Быть в строю

– Постой, Евгений Николаевич! Да действительно просил меня подготовить вопрос, но прежде чем начать его практическое воплощение, я должен был его обговорить.

Семен Константинович был человеком пунктуальным и, когда его обвиняли в какой-либо неаккуратности, очень волновался и переживал. На лбу выступила испарина, в такт словам своего объяснения он начал резко жестикулировать обеими руками.

– Я специально притормозил этот вопрос, так как считаю введение ежедневного учета делом преждевременным и ненужным! Вполне достаточно оперативки, которую мы проводим раз в декаду. Для чего же тогда начальники управлений?! Пусть они сами следят за выполнением. У нас все же функции треста. Да это и не завод, это – стройка, тут невозможно знать выполнение, нам процентовки закрывают по законченному объему. Другое дело распределить бетон, кирпич и другие материалы на сутки, тут я согласен, это нужно.

В необходимости введения ежедневного учета Орлов был убежден и не ожидал, что это встретит такое сопротивление со стороны главного инженера.

« – Да, перестань ты махать руками, садись», – сказал Орлов примирительным тоном, перейдя на «ты». Тот сел, достал новую сигарету, но никак не мог прикурить, спички ломались.

– У нас конечно не завод, Семен Константинович! На заводе в стационарных цехах на постоянно установленном оборудовании и автоматических линиях двигаются детали, обрастая и увеличиваясь, в конце концов, выкатываются из ворот в новом качестве – готовых изделий: машин, механизмов. Здесь же обратная картина, предметы нашего труда – цеха, жилые дома, стоят на месте, а мы со своими механизмами и техникой, как муравьи, двигаемся, везем и тащим к ним материалы, и оставляем уже после себя законченную продукцию, а затем переходим в другое место. Но, скажи, разве мы имеем право в связи с этим на разгильдяйство, простои, несогласованность в своих действиях? Какая разница между нами и заводом? На заводе материалы и детали ежедневно подаются в определенное место в определенных количествах. Мы же обязаны ежедневно подавать разные детали и разные материалы в разные места. Нам сложней! Так почему же, если нам сложней, у нас должен быть беспорядок! И мы не должны знать, что ежедневно происходит и творится на стройке? Должны! И обязательно должны знать.

Орлов вышел из-за письменного стола, взял стул, сел рядом с главным инженером:

– Я хочу, чтобы Вы поняли это. С ростом наших объемов мы не имеем права терять ни одной минуты, а мы не знаем дел за сутки? Я уверен, что этого не знают и начальники управлений, так как мы не спрашиваем с них.

– Недавно мы вместе с Вами детально рассмотрели месячный план. Определили каждому ресурсы. Сделан шаг вперед, но этого еще очень мало. Необходимо четко определить тематику каждого месяца. Исходя из этой тематики, знать, что и когда, в какие сроки должно быть закончено. Только для достижения этих целей мы можем выдать материалы, конструкции, необходимый транспорт и механизмы. И во всей этой сложной цепочке дел, направленных на выполнение конкретных целей, наряду с правильным планированием, соседнее место занимает – контроль над исполнением, а контроль – это есть учет того, что сделано.

Пойми, Семен Константинович, если мы будем ежедневно учинять спрос за выполнение намеченных планов, то такой же спрос будут учинять начальники строительных управлений со своих исполнителей, а те соответственно организовывать исполнение.

Сапожников несколько отошел от натянутости первых минут, в облике его появилась теплота, желание пойти навстречу.

– В общем ведь я не против учета, – одним дыханием произнес он, – пойми меня правильно, Евгений Николаевич. Я боюсь, что ежесуточный контроль оставит слишком мало времени начальнику стройуправления на исполнение полученных заданий. Мы свяжем его самостоятельность. А руководитель, потерявший самостоятельность и инициативу, превращается в бездумного исполнителя, и ждет указаний сверху. Вот чего я боюсь. Я работал начальником стройуправления и берег свою самостоятельность, как зеницу ока.

Орлов мягко стукнул ладонью по столу, встал:

– Ты тут ошибаешься, главный инженер! Я не собираюсь отнимать инициативу и тем более водить за руку ни одного из начальников управлений, но знать, что ежедневно должно быть сделано и, что фактически сделано, я обязан! Обязан для того, чтобы спросить или помочь! В этом вопросе я буду непреклонен. Прошу Вас, кончайте дела с Прониным, и немедленно садитесь, расписывайте план, суточные объемы. Подготовьте приказ о введении ежедневного диспетчерского часа, о передаче необходимой информации. Если требуется, усильте диспетчерскую службу. Разберитесь в вопросах связи, надо вводить радиотелефонную, подобрать хорошего специалиста для решения этой задачи. Как только будут наметки по всем вопросам, приходите, вместе доработаем.

