Дневник
TextЧем ближе я пододвигаюсь к 01:30 (в это время я планирую покинуть дом, чтобы прийти слегка пораньше, чтобы не заставлять Вику ждать), тем больше меня что-то гложет изнутри. Не что-то – паника. Она съедает меня. Жрет и не разжевывает. Я беспокоюсь, что родители только сделали вид, что поверили мне, что больше не переживают, а сами, как сказала Вика, стоят стражей у моей двери и ждут, когда она скрипнет, а я пойду на улицу. А если они поджидают меня в прихожей? Если они спрятались в шкафу? Нет. Быть такого не может. Я слышу их разговоры, перемешивающиеся с голосами героев сериала, который они смотрят. Я слышу ругань папы, когда начинается реклама. Вновь ругается, когда и на других каналах – реклама; и идет в туалет. Я все это слышу. А вдруг это не прекратится? Вдруг они не уснут и всю ночь будут бродить? Всегда засыпали, но только не сегодня! Назло мне! Назло Вике!
ТЫ ВСЕГДА МОЖЕШЬ ВЫЙТИ
ЧЕРЕЗ ОКНО
ТАК ДАЖЕ НАДЕЖНЕЕ
БЕЗОПАСНЕЕ
Я тоже это обдумывал. От подоконника до земли около двух метров. Высоковато для прыжка. Опасно. Но прыгать я и не собирался. Высунувшись из окна, я дотягиваюсь до парапета соседского балкона. Хорошо, что они так его и не застеклили, не обшили. По нему я смог бы спуститься, как по лестнице, и до земли осталось бы не больше метра. Я бы спрыгнул. Плохо, что вариант с выходом через окно отменяется. Сейчас 23:11, а на улице темным-темно (природа точно настроена против меня). Мне все равно придется волочиться через всю квартиру на (уже наш) балкон за фонариком. Без него-то я точно никуда не сунусь – на улице сейчас уже темнее, чем в Витькином подземелье. Нужно ждать, когда уснут родители.
А ПОЛЯ?
Она не проблема. Ей пофиг. Даже если она застанет меня при ночном побеге… Главное – незаметно взять фонарик и также незаметно покинуть квартиру.
ВСПЫШКА ТЕЛЕФОНА
Ты гений! Как я сам не додумался?! Вот кретин! Она – тот же фонарь! Решено: пойду через окно!
00:29. Родители заснули. Телевизор в их комнате все еще работает. Полю тоже не слышно. Я уже сложил все самое полезное – металлический треугольник (на всякий случай).
МЕНЯ НЕ ЗАБУДЬ
Обязательно – перед выходом. Теперь я без тебя – никуда. Это я уже уяснил.
01:15. Только что в комнату кто-то заглянул. Наверное, мама. Хорошо, что я успел лечь под одеяло. Она проверила меня. Погладила. Поцеловала. Я «спал» так крепко, что не шелохнулся. Через туалет она направилась обратно баю-бай.
01:23. Профессор, я так больше не могу. Глупые, дрянные, поганые мысли одолевают. Скоро мне нужно выдвигаться в Курямбию, в темную ночь, в ее бездушную прохладу, но меня разъедает, как моечное средство – жир. Я таю. Растворяюсь. Теряю себя. Мне страшно.
Понимаю, сейчас не лучшее время для разглагольствований, для поиска ответов, но меня никак не покидает залетевшая через раскрытое окно мысль, увеличивающаяся, разрастающаяся до необъятных масштабов: что, если все это зря? Зря вообще все, Профессор. Понимаешь? Зря следил за Козловым. Зря хочу ему отомстить, ведь в мести счастья мне наверняка не найти. Так? Зря познакомился с Витькой и впутал его в свою паутину событий. Витька классный парень, и ему незачем тратить на меня свое драгоценное время. Зря схожу с ума по рыжеволосой девчонке, ее веснушкам, голубым глазам, отражающимися от зеркальца с розовой оправой в мою душу. По девчонке, вдвое старшей меня.
Быть может, я влюбился? Не может быть такого. Я слишком мал для любви, так пишут в книгах. По статистике, девчонки начинают любить в двадцать три, парни – в девятнадцать. Но не в семь же. По статистике, в семь лет мальчуганы способны полюбить только игрушечные автомобили.
