Глава 12
На месте Владимира сидел уже немолодой худощавый мужчина с резкими чертами лица, небольшими усами и бородкой, а инженер стоял возле кульмана, можно сказать, навытяжку. Когда я вошёл, сидевший посмотрел на меня с таким выражением превосходства, что я сразу же разозлился. Я таких типов не терпел в прежней жизни, а молодой князь Мещерский и подавно не выносил пренебрежения.
–Здравствуйте, господа, – поздоровался я с обоими. – Вы просили подойти, Владимир Петрович?
– Это я вас вызвал, – не ответив на приветствие, сказал приехавший. – Хотелось бы узнать, почему вы отказываетесь работать?
– Вы ему не объяснили, Владимир? – спросил я Фролова, решив не церемониться с тем, кто ведёт себя по-хамски.
– Я передал всё, что вы сказали, – ответил он.
– У вас проблемы с головой, или просто желаете со мной пообщаться? – спросил я приехавшего, – В таком случае неплохо бы представиться.
– Выйдите, Фролов! – приказал он, дождался, пока инженер закроет за собой дверь, и продолжил: – У нас не принято представляться, а вы не в том положении, чтобы что-то требовать!
– Очень интересно, – сказал я, без приглашения садясь на второй стул. – Я считал, что заключил соглашение с порядочными людьми, выходит, ошибся.
– Что вы имеете в виду, когда говорите о нашей непорядочности? – спросил он. – Объяснитесь.
– Ну как же! – сказал я. – Нам дали здесь убежище с условием, что либо я оплачиваю ваши услуги знаниями, либо из своих собственных средств. Знаниями я больше делиться не намерен, а наши сертификаты у вас. Не имею ничего против того, чтобы вы из них оплачивали аренду дома и стоимость охраны. Понятно, что не всей охраны лагеря, а только той её части, которая приходится на нашу долю. А что-то от меня требовать у вас нет прав. Если продолжите в том же духе, я просто пошлю вас подальше, развернусь и уйду!
– И не боитесь? – с любопытством спросил он.
– А чего? – в свою очередь спросил я. – Того, что вы начнёте на меня давить через семью или потянете в пыточную? Вообще-то, можете, потому что уже продемонстрировали, что неразборчивы в средствах.
– Вы говорите, но не заговаривайтесь! – рассердился он.
– Я говорю только то, что думаю! – отрезал я. – И так думать у меня есть основания! Вы не столько нас спасли, сколько использовали в своих целях, спастись мы могли и сами, пусть и с определённым риском. И жили бы сейчас гораздо лучше и не в этой комфортабельной тюрьме! Вы подставили моего отца, повесив на него убийство, чтобы вывести кого-то из-под удара и навязать нам свои услуги. Очень порядочный приём! Ладно, это я ещё могу как-то понять, но для чего было проводить эту инсценировку с пожаром и вешать на нас свои жертвы? Мне плевать на то, чем вы руководствовались, сделав это без нашего согласия и не поставив в известность сестру отца и родных моей жены! Их горе на вашей совести! Это хорошо, что моя жена не читает газеты и пока ничего не знает. Но это только пока! Наши письма вы не отправили, понятно, что не будет писем и от Водениковых. Зачем писать покойникам? У неё и так депрессия, а тут ещё и это. Я не уверен в том, что она такое перенесёт, а если с ней что-нибудь случится, вам не придётся рассчитывать на мою благодарность. Я, знаете ли, не тот мальчишка, каким кажусь. Мне мои знания не с дуба упали, они результат семидесяти лет жизни, опыт которой тоже никуда не делся! Я знаю, что для достижения благородной цели далеко не всегда пользуются благородными средствами, сплошь и рядом в ход идёт такое… Ладно, оставим общие разговоры и перейдём к тому, на каких условиях я согласен с вами сотрудничать.
– Вы ставите нам условия? – удивился он.