Поняв, что это уже приказ и, что все рассуждения закончены, Сапожников встал и с видом человека, которому наступили на больную мозоль, направился в свой кабинет.

– Пойдемте, – на ходу бросил он начальнику производственного отдела к диспетчеру, оказавшихся невольными свидетелями спора двух первых лиц.

– Та – та – та – ух! Та – та – та – ух! – гремела и содрогалась бетономешалка старого бетонного завода.

– Вззи – и… вззи – и.… бум! – на более высоких тонах, подпевала ей вторая.

Каждые две минуты, пережевывая смесь цемента со щебнем и песком и запивая их водой, они попеременно выплевывали темную, серую жижу бетона. А самосвалы, как прожорливые птенцы, подставляли и подставляли свои открытые клювы – кузова, требуя новой и новой пищи.

Отрыгнув очередную порцию бетона и запев свое «вззи – и», вторая прокричала своей подруге:

– Я устала, меня крутят непрерывно, а когда смесь застревает в моем горле, меня бьют по кожуху двадцатикилограммовой кувалдой, мне больно, я больше не могу! Я остановлюсь! Прошу тебя …

Но в это время очередная порция щебня влетела в ее зев, и она захлебнулась, так и не договорив своей просьбы.

Серые, пропитанные цементной пылью люди метались с отметки на отметку, что-то орали в переговорные трубы, стучали по ним молотками, снова орали, затем дергали за рычажки. Пневматические цилиндры, произнося свое солидное: «П – ш – ш – и», – закрывали или открывали шибер, а стрелка циферблата весового дозатора медленно плыла до необходимого деления, показывая загрузки очередной вес.

Механизмы некогда было останавливать на ремонт, они работали на износ. А по телефонным проводам, через эфир, по радио, во встречах и на оперативках, неслись одни и тоже крылатые слова: «Бетон! «Дайте бетон!», «Нет бетона!», «Когда же будет бетон!». Как будто на свете исчезли все другие слова. Бетон воплощал в себе все потребности, бетон заменял собой все.

Старый бетонный работал в три смены, без выходных. «Старым» его называли потому, что на промплощадке строили новый, более мощный и современный завод. А пока что до пуска нового, он нес на своих плечах всю тяжесть обеспечения разворота работ. Ему помогали два небольших передвижных смесителей.

Поручив контролировать строительство нового бетонного завода главному инженеру, Орлов, все же через день наезжал сюда сам. Только здесь можно было отвлечься от бесконечных воплей и требований. Прибавить хотя бы двадцать кубов, добавить хотя бы одну машину бетона. Разбирательств, разгонов начальнику бетонного за срывы поставок.

Здесь намечались контуры недалекого будущего, когда новый завод заработает на все свои четыре секции.

Для того, чтобы приблизить это будущее, пришлось отдать строительство «бетонного» лучшему управлению Брагина, посадить прорабом главного инженера, самому знать все, что делается на этой площадке ежечасно.

За прошедшие два дня работы стройка значительно подвинулась вперед, и опытный глаз говорил, что делать ему тут нечего, что здесь справятся без него, но уезжать не хотелось. Орлов стоял в стороне, внимательно уже в который раз всматривалось в очертания будущих строений.

Медленно, с чувством собственного достоинства, плыла вверх, зачаленная за гак монтажного крана, последняя секция наклонной галереи. Цементные силосы – тысячники, обстраивались площадками, переходными мостиками, обвязывались пневматическими системами. В главной башне, полным ходом, шел монтаж оборудования. Эстакада разгрузки щебня, способная принять целый железнодорожный эшелон в час, была почти готова.

А сколько было споров: каким строить новый завод? Проектировщики запроектировали его каким-то ублюдочным, недоразвитым заводом. Орлов поддержал главного инженера, взял ответственность на себя; изменения в чертежи внесли прямо на месте; и вот теперь, ну еще два месяца, они будут иметь мощность, способную с избытком удовлетворить стройку на несколько лет вперед.