А если я зря жду половину ночи выхода, наряженный в спортивные штаны, ветровку с капюшоном и кроссовки на липучках вместо шнурков? Что, если я подойду-таки к Курямбии к 01:50, а она не явится ни к 02:00, ни к 03:00. Мне ждать всю ночь? До утра? До следующего утра? А ведь она может вообще не прийти. А если она заодно с Козловым? С «я что-нибудь придумаю»? Что, если всю эту херабору с местью, со встречей в Курямбии она придумала лишь для того, чтобы насолить мне, подставить? Вдруг она уже сейчас поджидает меня в темноте подвала и замахивается наточенной штыковой лопатой на каждый шорох? Да она попросту может меня толкнуть, а я упаду на сеть водопроводных труб с вентилями и больше никогда не увижу дневного света. А Витька? ВИТЬКА! Если достанется и ему? А если ему уже…
Бр-р-р! Я никуда не пойду. Мне это не нужно. Я спятил. Я остаюсь дома. Точка.
ТЫ И ВПРАВДУ СПЯТИЛ
Так и есть.
ПОТОМУ ЧТО НЕСЕШЬ ПОЛНУЮ ЕРЕСЬ
Я ложусь спать.
ОНА МЧИТСЯ ПО НЕОСВЕЩЕННОМУ МОСТУ ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРИХУ
И НИ О ЧЕМ НЕ ПЕРЕЖИВАЕТ
Кто? Что?
ВИКА КАТИТСЯ НА САМОКАТЕ
ОНА БУДЕТ У КУРЯМБИИ
С чего ты взял?
ПОТОРОПИСЬ ЕСЛИ НЕ ХОЧЕШЬ ОПОЗДАТЬ
ТЫ НУЖЕН ЕЙ
Откуда ты это знаешь?
МНЕ СООБЩИЛИ
Кто? О ком ты, Профессор? Ты меня пугаешь.
ИДИ И НЕ ЗАБУДЬ ВЗЯТЬ МЕНЯ С СОБОЙ
ДОВЕРЬСЯ
БРЫНЬК!!!
Если ты вдруг не понял, я с тобой поздоровался!
Настроение – космос, даже несмотря на то, что я всю ночь не спал. И весь день. Я заряжен на 500%. Больше! Даже небо над головой кажется чище, солнце – ярче. Птицы поют для меня серенады. Ветер обдувает жаркую комнату, залетая в до сих пор раскрытое окно. Хочется жить! Хочется творить! Хочется любить!
Выходной! За ним – еще один, не менее прекрасный! Во всяком случае, я на это надеюсь.
Обо всем по порядку? Договорились!
Начну: ты был чертовски прав!
В 01:35, проверив полный заряд батареи телефона, сунув его и тебя в рюкзак, я раскрыл окно своей комнаты, взобрался на подоконник, встал на отлив. Снаружи было не так темно, как казалось изнутри. Особенно, когда глаза привыкли к темноте. Я легко рассмотрел парапет соседского балкона, дотянулся до него ногой, переместил центр тяжести… полупрыжок – и я держался за него обеими руками. Спустился, как по лестнице (на что и рассчитывал), и спрыгнул на холодную, слегка влажную траву. Осмотрелся.
В доме напротив свет горел только в одном окне третьего этажа. В нем два полуголых мужика горланили песни, стряхивали с дымящих сигарет пепел на подоконник, пили водку. Бухали.
Я не переживал. Они меня не заметили, а если бы и заметили, им либо было бы на меня насрать, либо они все равно бы ничего не сделали. Не спрыгнули бы ведь они с третьего этажа на крыши припаркованных под окнами автомобилей, верно? Вот и я так решил. Я только взглянул на мелькающие красные угольки, которыми они размахивали, и побежал туда, где должен был быть раньше Вики.
По прежнему, уже известному и самому короткому маршруту (вдоль дороги, через супермаркет, не доходя до офиса телефонщиков) добраться у меня не вышло: издалека на меня посветили яркие фары приближающегося ко мне автомобиля. Повезло, что он ехал медленно.
Свернув на первую попавшуюся тропинку, ведущую во дворы других домов, и запрятавшись в кустах палисадника, в проезжающем автомобиле я узнал полицейский седан с мигалкой. Они патрулировали улицу. Даже не представлял, что они ВЫПОЛНЯЮТ свою работу. Возможно, они начали этим заниматься только из-за информационного портала «Цифроньюз» Бумажного Макса, в статьях которого разоблачались коррупционные схемы этих бездельников. Сейчас штат в полицейском участке наверняка сменился. В нашем районе – точно. Недотеп поменяли на разъезжающих в ночи пожирателей бутербродов.
