Дневник

– Да! – вставил свое Витя, не отрываясь от «игры».

– Тому есть масса причин. И я все вам расскажу. Я же обещал рассказать, когда мне станет лучше, верно? – Они кивнули. – Стало. Обижаться не стоило.

– Я и не хотела, но ты меня вынудил.

– Нам было тебя жалко, но ты все равно заставил нас обижаться на тебя. Тебе не понять, что такое жалеть и обижаться одновременно. Это как заставить себя сидеть на иглах только из-за того, потому что надо.

– Не понял примера.

– Ой-ли! Иди в жопу! – Витя улыбнулся.

– Значит слушайте…

Как и тебе, Профессор, я рассказал им абсолютно все с самого начала. Если поначалу им было скучновато, то ближе к середине их распирал живой интерес. А к моменту нахождения Поли их терзали сомнения. Они то и дело неловко переглядывались, как бы спрашивая друг друга: «А не сбредил ли он?» Я их прекрасно понимал. Порой я и сам себе задавал точно такой же вопрос. Когда речь дошла до убийства Смайла в теле Поли, они уже не могли спокойно сидеть на месте. Вика посматривала в телефон (возможно, хотела вызвать скорую или полицию), Витька же нервно ерзал и почесывал колено, правда уже не скрывая от меня своих глаз. И я смотрел в них лишь для того, чтобы он поверил мне, потому что только вера могла проложить верный маршрут в наших взаимоотношениях, потому что дальше нужно было сообщить им о поджоге дома. Конечно, я мог бы опустить этот момент, сказав, например, что замкнуло проводку или еще чего, но не стал. Правда – она же лучше. Я выложил ее, утаив только все то, что хоть как-то могло быть связано с тобой.

– … Смайл с их лиц исчез, глаза открылись, и они упали. Так я и лишился и родителей, и сестры.

Этого я тоже мог не говорить, потому как они больше не могли меня слушать. Они сидели, прижавшись друг к другу, и смотрели на меня залитыми слезами глазами то ли как на монстра, то ли как на друга, нуждающегося в поддержке. Их губы тряслись. Вика прикусывала нижнюю. Витька судорожно стряхивал слюни. Казалось, обоих вот-вот настигнет припадок.

– Твою ж налево! – Витька швырнул портативку в угол. Она разбилась. Он накинулся на меня. Чуть не повалил. Я и не сопротивлялся. «Пусть бьет сколько посчитает нужным», – думал я. Но у него и в мыслях этого не было. Вместо тяжелых ударов я почувствовал его крепкие дружеские объятия. И он поцеловал меня в губы. Я опешил. – Как же хорошо, что ты остался жив, Илюха! Как хорошо, что ты поведал нам обо всем! Каким же я был кретином! Какими же мы были суками! Вонючими суками, обидевшимися на пацана!

Витька был на моей стороне. Он обнимал меня и продолжал целовать сухими губами. Через его плечо я косился на Вику, мирно сидящую на кровати. Она не обращала на нас внимания. Повесила нос. Машинально водила пальцем по экрану мобильника. Вытирала платочком слезы. Поправляла рыжие волосы. Меня пугало незнание того, что было у нее на уме. Меня тревожили мысли о том, что – пусть даже раньше мы обсуждали жестокую месть Козлову – она не примет меня таким. Не примет в свой круг поджигателя, убийцу, ненормального…

И она встала. Выглядела потрепанной, как и та девушка, что я видел в будке телефонщиков. Только та была довольной, про Вику же я такого бы не сказал.

– Илья, послушай… – начала она нейтральным голосом. Судя по всему, она и сама не знала, какую занимать позицию: адвоката или прокурора. И пока она не наговорила лишнего, пока не усадила меня за решетку собственных эмоций, я вспомнил про алиби, про улику, огораживающие меня от преждевременных выводов.

– Смотри. Смотри сюда. Вик, я прошу тебя. – Я показал ей СМС, в котором было только несколько смайликов. – Видишь? Скажи, что видишь! Умоляю.

Она внимательно посмотрела на экран и безэмоционально произнесла:

– Смайлики. И что? От кого они?

– Номер неизвестен, но и так понятно, что это он их отправил. Он!

– Козлов?

– Может и Козлов, но я склоняюсь к тому, что это сделал его оберег – Смайл на его ноге!

