Сошедшие с ковчега

– Полагаю, вам не терпится услышать, какими причинами обусловлена необходимость вашего присутствия в этих стенах. Ведь вы служите по военно-морскому ведомству, – полковник остро взглянул на Лазоряна. – Мне известно, что вы проявили интерес в отношении моей особы. Мне также известно, что вы пытались это сделать осторожно, через особо доверенных друзей…

После этих слов лицо Лазоряна сделалось мрачным, а взгляд – холодным. Он поднялся и ледяным тоном отчеканил:

– Господин полковник, соблаговолите объяснить, кто вы и что здесь происходит. В противном случае я буду вынужден…

– Ваше сиятельство, вы не дослушали меня, а уже пытаетесь делать выводы, – не обратив внимания на выпад Георгия, спокойно перебил его Яхонтов. – Прошу вас, присядьте.

Лазорян взглянул на Румянцева. Тот ответил ему сочувствующим взглядом. Затем кивнул, словно подтверждая слова полковника. Странно, но после этого Георгий почувствовал, как к нему возвращается спокойствие.

– Благодарю вас, – произнес Яхонтов, видя, как Лазорян вновь садится в кресло. Затем бесстрастным голосом сказал:

– Не стану держать вас в неведении. Я представляю Департамент контрразведки Генерального штаба. А Дмитрий Иванович – военную разведку.

Что и говорить, Георгию стоило немалых усилий сохранить невозмутимость. Несмотря на внутреннее смятение, от него не укрылось, как Яхонтов и Румянцев обменялись быстрыми, многозначительными взглядами.

После чего слово опять взял полковник:

– Не могу не признать, в целом держитесь вы хорошо.

У вас неплохое самообладание.

– Боюсь, в данных обстоятельствах это – слабый повод для радости, – не удержался от колкости Лазорян. – Могу я узнать, какое отношение имеет мое самообладание к ведомствам, которые вы здесь представляете?

– Самое что ни на есть прямое, – ответил Яхонтов. – Мы с Дмитрием Ивановичем хотим предложить вам послужить Отечеству…

Он слегка замялся. А потом закончил:

– Но в несколько ином качестве.

– Но я уже служу Отечеству, – четко отделяя каждое слово, ответил Георгий. – Смею надеяться, мой нынешний статус лейтенанта военно-морского флота России ничуть не хуже любого другого служения Отечеству. Простите, господа, но я не представляю себя в иной роли. И менее всего в той, какую вы желали бы для меня определить.

– Вы убеждены, что вам известна и понятна эта роль?

– в тоне Яхонтова прозвучала неприкрытая насмешка.

– Уж куда понятнее, – откликнулся Лазорян. – Вы зря теряете время. Я никогда не соглашусь шпионить за своими друзьями – людьми, с которыми делю тяготы службы и ем один хлеб в кают-компании. Я вообще считаю ваше предложение оскорбительным. Но, принимая во внимание тот факт, что вы тоже, некоторым образом, служите Отечеству, согласен удовлетвориться тем, что на этом наша встреча и закончится.

– У вас чересчур прямолинейное и искаженное представление о нашей службе, – на этот раз миролюбиво заметил полковник.

– Георгий Георгиевич, – обратился к нему молчавший до того Дмитрий Румянцев, – вы обмолвились, что никогда не согласились бы шпионить за своими друзьями. А что вы скажите относительно врагов? Вы не можете не знать, что европейские державы испытывают к России далеко не дружеские чувства. Скорее напротив. Кое-кто в Европе, как, впрочем, в Азии и на Дальнем Востоке, был бы рад, если бы она утратила хотя бы часть своих позиций и того влияния, каковое имеет в настоящее время.

Лазорян оглядел своих визави и откровенно высказался:

– Возможно, я принял бы ваше предложение. Но абсолютно не чувствую в себе для этого призвания. Моя стихия – флот. Пусть вас не смутит высокопарность моих слов, но заявляю предельно искренне: одна только мысль о том, чтобы оставить службу на флоте, приводит меня в отчаяние. Я не могу и не хочу желать себе иной судьбы.