Орлову нравилось, как ведет дело Брагин. Назначая его на управление, он не мог точно знать, сколь достойной окажется эта кандидатура. Теперь Орлов чувствовал удовлетворение от того, что не ошибся. Брагин влился в коллектив, стал его душой.

На третий день после отстранения Киселева, вечером к Орлову зашел секретарь парткома – Мурасов. Накануне он приехал из области, за делами так и не встретились.

Орлов только-только успокоился от впечатлений прошедшего дня, разбирал накопившуюся «почту».

А – а, Герман Леонидович! – приветствовал он, секретаря парткома закрывая папку.

– Заходи, заходи гостем, будешь. Ты куда-то уезжал? Позвонил бы, проинформировал, а то ведь взял и просто исчез.

Мурасов, шел к столу с достоинством улыбаясь.

На стройку он приехал по рекомендации Обкома, где работал последнее время инструктором, это придавало ему дополнительную важность. Жизнь представлялась прямой дорогой с четко расставленными знаками, оставалось лишь неукоснительно выполнять правила и двигаться вперед. Этому была причина. Как активист и общественник, Мурасов, после института сразу попал на комсомольскую работу. Проявив себя резкостью постановки вопросов, был направлен в город областного подчинения Краснодольск. Была боевой и инициативной Комсомольская организация Краснодольска. Постепенно выработалась привычка командовать. Были и стычки на этой почве, но как молодому и задиристому, прощали, считая – наберется опыта, поостынет. В отделе Обкома часто бывали различные руководители, они приходили с просьбами, либо по вызову для отчета. Директора крупных заводов, управляющие трестами, были как бы на равных с рядовым инструктором. Через инструкторов перед ними ставили различные задачи, требовали решения многих вопросов. Все это создало несколько искаженное понятие о роли хозяйственного руководителя, упрощало сложность его работы.

На стройку попросился сам. Просьбу удовлетворили. Примеры, когда секретари парткомов ходили в подчинении у руководителей хозяйств, ему были известны. Мурасов был человеком честолюбивым, он знал, что его поддержат наверху, и поэтому решил, ни в коем случае не попасть под влияние, быть независимым, проводить самостоятельную политику. Случая все не представлялось, и вот, наконец.

– Не позвонил и не проинформировал, Евгений Николаевич, – небрежно, а затем уже с более твердыми нотками, бросил Мурасов, – потому что не нахожусь у тебя в подчинении и зарплату получаю в другом месте.

Орлов удивленно посмотрел на секретаря, все его радушное настроение мгновенно исчезло. Однако конфликтовать с парторгом и ругаться не хотелось, он понимал важность поддержания контактов и единства во взглядах, но все же, чтобы как-то отпарировать, ответил:

– Это верно. Но и я не в твоем подчинении, и зарплату тоже получаю не у тебя, так что … – и протянул руку для пожатия.

Мурасов сел и нехотя начал рассказывать: – Оформляем перевод парткома на права райкома, учитывая важность стройки, перспективы, рост показателей организации, решение по этому вопросу будет принято в ближайшие дни.

– Но это чисто партийный вопрос, – продолжал Мурасов, тем самым как бы проводя границу между партийными и хозяйственными делами.

– Это как же понимать? – возмутился Орлов. – А я, что, по-твоему, не на ответственной партийной работе? Нет, ты глубоко заблуждаешься, для меня эти вопросы также чрезвычайно важны!

« – Но я собственно, зашел ни по этому делу тут мы сами разберемся вместе с Горкомом», – сказал Мурасов, давая тем понять, что в эту специфическую область он не позволит вмешиваться хозяйственнику.

Мурасов, немного помолчал, затем вдруг спохватился и громко произнес:

– Я возмущен до глубины души тем, как обращаются с честными коммунистами!

Орлов насторожился:

– О ком речь?

– Как о ком? О Киселеве! Как будто бы ты не знаешь? Человек говорит правду, требует ликвидировать недостатки, выполнять те обязательства, которые перед ним брали. И это вызывает недовольство, и его отстраняют от руководства управлением! Я ведь знаю, сколько материалов было положено ему в этом месяце. А что он фактически имел? Я вынужден вмешаться в это дело.

Кровь ударила Орлову в голову, он ожидал чего угодно, но только не этого разговора:

– Да что Вы знаете? Откуда?