– Тот, что был на лицах твоих родных?

– Именно!

– Теперь все складывается, – произнес Витя.

– Что складывается? – спросила Вика.

– Да, о чем ты, Витька? – поинтересовался и я.

– А то и складывается. Если все это с тобой… извини, проделал Козлов со своим Смайлом, если кто-то из них двоих отправил тебе эти гнусные рожи в СМС, если это действительно возможно…

– Можно короче? – поторопил я.

– Короче можно. Теперь понятно, отчего и для кого ты написал в полусне «я убью всю твою семью».

– Ты думаешь… – Вика подозрительно посмотрела на него и положила руки на поясную сумочку. Прижала их к ней.

– Но ведь это логично! Я видел такое в фильмах. Знаешь, типа, крутой качок во время мощнейшей драки получает в лоб, теряет сознание и находится в полном ауте много лет. И что потом? Потом в его серые, скучные, можно сказать, пенсионерские будни влетает… нет, не влетает… например, он находит какие-нибудь зацепки о своей прошлой жизни… Зацепки, которые он сам себе оставлял. Или, например, написал, как и Илья, обещание себе, чтобы ничего и никогда не забыть… Или…

– Мы поняли, что ты имеешь ввиду, – вписалась Вика, все еще впиваясь пальцами в сумочку.

Думал, показалось, но нет: руки ее немного тряслись. Едва заметно, но тряслись. Знаешь, как еле различимая вибрация телефона, что-то вроде того. Даже Витька обратил на это внимание и не на шутку перепугался, правда испуг его очень быстро прошел, когда Вика спросила меня:

– Ты действительно хочешь убить всю его семью?

– Не знаю, – честно ответил я.

Конечно, в день, когда я волочил босые ноги по асфальту, когда днями и ночами горевал о своих близких, я хотел убить каждого, кто имеет хоть какие-то родственные связи с Козловым. Но тогда меня переполняли эмоции, но, как известно, эмоции все равно что вода в стакане – рано или поздно испарятся, исчезнут. Сейчас же эмоций во мне на донышке. Возможно, еще через несколько дней, недель, месяцев, лет я превращусь в безэмоциональный сухарь, от которого в свою очередь останутся только крошки, да и те сметут веником и выбросят в мусорное ведро.

– Понятно. – Вика повесила нос. – Все понятно.

– Вик, я правда не знаю.

– Проехали.

Она хотела было уйти, или только сделала вид что хотела, как Витька метнулся к ней и усадил рядом со мной. В ту секунду он показался мне намного старше ее, даже не матерясь. Казалось, своими ручищами он продавит ее плечи, но только казалось. Ее рыжие волосы коснулись его рук, и он бережно поправил их. Одну прядь уложил за ухо. Тогда я впервые заревновал.

– Вика, – смиренно, глаза в глаза, обратился он к ней, – не дуйся, а то лопнешь, как воздушный шар, набитый взрывчаткой. Бу-ба-ба-ба-бах! – Витя по-каскадерски отпрыгнул, словно от нее действительно исходила взрывная волна, приземлился спиной на картонный пол, порвал промеж ног штаны и вместе с этим пукнул. Не специально.

Мы рассмеялись.

Витька покраснел.

Мы сделали вид, что не чувствуем запаха, и в усмешке переглянулись. А запах был. Еще какой запах! Запашище!

Вика придвинулась ко мне, коснулась рукой. Обняла. Поцеловала в шею.

«Стрелка компаса» приподнялась.

Над головами послышались громкие шаги.

– Я не дуюсь и не обижаюсь. Правда, – сказала она.

– Тсс! – Витя приложил палец к губам и посмотрел в потолок.

Мы его поняли.

– Просто… м-м-м… как бы правильнее выразиться… – Вика перешла на шепот. – Я… я… я напугана, Илья. Я… Ты… ты еще совсем ребенок…

– Ты боишься меня?

Она положила руку мне на колено. Я почувствовал ее тепло даже через толстую материю джинсов, одолженных Витей неделями ранее. Он не сказал, где взял их, а я не стал спрашивать. Выглядят они новыми, но, скорее всего, с помойки. Главное – не ворованные!

