А я еще долго вспоминала приветливых хозяев на далекой мызе и угощала знакомых моченой морошкой, которую передала мне в качестве гостинца Елизавета Андреевна Ломоносова, урожденная Цильх.

Командировка в средневековье. Дося и Дуся

Самый ранний период, в который я отважилась перенестись, был временем накануне Раскола.

Не потому, что я была горячей сторонницей Старой веры, хотя сознаюсь, с детства, когда мы с мамой жили еще на Cевере, мне были симпатичны некоторые наши соседи, про которых говорили: «Они ведь староверы».

Просто мне хотелось хоть одним глазом взглянуть на «дониконовскую» патриархальную Русь.

Лето 1648 года выдалось на юге Руси жарким, но обильным на дожди. Поэтому пожилую даму, путешествующую по Орловской губернии на перекладных, встречали желтеющие нивы и обширные луга разнотравья в пояс, звенящие стрекотом насекомых и перекличками перепелов.

Наконец, появилась цель ее путешествия – село Никольское и деревянная господская усадьба с расположенным за ней большим садом фруктовых деревьев, владельцем которой был знатный московский дворянин Прокофий Федорович Соковнин.

Российское государство дорожило своими служивыми людьми «по отечеству», а Прокофий Федорович был как раз из их числа. Известно, что в двадцатые годы своего столетия он был губернатором на Мезени и в Кевроле, что на Русском Севере, а в тридцатые – губернатором в Енисейске, в Восточной Сибири. Правда, в сороковые он стал московским сановником, но имел поместье на юге страны, в Орловской губернии, которую России нужно было заселять своими людьми для защиты от набегов крымских татар. Несмотря на знатность, богатством Соковнины отнюдь не блистали, и в сельце насчитывалось всего несколько десятков крепостных крестьян, промышлявших хлебопашеством и извозом.

К приезжей набежали слуги и легко сняли увесистый сундук с подарками для дочерей Прокофия Федоровича. Гостью, дальнюю родственницу отца, прибывшую из Литвы, встречали хозяйка, Анисья Никитична, и две дочери. Отец и оба сына отсутствовали. После свадьбы царя Алексея Михайловича и Марии Милославской отец получил чин дворецкого царицы и занимал влиятельную должность при царице. Оба сына, несмотря на юный возраст, были зачислены в царские стольники.

Гостьей из Литвы, разумеется, была я. Объемный сундук под старину я специально заказывала в средине ХХI века в кустарной мастерской. Сундук был из пластика, но выглядел, на мой взгляд, вполне аутентично, зато весил намного легче, как если бы был из натурального дерева. Я намаялась с этим сундуком, прежде чем мне удалось на ближайшем почтовом стане нанять ямщика и загрузить мой багаж на его повозку. Зачем же он мне был так необходим здесь, в XVII веке? Единственно, чтобы доставить приданое дочерям Прокофия Федоровича, старшая из которых была уже на выданье.

После свидания с Ломоносовым я довольно уверенно рассматривала свои шансы найти общий язык с дворянами средины XVII века, ведь за столетие с небольшим, которое было до моего прошлого визита, русская разговорная речь не должна была сильно измениться.

Как обычно, я долго выбирала, в каком обличье мне предстать перед хозяевами. Было решено следовать легенде и отыскать родственников Соковниных среди немецких баронов, проживающих в Литве или, как она тогда называлась, Великом княжестве Литовском. Я тщательно изучала обстановку в этом государстве, которое, впрочем, скоро будет поглощено Речью Посполитой, и станет постоянным источником вестернизации Русского государства.

Забегая вперед, скажу, что при очередном перемещении ко мне непроизвольно добавились некоторые полезные умения и навыки, которые оказались отнюдь не лишними в том суровом времени.

С одеждой, как мне казалось, особых проблем быть не должно. Я старательно подбирала одежду, как для себя, так и для подарков. На мне было длинное платье с отложным воротничком, широкой гладкой юбкой и короткий жакет с укороченной баской. Все достаточно скромное и лишенное драгоценностей. Это могло быть объяснено входившей в моду лютеранской непритязательностью. Только в одном я не могла себе отказать. В украшенной искусственными цветами по парижской моде широкополой шляпке из рисовой соломки.