Хотелось закричать ему. Между тем секретарь парткома был глубоко убежден, что борется за справедливость. Киселев часто бывал в парткоме: жаловался на неурядицы, со всей, казалось принципиальностью, обрушивался на недостатки, особенно в работе аппарата, критиковал замов Орлова, главного инженера, звонил Мурасову по телефону, просил помочь, протолкнуть тот или иной вопрос. Мурасов вмешивался, давил авторитетом парткома, и это давление имело результаты, просьбы Киселева выполнялись. В то же время, те поручения, которые давал партком Киселеву, выполнялись немедленно, он сам лично докладывал об этом.

Между ними установился контакт: Мурасов в общении с Киселевым нашел путь, по которому он думал, что войдет в производственные заботы, узнает стройку и будет независимо влиять на ее дела. И вот, приехав, узнает, что Киселева, этого принципиального коммуниста, отстранили, что он без работы, а на его место назначен какой-то Брагин, недавно приехавший в город.

Мурасов считал, что вот он тот самый момент, когда за критику, за правду расправляются, и его святая обязанность отстоять, защитить, проявить принципиальность и добиться отмены решения.

– Я буду настаивать, – Мурасов поднялся, – пересмотреть это решение, как принятое поспешно и необдуманно!

Орлов тоже вскочил, когда он волновался, то переходил на «Вы», стремясь тем самым придать больше твердости своим словам:

– Вы еще новичок на стройке, но в людях Вам пора бы давно научиться разбираться, товарищ Мурасов! И вообще, что это за новые порядки? Секретарь парткома начал проводить свою «особую» линию, решает, видите ли, отдельные вопросы, помогает начальнику стройуправления, который вконец заврался. Где Вы были, когда я более месяца находился в его СМУ?

– Мне поручено руководить строительством, и я буду проводить те решения, которые считаю необходимыми! А Вы! Мобилизуйте коллектив, на выполнение этих решений, помогайте мне, а не вставляйте палки в колесо. Ничего я пересматривать не буду! Киселев отстранен от руководства за срыв важнейших тематических задач. Приказ мною подписан.

Мурасов чувствовал, что возмущение и волнение, с которыми почти выкрикивал свои слова Орлов, имело под собой какую-то почву, что сам он, действительно, еще не знал фактической обстановки. Необходимо было что-то ответить. Повернуться и уйти, означало признать себя побежденным.

– Возможно, Киселев вел себя недостойно руководителю, – уверенно произнес он, – в чем я, как секретарь парткома, сомневаюсь, но подбор и расстановка кадров – вопрос, прежде всего партийный. – Мурасов сел, показывая тем самым, что хотел бы продолжать разговор в более спокойных тонах. Руководителя – коммуниста освобождают от работы, не обсудив на партийном комитете, не дав партийной оценки его поведения – это вопрос принципиальный. Затем назначается другой – Брагин, кто его знает? И это опять делается без согласования с партийным комитетом.

– Дать партийную принципиальную оценку не поздно и сегодня.

– Поймите, Герман Леонидович, у нас слишком мало времени, особенно сейчас, когда необходимо быстро настроить коллектив на решение сложных задач. А поэтому секретарю парткома нужно работать совместно, согласованно с администрацией, тогда не будет подобных ситуаций. Впредь согласен. Прежде чем принимать какое-либо решение руководителей – коммунистов будем заслушивать на парткоме. Что касается Брагина – я назначил, а вы через месяц организуйте утверждение. Посмотрим, как будет работать. Теперь хочу поговорить о делах, которые стоят на повестке дня.

Орлов подробно начал рассказывать о принятых решениях, о необходимости расширить фронт работ.

Мурасов слушал. Многое, о чем говорил Орлов, проходило мимо, не задерживаясь в его памяти. Он сидел и ликовал:

– Хоть небольшая, но победа! Орлов признал необходимым считаться с ним! Это главное, а дела и заботы пусть останутся у начальника, – вот что его занимало в данную минуту.

Когда Орлов закончил Мурасов, спросил.

– Ну, а как же с Киселевым?

– Думаю, что он получил достаточный урок, – ответил Орлов.

– Я не возражаю, пусть пока поработает начальником монтажного отдела. Возьмем его к себе поближе, в центральный аппарат, а там будет видно. Проявит себя на новой работе возможно, и вновь вернем на производство.

Впоследствии, Орлов всегда стремился втянуть Мурасова в производственную жизнь, приглашал его на все совещания, но контакт почему-то так и не налаживался.