– Отчасти… Я переживаю за твое состояние. Тебе пришлось через столько пройти, многое потерять, даже убить… – она шлепнула себя по губам и виновато посмотрела на меня.

– Все верно, Вик. Все верно. Мне пришлось убить Полю и устроить пожар, в котором погибли родители.

– Извини, что затронула эту тему.

– Ничего страшного… для меня. А вот для тебя…

– Илюш, я знаю, ты не сделаешь мне ничего плохого. Я лишь хочу сказать, что…

Она не могла говорить, ей тяжело это давалось. Она не хотела оскорбить, нагрубить, задеть меня. Благо, Витька помог и продолжил за нее:

– … что маньяками становятся в детстве. Это она имела ввиду. Я же правильно понял?

Она кивнула.

– Понимаешь, я не хочу видеть тебя таким же маньяком, как и того… ну этого… ну вы поняли. – И мы поняли. Она имела ввиду того чокнутого, с которым расправились еще прошлым летом на Холме Восьми Валунов. Я тебе немного о нем рассказывал, Профессор. – Я не хочу видеть тебя таким в будущем. Я не хочу этого. Ты не такой человек. Мне грустно, печально, противно осознавать, что Я втянула тебя в это, в месть Козлову.

– Он сам себя в это втянул. Он – конченный урод, который должен гнить… не в могиле – в бочке своего же дерьма на городской площади, на виду у всех! – завелся я.

– Тсс! – приглушил меня Витя и ткнул пальцем в потолок: хромые шаги Аварии стали отчетливее. – Он точно над нами. Тсс!

Я затих.

Вика продолжила шепотом:

– Именно такого Илью, какого я только что увидела – яростного, гневного – мне больше видеть не хочется. Ты добрый, не сомневаюсь, умный, отзывчивый, ласковый и прочее, и тому подобное, и всякое такое, но, – «но» она позволила произнести чуть громче шепота, – не неадекват, не псих, не ненормальный. Ты уже просидел… прожил, не выходя на улицу, словно отшельник, с месяц, и это мне ой как не нравится. Илья, только пойми меня правильно… – Глаза ее начали наворачиваться слезами, и через мгновение слезинка прокатилась по щеке, оставляя на ней темный ручеек от туши или чего-то такого. Я, Профессор, не особо разбираюсь в косметике. – Я считаю виноватой себя.

Я долго не решался, стеснялся, но все-таки переборол и себя, и некий страх и обнял ее. Дотронулся губами до ее уха, кончиком оттопыренной «стрелки компаса» – до локтя, и прошептал:

– Ты не причем, Вика.

– Еще как причем.

– Нет, – настоял я. – Если тебя это устроит, мне нисколько не нравится и не нравилось тут отсиживаться, как ты сказала, отшельником. Я делал и делаю это лишь от того, что так было и есть нужно.

– Ну почему же? – теперь не сдержался Витька. Он сел на пол, скрестив ноги и обнажив через дыру в штанах синие трусы с красными паровозиками. Вылупившись, повторил: – Почему?

– А разве я мог поступить иначе? Скажи, разве я мог, мать его, поступить иначе? – я чуть было не перешел на крик. И перешел бы, если б сверху, нал головами, что-то в квартире Аварии не рухнуло. Поначалу в голову полезли плохие, отвратительные, самые паршивые мысли, но нет: Авария был жив и хромал уже куда интенсивнее прежнего. Правда хромота его была теперь похожа не на глухой топот, а на лошадиный цокот или на удары молотком по полу. – Как мне нужно было поступить? Может быть, нужно было обратиться в скорую, пожарную, полицию? Хоть шанс напороться на безмозглого бюрократического недотепу с нехваткой бюджета на его работу стремился к бесконечности, случайное воскрешение мальчика, сгоревшего в том жутком пожаре, могло обратиться в явку с повинной. И что, спросите вы, было бы дальше? Все очевидно: Козлов бы усмехнулся надо мной, а его Смайл преследовал меня до конца моих дней, пока я и сам не сгнил бы в тюрьме под слоем собственного дерьма. Да, это мало вероятно, но вероятность для того и существует, чтобы один раз из миллиона можно было сорвать куш.

Стук сверху продолжался еще некоторое время, а потом, удаляясь, сошел на нет.