Лазорян помолчал, давая возможность собеседникам проникнуться его словами. Потом обратил взгляд на Яхонтова и впервые за время разговора назвал его по имени-отчеству.

– Роман Борисович, догадываюсь, что, прежде чем пригласить меня, вы собрали исчерпывающее досье. В таком случае вам должен быть известен один примечательный факт из моей биографии. Не подумайте, что я пытаюсь сейчас использовать его в корыстных целях. Хочу лишь заметить, что всегда расценивал это как предопределение свыше.

– Имеете в виду пожелание государя императора относительно вашего будущего? – уточнил Румянцев.

– Да, – коротко ответил Лазорян.

– Мы знаем, что ваш покойный батюшка – князь Георгий Размикович Лазорян, некогда был лично знаком с будущим наследником российской короны, а ныне Его Величеством государем императором. Вы удостоились чести быть его крестником. После вашего двукратного крещения – сначала под проливным дождем, затем – уже в храме, будущий император в шутку предрек князю, что его первенца наверняка ожидает морская стезя. В день вашего выпуска из Морского корпуса, в память о дружеском расположении к князю, его Величество удостоил вас высочайшей милости, сделав личный подарок. Если мне не изменяет память, это была именная сабля, на клинке которой значился девиз рода Лазорянов: «Честь и долг». И все это вы считаете предопределением свыше? – с какой-то неоднозначной интонацией спросил Яхонтов.

Лазорян, испытывая неловкость, ответил:

– Поверьте, господа, я не имел намерения предстать в ваших глазах особой, приближенной к государю императору. И тем самым оказать давление. В Гвардейском экипаже, где я имею честь служить, об этих фактах мало кто знает. Возможно, лишь высшие чины. Но их осведомленность имеет другие источники.

– Мы вам верим, – откликнулся Дмитрий Иванович. – Но, думаю, настало время перейти ко второй части нашей беседы.

– Что вы имеете в виду? – озадачено нахмурился Лазорян.

– Возьму на себя смелость пояснить вам, – слегка переменив позу, но не расслабляясь, ответил Румянцев. – Уверен, Роман Борисович согласится со мной, если я скажу, что все, о чем мы говорили здесь до этого момента, можно считать вступлением.

Полковник кивнул.

А Румянцев продолжал:

– Георгий Георгиевич, вы происходите из рода армянских князей – потомков династии Артешесидов. Один из ваших предков присягнул Российской короне в двадцатых годах восемнадцатого столетия. Григор Лазорян был посланником Сюникских князей. По их поручению он с тайной миссией отправился ко двору Петра Великого. В то время Россия направила войска в Каспию. В расчете на ее помощь Сюникские князья и карабахские мелики подняли восстание. Но военные события на севере Европы отвлекли внимание России от Армении. Лишь к 1801 году стало возможным присоединение Восточной Армении. Что касается судьбы Григора Лазоряна, этот достойный человек был принят на российскую службу.

– Мне знакома моя родословная. Тем не менее, я польщен, что вы тоже осведомлены о ней столь превосходным образом, – иронично произнес Георгий. – Но, простите мое нетерпение и упрямство, я все-таки настаиваю на бесполезности нашей встречи.

– Не торопитесь, – спокойно возразил Румянцев. – Родословная у вас действительно примечательная, и не только с точки зрения генеалогии. Еще со времен Григора Лазоряна в вашей семье сложилась традиция. Все мужчины, за редким исключением, состояли на военной или дипломатической службе.

– Я не совсем понимаю, вы склонны усматривать в этом нечто предосудительное?

Дмитрий Иванович слегка поморщился и бросил беглый взгляд на Яхонтова. Полковник, уловив его молчаливый намек, тут же перехватил инициативу.

– Бог с вами, Георгий Георгиевич! – вскинув руки, воскликнул он. – Речь ни в коей мере не идет о чем-либо недостойном. Мы лишь пытаемся довести до вашего сведения некоторые аспекты деятельности представителей династии Лазорянов. Факты, что вряд ли упоминаются в родословной. Потому что они имеют касательство к делам, кои принято содержать под грифом «совершенно секретно».