В правом крыле большого лабораторного корпуса временно расположилась дирекция будущего комбината. В больших лабораторных комнатах, рядом с не распакованной мебелью, прямо на полу лежали кучи технической документации, папки, пишущие машинки. По широким коридорам сновали девушки, парни в куртках спортивного покроя, стройные молодые люди при галстуках в отутюженных костюмах.

Комбинат был пока еще в схемах и чертежах, но здесь в первом помещении его штаба, с первых его шагов, начал зарождаться заводской порядок. На дверях прибивались таблички названий отделов и будущих цехов, красивые урны на длинных ножках расставлялись вдоль коридора.

Здание постепенно наполнялось особыми людьми. Особенность этих людей заключалась в том, что это были люди – будущего. Они двигались, разговаривали, выполняли свои обыденные дела в настоящем времени, а жили в будущем. И эта двухмерность наполняла их сердца особыми чувствами, наделяла их действия необычными качествами, вселяла в их разум какое-то неестественное состояние. Начальник будущего цеха, поднимаясь по обычной лестнице на второй этаж, в своем воображении шел по площадке тридцатиметровой отметки ректификационных колонн. Мастеру контрольно-измерительных приборов, казалось, что ручные часы окружающих его людей как в мультфильме, покидают своих хозяев и сливаются в единый пульт управления химических аппаратов. И ежедневно на территории вырубленного леса, вставал перед ними пока еще призрачный будущий химический комбинат.

В нескольких комнатах второго этажа уже шла обычная деловая жизнь. Там разместились директор, его заместители, производственный отдел и другие службы.

В приемной то и дело звонили междугородние телефоны, беспрерывно входили и выходили различные люди. Масштабы деятельности ежедневно расширялись. Центр тяжести по координации стратегических вопросов создания комбината находился здесь.

Заместитель директора Богданов с большой группой корреспондентов областных газет расположился в кабинете директора, так как его собственный кабинет еще не был закончен отделкой. Готовился очередной номер областной газеты, целиком посвященный Нижнереченску и его людям. На торцевой стене висел огромный аксонометрический план комбината. Столбцы цифр и диаграмм показывали его величину и сроки ввода отдельных производств.

Богданов рассказав все о комбинате, перешел на перспективы развития и строительства нового города. Перед ним лежал на столе генеральный план, и корреспонденты внимательно рассматривали проспекты и улицы будущего города.

« – Вот с этого места мы начинаем строительство города», – сказал Богданов, уперев кончик длинной указки в пересечение двух бульваров. Затем он обвел несколько квадратов, с радиально исходящими от них линиями – улицами, и продолжал:

– это центральная часть, а здесь строятся наши первые жилые дома. Как видите, мы стремимся обеспечить первостроителям жилье рядом с будущим центром.

– Главное, что будет характерным для нашего города – это отсутствие окраин, бараков! Мы твердо решили не допускать строительства времянок. Помимо того, что решается крупная социальная проблема, это значительно дешевле и экономичней.

После того, как корреспонденты ушли, Богданов сел за директорский стол и начал рассматривать деловые бумаги. С различных бланков неслись требования: «Заключить договор!» «Выслать представителей!» «Согласовать вопрос!».

Зазвонил прямой внутренний телефон. Сняв трубку, Богданов сразу узнал громкий, уже охрипший к концу дня, голос Орлова.

– Василий Павлович! – Кричал в трубку Орлов – ну почему такое отношение к строителям? Вместо оказания помощи, вечные препятствия! Я что строю для себя?

Богданов прервал Орлова, объяснив, что Василия Павловича нет, что он в Москве, будет послезавтра, но он – Богданов, готов решать все вопросы. Тогда Орлов обрушился на него. Он требовал немедленно согласовать привязку временного поселка, обвинял в чем-то работников УКСа комбината, ругался, кричал. Казалось, что трубка вот-вот вырвется из рук ошеломленного Богданова и за счет реактивной струи выскакивающих звуков улетит. Постепенно Богданов и сам перешел на повышенные тона, а затем и на крик. Наоравшись вдоволь, и толком не поняв друг друга замолчали.

Наконец, Богданов спросил:

– Евгений Николаевич, прошу Вас, объясните мне спокойно, что необходимо решать?

– Я не могу спокойно разговаривать на эту тему! – Опять завелся Орлов. – Мои работники вторую неделю не могут согласовать место для временного поселка. Мне негде селить людей!