Мы молчали. Не знаю, о чем думали друзья, а меня не покидала мысль, что этот стук очень сильно что-то напоминает. И я не понимал, что именно: мотив песни, игру на барабанах или еще чего.

– Когда-нибудь тебе все равно придется выйти, – сказала Вика, и я наконец обратил на нее внимание. Видать, стук сильно отвлек, только поэтому я не заметил, как она умыла влажными салфетками, как и тогда, в школе, Наталья Николаевна, свое лицо. Боже, без косметики Вика была еще красивее.

Мысли о ее красоте ввели меня в легкий транс, а когда я из него вышел, Витька стоял перед нами с тремя банками апельсиновой газировки. Две он дал нам, одну открыл сам. Выпил содержимое, швырнул в стену смятую жестянку и смачно рыгнул. Мы засмеялись.

– Тсс, – сумел произнести я, еле сдерживая хохот. – Ты что ли не мог рыгнуть шепотом? Авария же услышит.

Около пяти минут мы просто не могли себя сдержать и перестали смеяться, только когда все трое держались за животы и не могли дышать.

Чтобы спустить пар и остудить пыл, я отхлебнул из своей банки – это была катастрофическая оплошность. Я вновь засмеялся, и газировка полилась через нос. В итоге мы снова еще долго не могли остановиться.

Витька рассказал, что в телевизоре видел мужика, стреляющего молоком из глаз. Вика подтвердила его слова, она тоже видела этот фрагмент в какой-то передаче про невероятные рекорды, а позже рассказала и свою историю. Ее одноклассник (я не уточнял, из бывшей или из настоящей школы) так же, как и я, засмеялся во время еды. С ее слов, ему повезло меньше. Он не пил газировку, а жевал котлету с макаронами. Так вот из его ноздрей полез фарш – ну точно как из мясорубки. Я подумал, что ему действительно повезло меньше.

– За глаза его до сих пор называют Человеком-Ноздри, – улыбнулась Вика.

– Да уж! Смешно, но не круто! Ваш Человек-Ноздри мог сделать так? Наверняка нет! – Смеясь, Витька засунул в обе ноздри мизинцы по вторую фалангу, а вынув, обнаружил на них две густые сопли. Протер пальцы о штаны.

– За такое тебя бы прозвали Зеленой Слизью, – усмехнулся я.

– Или просто дураком, – посмеялась Вика и снова прижала руки к поясной сумке. – Ну ладно, посмеялись – и хватит. Так ты, Илья, собираешься в ближайшее время выходить на улицу или будешь отшельничать?

– Ясен х… – я успел сдержаться. – Конечно собираюсь. Правда… правда нужно заранее все продумать. Нужна какая-то тактика, и нужно ее придерживаться.

– Уже есть какие-то мысли?

– Только одна – разгонная. Для начала… для начала я думаю сменить имя. Например, Данил… Данил Профов. Данил, потому что такое же короткое – в два слога, – такое же звучное и содержит в себе две буквы моего настоящего имени. А Профов, потому что…

– Потому что ты и есть тот Профессор, о котором жужжит вся мелкотня на районе? – предположил Витька и был ошарашен тем, что случайно попал в яблочко. – Так это действительно ты? Ты и есть тот Профессор, про которого ходят слухи? Тот самый исчезнувший Профессор? Как же я сразу не догадался, что речь про тебя? – Он ударил себя по лбу.

– Не притворяйся. Ты и раньше это знал. Так ведь?

– Да, Илья. Так и есть. Не трудно сложить один плюс один. С тех пор как ты поселился в Курямбии, на районе пропал некий мелкий по прозвищу Профессор. Не мудрено, что это ты. – Он пожал плечами.

– А я давно знала, что тебя так называют. Даже в школе о тебе слышала, но не знала, что это ты. Потом уже, со временем, сообразила. Как говорит Витька, не сложно сложить один плюс один. – Вика приоткрыла сумочку и сложила в нее обе руки. Казалось, делала она это неосознанно, словно что-то подталкивало ее это делать. – Тебе нравится это прозвище?

– Сначала нет, потом да. – Я переводил взгляд с одной на другого. – А сейчас мне как-то все равно. Сейчас, пожалуй, я бы избавился от него. Сейчас нужно, чтобы о потерявшемся Профессоре и всей его семье все дружно забыли. Хорошо бы, если все жители нашего города, знающие меня, забыли мое лицо. Было бы круто. И было бы круто, если, кроме изменения имени, я бы мог изменить свою внешность.