Когда патрульные уехали, я не вернулся на дорогу, а пошел дворами. Шел почти наугад. В темноте любой шаг делаешь наугад, но все же я видел тропинку, ведущую примерно в сторону Курямбии. И не ошибся.
Сначала дошел до «Светофора» (ночью я бы его так не назвал, ночью он – монохромный столб). На лавке, у его единственного подъезда лежал черный ком. Поначалу показалось, что это мешок, внутри которого – скулящая собака. Подойдя ближе, увидел, что это никакой не мешок даже, а спящий Иглыч. Скорее всего, он ошибся домом. А может, просто решил сменить обстановку? Как бы то ни было, будить его я не стал. С чего бы? Это не входило в мои планы. Но зато я шепотом послал его. Не знаю… наверное, чтобы во сне он принял меня за своего, а в реальности не докучал мне. Не знаю, Профессор. Не знаю. Послал его и пошел своей дорогой. Не пошел – побежал. Не хотел быть позднее Вики. Не по-джентльменски это что ли…
Я пролетел у «Верните мне мой Париж» (в нем единственном в том жилом квартале горел свет в нескольких окнах) и чудом остановился перед ограждением детской площадки, иначе расшиб бы себе лоб и переломал ноги. Благо, обошлось. Естественно, на площадке никого не было. Даже качели не покачивались, а бездвижно висели на цепях в пластиковой трубке.
Я достал мобильник, посмотрел на часы: 01:48. Когда бросал его обратно в рюкзак, задел твою прохладную обложку. Это меня успокоило. Да-да-да, знаю, что ты этого и хотел. Спасибо.
В песочнице красовались уже новые траншеи (насколько мог я судить), оставленные парнями и, возможно, одной девочкой. Я оставил их позади, обогнул дугой батут, перепрыгнул ограждение, оббежал «Китайскую стену», и, отдышавшись, замер у входа в Курямбию.
Фанерка была чуть отодвинута. Из подвала доносились неразборчивые звуки: хруст, потрескивание, бормотание. Волей-неволей я приблизился ухом ко входу, пытаясь расслышать хоть что-нибудь внятное, понятное, объясняющее происхождение странных звуков, но увы. Достал телефон, включил фонарик и посветил им в подвал. Свет рассеялся (его будто проглотили), и уже в метре от меня ничего не было видно. Стало не по себе. Жутко. Я хотел убежать, но запнулся за корягу, валяющуюся бесполезной массой в высокой траве. Упал на живот. Повезло, что не разодрал лицо об еще какую-нибудь корягу или об – еще хуже – осколки битого стекла, поблескивающие в лунном свете в паре шагов от моих глаз. Не поднимался.
Теперь прохлада и запах перемятой травы успокаивали, а вот твои импульсы из рюкзака, что лежал на мне, тревожили. Ты гудел. Думал, взорвешься. Ты что-то говорил, но я не разбирал твоей речи; отвлекали звуки из Курямбии.
В 02:00 завибрировал телефон – будильник, который я завел как оповещение о времени встречи с Викой. Ее не было. Не было!
Я проклинал себя за обман, за то, что поверил в (извини) брехню, которую ты мне сказал. Сейчас-то я уже знаю, что это была чистая правда, тогда – нет.
Я приподнялся на карачках, высунул из травы лицо, напряг глаза и вгляделся в размытую темную точку удаляющейся тропы. Подобрал очки, надел, и точка стала четче, но яркости не прибавилось. Что я пытался увидеть, так это приближающийся ко мне силуэт девочки на самокате, которая должна была быть в обозначенном месте еще при вибрации будильника. Хорошо, что не забыл отключить мелодию, иначе разбудил бы жильцов дома.
Вики все не было.
Ты сжигал спину разрядами электрического тока. Судороги согнули меня в обратную сторону, и точно над собой, в небе, я увидел озлобленный лик полной луны. Иссиня-белый круг начал менять цвет, форму, и на его месте совсем скоро ухмылялся злобной рожей красный смайл с ноги Козлова.
«Ты – ничтожество, не способное ни на что, – говорил он. – Ты – ноль, точка, пустое место».
Я хотел ответить, хотел хоть что-то противопоставить его словам, но во рту создался вакуум, щеки втянулись, поэтому получилось только хлопнуть глазами.
Тут-то ты и вступил с ним в словесную перепалку, и закончил ее. Голос твой не был таким, как обычно. Пожалуй, в тот момент я боялся тебя куда больше гигантского смайлика, зависшего в небе.