Богданов, наконец-то понял, о чем речь, и хотя всегда стремился решать положительно вопросы, связанные со строителями, здесь был непреклонен.

– С этим я согласиться не могу! Я категорически против! – Ответил он и начал объяснять, что город строится не на один год, что необходимо форсировать строительство постоянных жилых домов.

Разговор не состоялся. Орлов так и не выговорившись до конца, бросил трубку.

Все дни последней недели были заполнены решением одной проблемы: Размещение приезжающих на стройку людей. Уже были забиты, все общежития, конторы, вагончики.

Горком обязал директоров ближайших совхозов, председателей колхозов селить приезжающих на квартиры в деревнях. На перевозку рабочих привлекли дополнительные автобусы, специально оборудовали автомашины. Но этого было явно недостаточно.

Поездка по деревням, которую Орлов на днях совершил, не дала ожидаемых результатов. Председатели ближних колхозов, куда размещали людей, подошли к задаче с пониманием, откликнулись на просьбу хорошо, но брали людей столько, сколько можно было расселить. Орлов же стремился разместить в каждой деревне как можно больше. Председатели упирались. Он применял в переговорах все свое дипломатическое искусство: обещал помогать строительными материалами, тракторами, автотранспортом, кое-где давил своим авторитетом. Но они упорно сопротивлялись и лишь для приличия шли навстречу богатому соседу, уступали, но скупо.

Пришлось принять решение – размещать в дальних. Возвращаясь, уставший и неудовлетворенный, Орлов клевал носом на переднем сидении ГАЗ-69. Было темно, узкая полоска дороги, выхватываемая светом фар, то шла вверх после крутого поворота, то плавно текла по равнине.

– Сосновка! – объявил заместитель начальника строительства из темноты заднего сидения. – Здесь у нас пятьдесят механизаторов на постое.

Дома выступали темными силуэтами, лишь крайняя справа изба за палисадником, ярко светилась занавешенными окнами. Истратив все время на председателей, посмотреть, как разместились строители, не пришлось, и Орлов велел притормозить. Калитка оказалась открытой. По небольшому двору прошли к дому.

Изнутри доносились звуки гитары, гул голосов. Тщательно вытерев ноги о половик у крыльца, Орлов первым открыл дверь. Большая электрическая лампа, низко свисавшая с потолка, окуталась сизой табачной дымкой. Трое сидели у стола, на котором в беспорядке недопитые бутылки, нарезанный хлеб, соленые огурцы, кислая капуста … Четвертый – чернявый в полосатом тельнике сидел поодаль, склонившись над гитарой, и вяло перебирал струны.

Появление незваных гостей вначале несколько смутило. Но затем, узнав, кто приехал, люди оживились, стали приглашать к столу, разговорились. Все работали механизаторами.

Из разговора Орлов понял, что временное проживание в деревне люди восприняли терпеливо, надеясь пробыть здесь не более месяца. Но чем подробнее он вникал в их быт, тем мрачнее становилось его лицо.

На работу выезжали в четыре утра. Дорога была плохая, автобусы буксовали, преодолевая ползком тридцатикилометровое расстояние за полтора, два часа. Еще хуже было с питанием: купить что-либо в такое время, а приезжали тоже поздно, было негде, обходились куском хлеба, привезенным из города. Постельное белье получили в одном комплекте, его давно не меняли, а дали бы два, можно было отдать постирать хозяйке.

Чернявый с гитарой сидел молча, но к концу разговора встал и представился:

– Сашка, я, Пятаков – скреперист, позвольте мне. И улыбнулся, показав блестящую золотую фиксу на верхнем ряде зубов.

– Я в общем не возражаю жить в деревне, природа так сказать, молочко парное иногда, а там глядишь, и доярочку хорошенькую встретишь. Но мне нужно не это! Мне необходимо пораньше встать, прогреть машину, заправить, а затем дать на ней выработку. После смены, опять же просмотреть, подтянуть. А я? Быстрей к автобусу! На мой взгляд, механизаторов надо перевести в город.

– И вообще, почему так получилось? – Раздался из глубины голос пожилого мужчины, которого Орлов сразу не заметил. Приглашали, писали, что будут благоустроенные общежития, а на деле что? Я человек семейный и думаю, уезжать надо. Пусть начальство вначале побеспокоится о рабочем человеке, а потом и приглашает с призывами.