Для приданого я подбирала в основном ткани, стилизованные под те, что носили бояре и дворяне в то время, и украшения, которые должны были имитировать драгоценности XVII века, но, разумеется, все они были искусственными. Отдельно шли шубы, которых мы добавили по несколько штук на каждую девушку, но все из «экологического» меха и современных тканей.

Хозяева вовсе не готовились к встрече гостей и поэтому выглядели по-домашнему: босые, в простых длинных полотняных рубашках, совсем не накрашенные. Девушки были с непокрытыми головами, украшенными девичьими повязками.

– Дося, – назвалась старшая дочь, поклонилась мне в пояс и прыснула со смеху.

Это Феодосия – догадалась я.

– Дуся, – назвала свое имя младшая, так же поклонилась и коротко чему-то рассмеялась.

А это Авдотья – опять угадала я.

Было очевидно, что девушки находятся, как сказали бы в наше время, «на одной волне». Прежде всего это касалось младшей сестры. Было видно, что она во всем берет пример со старшей. И всю жизнь будет брать.

Нет, мне откровенно понравились эти девчонки, тотчас решила я

Дося, которой исполнилось 16, была истинной красавицей. Темная шатенка с густыми, слегка волнистыми волосами, яркими губками, сквозь которые сверкали два ряда ровных зубов, натуральности которых сегодня позавидовали бы голливудские звезды, и огромными выразительными глазами необыкновенного цвета спелой вишни. Эти глаза постоянно меняли выражение. То лучились детским восторгом, то темнели и в мгновения смуты делались почти черными. Я подумала, что появись на свет эта девушка в наше время, она непременно приобрела бы известность. Какую? Над этим я не стала задумываться, потому брать ее с собой я бы ни за что не решилась.

Дуся, которая была года на три моложе сестры, выглядела совсем еще ребенком, и была совсем на Досю не похожа, но тоже хороша: белокожая блондинка с пушистыми волосами и сияющим взглядом небесно-голубых глаз.

Анисья Никитична отлучилась, чтобы распорядиться по хозяйству, а я осталась наедине с девушками.

– Тетушка, – спросила старшая дочка, – а почему я никогда даже не слышала про тебя?

– Видимо потому, что ваш отец не очень любит вспоминать про своих немецких родственников, – ответила я, – вот ты, например, знаешь, как появилась фамилия – Соковнины?

– Не-ет, – ответили девочки в замешательстве.

– По преданию, род Соковниных происходит от одного из древнейших родов Германии баронов Мейендорф, восходящих к IX веку. Два брата фон Мейендорф переселились из Голштинии в Ливонию в 1198 году. Один из братьев Конрад получил от графа-епископа Рижского замок Икскюль, по имени которого потомки стали писаться фон Мейендорф-Икскюль. И только одна ветвь, к которой, кстати, я и принадлежу, именуется ныне Мейендорф. Иоанн фон Икскюль выехал из Ливонии, где я живу до сих пор, к вашему царю Ивану Васильевичу Грозному и принял святое крещение с именем Федора Ивановича. Его сын Василий Федорович, по прозвищу «Соковня», и есть родоначальник Соковниных.

– Тетушка, так ты, стало быть, из рода Германского? – с тревогой спросила Дося.

– Успокойся, доченька, – отвечала я, – германцем был мой покойный муж, а я-то, как раз, веры православной и родом из поморов, что на севере Руси. Называйте меня по имени: Екатерина Ивановна и фамилия моя Леонова. Но, живя в Ливонии, я изучала разные иноземные языки, которые могут пригодиться по случаю.

Я появилась в XVII веке в средине лета, когда, в соответствии со Студийским уставом, Петров пост уже завершился, а Успенский еще не начался. Поэтому питались Соковнины, особо на ограничения не оглядываясь. К обеду приступили после молитвы, которую все повторяли с особенным чувством. Обед был сытным, но лишенным каких-либо изысков, и состоял из щей, карасей из местного пруда, запеченных в сметане, вареных куриных яиц, каши, меда, вишен и летних яблок из барского сада.

Так уж получилось, что Анисья Никитична, как рачительная хозяйка, была в основном занята хлопотами по совсем не маленькому поместью, а занятия с гостьей целиком передоверила своим дочерям. Чему я, кстати, была очень рада.