«Ты! Сопляк! Не подходи к Игорю! Я знаю, что ты удумал, головастик! У тебя ничего не выйдет!» – надрывался занявший место луны.
Я молчал. Мог лишь причмокивать щеками да хлопать глазенками через линзы очков, не только увеличивающие размеры красного круга, но и улавливающие исходящие из него звуки.
Он надвигался на меня, высунув язык, шевеля им. Он надвигался на меня, раскрыв свою зубастую пасть и облизываясь. Он помигивал, дышал на меня, а мне приходилось нюхать его вонь изо рта, запах тухлых яиц, запах гнилой рыбы. Мертвый запах.
Когда я уже принял должное – конец своего существования, ухватившись на всякий случай за траву, впился пальцами в землю, в коренья, ты прокричал: «Очко
ОБЕЗЬЯНЫ!
СВАЛИЛ ОТСЮДА ПОКА Я НЕ ЗАТОЛКАЛ В ТЕБЯ САМОКАТ
УЙДИ
У ТЕБЯ ЕЩЕ ЕСТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ ПОЖИТЬ
Да, именно так. Неужто все это не было галлюцинацией на почве нервного срыва? Неужто все это было взаправду, Профессор?
ЯВЬ
С чем мы имеем дело?
СКОРО УЗНАЕШЬ
БУДЬ НАЧЕКУ
Хорошо. Понял тебя. Спасибо.
Значит, «уженегаллюцинация» после твоего сурового рыка, пронизывающегося сквозь материю рюкзака, после твоей угрозы (эх, вот бы и мне так научиться!) испарилась, просто захлопнулась, удалилась секторами, как Pac-Man, не избежавший встречи с приведением.
Мне полегчало. Ты остыл. Но все равно было стремно… от луны, продолжающей наблюдать за нами своими глазами-кратерами.
Вновь пошла вибрация. Сначала я подумал, что ты пытаешься выбраться из рюкзачного заключения. Потом обратил внимание на телефон, лежащий горящим экраном к примятой траве. «Повтор будильника», – подумал я. Ошибся: в 02:10 пришло СМС от Вики. Она интересовалась, где я. Пока я писал ответное «На месте», она написала еще одно: «Ты спишь?» В итоге я написал, что не сплю и жду ее у Курямбии. Моим встречным вопросом был: «А ты где?»
«Уже 20 мин как В»
«В?»
«Я в курямбии. Давай быстрей».
«Но как? Я все это время находился у входа», – хотел ответить я, но передумал, не захотел попусту тратить время, поскольку в последнем своем СМС Вика подгоняла меня.
Не обращая внимания на пугающие звуки, я кувыркнулся в подвал, прикрыл входное отверстие фанеркой, на цыпочках пробрался по лабиринту коридоров и, подходя к освещенному, картонному помещению Курямбии, сунул руку в рюкзак, и схватил треугольник. Он был холоднее обычного. Если он холодный, значит он не нужен.
Пугающие меня хруст, потрескивание, бормотание, разделившись натрое, уже не казались такими злостными. Они были обычными звуками: хрустело радио, так и не сумевшее поймать волну; за треск отвечал Витька: он держал в руке плоскую расческу и нервно проводил большим пальцем по ее пластиковым зубьям. Бормотание же прекратилось, когда он и Вика посмотрели на меня, и продолжилось, когда я спросил его:
– А ты чего здесь?
– Вик, ты посмотри на него. Это он меня спрашивает? Законного владельца помещения? – Он улыбнулся. Она тоже.
– Зравствуй-те, – едва сумел произнести я, глядя на нее не через отражение зеркальца и не с экрана мобильного.
– Ого! Какая важность! – Они оба ухмыльнулись. – С такой важность со мной еще никто и никогда не здоровался… Здравствуйте и вам, Илья. – Вика поклонилась. Поклонился и Витька.
– П-ривет. – Я не понимал комедии, которую они играли.
– Ну, привет! – отозвался Витька, подбежал ко мне и пожал руку. – Давно не виделись!
– Привет, стесняшка. – Вика тоже пожала мне руку.
Ее рука вдвое больше моей. Да и сама она стала как будто больше, относительно нашей прошлой встречи, которую я видел, просматривая видеозапись со странички PRO100_314DOR (Козлова). Казалось, она вот-вот ударится головой о картонный потолок Курямбии. Она была этакой Белоснежкой в гостях у двух гномов, правда Белоснежка из Курямбии в тысячу раз красивее оригинала, гномы – уродливее в миллион.
