но приходится.

– Так эта тетрадь и есть… – посмеиваясь, произнес Витя.

– Да, – гордо заявил я. Ты лежал у меня под мышкой и чувствовал себя увереннее. – Друзей не выбирают.

– Твоя правда.

Витя умолчал о своем тайном друге, но ненадолго. Наши пронзительные взгляды и, наверное, стук Аварии как-никак заставили его раскрепоститься. Лампа вновь замерцала, когда он только-только поднялся на ноги, и лопнула, оставив нас в темноте, когда вернулся из коридоров с тряпичным промасленным свертком.

Витька выругался. Наощупь, по памяти, достал из своих залежей новую лампу накаливания и вкрутил ее. Та замерцала и тоже чуть не лопнула. Поморгала-поморгала и начала светить уже вполне обычным светом… разве что более холодным.

– Это – разводной ключ, – с той же гордостью, что и я ранее, заявил Витька. – Я нашел его в Утопии Грешников. В заброшенном гараже. Там было засрано – хоть глаза выколи. А воняло… Брр! Не собирался заходить в тот гараж, но ключ позвал меня. Нашел я его не сразу. Он лежал в этом самом свертке под грудой кирпичей, а кирпичи – под толстым слоем крысиного дерьма, битого стекла, шприцов и прочей наркоманской чуши. «Я потерялся», – сказал тогда он мне.

Я принес его в Курямбию. В ней-то мы и познакомились. Поначалу он не мог запомнить моего имени и называл Педро. Так звали его бывшего…

– Педро? – удивилась Вика. – Экзотическое имя для наших краев.

– Это прозвище, – пояснил он. – Педро был токсикоманом. Педро обменял ключ на полтюбика суперклея. Больше Педро не было видно, как и нового обладателя ключа. Они там, в Утопии, все сторчались. Мрут как… как… Быстро мрут. Сгнивают с ног до головы от своих токсикоманских штучек.

– Как его зовут? – спросила Вика, прижимая Кейси к груди. Потом усадила ее в сумочку: та высовывалась из нее по пояс.

Я же убрал тебя обратно в подушку.

– Разводной Ключ. Мы сошлись на этом. Так его называл Педро.

Мы переглянулись. «Мы нашли друг друга», – думали и знали мы. Мы сроднились. Так же себя чувствуют, предложил Витька, новые члены клуба анонимных алкоголиков. Чувствуют себя в своей тарелке.

Витя завернул Разводной Ключ в промасленную ткань и отнес сверток в темноту подвала.

Стук сверху притих.

– Нам нужно собственное название клуба, – вернувшись, заявил Витя. – Предлагаю клуб «Без названия».

– Отличная идея, – подмигнула Вика. Кейси, если мне не показалось, тоже подмигнула.

НЕ ПОКАЗАЛОСЬ

ОНА ЭТО МОЖЕТ

Нифигасебе

– Теперь я могу продолжить? – спросила Вика.

Мы уселись напротив нее. Теперь весь наш скептицизм отрезало напрочь.

Следующие ее слова шокировали нас, наполняли злобой и бесили. Мы не могли слушать, но и не слушать тоже не могли.

Оказывается, Игорь когда-то был нормальным. Либо только хотел казаться нормальным. Все началось, когда ВР и дядя Марк стали реже появляться дома, когда Вика и Козлов стали чаще оставаться одни. И днем, и вечером, и ночью.

Иной раз, после душа, он как бы невзначай проходил перед Викой голым. И это в свои шестнадцать, когда Вике было девять. Вика делала вид, что не замечала его, хотя нам рассказала, какие у него там заросли, в которых может застрять рука, как беглый заключенный в колючей проволоке.

Затем его выходки переросли в нечто большее. Он начал вламываться в ее комнату и трясти членом перед ее лицом. Вика все терпела. Она терпела и домогательства. Он щупал ее! Щупал! Это жалкое подобие человека щупало ее! А она терпела. И ничего не могла поделать. Он запугивал ее. Говорил, что, если та кому-нибудь расскажет, Марк уйдет от тети Вали, и в ее пещеру больше никогда не заглянет случайный путник. А еще эта козлина пугала Вику своей силой. Еще бы! Он же на семь лет ее старше!