После обеда занялись разбором моего вместительного сундука. Каждая вещь, извлеченная из его недр, вызывала бурю восторга у девушек и желание тут же примерить обновку. Особенно веселилась Дося. Все-то она надевала, и во всем выглядела красавицей, исполняя при этом какой-то только ей ведомый танец, движения которого она мгновенно придумывала. Когда же перешли к разбору бижутерии, Дося снова меня удивила, обнаружив природный талант кутюрье. Она очень быстро сообразила, какие «драгоценности» нужно использовать для шуб, какие для камзолов, а какие для собственного украшения. После обнаружения отрезов тканей мы плавно переместились в девичью, все стены которой были в образах и лампадках. Как оказалось, предприимчивая Дося организовала здесь пошивочную мастерскую. Несколько сенных девушек занимались пошивом новой и перелицовкой старой одежды.

С моим появлением у сестричек появился дополнительный интерес к прогулкам по окрестностям, который в обычное время не поддерживался бдительной Анисьей Никитичной. Всего месяц назад в Москве случился Соляной бунт, который затем перекинулся и на другие города. Кроме того, в недавно созданной Орловской губернии по-прежнему изредка появлялись небольшие отряды крымских татар, да и банды беглых крепостных крестьян пошаливали.

Но тут Анисья Никитична сменила гнев на милость и разрешила нам с девушками прогулки в окрестностях поместья, дав в провожатые пару рослых молодых парней из прислуги. Так мы и путешествовали: девушки, взявшись за руки, я рядом с ними, а наша «охрана» с дубинами через плечо – несколько поодаль.

Ах, как хорошо было гулять на этом просторе среди моря дразнящих яркими красками луговых цветов. Однако, присмотревшись, я заметила знакомые растения, которым вроде бы и не место быть на лугах. Это был ковыль. Его гибкие шелковые стебельки раскачивались на свежем ветерке.

Уже вернувшись в свой XXI век я справилась в интернете, как называется такой ландшафт. Оказалось, луговая степь. Луговая степь – это особая степь. Она действительно была бы похожа на красочный луг, если бы не встречались степные растения

Девушки моментально стали подбирать себе цветки на венок, громко обсуждая достоинства каждого растения.

Вот шалфей луговой. Его крупные фиолетовые цветки собраны в кисти. А вот пион. Он очень похож на садовый пион, но цветки у него не махровые, а простые, с шелковистыми широкими лепестками. Цветки ярко-красные, крупные и далеко видны среди степных просторов. И еще здесь росли удивительные свечи! И название у растения, как оказалось, тоже было удивительное – синяк красный.

А что это так знакомо и пряно пахнет вокруг? Я присмотрелась и увидела, что кругом разбросаны мелкие кустики сильно пахнущего чабреца, или тимьяна. Его еще называют богородской травкой. Уж не его ли я видела за иконами в доме моих радушных хозяев?

А какая пестрая мозаика клеверов – красные, розовые, белые!

С клевером у нас было связано первое маленькое приключение. Я заметила, что, проходя между цветов, Дося постоянно внимательно к чему-то присматривается. Вдруг она стремительно шагнула в сторону и с торжествующим возгласом сорвала какую-то неприметную травинку.

Оказалось, что она нашла стебелек четырехлистного клевера. Из-за любви к нему пчел в народе это растение недаром прозвали «медовиком». Если обратиться к легендам, можно заметить, что оно, действительно, имеет «райское происхождение». Считается, что первоначально четырехлистники произрастали только на Эдемских полях. Повсеместному же распространению они обязаны прародительнице Еве, которая взяла их с собой в память об утраченном Рае. Издавна считалось, что редкий цветок с четырьмя листочками приносил своему обладателю счастье и везение во всем. Разумеется, не могла пройти мимо талисмана и наша Дося.

– А что ты будешь делать, Досенька, если принесет тебе твой талисман огромное богатство? – сказала я, как бы в шутку, но зная наперед ее удивительную судьбу.

– Да мы и сейчас не совсем бедные, тетя! – пробовала отшутиться девушка.

– Нет, я говорю о настоящем богатстве, чтобы ухаживала за тобой сотня слуг, и экипаж состоял не из двух лошадок, а минимум из шести, – не унималась я.

И тут она сделалась совершенно серьезной.

– Я считаю, что богатство, как и бедность, дается нам свыше, как испытание. И от того, как мы выдержим это испытание, зависит наша вечная жизнь.