– А что вас в этом удивляет? – спросил я. – Вы хорошо выслушали то, что вам говорил господин Фролов? Значит, вы его не поняли. В моём перечне тем их около сотни, а расписал я пока только одну, да и то не полностью, затратив на это месяц. Конечно, не всё знаю так подробно, но мне вас учить с год, если не больше. Цивилизация, знания которой находятся в моей голове, обогнала вас настолько, насколько вы обогнали монголов. Если откажусь работать, вы можете попытаться что-то вытянуть из меня насильно. Может получиться, а может и нет. А если даже получится, где гарантия, что я сказал всё или не ввёл в заблуждение? Дам вашим учёным какую-нибудь тупиковую идею, и пускай они потом десятилетиями бьются над решением! Наука и насилие несовместимы, плохо, если вы этого не понимаете!
– И чего же вы хотите? – спросил он.
– Прежде всего я хочу доверия и уважительного отношения! – сказал я ему. – Напортачили, извольте исправлять! Передадите моей тёте и отцу жены о том, что мы живы и переправите нам их письма. Вам нетрудно договориться о том, чтобы они молчали, поэтому я не вижу сложностей. Кроме того, должны выполняться мои заявки.
– Хотите сделать записи для грампластинок? – спросил он. – А зачем это вам? Если нужны деньги, вам их дадут и так.
– Это хорошо, что вы вспомнили о деньгах, – кивнул я. – Мы к ним ещё вернёмся. Я уже говорил Фролову, что мои знания не ограничиваются наукой. Я хорошо помню множество книг, фильмов и песен. Возможно, я займусь и книгами, но пока будут только песни. Я не могу постоянно печатать, иногда нужно и отдыхать, и как-то развлекаться, вот я и буду петь песни. Думаю, что это занятие поможет мне вытянуть из депрессии жену. Вы неплохо здесь устроили, но недодумали в части развлечений. Это не пустяк, когда людей изолируют от мира на годы.
– Ладно, я об этом поговорю, – согласился он. – Для вас что-нибудь придумают. И с родственниками не вижу проблем. Что ещё?
– Вы правильно подняли вопрос денег. Мы взяли с собой крупную сумму, но моя семья не привыкла себе в чём-то отказывать, поэтому её надолго не хватит.
– И сколько же вам нужно? – спросил он.
– Пока мне не нужно ничего, – ответил я, – но если потребуются деньги, я должен их получить. В любом случае речь не идёт о больших суммах, поэтому это вас не затруднит. И верните наши сертификаты. О каком доверии может идти речь, если нас фактически шантажируют изъятием вкладов?
– Поговорю, но ничего не обещаю, – ответил он. – Это всё?
– Хочу задать вопрос, – сказал я. – Вы начнёте этой зимой?
– Почему вы так решили? – насторожился он.
– Сюда поступило распоряжение закончить работы до весны, значит, у вас почти всё готово. Если учесть, что уже до многих дошло, в какой мы заднице…
– Ну у вас и выражения, князь, – хмыкнул он.
– Надо же, вы вспомнили о моём титуле! – усмехнулся я. – Нас его не лишили?
– Собирались, но не успели, – ответил он. – Помешала ваша смерть в огне, так что в чём-то этот пожар пошёл вам на пользу.
– Вы начали устранять мешающих иностранцев, – продолжил я, проигнорировав его слова о пользе пожара. – Такие резкие жесты после тридцати лет глубокой конспирации тоже говорят о вашей готовности. А зима… Зиму я выбрал бы из-за трудности военных действий.
– Может, вы и правы, – сказал он. – Я не принадлежу к верхушке нашего руководства и о многом, как и вы, могу только догадываться. А почему вы спросили?
– Если начнётся зимой, летом мы должны покинуть лагерь. Помощь я буду оказывать, но где-нибудь в более цивилизованном месте.
– Вы понимаете, что я не решаю такие вопросы? – спросил он. – Кое-что решу сам, а обо всём остальном доложу руководству.
– Я могу подождать, но работы от меня не ждите.
Я хотел уйти, но он меня опередил: встал из-за стола, кивнул мне и вышел из комнаты. За дверью послышался невнятный разговор, а когда он закончился, вернулся Фролов.