– Ты где был, дурачок? – не давал мне покоя Витька. Я итак ничего не понимал, ничего не мог сделать, а он все не умолкал: – Мы с Викой тебя заждались. Ты, верно, забыл о времени? Не по-пацански это, знаешь ли…
– Ничего я не забыл. Я всегда все помню, – обиделся я.
– Ну чего же ты так на него? Задержался и задержался, с кем не бывает? – заступилась Вика, напоминая мне мою маму.
– Убедила. – подмигнул он ей. Потом подмигнул и мне. – Оставлю вас наедине, голубки. Свою часть плана я выполнил.
– Какую? – удивилась Вика.
– Встретил тебя. – Он развел руки. Она дернула плечами.
Я отошел в сторону, давая Витьке возможность выйти. Мне не хотелось его выпускать, провожать взглядом в темные подземелья многоквартирного дома, не хотелось оставаться наедине с Викой – я не был готов, не был уверен в своей уверенности, не был уверен в своем сердце, скачущем в те минуты так, как Витька на батуте, и планирующее выпрыгнуть. Из-за ротового вакуума я так и не смог остановить Витю.
– Не бойся, я тебя не съем, стесняшка. – Вика предложила мне сесть не кровать, сама же присела на табуретку (раньше ее не было, Витька сколотил ее специально для нашей встречи). Ущипнула меня за щеку. – Ути-пути, какие ямочки.
Я покраснел, улыбаясь от уха до уха. Ямочки на щеках стали глубже.
– Я так рад тебя видеть. До последнего не верил, что ты появишься здесь. Все мои надежды пропали, когда в 02:00 я не застал тебя у входа.
– Я тоже рада встрече с тобой. Не менее рада, что у тебя получилось сбежать ночью из дома. Тебе же… ты маленький. Как тебе удалось?
– Не буду выкладывать карты на стол. – Чувствовал себя гораздо увереннее. Похоже, находил с ней общий язык. По сути, мы уже общались на одной волне, к которой и я, и она быстро привыкли. Нас еще и связывало дело. – Главное, что мы оба пришли. А как это получилось у тебя?
– Ну… Пускай за мной наблюдают и держат чуть ли не на привязи, я же не маменькина доча… Дождалась, когда уснут предки, когда уснет братец. Вот и все. Оставалось только незаметно выбраться из квартиры. Это не так уж и сложно, когда твоя комната находится ближе всех к выходу, а другие отдалены узким коридором к другой стороне квартиры. Если бы я даже упала на пакет елочных игрушек и разбила их, если бы обронила целое ведро монет, если бы случайно надавила на кнопку активации паровозного гудка, меня бы все равно никто не услышал. Сложнее было открыть скрипящую дверь велосипедного гаража, что находится как раз под окнами родительской спальни. Ну а доехать до вашего района не составило никакого труда.
– Ну и у меня примерно та же ситуация… А где твой самокат? – спросил я, не завидев его в Курямбии, и понял, что произнес самою тупую в мире оплошность.
– Про самокат я тебе не говорила. Откуда ты про него узнал?
– Я – ясновидящий… потомственный ясновидящий, – пошутил я, надеясь, что она поверит. Само собой, не поверила.
– Ага. Небось, заметил у входа?
«Коряга в траве у входа – ее самокат» – сложил я в уме. Сильно повезло, что она предположила именно это. Иначе пришлось бы рассказывать ей о настоящем: о твоих словах про ее транспортное средство. Мог ли я себе такое позволить? Нет. Кем бы для нее стал парень, разговаривающий с дневником, с тетрадью? Психопатом? Чокнутым? Понимаю, что ты – часть меня, но все это между нами, для остальных же ты – стопка бумажных листов, сшитых между собой металлическими скобами. Только поэтому я рассказал только часть правды:
– Не заметил – запнулся за него и упал. Думал, коряга. Ошибся.
– Надеюсь, ты его не поломал? Мне же еще возвращаться обратно. Пешком я пойду больше часа… и это в светлое время суток.
– Нет… наверное, нет… не должен был.
– Я же шучу. Шуток не понимаешь? Черт с ним, с самокатом. Ты себе не навредил? Ты ведь цел? Или?..
– Цел и невредим, – отчеканил я, осматривая свою измазанную травой и землей одежду. Больше всего не повезло коленям: на них еще оставались кусочки зелени. – Что касаемо самоката… Ты не устала ехать?