Ей помогала Кейси. Так же, как и ты помогаешь мне.

Кейси сказала Вике запугать козла. И она запугала. Когда он снова стоял без трусов на ее рабочем столе и требовал сводную сестру дотронуться до его члена рукой, та не задумываясь вцепилась в его яйца, сдавила и, по ее словам, ничего, кроме собственной силы и силы Кейси, не почувствовала. Вика смотрела в его налившиеся кровью глаза и сдавливала мошонку все сильнее и сильнее. Когда у Козлова потекли слюни, а пенис посинел, она предупредила его: «Еще одна такая выходка – и я обязательно оторву их или откушу, или отрежу! Понял, чмо?!»

– Козлов убежал с поджатым хвостом, выкрикивая: «Ненормальная сука!» И это я ненормальная? Я сделала все, что могла сделать. И он отстал от меня, правда…

– Правда – что? – в один голос спросили мы.

– Правда дядя Марк улетел в первую для нас командировку. Его не было три месяца. За это время Козлов младший сделал себе татуировку. Этот гадкий смайл на его ноге появился в течение первого месяца отсутствия его отца. Игорь заботился о нем, ухаживал, поглаживал. Порой даже я слышала его общение с ним. Уже тогда я заподозрила, что Смайл – его оберег. Его друг.

Игорь был счастлив, я видела это. Со мной он общался так, будто ничего никогда и не было, будто мы только-только познакомились. Я даже думать забыло про все его содеяния, пока не…

Бритая нога Игоря после сеанса тату начала покрываться растительностью.

Дяди Марка не было дома уже месяца два плюс-минус, и тетя Валя общалась с ним по телефону. Между ними были и видеозвонки, но все равно с каждым днем его отсутствия она раскисала все больше. Она превращалась в ту самую старую деву, которой ей совсем не хотелось быть.

Но вдруг ее состояние резко начало меняться. Очень резко. Я даже думала, что она принимает наркотики. Знаете, директору школы не трудно раздобыть наркоту – кто-нибудь из учеников все равно что-нибудь да употребляет.

В день, когда дядя Марк должен был вернуться, тетя Валя снова грустила. «Ты чего такая?» – утром спросила я. «Марк сегодня приедет, а я… Я и не знаю, стоит ли ему приезжать. Мне нужно все по-хорошему обдумать. Сегодня я тебя в школу не повезу – взяла выходной. Приготовлю ужин…» – сказала она.

В школе не было двух последних уроков, потому что училка русского заболела, а подмену так быстро найти не смогли. Поэтому я вернулась домой раньше обычного.

В доме творилась неразбериха. Все бренчало, ходило ходуном. Стоны. Визги. Думала, тетя Валя кашеварит, но она ни резала салатов, ни стояла у плиты. Ее вообще не было на кухне. Звуки доносились из комнаты Игоря. Первое, что пришло в голову: он опять прогулял школу и играет в стрелялку на полной громкости.

Я приоткрыла дверь, та даже не скрипнула.

Не знаю, он ее или она его, но они трахались. Других слов к этой мерзости я подобрать не могу. Трахались как в последний раз и, очевидно, не в первый. Чтобы понять это, мне хватило секунды, а на большее меня бы и не хватило.

Также незаметно я вышла на улицу и просидела у подъезда, пока не пришло настоящее время возвращаться домой. Там, на лавочке, я и поняла, что тетя все-таки принимала наркотик… тогда еще запретный. Игорю тогда чуть-чуть не хватало до восемнадцати лет.

Это повторялось каждую командировку дяди Марка. Потом тетя перевела Игоря в свою школу. Думаю, вы понимаете, для чего. Это понимали и некоторые учителя, скоропостижно сменившие работу. Знают об этом и многие оставшиеся, но помалкивают и слухов не пускают.

Однажды тетя рассказала мне о них с Игорем, но не как подружке. Она сказала, что знает, что я про них знаю, и пригрозила мне: «Если расскажешь Марку, я сдам тебя в детский дом. Поняла? Мразь!» Я поняла, и они уже трахались, ни в чем себе не отказывая. Даже перестали закрывать дверь в спальне. Они не стеснялись.

Тетя вела двойную жизнь и гордилась этим. Думаю, она заразилась от Козлова. Думаю, эта мерзость передается половым путем.