– Это да, – вздохнул Витя, почесывая ногу через дыру в штанах. – Будь ты старше, будь твоя растительность на лице активнее, ты мог бы отрастить бороду. А так все, что мы можем с тобой сделать – побрить наголо и снять очки. И твоим новым прозвищем станет Чупа-Чупс. – Он говорил серьезно, но в глубине души смеялся. Его выдавали едва поднятые и растянутые уголки губ.

– А если тебя еще и в инвалидное кресло усадить, ты станешь вылитым мужиком из «Людей Икс». – Вот Вика даже не думала скрывать улыбку.

– Ха! Точно! Вылитый Профессор Карьер! – Витя захлопал в ладоши и покатился кубарем по полу. – Кажется, так его звали?

– Похоже на то, – произнесла Вика.

Мужика звали не так, но поправлять я их не стал. Им было слишком весело… да и мне тоже, поэтому совершенно не было никакого желания случайно сменить обстановку всего лишь каким-то жалким замечанием, уточнением.

Оставшуюся половину дня мы не обсуждали ни мое прошлое, ни новое будущее с новым именем, ни планы мести Козлову, ничего серьезного. Вместо этого мы занимались простыми делами, которыми и должны заниматься дети: мечтали и рассказывали смешные истории из жизни. В основном истории были Вити и Вики, я же рассказал всего одну, о мальчике, лопнувшем на поединке по поеданию блинов. Ее я вычитал в книге, но друзьям заявил, что это было на самом деле, закрепив выдумку правдоподобными фактами. Они поверили. Я и сам в нее почти поверил.

Еще мы играли в «Монополию». Витька и ее принес со свалки. Он бережно хранил ее в своих подвальных владениях до лучших времен. Сама карта была изрядно потрепана: углы помяты и оборваны, сгибы несколько раз проклеены скотчем, некоторые надписи обведены ручкой. Вместо оригинальных фишек были крышка от «Фанты», пятидесятирублевая монета девяносто третьего года и резинка для волос. Последнюю Вика очень… о-о-очень аккуратно достала из сумочки, прикрывая содержимое второй рукой. Она явно от нас что-то скрывала, но речь пока не об этом. Речь о «Монополии», в которой я дважды одержал победу, разгромив оппонентов в щепки, обанкротив их. Один раз выиграла Вика – я ей позволил. Витька же к концу третьей партии разозлился, швырнул свою фишку, крышку от «Фанты», пнул наши фишки и стопку денег. Деньги, к слову, были полностью самодельными. Витька вырезал их из тетрадных листов и написал числа черным маркером. Помимо стандартных номиналов были и удивительные с неповторимым достоинством: 27, 104, 1078 рублей. Витька сказал, что с такими деньгами играть интереснее. Так вот когда эти деньги разлетелись, он выбежал из комнатушки, и мы с Викой переглянулись.

Некоторое время он копошился в темноте подвала, что-то швырял, что-то рвал, бубнил – бесился. Потом послышались «вжики» и треск с сопровождением: «Я покажу вам, как смеяться надо мной. Я вам точно покажу».

Когда нам уже надоело ждать, он наконец вывалился из темноты и ввалился в свет, как обезумевший пьяница. В руках он держал колоду карт, а сам… Мне до сих пор смешно вспоминать это представление. Он был похож на чокнутого толстяка, а все потому, что надел на себя несколько штанов, футболок и кофт. Еще и две куртки. На голове – три шапки. В этом обличии попытался сесть на пол, но распирающие многослойные штаны не дали ему по-хорошему согнуть колени. Он подошел к стене и проскользил по ней до пола. Сел на попу, широко раздвинув несгибаемые ноги. Попытался перетасовать карты, но из-за футболок, кофт и курток не смог. Он пыхтел, капли пота текли по его лицу, а он не мог их убрать. Витя раскидал по полу карты на равные кучки и произнес шипящим голосом то, что и превратило эту ситуацию в настоящую комедию, которая нас с Викой и убила:

– Ну чо, сучки, поиграем на раздевание?