До города Орлов со своим замом ехали, молча, каждый углубился в свои мысли. Впечатления от встреч с механизаторами расстроили Орлова. Слова пожилого рабочего как острым ножом врезались в память.

– Надо немедленно ставить жилой поселок!

Рабочие прибывали каждый день. Известие о большой стройке облетело всю страну, остановить поток добровольцев, приглашенных, и направляемых на стройку людей было невозможно. Нарастить коллектив, увеличить его численность – главная задача.

– Теперь, когда этот процесс бурно развивается, остановить его – смерти подобно! – думал Орлов.

Сегодня, когда, наконец, закончили проект привязки временного поселка, Орлов обрадовался. Но узнав, что начальник техотдела до сих пор не согласовал со службой капитального строительства комбината место его привязки и, что в связи с этим приступить к строительству еще нельзя, готов был уничтожить своего нерасторопного подчиненного. Он кричал, стучал по столу кулаком, рвал и метал. Возбужденный он позвонил директору комбината, но попал на его заместителя Богданова, с которым и произошел неприятный разговор.

Теперь, когда Орлов получил отказ и когда понял, что шумом и криком тут не возьмешь, он сидел и внимательно осматривал присутствующих в кабинете, обдумывал, что делать?

«Дать команду начинать строить без согласований? Это в моих силах и власти, но отношения и так обострены, а мне еще необходимо получить добро от директора на заселение всех строящихся для комбината жилых домов. Нет, так поступать нельзя! Необходимо добиться согласования».

Немного посидев молча, Орлов поднял трубку прямого междугороднего и попросил соединить с Обкомом. Ожидая связи Орлов, представил Трофимова, так у себя в кабинете. За время своей работы, он проникся уважением к этому человеку. Несмотря на свою огромную загрузку, всегда находил время разобраться в делах, пойти навстречу, помочь, защитить стройку в московских инстанциях. У Орлова его интересовало буквально все: от настроения людей, до количества уложенного бетона. Трофимов прошел большой жизненный путь от рабочего до директора крупного предприятия и с этой работы был выдвинут секретарем Обкома. Он тонко понимал заботы производства, на ходу улавливал самые сложные вопросы, моментально реагировал на изменение ситуации. Люди тянулись к нему, и у него для всех находилось доброе слово, нужный совет.

Ведая промышленностью области, равной по своим масштабам таким государствам как Финляндия или Австрия, он болел за стройку, жил ее интересами.

Наконец, Орлова соединили.

– Леонид Михайлович, здравствуйте, докладывает Орлов! – и он даже несколько привстал, а затем разговаривал уже стоя.

– А, партизан, здравствуй! Трофимов прозвал Орлова партизаном после того, как тот снял всех людей со строительства комбината, на строительство жилья ни с кем, не согласовав и никому не сообщив об этом.

– Как у Вас дела с продуктами? Я вчера вызывал всех высших представителей торговли. Обещали улучшить, жалуются, правда, на то, что очень быстро растешь. Не успевают за твоими темпами. Ты им помогай, особенно транспортом. Форсируйте строительство пунктов питания на объектах. Скоро заслушаем Вас насчет рабочих столовых.

Заботы по организации питания и торговли тоже входили в функции начальника строительства. ОРС совсем недавно просил Орлова помочь через Обком и вот, спасибо, Трофимов уже отреагировал.

– Благодарим, Леонид Михайлович, мы уже почувствовали. Что поделаешь, растем не по дням, а по часам, за месяц прибавили на две тысячи человек. Помогать обязательно буду, недокормленный строитель или монтажник – это не боец на нашем строительном фронте.

– Доложите, пожалуйста, сколько сделали за последние три дня?

Орлов знал, что сводка лежит у Трофимова перед глазами, ее ежедневно передавали в отдел строительства Обкома. Но Трофимов любил, чтобы знал цифры руководитель и умел ими оперировать, и был всегда недоволен, если слышал сбивчивый доклад и чувствовал за этим незнание дела.

Орлов был спокоен, ему ничего не грозило. После объяснения с главным инженером, система ежедневного учета постепенно внедрялась в жизнь. Теперь он имел перед глазами четкую сводку и мог передать ее в любую инстанцию.

Он доложил Трофимову: Кривая выполнения упорно и непрерывно лезла вверх. Однако до плановых показателей несколько не дотягивали.