– Так ведь он электрический.
– Электрический? – завистливо произнес я.
– Ага. На обычном я бы не поехала.
Еще некоторое время мы обсуждали ее самокат. Она даже предложила мне прокатиться на нем. Я отказался, хоть и очень хотелось. На электросамокате я еще никогда не ездил, а мечтал о нем не единожды. Сошлись на том, что в следующий раз обязательно прокачусь, правда о месте и времени следующего раза не договорились.
Как бы сильно, какими бы разными разговорами я не оттягивал время, нас так или иначе привело к тому, с чего все началось – к броску Козлова рюкзаком по мне, к моей отключке, к крови Вики и прочему. В конечном итоге я еще раз рассказал о связях директорши и Игоря и спросил:
– Думаешь, это может хоть как-то сыграть нам на руку?
– Нам на руку? – усмехнулась она, почесала затылок и, улыбаясь, продолжила: – Если ты говоришь о мести, то нет.
– Почему? Вот Витька говорит, хоть и сомневается, что это – как минимум совращение малолетних.
– Вот только этим мы сможем отомстить только Валентине Рудольфовне, не более того.
– А есть, за что ей мстить?
– В теории… – начала Вика, нервно щипая подбородок большим и указательным пальцами, приковав взгляд к стенографическим символам на стене и немного поразмыслив, – … она исключила меня из школы… Ну… не исключила – попросила перевестись. Поэтому ей тоже можно отомстить, но твой в кавычках «компромат» на нее компроматом не является.
– Почему?
– Илюш, дело в том, что я давно знаю об их тайной связи. Знаю больше тебя. То, что видела я, еще рано знать тебе. Даже мне рано.
– Знать?
– Знать как раз-таки самое время. У нас даже был внеклассный урок, специальным гостем которого был гинеколог. Он рассказывал нам о защите и методах… Тебе рано об этом слушать. – Она хлопнула себя по губам. – В общем, тебя рано об этом знать, а мне – наблюдать.
– О чем ты? – «Наблюдать и знать. Знать, но не знать». Я не понимал, о чем твердила Вика, что пыталась донести, что скрывала, утаивала.
– Трахались он, походу! – предположил резко появившийся из ниоткуда Витька. Он надел мне на голову запылившуюся, мятую красную бейсболку с российским гербом – двуглавым орлом, и ударил по козырьку, который тут же оказался у меня на носу, закрыл обзор. – Недотепа с молочными зубами!
Вика рассмеялась, подняла козырек и, прижавшись подбородком к очкам, поцеловала меня в лоб.
– Твой друг прав, недотепа. – Она повернулась к Витьке. – Откуда ты нахватался таких словечек?
– От брата, – ответил он.
– Что означает это слово? – спросил я.
– Не твое дело, – сказал Витька, но все равно рассказал.
Обычный физиологический процесс, в котором нуждаются особи обоих полов. Словечко это я отложил в памяти, чтобы в самый подходящий момент суметь выделиться.
– Ты видела, как они… – начал я.
– Трахались? – закончил Витька.
– Так получилось… Я видела не специально. У меня не было нужды охотиться за их тайными делами. Так уж вышло.
– Где это было? Расскажи! Расскажи! Когда? – не умолкал Витя. Он почти стоял перед ней на коленях, лишь бы выпытать подробности увиденного.
– Если хочешь узнать подробности, просто посмотри порнушку… Ой! – Вика снова хлопнула себя по губам и виновато посмотрела на меня. Интересно, Профессор, что передо мной она как бы извинялась, а перед Витькой – нет, хотя мы с ним одного возраста.
– Скажи хотя бы, где и когда, – опечалился Витька.
Мне тоже хотелось знать все подробности, но я не подавал виду и держался спокойно, уверенно. Если Вика посчитает нужным, сама расскажет… со временем, а время это могло настать совсем скоро, учитывая частоту выплевывания из ее уст фраз, за которые она извинялась хлопком по губам.
– Я не хочу об этом вспоминать. Давай остановимся на том, что мне пришлось видеть то, после чего захотелось залить зрачки кислотой. Если я когда-нибудь решу ослепнуть, обязательно пересмотрю видео.