И как бы в подтверждение значимости этих ее слов глаза ее полыхнули таким темным пламенем, что ни на миг не появилось у меня сомнения: все сказанное этой совсем еще юной девушкой – правда. А я, чуть ли не в первый раз почувствовала, что нахожусь, нет, не просто в другом времени, а совершенно в другой эпохе, когда между словами, только что произнесенными, и делами, которые вслед за ними последуют, нет и не будет большого расстояния.

Так и шли, пританцовывая, сестрички, посреди цветущего и звенящего моря, убранные драгоценными венками из полевых цветов, и мне казалось – краше их никого нет и не может быть!

Гораздо значительное приключение случилось, когда выдумщица Дося надумала искупаться в протекающей неподалеку от усадьбы Оке. В своем верхнем течении река была не широкой, но достаточно быстрой, с пологим левым берегом и обрывистым, поросшим лесом правым. На ближнем к усадьбе левом берегу росли прекрасные луговые травы. Хлеба на этих землях полегали от близкого уровня грунтовых вод, и смекалистые местные крестьяне предпочитали их не распахивать, используя эти земли под кормовые угодья. Только у самой воды виднелись жидкие кустики тальника. Зато песчаные пляжи были чудесные, жаль только загорать на них в те времена было некому.

Дося оставила наших провожатых на приличном расстоянии и обязала повернуться спиной к реке. Сама же девушка быстро направилась к воде, мигом скинула все свое одеяние и смело бросилась в воду. Через минуту она уже плыла по средине реки, вынося из воды поочередно то одну, то другую руку. Это был исконно русский стиль плавания – саженки. Следом к ней присоединилась и Дуся. Однако плавать она почти не умела и держалась вблизи берега. Наконец, не удержалась и я. Поскольку купальника в средневековье я с собой не прихватила, пришлось плавать такой, как была – голышом.

С некоторым удивлением, я обнаружила, что почти профессионально плыву кролем. Я легко догнала Досю и, поравнявшись с девушкой, перевернулась на спину, и спросила у нее, где она научилась так хорошо плавать.

– А, это когда папенька был губернатором в Енисейске. Там большая река, холодная, а он ее один переплывал и меня научил.

– Так ты и в Сибири успела побывать? – полюбопытствовала я.

– Да, только я тогда была совсем еще маленькой и мало что помню, но, вот что он научил меня плавать – помню.

А потом поинтересовалась у меня:

– Как это Вы, тетушка, необычно плаваете? Быстро очень. Я так не могу.

– Ну, это стиль такой, кроль называется.

– А как еще можете, – не унималась девушка.

– Еще есть способ, брасс, – показала я.

– Так лягушки плавают, – рассмеялась Дося.

– Верно. А вот еще. На что это похоже? – и с некоторым удивлением от своей смелости я поплыла баттерфляем, чего, кстати, никогда прежде не делала.

– Ух ты, прямо, как бабочка! – восхитилась девушка и даже в ладоши захлопала.

– Правильно, это так и называется, или «удар дельфина», это такое животное есть в море, – ответила я и добавила озабоченно, – ты побудь пока одна, а я посмотрю, что там такое.

Я нырнула под воду и, проплыв метров тридцать, вынырнула у самого куста тальника, совершенно неожиданно для прятавшегося за ним человека. Тот даже вскочил испуганно. И тут я с облегчением узнала в нем одного из наших провожатых, который незаметно пробрался к берегу с целью посмотреть на купающихся господ.

Хорошо, что на этот раз, мне не пришлось демонстрировать свои навыки в рукопашном бою. Парень с позором удалился, а я еще несколько минут наблюдала за игравшими в песке девушками. Какие же все-таки они были красивые, хотя и совершенно не похожие друг на дружку. Дося – фигуристая, как будто налитая, а Дуся тоненькая, узкобедрая. Такой бы в балет податься, но еще долго не будет в России балета. И у меня вдруг защемило сердце при мысли о том, какое будущее их ожидает в действительности.

И этот поход, можно сказать, прошел вполне благополучно, чего нельзя сказать о следующей нашей прогулке.

Их было человек 6 или 7 на взмыленных лошадях с арканами в руках и тяжелыми пищалями за спиной – передовой разъезд крымских татар все еще совершавших свои набеги на юг Российского государства. Я обернулась назад, чтобы увидеть, готовы ли парни, с большими дубинами на плечах нас защищать, но увидела только брошенное импровизированное оружие и быстро удаляющиеся спины наших несостоявшихся защитников. Деваться было некуда.