– Ваш гость сбежал, пойду и я, – сказал я ему. – Буду ждать ответа на свои требования.
– Вы произвели на него впечатление, – заметил Владимир. – У нас только несколько человек могут ему возражать, а вы не просто возражали, а ставили условия.
– С такими только так и надо, по крайней мере, когда есть чем их прижать.
Вернувшись домой, я первым делом нашёл отца и всё ему рассказал.
– Я ни о чём не беспокоился бы, если бы решали здешние учёные, – сказал он, когда я закончил, – но наверняка решать будут люди, далёкие от науки. Смогут ли они оценить твою пользу?
– Посмотрим, – пожал я плечами. – Я не требовал у них ничего особенного, а сам дам столько, сколько не даст и сотня учёных. Может, они далеки от науки, но не должны быть тупицами, иначе уже давно все сидели бы за решёткой или вкалывали на каторге. Давай подумаем, где поставим пианино. В гостиной много места, но мы будем всем мешать. Может, используем кабинет? Я работаю в своей комнате, а ты можешь писать вообще где угодно, хоть в кровати. Полку, для которой пока нет книг, можно убрать в любую из комнат, а стол поставим к Ольге. Ей всё равно нужно готовиться к гимназии.
– Делай что хочешь, – согласился отец. – Мне кабинет не нужен.
Пианино нам привезли этим же вечером, и не по заказу Бельской, который она не успела сделать, а по распоряжению коменданта. Пожилой фельдфебель, под руководством которого рядовые сгрузили с машины пианино и занесли его в дом, предупредил, что за инструмент не нужно платить.
– У меня было точно такое же, – сказала Вера, – только не из красного дерева. Это сделано на фабрике Феврие. Он их делает только по заказу, в том числе и для императорского Двора. Интересно, где его нашли в Тюмени?
– А тебе не всё равно? – сказал я. – Сядь и что-нибудь сыграй, а то я тебе поверил, что умеешь, а проверить не удосужился. Ввёл людей в расход, а сейчас думаю, не напрасно ли?
Она не стала отвечать на шутку, села и начала играть, а я заслушался. Мелькали по клавишам тонкие пальцы жены, рождая прекрасную, трогающую душу музыку… Когда она закончила, я увидел, что на пороге бывшего кабинета стоят отец с матерью. Прибежала бы и Ольга, но её не было дома.
–Замечательно играешь, – сказал отец. – У тебя талант к музыке.
– Я уже давно не садилась за инструмент, – ответила Вера. – Когда-то много и с удовольствием играла, а потом почему-то пропало желание.
– Так вот откуда растут корни твоей хандры! – сказал я. – Ничего, теперь будем и играть, и заниматься спортом! Моя жена обещала, что завтра начнёт. Пошьют костюм…
– Тебе не пообещаешь, потащишь заниматься голой, – проворчала она. – Представляете, стянул с кровати в одной рубашке и хотел заставить таскать свои гантели! Изверг! Я их потаскаю, а как потом играть? У меня не будут гнуться пальцы!
– Нечего плакаться родителям, – сказал я. – Тебе нужно заниматься два месяца, прежде чем разрешу взять в руки гантели, да не мои, а полегче. Сделаем скидку на твой хрупкий организм.
– А зачем это вообще, Алексей? – спросила мама. – Видишь же, что она не хочет.
– Не порть мне жену, – сказал я маме, – иначе займётесь на пару. Человек по природе ленив, и если чего-нибудь можно не делать, большинство и не будет. Думаете, мне было легко себя ломать? Ошибаетесь! А теперь, если день прошёл без занятий, для меня он потерян. И её потом не оттянешь за волосы от борьбы, главное – войти во вкус!
* * *
– Мы не собирались два месяца, – сказал член Совета князь Борис Леонидович Вяземский. – Наши решения уже выполнены, поэтому нужно окончательно определиться с дальнейшими планами. Большинство членов склоняется к тому, чтобы начать в первых числах декабря, но есть и возражающие.