– Видео?! – просиял Витька. Глаза его горели. Он сел рядом с Викой, чтобы первым увидеть отснятый материал. Он готов был отдать что угодно за показ той киноленты, даже учебник по стенографии и радио на батарейках, да только она его разочаровала:
– Упс! Проговорилась! Да, я не только видела их, но еще и снимала. Запись есть на старом мобильнике. Снимала я их как раз для того, чтобы потом шантажировать, но тогда для шантажа она не пригодилась, а для мести сейчас не сгодится.
– Почему? Давай выложим запись в сеть. Их же осмеют! Им не будут давать прохода! На них будут показывать пальцем! – разгонялся я, опережая ход мыслей. – Они! Как мы! Мы должны! Ты точно! Вика! Он снял тебя! Она тебя выгнала!
– Илюша… – Она поправила мою бейсболку (пыль залетела в ноздри, что захотелось чихнуть) и протерла запотевшие очки (я их точно выброшу). – Они – совершеннолетние люди. Да, ты не ослышался. Игорю еще в девятом классе было восемнадцать. Скоро ему стукнет двадцать один. И что? А то, что это нам абсолютно ничего не даст. АБ! СО! ЛЮТ! НО!
– Но…
– Ты знаешь, что стало с популярной блогершой, на секунду засветившей свою «ватрушку» в социально сети?
– Что? – спросил я.
– Ничего, кроме массового притока подписчиков. А что получил футболист, наяривающий балду на камеру своего мобильника? Общественное признание. Вот и вся арифметика. Поэтому… не знаю, что будет чувствовать директриса, завидев свое домашнее видео на всех телефонах города, а вот Козлов точно кончит от экстаза, набрав популярности. Ой! – Вновь шлепок по губам.
– Вика, ты точно уверена, что Козлову вот-вот исполнится двадцать один? Он пошел в школу…
– Не важно, во сколько он пошел в школу. Важно другое – сколько раз он оставался на второй год. Золотая медаль – прихоть директрисы, которую он ублажает.
– Откуда тебе все это известно?
– Знаю, а откуда, уже не имеет значения. Постой-ка… вы мне не верите?
Я верил каждому ее слову, а вот Витька требовал доказательств. Ему нужно было посмотреть то самое видео, которое она сняла, от которого у него горели глаза, от которого поднялась и оттопыривала штанины его «стрелка компаса». Когда он заметил мою широкую улыбку, как глазею на его ширинку, бочком-бочком, вдоль стены, спиной к Вике, подобрался к выхожу и испарился в темноте.
Мы вновь остались наедине. Спать не хотелось, но бессонная ночь давала о себе знать. Мы легли. Вика расположилась на моей лежанке (ее ноги свисали на пол), я – на Витькиной. Мы смотрели в потолок. Из шипящего динамика радиоприемника прозвучали две иностранные песни и одна русская, из всех слов которой я разобрал только «ты мой краш». Что бы они ни значили, я до сих пор их напеваю.
Если бы в Курямбии было окно, я бы уставился в него и не заметил паука, проползающего из угла к черному проводу, на котором свисала мерцающая лампа. Больше я паука не видел, он где-то спрятался.
Из темного коридора не доносились Витькины звуки. Казалось, он притаился, спрятался, как и паук. Слышно было только протекающую, булькающую в канализационной трубе воду.
Часы на мобильном показывали 04:01, а за одну минуту до этого запись диктора прошипела из приемника: «Доброе утро, Слобург!» – и началась новая композиция, в которой я не смог разобрать и двух слов. Вика же, похоже, наоборот – знала песню наизусть. Она беззвучно подпевала (губы ее шевелились), покачивала головой и ногой в такт музыке. Вскоре и я присоединился к ней, но уже только к следующей композиции, все равно не разбирая ни единого слова, и перестал, когда приемник затих. Сдались обессилившие солевые батарейки.
В 04:19 Витька нарушил тишину Курямбии, в которой мы вот-вот бы уснули:
– Подъем, зайчики! – Мы вскочили. – Чего перепугались? Сидите, сидите… Я лишь хочу сказать, что вы, когда снова остались наедине, так и не проронили ни слова. Или у вас уже есть какой-то план, какие-нибудь идеи? Нет? Тогда чего вы тут распластались? Уставились в потолок и слушаете, как жители дома, работающие с пяти-шести утра, ходят срать и смывают воду! У меня складывается впечатление, что вам обоим ничего не нужно. Что у меня больше интереса отомстить этому вашему козлу, а для вас месть – повод встретиться.
– Витька… – промямлил я, глазея то на него, то на Вику.
– Мы не… – точно так же промямлила она.