– То есть вы хотите сказать, что мои предки занимались шпионажем? – прямо спросил Георгий.

– Исключительно на благо Армении и России, – глядя на него в упор, жестко произнес полковник. Затем чуть склонился, выдвигая один из ящиков стола. И положил на стол папку в твердой зеленой обложке. – Здесь содержатся краткие выписки из личных дел. Можете ознакомиться. Много времени это не займет. Прошу вас, Георгий Георгиевич.

– Почему я должен вам верить?

– Советую начать с последних документов, – не ответив на его вопрос, проговорил Яхонтов. – Надеюсь, вам хорошо знаком почерк вашего батюшки, и вы не станете утверждать, что эти документы – грубая подделка.

– Как бы кощунственно и цинично это ни прозвучало, но вы выбрали удачный момент, господа, – не скрывая сарказма, бросил Георгий. – Моего отца почти год как нет в живых. Он уже не сможет подтвердить или опровергнуть подлинность этих бумаг, даже если они написаны его рукой. Вам ведь известно, что он трагически погиб в Софии

16 апреля прошлого года. Его ограбили, предварительно подло убив четырьмя выстрелами в упор. Абсолютная дикость и жестокость!

Полковник вздохнул и, помрачнев, осведомился:

– Георгий Георгиевич, не могли бы вы припомнить, какое еще событие произошло в этот день?

– Господин полковник, вы должны понимать, любое другое событие этого дня для меня попросту меркнет на фоне гибели отца, – но затем, не удержавшись, спросил: – Или, может, было что-то еще, заслуживающее моего внимания?

– Вы правы, – вступил в разговор Дмитрий Иванович. – Другое событие, имевшее место 16 апреля 1913 года, наверняка прошло мимо вашего внимания. Между тем, оно имело прямое касательство к гибели Георгия Размиковича. 16 апреля 1913 года было заключено перемирие между Болгарией и Турцией, – с нажимом пояснил Румянцев…

ИНТЕРЛЮДИЯ
Из истории международной дипломатии

…Балканские войны привели к еще большему обострению международной ситуации. Правда, вследствие этого завершилось освобождение балканских славян от гнета Турции. Но они же (войны) явились причиной усиления противоречий между балканскими государствами. Владычество Турции было свергнуто войной, начатой монархическими правительствами, что, в свою очередь, привело уже к ожесточенной борьбе между победителями. В то же время, результаты мирных переговоров не могли удовлетворить и побежденную сторону.

Болгария жаждала реванша за вторую балканскую войну.

Турция выжидала благоприятного момента, чтобы отнять у Греции Эгейские острова.

Италия не покидала занятого ею Дедеканеза.

Грецию и Сербию не устраивали новые границы Албании.

Но, помимо этих, существовали и другие аспекты. За балканскими монархиями стояли великие европейские державы, оспаривающие друг у друга влияние на Ближнем Востоке. Россия и Англия стремились вырвать Турцию из-под опеки Германии. В Софии, Бухаресте и Афинах шла упорная борьба между Антантой и австро-германским союзом за политическую ориентацию балканских государств, их военные силы, необходимые ввиду надвигающейся мировой войны.

Австрия с нетерпением ожидала возможности расправиться с Сербией. В свою очередь Сербия прилагала усилия, чтобы освободить югославян Австрии. А Россия оказывала ей в этом всестороннюю поддержку и покровительство. Она усматривала в Сербии свою лучшую опору на балканском плацдарме. Стоило еще раз вспыхнуть австро-сербскому конфликту, а России – не отступить перед центральными державами, и могла начаться австро-русская война. Что неизбежно повлекло бы за собой втягивание в конфликт других государств, связанных между собой системой блоков и союзов.

Австрия не пошла бы на крайнее обострение ситуации с Сербией без санкции Германии. А, случись подобное, Германия признала бы это подходящим моментом для вступления в войну за передел мира.

Франция наверняка не отказалась бы от поддержки России, ибо разгром Российской империи не только уничтожал ее шансы на реванш, но и оставлял беззащитной перед Германией.

Наконец, Англия тоже встала бы перед выбором. И однозначно помогла бы Франции в борьбе с опасным германским соперником.