– И кто возражает? – спросил граф Шувалов. – Пусть обоснует, а мы послушаем.
– Мне не нравится ваш первый вариант, – сказал князь Николай Александрович Ухтомский, – а второй не готов. Бомбы и ракетные станки дадут слишком мало жертв, и паника либо не возникнет, либо будет очень недолгой. Я думаю, что вариант со станциями очистки воды намного эффективней. Для города с населением в семь миллионов прогнозируемые потери в пятьдесят тысяч – это капля в море.
– А вы хотите потравить всех жителей? – язвительно спросил князь Леонид Васильевич Елецкий.
– Акция должна быть действенной, генерал, – ответил ему Ухтомский, – иначе вообще не стоит затевать возню с ядами, а стать всем на границах и с честью помереть!
– Первый вариант – это не прожект, а серьёзно проработанная операция, в которую вложено много времени и средств, – сказал Вяземский. – По нашим оценкам она вызовет панику и заставит большую часть населения покинуть самые большие города. Нам нужен хаос, а не миллионные потери среди горожан. Я уже пытался убедить Николая Александровича, но он остался при своем мнении. Вижу, что нам его не переубедить, поэтому предлагаю голосование. Кто за декабрь, прошу поднять руки!
Шестеро сидевших вокруг стола мужчин подняли руки, один этого делать не стал.
– Принято, – продолжил Вяземский. – Теперь давайте решать, как будем убирать Романовых. Есть три варианта, но более выигрышным мне представляется использовать социал-демократов, а самим остаться в стороне.
– Вы их убедили? – удивился князь Александр Дмитриевич Голицын. – Я думал, что они в последний момент откажутся.
– Там остались одни фанатики, – усмехнулся Вяземский. – Для них героическая смерть желанней нынешнего прозябания. Мы выведем их на императорскую семью, а потом положим при задержании. И сбережём своих людей, и не навлечём на себя недовольства. Не всем придётся по вкусу смена династии. Есть у кого-нибудь возражения по кандидатуре нового императора?
– Оболенский согласился на выкуп? – спросил князь Сергей Семёнович Абамелек-Лазарев. – В разговоре со мной он высказывал большие сомнения.
– Согласился, – подтвердил Вяземский. – Его убедили, что наши противники на это не пойдут. Займы им не выплатим, а долю в банковском деле и промышленности предложим выкупить. Никто на это не согласится, а после войны отзовём свое предложение. Пусть предъявляют претензии своим правителям.
– Тогда кандидатура Владимира Андреевича меня полностью устраивает, – кивнул Абамелек-Лазарев.
– У остальных возражений нет, поэтому и этот вопрос решили, – сказал Вяземский. – Что у нас с армией, генерал?
– С ней всё в порядке, – ответил Елецкий. – Кое-кого временно арестуем, а позже выпустим, остальные останутся в стороне.
– Тогда остался один небольшой вопрос, и можно заканчивать, – сказал Вяземский и обратился к Шувалову: – Доложите, Иван Павлович?
– Господа, есть вопрос по молодому Мещерскому, – сказал Шувалов. – Вас в свое время не поставили в известность, потому что мы с братом просто не поверили в то, что узнали. Для любого здравомыслящего человека это был натуральный бред.
– Постойте, господа, – перебил его Ухтомский. – Это сын Сергея Александровича? Но ведь они вроде сгорели в пожаре?
– Пожар подстроил мой брат, – объяснил Шувалов. – Боевое крыло таким образом прикрыло нашего Петра Николаевича. Его из-за англичан могли выгнать из департамента полиции, и мы бы остались без прикрытия. А так всё повесили на Мещерских и сожгли купленный дом с телами бродяг. До этого на них же повесили Дюкре, поэтому прошло гладко. Но я хотел сказать не об этом. В первый раз Алексей Мещерский привлёк наше внимание после статьи.
– Храбрый, полезный для нас, но глупый поступок, – сказал Ухтомский. – Я ещё недоумевал, почему Сергей Александрович не остановил сына.