В порыве смеха мы просто приняли поражение и помогли ему раздеться. Вся одежда была полностью сырой. Он отнес ее обратно и развесил на трубы.

– Ибо нефиг! – сказал он, протирая руки.

Больше ни он, ни я, ни тем более Вика представлений не показывали. Мы вновь общались об обыденном, о всякой чепухе.

Ближе к вечеру у Вики зазвонил телефон, и уже через десять минут она покинула Курямбию, сказав перед этим, что родители ее заколебали. После этих слов ей стало не по себе, неловко, стыдно передо мной, но я не придал значения. Она сказала, что придет ко мне завтра. Не обманула, Профессор. Она действительно пришла на следующий день.

Витька же проводил ее до выхода, а, вернувшись, сказал:

– Она уехала.

– На самокате?

– На нем.

После короткого разговора он снова удалился в темноту. Последовала череда неразборчивых звуков. Витька вернулся ко мне с яичницей в пластиковом контейнере, куском хлеба и бутылкой холодного чая со вкусом лимона и мяты.

– Твой ужин. – Он улыбнулся, бросил мне бутылку и сел рядом. Открыл запотевший изнутри контейнер и принюхался. – На вкус – не знаю, а вот на запах шикарно.

Запах и правда был шикарный. Наверное, в тот день я впервые восхитился запахом жареных яиц.

– Ешь – не то остынет. На водопроводных трубах будет греться очень долго. Летом горячая вода немного холоднее.

– Летом ее еще и отключают на несколько дней во время профилактических работ.

– Тоже верно. В общем, Илья, я тоже пойду домой. Ты отдыхай. И кушай. Bon appétit!

– Merci, Victor, – попытался сказать я максимально по-французски.

Он ушел. Провожать я его не стал. Он сам себе проводник.

Витя не принес мне ни вилки, ни ложки, ни любой другой столовый инструмент, а я даже не пытался его искать. Не изобретая велосипед, я вывалил теплую яичницу на кусок хлеба (она была чуть больше, края ее свисали) и приговорил ее если не в три, то в четыре укуса. Слишком уж она была вкусной. Не хватало правда соли, да и желток я предпочитаю мягкий, чтоб растекался, но это была какая-никакая горячая пища. Пальчики оближешь!

Когда пальцы были облизаны, я опустошил и бутылку. Никогда не любил бутилированный холодный чай из магазина (чай должен быть горячим, чтоб горло жгло), но этот, пусть даже просроченный, показался мне напитком богов. В бутылке не осталось ни капли.

ИЛЬЯ

Чего?

КАК ТЫ ХОДИЛ В ТУАЛЕТ?

Я не хочу об этом говорить.

НУ ПОЖАЛУЙСТА

По-кошачьи.

ЭТО КАК?

Каком кверху, усек?

Я хотел опустить этот момент, но тебя не проведешь.

Один раз мне уже от Витьки досталось за то, что он угодил в подвале в мою мочу. Тогда он сказал, что лучше отходить подальше, в «дальнюю темноту», так он ее назвал. «Лучше отойди на пятнадцать-двадцать метров от комнаты и испражняйся сколь угодно. Там дальше прямой коридор – в нем не заблудиться. Я сам туда иногда хожу. Запах может долететь досюда. Если лень ходить, ссы в бутылку, а какай в пакет. Я вынесу». Он дал мне моток полиэтиленовых пакетов из магазина, а я до сих пор следую его указаниям.

КАКАЕШЬ В ПАКЕТЫ?

Да. А ссу в «дальней темноте».

ФИИ

Спасибо. Ты настоящий друг.

Вот не хотел же рассказывать, но ты заставил! А если кто-нибудь сунется в тебя? Если прочитает все, о чем мы с тобой общаемся? Все, чем я с тобой делюсь? Меня засмеют и примут за ненормального! Я буду вызывать отвращение у людей! Я до сих пор помню, как охреневала Поля, читая нашу с тобой переписку.

ТО БЫЛА НЕ ПОЛЯ

Ты прав.