– Значит так! – пригрозил он, уперев руки в бока и наблюдая на нас свысока. Ну как свысока? На меня – свысока, на Вику – нет; она сидела на кровати, он стоял на полу, а глаза их были на одном уровне. – Либо вы оба нахрен уходите из Курямбии и больше сюда не возвращаетесь, либо начинаете накидывать варианты, а я вам помогаю. Решайте сами. Быстро. Даю вам три минуты. – Он взглянул на часы на запястье, которых у него не было. – Время пошло.
То были слова настоящего друга. Слова грубоватые, но подталкивающие нас обоих лучше любого пинка под жопу. Если бы не Витька, мы бы, скорее, так и провалялись в прохладе подвала, может, уснули и продрыхли до… середины этого дня. Хотя… До середины дня мы бы не продрыхли, я – точно, потому что уже в шесть утра родители могли не увидеть меня в собственной кровати и начали бы названивать мне. Тогда бы мне не поздоровилось, но, как видишь, этого не произошло.
Мы накидывали любые, даже самые невозможные варианты. Я предложил насыпать в еду Козлова слабительное, чтобы он навалил в штаны, как Саня Волк во время пожарной тревоги. Вика предложила сделать это на последнем звонке, до которого – всего-ничего. Витька отмел эту идею, потому что она была невыполнимой, мы это прекрасно понимали. Тогда я предложил его подставить, и они оба напомнили, что у меня уже из этого ничего не вышло. С подставой Игорю я насолил только самому себе, а его превознес к небесам славы. Витька накидывал свои идеи. Лучшая, больше всего понравившаяся мне, легче всего выполнимая – объединить силы, создать клуб ненавистников Козлова. Но в школе его итак все ненавидят, кроме «я что-нибудь придумаю», которая огораживает его лучше всякой стены, лучше любой личной охраны.
– Не может такого быть, что весь мир для него не представляет опасности! Быть такого не может! – В Витькиных глазах появилась растущая ненависть к человеку, которого он и в глаза-то не видывал, о котором знал только по нашим рассказам и, возможно, по его пранкам, которые он мог посмотреть. – В яйце должна быть хоть какая-то иголка! Он же не Господь Бог? Не Иисус? Он не папа, мать его, римский?
– Папа! – воскликнул я.
– Римский? – Витя посмотрел на меня, как на ненормального.
– Нет – папа игорекозловский. Там, в директорской, «я что-нибудь придумаю», когда не смогла усмирить Козлова, пригрозила ему его же отцом.
– А он?
– Он, вроде как, испугался. Не сильно… Может, нисколько, но все равно усмирил пыл. Возможно, его отец – та самая игла в яйце. Что, если мы попробуем надавить на козла его отцом?
– Это мысль. Из этого может что-то выйти, – обрадовался Витька. Он даже прибавил громкость на приемнике и станцевал, но поняв, что танцует без музыки из-за севших батареек, остановился. – Вам что-нибудь известно о его отце?
– Ничего. – Я помотал головой.
Вика машинально последовала моему примеру, но вовремя опомнилась. На выдохе произнесла:
– Немногое.
– А именно? – спросил Витя.
– Он военный.
– Это все? – Я снял бейсболку, видимо, чтобы лучше усваивать информацию, или из-за того, что от пыли и сырых волос (да, в Курямбии было прохладно, но под бейсболкой была непереносимая жара, возможно, из-за повышенной активности мозга) голова уже чесалась.
– Ну… – протянула она. Долго трепала локон рыжих волос, массировала коленку, до дыры протирая черные джинсы, и смотрела на художества Витьки на стенах. Открывала рот, чтобы начать, и закрывала. Наконец глубоко вдохнула, с «фух» выдохнула и произнесла сначала неуверенно, потом почти командирским голосом, словно сама служила в армии и отчитывалась перед нами, как перед вышестоящим начальством: – Он – майор ВВС. Бо́льшую часть времени проводит в командировках. Дома появляется один раз в году – в сентябре, иногда два раза, когда получается приехать на Новый Год. В этом году планы поменялись, отпуск перенесли на май, поэтому он дома. Если бы военная часть, в которой он служит, находилась хотя бы в Кировской области, а не в Москве, дома он бывал бы чаще. Возможно, Козлов младший не был бы таким эгоистом. Ему явно не хватало отцовского внимания, иначе он бы ходил по струнке. Время на воспитание ушло, поэтому мы имеем дело с подонком, не имеющим моральных принципов.