– Да, их не оставили бы в покое, – согласился Шувалов. – Мы собрались им помочь, когда получили сообщение от одного из преподавателей университета, которые отбирали для нас перспективных студентов. Он сообщил, что его навестил старший Мещерский с сыном. Сергей Александрович был с ним дружен и поэтому обратился, когда возникла нужда.
– А можно покороче? – спросил Абамелек-Лазарев. – Мы вам и так поверим.
– Боюсь, Сергей Семёнович, что не поверите, – усмехнулся Шувалов. – Я сам до сих пор не верю, хотя не могу игнорировать факты и верю тем, кто о них доложил.
– Вы нас уже заинтриговали, Иван Павлович, – сказал Елецкий. – Переходите к делу.
– Перехожу, – согласился Шувалов. – Старший Мещерский сказал своему другу, что в его сына вселилась личность старика, который умер в каком-то другом мире.
–Действительно, какой-то бред, – сказал Ухтомский. – Какой другой мир, Луна, что ли, или Марс? И как могут в одном теле быть две души?
– Давайте, меня никто не будет перебивать, и я быстро всё расскажу, – предложил Шувалов. – Мир вроде похожий на наш, но более развитый, а вселилась не душа, а личность. Он получил память прожившего там человека, который имел техническое образование и знал то, до чего наша наука дойдёт ещё очень нескоро. Конечно, преподаватель в это не поверил, но согласился проверить мальчишку. В результате проверки он убедился, что вчерашний выпускник гимназии сведущ в науках не меньше его самого. После этого экзамена младший Мещерский выложил своему экзаменатору какую-то теорию со всеми доказательствами. Я в науке не смыслю, но он был потрясён и сразу же доложил нам. Мы и так хотели им помочь, поэтому решили отправить всю семью на третий объект и проверить молодого Мещерского по полной программе. Мы ничего не теряли, но если бы этот бред подтвердился…
– Судя по тому, что вы сказали в самом начале, он подтвердился? – спросил Ухтомский.
– Сразу же. Сейчас вся научная группа задействована на проверку того, что он им выкладывает. В перечне сотня тем, включая военные. Правда, он подробно расписал только одну, от которой там все сошли с ума, а потом отказался с нами работать. Но, думаю, это ненадолго.
– А в чём дело? – спросил Абамелек-Лазарев. – Молодой человек чем-то недоволен?
– Он недоволен тем, как обошлись с его семьёй, – ответил Вяземский. – Сначала на его отца повесили убийство Дюкре, поставив Мещерских в безвыходное положение, а потом и англичан и устроили этот пожар. Родственникам никто ничего не сообщал, поэтому им не пришлось симулировать горе. К тому же у Мещерских изъяли сертификат на два миллиона, пообещав когда-нибудь отдать. Я на их месте тоже обиделся бы. Перестарался брат нашего Ивана Павловича, которому поручено выправить ошибки. Вам обо всём сообщили для сведения. После того как возьмём власть, третий объект нужно убирать. Оставим только охрану и уголовных, распустим часть рабочих, а остальных переведём туда, где будут возможности развернуть масштабные работы, сохранив при этом секретность. Понятно, что перед этим полностью определимся с Мещерским, чтобы не осталось ни малейших сомнений.
* * *
– Алексей, к тебе пришли, – из-за двери позвала мама.
– Сейчас узнаю, кому я нужен, – сказал я сидевшей за пианино Вере и вышел из нашей музыкальной комнаты.
Пришедших, точнее приехавших на «форде», было трое: незнакомый мне мужчина лет пятидесяти, с приятным лицом и два рядовых нашей охраны.
– Возьмите и распишитесь, – сказал мне мужчина, отдавая пакет и раскрытую тетрадь.
– Подождите, – отозвался я, – сейчас хоть посмотрю, за что расписываюсь.
Во вскрытом пакете лежали бумаги с цветными гербовыми разводами и иероглифами. Присмотревшись, я нашёл английский текст. Так, сертификаты нам вернули.