С набитым животом (еды было не так много, но за последнее время желудок сузился до невозможного, да и не стоило выпивать залпом весь чай) я валялся на кровати. Смотрел «Ютуб». В рекомендациях были какие-то пластилиновые зверушки, распаковки и обзоры игрушек для мальчиков и девочек, образование для малышей, английский с нуля, мировые новости и музыкальные клипы. К музыке я был равнодушен, кроме «Ты горишь как огонь», детские каналы не прельщали, ну а новости мне были вовсе неинтересны. Чтобы хоть как-то развеяться я включил математические задачи. Мужик, похожий на учителя, показывал и решал интересные примеры. Они и вправду были интересными, пока мне не надоело и пока я не смог решить первую из них. Она была олимпиадной для десятого класса. Той темы я не знал. Математика сменилась на физику, физика – на космос, а космос плавно перетек в DIY, и под всю эту катавасию мои уже квадратные глаза начали слипаться. Я уснул.

На фоне просмотренного в «Ютубе» мне приснился очень «полезный» сон про то, как на астероиде пирамидальной формы без действия электромагнитых волн построить метеорологическую станцию из отрезка ржавой трубы, трех мотков ниток и двух шампиньонов. И я клянусь, этот сон был самым правдоподобным! Так бы и смотрел его, если бы не проснулся в три утра от смеха. Чужого смеха. Он до жути напугал меня. Думал, вернулся Смайл. Но это был не Смайл – идиот в дурацком наряде прыгнул в бассейн с апельсинами. Этого идиота «Ютуб» включил автоматически.

Да, я уснул с телефоном в руке, Профессор, а он даже не выключился от разряда батареи, хотя в одиннадцать часов на нем уже оставалось пять процентов заряда. На всякий случай я его вырубил и проснулся только в полдень. И снова от смеха. Теперь это был Витька.

– Чего ржешь? – спросонья спросил я, даже не понимая, кто надо мной стоит.

– Не знал, как тебя разбудить. – Он пожал плечами и снова заржал, но не так правдиво, почти как лошадь. – Тебе что, снилась Вика?

Я думал спросить, с чего он так решил, но вдруг почувствовал, а потом увидел, что промеж ног топорщится бугорок.

Странно, ведь Вика мне не снилась. Об этом я рассказал ему, а заодно и о своем настоящем сне. И о том, из-за чего он мне приснился.

– Только поэтому я и не смотрю всю эту дичь. Довольствуюсь книгами из личной, – он оттопырил указательный палец, – библиотеки. Запомни, Илья: смотри только то, что тебе нужно, а не то, что навязывают.

– Так и делаю. Просто этот говняный алгоритм «Ютуба», пока я спал, включил то, что нужно ему.

– Так удали его нахрен.

Так я и поступил. И в моих действиях не было ни раздумий, ни сожалений. Только удержание пальца на иконке приложения и касание «УДАЛИТЬ» во всплывающем меню.

«Эх, если б все, абсолютно все можно было стереть в пару каких-то касаний…» – подумал я. А потом пришла еще одна, очень короткая, но очень емкая мысль: «КОЗЛОВ…»

В итоге короткая «КОЗЛОВ» растянулась на целый день. О чем бы мы с Витькой не общались, Козлов не отпускал меня. Витьке то и дело приходилось дважды окликать меня, чтобы обратить на себя внимание. И я обращал, но, когда он что-то говорил, я лишь видел его открывающийся рот, из которого вылетали фразы на козлином языке: «Козлую козлачит по козле, а на козлечу козле козлит козловая. Козлищина!»

– Козловая? – переспросил я после одной из его историй и в миг получил пощечину. Оклемался, но глаза остались стеклянными. Не шевелились, будто в них залили суперклей.

– Илья, ты задолбал. Что с тобой не так? Какая еще козловая? Я сказал «кайфовая».

– Кто кайфовая?

– Забей.

После его «забей» забил не я, а Авария сверху. Сначала показалось, что он снова хромает, очень сильно хромает, но потом звуки стали четче и яснее. Он что-то забивал молотком. И похоже, шурупы в бетон, поскольку бил он до конца дня, пока мои друзья не разошлись…

Что-то я снова забегаю вперед.

Вика появилась в Курямбии в четверть седьмого. На входе извинилась, что не смогла прийти раньше. Опять родители и какие-то дела.

На что я сразу обратил внимание, так это на ее не по-летнему плотную рубаху с длинным рукавом, рюкзак (не школьный – скорее туристический) на плечах, набитую поясную сумочку и покрасневшие, скрывающие что-то ужасное глаза. Но счастливые глаза…

Она сняла рюкзак и навалилась на стену. Расстегнула три верхние пуговицы рубахи. Это обнажило не только часть бюстгальтера и приличных размеров грудь, но и синяки, которые она даже не думала скрывать.