Таким образом, после двух балкано-турецких войн этот регион вновь стал пороховым погребом Европы. И стоило бросить в него спичку, чтобы прогремел взрыв…

ГЛАВА ВТОРАЯ

1914 год, май. Россия,

г. Санкт-Петербург

– 16 апреля 1913 года было заключено перемирие между Болгарией и Турцией, – с нажимом пояснил Румянцев. – Во многом оно стало возможным благодаря результатам особой миссии, которая была возложена на вашего отца. Георгий Георгиевич, мы искренне сочувствуем вашему горю. Настало время открыть истину. Князь Георгий Размикович Лазорян, ваш батюшка, стал жертвой противоборства русской и германской разведок. Увы, такое случается. Несмотря на успехи дипломатов, для наших служб война никогда не заканчивается. Невидимая, тайная, она продолжается. С переменным успехом.

– Почему вы говорите об этом сейчас, по прошествии почти года? – стараясь скрыть волнение, спросил Георгий.

– Мы установили имена людей, имевших непосредственное отношение к гибели Георгия Размиковича, – ответил полковник.

– И подумали, что я захочу отомстить?

У нас нет такого понятия, как месть, – принялся терпеливо пояснять Румянцев. – Она – из области эмоций, которые, откровенно говоря, не приветствуются в нашей среде. Куда более мы ценим образованность, хладнокровие, знание языков, наблюдательность, склонность к аналитическому мышлению. А месть – опасна и жестока. К тому же, независимо от результата, обе стороны всегда оказываются проигравшими. Врага невозможно победить, руководствуясь одним только чувством мести.

– Я могу узнать имена этих…этих… – Лазорян нервно сглотнул и умолк, не в силах произнести слово «люди». Он не мог заставить себя назвать людьми тех, кто убил его отца.

– Не вижу причин скрывать это от вас, – ответил Яхонтов. – Того, кто отдал приказ, зовут барон Рудольф фон Бюрнер. Имя непосредственного исполнителя – Ахмед Зеки. Он турецкий поданный, но последние четыре года тесно сотрудничает с германской разведкой.

После того, как полковник назвал имена убийц, в кабинете надолго установилась тишина. Румянцев и Яхонтов с сочувствием смотрели на Георгия. Они догадывались, какие мысли и чувства владеют его разумом и сердцем. Но каждый из них не мог не отдать должное его выдержке и хладнокровию.

Лицо Георгия выглядело спокойным и отчасти бесстрастным. Лишь проблеск боли в глазах свидетельствовал о том, сколь тяжело он переживает гибель близкого человека и ту ошеломляющую новость, что ему довелось узнать.

– Милостивые государи, – прервал затянувшуюся паузу Лазорян, – мне понадобится время, чтобы обдумать ваше предложение. Прошу понять, после всего, что вы сказали, я не могу вот так, сразу, дать однозначный ответ.

– Георгий Георгиевич, – мягко обратился к нему Румянцев, – мы понимаем ваши чувства. Поэтому с ответом не торопим. Но, уверен, у вас есть вопросы по поводу службы, которую мы намерены предложить. В связи с этим мне представляется разумным, если сейчас мы попробуем ответить хотя бы на некоторые из них. Вы согласны со мной?

– Согласен, Дмитрий Иванович.

– В таком случае приступим. На какой вопрос вы хотели бы получить ответ прежде всего?

– Где я буду служить?

Яхонтов понял, что не дает покоя Лазоряну и поспешил развеять его сомнения:

– Смею заверить, вам не придется шпионить за теми, с кем вы делите тяготы службы. К Департаменту контрразведки вы будете иметь весьма отдаленное отношение. Наша задача состоит в том, чтобы предупреждать и пресекать действия вражеских разведок и их агентов на территории Российской империи. В случае вашего согласия вы поступите в распоряжение Департамента военной разведки при Генеральном штабе российской армии.

– Значит, флот все-таки придется оставить, – с нотками сожаления в голосе удрученно заметил Лазорян.