– Писем не передавали? – спросил я, ставя роспись в его тетради.
– Есть письма, – ответил он. – Сейчас отдам. А это аппарат звукозаписи. Для вас удобнее магнитный, поэтому его и передали. Если нужно, записи потом нетрудно перенести на пластинки. Всего хорошего!
Они сели в свой «форд» и уехали, а я взял в одну руку бумаги, а в другую – тяжеленный чемодан с эбонитовой ручкой и вошёл в дом.
– Что это у тебя? – спросил встретивший меня в коридоре отец.
– Это наши деньги, – ответил я, отдавая ему пакет, – а это письмо от Катерины. Вряд ли нас будут водить за нос, но ты проверь, она его писала или нет. А с остальным буду сейчас разбираться.
– Почта, – сказал я жене, заходя в бывший кабинет. – Это от отца, а это от брата.
– Наконец-то! – воскликнула она, взяв у меня конверты. – Не могли ответить раньше. А что это за чемодан?
– Судя по словам того, кто мне его вручил, это магнитофон. Интересно, что в нём, если такой неподъёмный?
Я положил аппарат на столик, открыл замок и откинул крышку. Оказалось, что это на самом деле чемодан, а магнитофон был гораздо меньше. Остальное место занимали бобины с лентой. В отдельном кармашке лежали квадратный микрофон со шнуром и книга с описанием. Прежде чем заняться самим аппаратом, я внимательно прочитал инструкцию и посмотрел электрические схемы, которые были вшиты в самом конце. К моему удивлению, магнитофон оказался вполне приличным: судя по схеме, в нём даже использовалось высокочастотное подмагничивание. Лента была бумажная с красноватым магнитным покрытием. Я установил одну бобину, включил магнитофон и, следуя инструкции, записал свой голос. Получилось довольно похоже. Вряд ли бобины хватит больше чем на две песни, но для нас их не пожалели и положили целый десяток. Лишь бы она не рвалась.
– Что пишут родные? – спросил я у почему-то притихшей жены.
– У них всё хорошо, – ответила она. – Только как-то непонятно написано.
– Можно почитать? – спросил я и прочитал письмо от Николая Дмитриевича.
Несомненно, писал он, но я сразу понял, что её смутило. В одном письме было столько нежных слов, сколько он вряд ли говорил дочери за год. Им запретили писать о наших похоронах, они и не писали, но письма были пропитаны нежностью и любовью.
– Всё нормально, – сказал я, возвращая ей письмо. – Просто соскучились. Нам вернули документы по японским вкладам и выполнили остальные мои условия, а это значит, что конец свободе!
– Ты эти дни понемногу печатал, – сказала жена.
–Напечатанного хватит на два дня, а потом нужно опять стучать одним пальцем. Но теперь у нас есть магнитофон и можно записать нашу первую разученную песню.
Первой нашей песней была песня «Ах, если б жить» из репертуара Киркорова, которую мы пели в два голоса. Получилось здорово, но в записи будет уже не то.
– Хорошо, – сказала Вера, мечтательно глядя в потолок. – Песню разучили, и её уже можно записать, письма такие получила, как будто побывала дома… Если бы ещё ты не приставал со своей борьбой, было бы совсем хорошо!
– Совсем хорошо – тоже нехорошо, – сказал я. – Счастья не должно быть слишком много, иначе его никто не оценит, а поэтому бросаем музыку и идём заниматься борьбой! Где наши кимоно?
Борьбой пока назывался комплекс упражнений, который я разработал для своей благоверной. Мышцы у неё напоминали кисель, а с растяжками было немного получше. Я поставил историческую задачу – за два месяца привести её тело в порядок.
– Куда такое годится? – вопрошал я, задрав ей блузку. – Посмотри на себя в зеркало. Замечательная фигурка, на которую не отреагирует только покойник, но где мышцы? Живот плоский только пока не поешь, а потом вываливается брюшко! И на боках уже начало что-то нарастать, и это не мышцы, а жир. Ешь ты не намного меньше меня и при этом почти не двигаешься. Всю работу по дому делают другие, а ты только весь день валяешься в кровати или где-нибудь сидишь. Знаешь, во что ты превратишься через десять лет, если не умрёшь от родов?