Мы с Витей ужаснулись, хотя у обоих произошла эрекция.

– Кто тебя так? – приближаясь к ней, протянул он. – Только не говори, что упала с самоката. Я видел, как ты ездишь.

«Козловкозловкозловкозловкозлов…»

– Не скажу, – улыбнулась она и села на рюкзак. Он стал вдвое меньше, но все равно был больше моего школьного рюкзака.

– Тебя сбила машина? Тебя хотели ограбить? Тебя побили завистливые, пускающие слюни по Биберу, девки? – перебирал Витька, и многие его варианты я опустил, Профессор.

«Козловкозловкозловкозлов…»

– Что, ноги мне в уши, с тобой случилось? Кто тебя так, Вик? – после минутной паузы вновь загорланил Витька.

Авария все еще бил молотком, но никто из нас его не слышал. В любое другое время от этого стука у нас пошла бы кровь из ушей (а такое время еще будет, Профессор, ты только дождись), но только не в это.

В том момент у нас замыкался круг единства, мы это чувствовали. Клянусь, каждый чувствовал, что что-то происходит. Я, например, – жжение в кончиках пальцев рук и ног, шум в голове и зов в сердце. Что-то наше, что-то распирало меня изнутри. И этим чем-то была ненависть и злоба к предполагаемому объекту. В тот момент нас что-то окончательно сплотило. Наверное, Витька. Черт возьми, мы даже моргали в унисон!

«Козловкозловкозлов…»

– Вика… – не понимая, что делает, Витя дотронулся до синяка на ее груди.

«Козловкозловкозлов…»

Вика схватила его за запястье и… не одернула руку от неуместного прикосновения, а только сильнее прижала его ладонь к синяку.

Витя стоял столбом. Скрываемое в его штанах тоже стояло столбом. Из глаз текли слезы. Он только сумел произнести не закончившийся вопрос с уточнением:

– Это?..

«Козловкозловкозлов…»

Она не дала продолжить – приложила палец к его губам. Она не ответила на очевидный вопрос и только кивнула… нам обоим, дав понять, что все это сделал он – животное с фамилией Козлов.

– Где эта гнида? Где этот гнойный прыщ?! Каждый удар в твою… в нашу сторону будет перемножен в тысячу раз и направлен обратно! – буйствовал Витя. Он был в ярости. Глаза – краснющими. В них жила ненависть. – Подымай зад, Илья, пока это чучело далеко не убежало. – Я снял очки (откуда они взялись?) и сдавил их в кулаке. – Вика, где этот гандон?

Вика повесила нос. Слеза стекала по ее щеке.

Витя обрушил свой мини-склад. Из нижнего ящика из-под фруктов вывалились строительные инструменты. Там было много всякой мелочевки, но в глаза бросились только острозаточенный до блеска плотницкий топорик, ножовка, молоток и мебельный степлер. Поначалу он потянулся за степлером, вероятно, потому, что тот более всего напоминает оружие – пистолет. Дотронувшись до него, передумал, поднял молоток, перебросил из руки в руку и предложил его мне. Я согласился. Топорик тоже не лежал без дела: Витька провел по наточенному лезвию большим пальцем: из него тут же показалась капелька крови. Такая же капелька, ничуть не отличающаяся от тех, что я видел в день нашей первой встречи с Викой в теперь уже бывшей для нас обоих школе. Эта капля стала катализатором, триггером, пинком под жопу… Называй как хочешь.

– Я размажжу его лоб к чертовой матери! – заорал вдруг я, не узнавая свой голос. – Где он? Где ты его встретила? Где он на тебя напал?

Авария сверху стучал так, словно уже не вбивал шуруп в бетонный пол, а пытался пробить ход в подземелье, где его должны были ждать драконы, драгоценности и принцесса.

Я подпрыгнул и ударил по потолку молотком. Картон порвался, а Авария на какое-то время перестал нас донимать.

Витя стер слезы рукой. Под глазами красовалась кровавая размазня, оставленная порезанным пальцем. Это был его боевой окрас.