– Как это? – спросил я, переваривая информацию.

– Ну ты и дерево! – толкнул меня Витька, но все же объяснил.

Вика удивилась его познаниям.

Я тоже.

Она раскрыла рюкзак, достала бутылку минеральной воды с газом, с «пшиком» отвернула крышку, что пена потекла по рукам, и мы поочередно утолили жажду.

В животе у Вити заурчало. Он рыгнул и пукнул – максимальное доверие. Вечер откровений сделал свое дело.

Вика отправила Кейси в поясную сумочку, пожелала ей спокойной ночи и вернулась к тому, с чего все началось.

– Синяки… – Она дотронулась до одного и вздрогнула. – Это все Козлов. Сегодня он был вне себя. Ему все дозволено. Он старался обходить меня стороной, но все равно не мог совладать со своими началами. Думаю, его внутренний демон оживает, когда этого желает его наружный демон – Смайл.

Сегодня, с самого утра, он наорал на меня в присутствии тети Вали. Схватил за руку, – Вика закатала рукав: под ним оказался здоровенный синяк размером с ладонь козла, – и затащил в свою комнату. «Сука драная, вы чо удумали?! – в бешенстве заорал он мне прямо в ухо. Глаза его пылали. Зубы скрипели. В уголках губ – кровь. – Не вздумай врать, паршивая ты шалава! Говори, где они? Мало им? Мало ему? Суки, вы у меня попляшете! Я обоссу все ваши могилы, а когда на них положат венки, обоссу и их! Понятно тебе, целка тупоголовая?» Он схватил меня за грудь и за… – Она опустила взгляд под поясную сумочку. – Было больше неприятно, чем больно. Я ударила его промеж ног, но он успел отпрыгнуть, поэтому удар не был для него таким болезненным. Он начал меня бить.

В комнату влетела тетя. «Как ты смеешь?!» – крикнула она, и Игорь успокоился. Но крикнула она это, как оказалось, мне. Вышвырнула меня из комнаты и заперла дверь. Я лишь успела заметить их совместный злобный оскал. Вот это уже было больно.

Пока они трахались, я собирала рюкзак. Он давно пылился под кроватью… на всякий случай. И этот случай настал. В нем все самое необходимое: одежда, провизия, деньги, какие мне удалось накопить.

Теперь было ясно, отчего Вика желала отомстить Козлову. От этого и мое, и желание Вити отомстить только усиливалось.

Но месть – плохое слово. Так сказала Вика. Это слово и мне перестало нравиться. Оно и звучит уродливо.

В тот же вечер Вика сказала, что больше не вернется домой и будет жить в Курямбии. Во всяком случае пока не обезопасит Марка от двух питающихся нечистью кровососов, пока не изгонит демона из Козлова. В тот вечер «месть» мы заменили «операцией по изгнанию». В тот вечер мы и начали прорабатывать эту операцию.

Вика вывалила содержимое рюкзака на пол. Две пачка песочных печенек, десять упаковок лапши быстрого приготовления, шесть банок тушенки – это провизия. И как только она смогла донести все это на своих плечах? Оказалось, рюкзак она перевезла на раме самоката, а сама сидела на нем, как на сиденье. Умница!

Витя включил радио.

«Ты горишь как огонь» как раз закончилась, когда Вика пересчитала сбережения. Девять тысяч с лишним – купюрами от пятидесяти до пятисот рублей. Больше было сотенных. Вика накопила эту сумму за полгода, уже зная, что однажды ей придется сделать этот шаг, что ей придется перейти Рубикон. Она могла накопить и больше, если б не тратила их на мошенников в интернете, обещающих изгнать бесов из близких людей. На всех этих магов, колдунов, ведьм – шарлатанов.

– Если бы меньше тратила на косметику и успокоительные, сейчас тут было бы тыщ тридцать, не меньше, – сказала она. – Если бы дядя Марк успел починить самокат до командировки, мне не пришлось бы отдавать три тыхи подвыпившему мастеру с сомнительным опытом из гаражного кооператива, на дверях которого и весела вывеска «Ремонт электровелосипедов и самокатов». В прочем, самокат он починил, правда заявленные два дня работы переросли в неделю. Неделя – в две.