– Отчего же, вы по-прежнему останетесь на службе в военно-морском ведомстве. Но проходить она будет вне пределов Отечества и несколько изменится ее характер. Полем вашей битвы станут не морские и океанские просторы, а тайная дипломатия, секретные миссии, особые поручения.

– Но я совершенно не готов к этому, – обескуражено ответил Георгий.

– Все мы рождаемся детьми, лишь в зрелом возрасте к нам приходит понимание, насколько неисповедимы пути Господни, – философски обронил Яхонтов. – Все, что нужно, вы узнаете. Для того Дмитрий Иванович и согласился временно взять на себя роль вашего Вергилия.

– Вергилия? – удивленно переспросил Георгий.

Полковник вздохнул, задумчиво помассировал лоб рукой, затем устало взглянул на Лазоряна:

– Георгий Георгиевич, заранее прошу простить мне грубость. Но я позволю себе быть откровенным и даже жестким. Хочу, чтобы вы ясно и четко уяснили одну вещь. В работе специальных служб нет ни малейшего намека на романтический флер, бесстрашных героев, чьи подвиги овеяны славой, а имена – тайной. Мы больше походим на золотарей или рудокопов, работаем с «отходами» международной дипломатии. Зачастую в темноте, в грязи, при полном отсутствии изысканных ароматов. Копаемся бог весть в чем, чтобы отыскать песчинку, которая приведет «золотоносной жиле». Но, случается, что и не приводит…

Видя, как по лицу Лазоряна промелькнула гримаса брезгливости, Яхонтов скупо улыбнулся:

– Полно вам так реагировать на мои слова. Наша служба – одна из глав «Божественной комедии» великого Данте. Точнее, трагикомедии. Чтобы помочь вам понять ее суть, но более – проникнуть в смысл, Дмитрий Иванович выразил готовность стать вашим персональным Вергилием.

– В том случае, если мой ответ будет положительным, – напомнил Георгий.

– У вас есть еще вопросы? – поинтересовался полковник таким тоном, словно положительный ответ Лазоряна являлся для него делом решенным.

– Не хотелось бы, господа, обременять вас моими семейными проблемами, но, как вы, вероятно, знаете, я женат.

– Можете рассказать жене о сегодняшней встрече, – догадавшись, о чем хотел спросить Лазорян, ответил Яхонтов.

С минуту Георгий внимательно смотрел на него, затем осторожно поинтересовался:

– Если я правильно понял, мое будущее назначение подразумевает присутствие рядом Анастасии?

– Вы правильно поняли, – тонко улыбнулся полковник.

«У него дьявольская улыбка Мефистофеля, – промелькнуло в голове Лазоряна. – Наверное, вот так же улыбались некогда и его предки, в течение трехсот лет милостиво принимая богатую дань русских князей. У этого человека в крови – облагать данью все, что попадает в поле его зрения, будь то целое государство или жизнь одного человека».

В этот момент ему в голову внезапно пришла невероятная мысль. Она настолько поразила его, что он не сумел скрыть своих чувств. Отголоски ее, должно быть, отразились на его лице, потому что он услышал голос полковника, в котором отчетливо прозвучали тревожные нотки:

– Что с вами, Георгий Георгиевич?

– Могу я задать вопрос, надеясь, что ответ будет откровенным и честным? – решил пойти ва-банк Лазорян.

Насторожившись, Румянцев подобрался в кресле, сев неестественно прямо. В его глазах поселилась подозрительность, но одновременно и решительность. Он стал похож на опытного маэстро фехтования, ученик которого вдруг продемонстрировал незнакомый и опасный прием. Но при этом он был готов достойно парировать удар. Глядя на него, Лазорян подумал, что в обычной жизни они даже могли бы стать друзьями. В этом человеке чувствовалось внутреннее благородство, в основе которого лежало не происхождение, а глубокая убежденность следовать незыблемому кодексу чести русского офицера.

Что касается Яхонтова, этот был прирожденный лицедей: умный, талантливый, проницательный, обладающий способностью тонко, на интуитивном уровне, чувствовать мельчайшие нюансы и детали в проявлении чувств других людей. Но не только. Казалось, он мог предугадывать душевные порывы человека, его потаенные мысли. А, угадав их и проанализировав, затем тотчас выстраивать отношения таким образом, что человек уже полностью оказывался в его власти, при этом полагая, будто действует исключительно в силу собственных желаний и убеждений.