– Это почему я должна от них умирать? – вскинулась она.
– Потому что дохлая! – припечатал я. – Хорошо развитое тело – это в первую очередь здоровье! К тому же борьба не помешает и в жизни, особенно та, которую я тебе дам. Сильная и умелая женщина завалит и трёх мужиков, если у них нет ничего, кроме силы.
Насчёт трёх я преувеличил, но однажды сам видел, как невысокая, но крепкая девушка отметелила двух приставших к ней парней. Мне доставило удовольствие смотреть на то, что она с ними вытворяла.
Жена вздохнула, закрыла крышку инструмента и пошла переодеваться. Занимались мы два раза в день минут по сорок. Закончив, я переоделся, положил в папку половину отпечатанных впрок листов и пошёл отдавать их Фролову.
– Здорово! – обрадовался он, забирая у меня работу. – Закончилась забастовка? Всё сделали, что вы требовали?
– Куда они денутся, – скромно сказал я, шаркнув ножкой.
– Артист, – сказал он. – Вам хорошо, потому что единственный и незаменимый. С другими здесь так не носятся. Смотрите, Алексей, похвастаю.
– Что это? – спросил я, рассматривая отданный в мои руки предмет.
– Как что? – удивился он. – Это мы на скорую руку слепили транзистор. У выводов есть маркировка, чтобы не запутаться. Большой, но это только пока. Сделали вчера в конце дня, а сегодня сняли характеристики. Работает!
– Поздравляю! – искренне сказал я. – Он у вас больше похож на дикую грушу, поэтому я не догадался. Ничего, придёт время, сможете делать размером со спичечную головку.
Я отдал ему исторический транзистор, первый в этом мире, и вернулся домой. Не доходя до него сотни шагов, стал свидетелем трогательной сцены: моя сестра шла из гимназии в сопровождении здоровенного парня, который нёс два ранца, её и свой. Я подождал, пока они попрощаются и Ольга войдёт в дом, а потом вошёл сам. Попутно осмотрел парня, который понравился.
– Оля! – окликнул я сестру. – Присоединяйся к нам. Позанимаешься, и сразу появятся силы носить свой ранец.
– Ещё чего! – задрала она нос. – А вы тогда для чего?
– Симпатичный парень, – сказал я. – Был бесхозный или у кого-то отбила?
– Я не собираюсь отвечать на такой вопрос! – выпалила она и заскочила в свою комнату.
Да, подросла сестрёнка. Ещё год-два – и выйдет замуж. Хорошо, что перестала на меня злиться.
До ужина остался час, и я решил потратить его с толком и хоть немного постучать по клавишам. Нудная работа, которую немного скрашивало рисование иллюстраций.
День проходил за днём без большого разнообразия. Печать, спортивные занятия и музыка. Иногда мы ходили в гости, несколько раз я пригласил Фролова с женой и ещё одного учёного, с которым близко сошёлся, – Вадима Горелого. Он был неженатый, поэтому приходил один. В первый раз мы просто болтали и недолго посидели за столом, а во второй позвали своих гостей в музыкальную комнату и исполнили им четыре разученные песни.
– Теперь я понимаю, о чём вы говорили, – ошеломлённо сказал мне Владимир. – Это немного чуждо и необычно, но прекрасно и хватает за сердце.
– Да, у нас так не поют, – подтвердил Вадим. – Если появятся ваши пластинки, в лепёшку разобьюсь, но достану! Наверное, нас скоро отсюда вывезут, потому что мы выполнили свою задачу, а здесь всё делалось под неё. Заниматься другими исследованиями неудобно, потому что нет ни оборудования, ни нужных специалистов, да и станочный парк здесь небольшой. Лишь бы всё получилось, и не было большой войны!