– Придется защищаться самим, – подумала я.

Девчушки сиротливо жались за моей спиной, благо мой немаленький рост и широкополая шляпа позволяли это делать. Конечно, первый аркан полагался мне. Он уже промелькнул над моей головой, но я, действуя совершенно машинально, успела перехватить его левой рукой и резко рванула петлю из сыромятной кожи вниз. Всадник, молодой, голый по пояс парень, совершенно не ожидал такой прыти от пожилой женщины, которую он и за добычу, в общем–то не считал, вылетел из седла, как пробка из бутылки.

Правой рукой я выхватила из потайного кармана на своем жакете небольшой прибор в виде плоского пистолетика и дважды нажала на курок, целясь в двух ближайших ко мне всадников. Это оружие, которое я прихватила с собой на всякий случай, было не летальным, но довольно действенным травматическим оружием ближнего боя. Во второй половине ХХI века такие «пистолетики» носили спецназовцы – нелегалы, которым нужно было не уничтожить, а только временно обездвижить нападающих.

Сработало оно безотказно и на этих диких степняков. Оба воина свалились, как кули, и застыли неподвижно. Остальные всадники тоже замерли, видимо, отчаянно соображая, что же им делать дальше. Я сорвала с головы свою соломенную шляпку с легкомысленными шелковыми цветочками, чтобы все увидели цвет моих совершенно седых волос, и обратилась к нападавшим с краткой, но выразительной речью на их родном языке:

– Пошли прочь отсюда, дети собаки, и передайте своему бею, чтобы он убирался из страны урусов навсегда!

Татары безропотно подчинились, подобрали троих своих товарищей и с криками «шайтан, шайтан – баба!» мгновенно ускакали по проселочной дороге.

Больше мы их не видели ни в тот день, ни в другие оставшиеся дни моей командировки. Но я стала всерьез опасаться за сохранность сестер Соковниных. Попади они в плен к татарам или случись на их веку по моей вине какая – либо другая непредвиденность, и, кто знает, как бы отразилось это на одной из трагических страниц истории моей родины.

Нечего и говорить, что девушки были просто огорошены случившимся, однако нервы у них были не в пример крепче, чем у современных барышень. Разумеется, находясь за моей спиной, они не видели моего компактного оружия, но они слышали мою отповедь разбойникам, хотя и совершенно ее не поняли.

– Тетушка, – спросила меня Дося, которая первой пришла в себя, – а на каком языке ты с ними говорила?

– На их родном, татарском, точнее, крымско-татарском, их еще называют, крымцами.

Я еще хотела добавить, что мне пришлось с этим народом общаться во время обороны Севастополя, но вовремя остановилась, вспомнив, что это произойдет еще через двести лет.

– Тетушка, – продолжала выспрашивать Дося, – а какие языки ты еще знаешь? Греческий знаешь?

– Знаю, Дося, а еще английский, немецкий, французский, ну и еще… – ответила я не очень охотно.

– А я пока никаких языков не знаю, разве что церковнославянский, а ты его знаешь? – не унималась девушка.

– Вот его-то я, как следует, и не знаю, ведь это не живой язык, на нем никто не разговаривает. Существует множество диалектов церковнославянского, их еще называют изводами. Есть еще, по крайней мере, один такой же «мертвый» язык – латинский. Его я тоже не знаю. Кстати, кто тебя грамоте учил? – поинтересовалась я.

– Маменька, вестимо. Сначала меня, а потом Дусю.

– А по какой «Азбуке» ты училась? По московской, Бурцова или по «Грамматике» Смотрицкого?

– Дося и «Грамматику» читала и еще много других книг, – ответила за сестру Дуся, – она у нас шибко грамотная.

– У папеньки в библиотеке я читала «Учительское евангелие», «Кириллову книгу», «Куранты», которые он выписывает, ну и всякие там «Повести о Еруслане Лазаревиче» и «Ерше Ершовиче», – подтвердила Дося.

– Ну и что из книг ты узнала самого важного? – продолжала интересоваться я.

– Да, разное… Есть многие страны и народы, но в них живут иноверцы, и только Святая Русь сумела сохранить истинную веру. Вот бы мне другим языкам научиться, – задумчиво произнесла старшая сестра, – и книг бы разных поболее, да где их сыскать?