Вот и теперь, услышав обращенный к нему вопрос и поначалу встревожившись, он за доли секунды полностью преобразился. Какие-то мгновения – и перед Лазоряном предстал человек, являвший собой эталон заинтересованности и желания быть предельно откровенным и честным. Он демонстрировал именно те проявления чувств, которые ждал от него Георгий. Лазорян подумал, что, случись ему встретиться с полковником при других обстоятельствах, он, не задумываясь, поверил бы Яхонтову.

– Слушаем вас, – прерывая возникшую было в разговоре паузу, проникновенно проговорил полковник.

Мысленно Лазорян невольно поаплодировал ему:

«Бог мой, сколько участия! Впору упасть ему на грудь и разрыдаться. Посмотрим, что он ответит. Яхонтовый ты наш».

– В течение беседы меня, признаться, не покидала одна мысль, – неторопливо начал Георгий. – Я пытался найти ответ на вопрос… – короткая заминка. И после: – Почему ваш выбор пал на меня?

– И как, нашли ответ? – от нетерпения полковник подался вперед, склоняясь в сторону Лазоряна.

– Не скрою, ответ, в известной степени, меня разочаровал,

– с напускной печалью произнес Георгий.

– Вот как? – озадаченно протянул Румянцев, немного сбитый с толку.

Яхонтов, напротив, откинулся на спинку кресла и удовлетворенно засмеялся.

– Договаривайте, милостивый государь, договаривайте. Но! – полковник выставил вперед руку с поднятым указательным пальцем. – Могу сказать прямо сейчас: вы молодец!

– Вам нужен не я, а моя жена. Поэтому, прошу вас, ответьте честно. Вы уже говорили с ней?

– Нет, – став серьезным, ответил Яхонтов. – Будет лучше, если сначала с ней поговорите вы. Обещаю, в случае ее отказа мы более не потревожим ни вас, ни вашу очаровательную супругу.

– Вы позволите? – обратился к Лазоряну Дмитрий Иванович.

– Слушаю.

– Как вы пришли к столь неожиданному умозаключению?

Лазорян немного подумал, собираясь с мыслями, и сказал:

– Сопоставил и проанализировал некоторые факты. Для вас не является секретом, что с некоторых пор, как в армии, так и на флоте, многие считают, что России не избежать войны. А недавние события на Балканах лишь подтверждают это.

– Из каких соображений вы сделали такой вывод? – быстро спросил Дмитрий Иванович.

– Видимо, сказалось влияние отца. Он живо интересовался европейской политикой. Впрочем, иначе и быть не могло. Отец служил в министерстве иностранных дел. Некоторым образом он приобщил к этому и меня. Не скажу, что я легко ориентируюсь в вопросах международных отношений, однако следил за военными действиями на Балканах. И после – за тем, как победители с остервенением рвали раненного зверя – Оттоманскую Порту.

– Вы говорите так, будто вам жаль Оттоманскую империю. Вернее, то, что от нее осталось, – провоцируя Лазоряна, небрежно бросил Яхонтов. – И это учитывая, что вы – армянин. Неужели забыли, что сделал Абдул Гамид с вашими соплеменниками?

– Бесчеловечные зверства в отношении армянского населения, которые имели место в Турции в период правления «кровавого султана», – это, согласитесь, еще не повод, чтобы ненавидеть всех османов.

– Да, разумеется, вы правы, – энергично закивал полковник. – Простите, я перебил вас. Продолжайте.

– Недавнее столкновение балканских государств с Оттоманской империей, на мой взгляд, – пролог к другой войне, неизбежной, более жестокой и масштабной. Турция владеет поистине «золотыми ключами» к двум стратегически важным проливам. Но сегодня она, как никогда, ослаблена. Это обстоятельство не может не будоражить умы европейских политиков. Ныне она напоминает тяжелобольную старую мать семейства. А возле смертного одра уже толпятся многочисленные наследники, ждущие часа, чтобы поделить ее несметные богатства.