– Ничего! Будет у тебя возможность книжной мудрости поучиться. Какие твои годы? – ответила я, прекрасно помня, какое будущее ее ожидает.

После этого приключения мы распрощались с парнями из нашей «охраны», которые продемонстрировали свою полную профнепригодность, но и выводить девушек за пределы усадьбы я больше не решалась. А прогулки наши продолжились по обширной территории фруктового сада.

Здесь, на юге тогдашней России, гораздо проще было выращивать те сорта фруктов, для которых в средней полосе было холодновато. Например, сорт яблок «налив», который сейчас называют «белый налив». О нем еще Олеарий, известный немецкий путешественник, писал, что он нежный и белый, и если такое яблоко держать на свету против солнца, то внутри него можно видеть зерна.

Правда, тщательно ухаживать за садом в поместье не хватало рук. Поэтому яблоки срывали только для еды, а те, что не успели сорвать, падали сами и устилали подножие деревьев ровным белым покрывалом, которое постепенно темнело, желтело и привлекало своим ароматом тучи насекомых. И почувствовать этот своеобразный запах гниющих яблок можно было за многие сотни метров.

И этот аромат, и тишина, нарушаемая только жужжанием насекомых и падением очередного тяжелого переспелого плода, будили грустные мысли о тщете всего земного и желание думать о вечном.

Поэтому здесь мы охотно говорили с Досей о вере, а Дуся, как водится, внимательно нас слушала, во всем соглашаясь со своей старшей сестрой.

Я не случайно назвала так тему наших бесед, потому что именно так называлась книга, которую мы обсуждали.

Как обычно, тон в этой беседе задала Дося. Я порой даже удивлялась широте кругозора этой девочки из средневековой России. И до всего-то ей было дело, все ее интересовало. Но на этот раз тема была действительно очень важной. Она так и спросила:

– Тетушка, а ты читала «Книгу о вере»? Правда ли, что скоро нас ждет светопреставление?

Ну, разве могла я не рассказать ей все, что только знала об этой книге?

В 20-е годы XVII века пророчество о числе 1666 появляется в литературе киевской православной митрополии. Учение о нем представлено в произведении З. Копыстенского "Палинодия". Он доказывает, что, по истечении магического числа 1000 освобожденный сатана смог вмешиваться в дела людей и подчинить себе наименее стойких в вере, с его точки зрения, представителей римско-католической церкви.

А дальше произошло вот что. Текст Копыстенского был переработан неизвестным украинским автором в сочинение, получившее название "Книга о вере".

Правда, если Копыстенский имел в виду прежде всего католицизм, то в «Книге о вере» называлась уже киевская митрополия, над которой антихрист уже распространил свою власть. Далее утверждалось, что несоблюдение православных норм в преддверии царства антихриста могло повлечь утрату благочестия в России и светопреставление в 1666 году.

– Так, когда же нам ждать конца света? – простодушно переспросила Дуся.

– Ой, девушки, право и не знаю, что вам ответить. Если и будет настоящий конец света, то уж точно не в 1666 году. Но опасность ожидает русскую православную церковь. Произойдут ужасные события, которых меньше всего ожидают истинно верующие люди. Их судьбы, а то и жизни решительно изменятся либо пресекутся.

Между тем моя командировка в средневековье явно подходила к концу. В дни, проведенные здесь, в российской глубинке, я лишний раз убедилась в искренности сторонников старой веры.

В обратную дорогу мне собрали много продуктов и две корзинки яблок местного сорта «налив» и вишен. Я уезжала на карете хозяев, запряженной парой лошадей.

Перед отъездом я, необычно для себя, расчувствовалась. Едва ли не в первый раз я так остро пожалела о том, что наперед знаю страшную участь этих девушек, с которыми успела по-настоящему сродниться.

– Тетушка, что же ты плачешь? – уговаривали меня сестрички, – приезжай к нам еще, мы будем только рады! Договорились?

Я обещала навещать, но совершенно твердо знала, что теперь могу встретиться с ними только на страницах книг.

По возвращению домой, в начало осени 2022 года, я еще раз убедилась, что конец света, так и не наступивший в роковой 1666 год, как никогда явно опять угрожает человечеству.

Было совершенно очевидно, что в ХХI веке Западная цивилизация переживает сильнейший кризис за всю свою пятисотлетнюю историю. Западная цивилизация, следуя логике своего развития, дошла до Постмодерна, отрицания прогресса, различия между добром и злом, господства «новой этики» и откровенного сатанизма. А, следовательно, идя по этому пути, Россия непременно придет к тому же самому финалу.

Это значило, что далеко не все, что мы перенимали от Запада, может быть однозначно признано для нас полезным. И еще большой вопрос, являются ли воспринимаемые с Запада новшества для России благом или же ведут ее на край пропасти.

События 2022 года и война России на Украине против объединенного Запада потребовали по-новому взглянуть на взаимоотношения нашей страны с Европой. Теперь европейская общность однозначно предстает в качестве паразита, который веками развивался за счет других обществ и укладов, подавляя и пресекая их собственные пути развития. Долгий путь закабаления Азии, Африки и Латинской Америки прямое тому подтверждение.

В XVII веке в Европе начиналась эпоха Нового времени. Она рождалась в череде войн, длящихся более двух столетий, которые позже назовут религиозными. Здесь состоялся Вестфальский мир, который положил начало новому порядку в Европе, получившему название «всеобщего единения».

А в России Новое время еще не наступило. Начиная со времени объединения Руси, в течение нескольких столетий происходило расширение территории страны в основном за счет продвижения в Сибирь и на Дальний Восток. В отличие от Запада, в России только еще намечалось религиозное противостояние. Раскол не мог не возникнуть в том многолетнем горячечном противостоянии религиозно-патриотических чувств русского народа в борьбе с польскими захватчиками в период кризиса отечественной верховной власти. И борьба с польскими ставленниками была одновременно борьбой за православную веру против католичества. А с другой было все более усиливающееся стремление правящих верхов соответствовать нормам, требованиям и, как теперь говорят, менталитету крепнущей Западной цивилизации.

Вновь открывшиеся обстоятельства давали мне полное право несколько под другим углом взглянуть на «чистосердечные» заметки приезжих гастролеров о России.

Для европейца Россия была интересна, прежде всего, как источник ресурсов, а не как страна с большой самобытной культурой. Теоретическое обоснование такой точке зрения было дано уже в следующем веке в виде «норманнской теории» возникновения Руси. Но в XVII веке до этого было еще далеко, что не мешало, впрочем, даже самым внимательным путешественникам видеть именно то, что они хотели.

Адам Олеарий, путешественник и преподаватель Лейпцигского университета, в своем знаменитом произведении «Описание путешествия в Московию» давал прямо-таки гротескное описание нравов и быта элиты русского общества XVII века.

Нам настойчиво вдалбливалось мнение о беспробудной «лапотности» и лени русского человека. Но при этом даже не упоминалось, что русские служивые люди еще при Иване Грозном не только добрались до Тихого океана, но и, переправившись через него, осваивают Америку. Возможно, Адам не был знаком с дворянином Прокофием Соковниным, либо с воеводой Афанасием Пашковым, хоть того и ругал нещадно протопоп Аввакум.

Мол, типичная поза молодой боярыни опущенные глаза и руки. Смотреть мужчине в глаза – неприлично. Основным занятием женщин были различные рукоделия. Они только и делали, что слушали рассказы и сказки мамушек и нянюшек и много молились.

Но разве могла вырасти из подобной барышни будущая боярыня Морозова, которую сам царь Алексей Михайлович еще как побаивался?

«Благожелательные" рассказы иноземцев с охотой подхватывались последующими отечественными историками, причем источником вместо реальных обычаев зачастую служили наставления из Домостроя.

Особенно старательно муссировалась тема религиозности. И здесь вместо глубокого понимания ее основ, сосредотачивались на внешних проявлениях, не забывая, как водится, приврать.

После того, как я немного разобралась с иноземными путешественниками, мне захотелось внимательнее присмотреться к личности самого царя, второго в династии Романовых. Ведь именно он ответственен перед историей за религиозный раскол в нашей стране.

Когда в 1645 году царь Алексей Михайлович взошел на престол, ему еще не было и шестнадцати лет от роду. Поэтому совсем не удивительно, что он попал под влияние близко стоявших к нему людей. В первую очередь это был пожилой и умудренный опытом дядька царя боярин Морозов, который воспитывал наследника с пяти лет.

Алексея обучали достаточно однобоко, поэтому после восхождения на престол, у него появилась масса проблем, которые он не готов был решать. По этой причине Романов еще больше сближается с боярином Морозовым.