– Вы полагаете, пришедшие к власти младотурки не способны спасти страну? – увлеченный разговором, спросил Румянцев.

– Я – не дипломат, я смотрю на нынешнее состояние дел в мире с точки зрения человека военного. Мне представляется, что все способы мирного урегулирования спорных вопросов себя исчерпали. В Европе, Азии, Африке, на Дальнем Востоке есть немало государств, которым все еще хочется выглядеть имперскими колоссами. Однако есть и немало тех, кому не терпится их свалить, продемонстрировав собственную державную мощь. Что касается нового младотурецкого кабинета, триумвират Энвера-паши, Талаата-паши и Джемаля-паши символизирует отнюдь не реформы и конституцию. Они олицетворяют собой жесточайший деспотизм и окончательно погубят некогда Блистательную Порту.

– Любопытный вывод, – хмыкнул Яхонтов. – Но он не объясняет, как вы пришли к заключению, что мы рассчитываем на помощь не только вашу, но и вашей супруги.

– Как вы справедливо заметили, я – армянин. Старшая сестра Анастасии Мария Николаевна, в девичестве графиня Арзумовская, замужем за Людвигом фон Макензеном. Его родословную вы тоже наверняка изучили подробнейшим образом. И знаете, что в настоящее время супруги Макензены проживают в Стамбуле. А тот факт, что мы с Анастасией владеем немецким языком, а я, вдобавок, еще и турецким, лишний раз подтверждает логику вашего выбора. Возьму на себя смелость предположить больше. В случае моего согласия ваша формулировка «вне пределов Отечества» будет иметь вполне конкретный адрес.

– Любопытно было бы услышать, – тут же откликнулся Яхонтов.

– Константинополь, – уверенно заявил Лазорян.

– Блестяще, – восхитился полковник. – Впрочем, должен заметить, когда выбор пал на вас, я ни минуты не сомневался в ваших способностях.

– Благодарю. Но я еще не дал согласия, – покачал головой Лазорян. – И, если вы не забыли, мне предстоит разговор с супругой. Не думаю, что он будет легким.

– Насколько нам известно, ваша женитьба была браком по любви, – парировал Румянцев. – Причем обоюдным.

– Простите, Дмитрий Иванович, но, при всей моей искренней преданности России, не хотелось бы ставить любовь ко мне Анастасии в зависимость от высших интересов государства. Я – человек военный, дал присягу чести и долга, поэтому мной Отечество может располагать, как ему вздумается. Что же касается Анастасии, она – молодая, красивая женщина. Случись хоть малая возможность оставить ее в Петербурге, я без колебаний воспользуюсь этим обстоятельством.

– Всенепременно учтем ваше пожелание, – заверил его полковник, правда, без особого энтузиазма. – У вас есть еще вопросы?

– Где сейчас находятся Рудольф фон Бюрнер и Ахмед Зеки?

– В Константинополе, – выразительно взглянув на Лазоряна, ответил Румянцев. – Если вы примите наше предложение, у вас будет повод – и не один, познакомиться с ними. Во всяком случае, встречи с Бюрнером вам не избежать. Месяц назад он получил назначение в Стамбул в качестве военного советника. Надеюсь, вы не станете убивать его при первой же возможности?

– Совершенно исключено. Это может показаться странным, господа, но Бюрнер чрезвычайно заинтересовал меня.

– Простите? – вырвалось у Яхонтова.

Похоже, Лазоряну впервые за время беседы удалось по-настоящему озадачить полковника. Дмитрий Иванович также не остался безучастным к неожиданному заявлению Георгия. На его лице отразилось выражение легкой растерянности.

– Вы сказали, Бюрнер заинтересовал вас? – переспросил Яхонтов.

Георгий кивнул. Потом в свою очередь спросил:

– Сколько ему лет?

– Тридцать, – коротко ответил Румянцев.

– Старше меня на два года. Пора вступления в зрелость, – задумчиво сказал Лазорян. Затем оживился: – Но в этом возрасте еще случаются порывы молодости, не до конца продуманные и взвешенные. Это объясняется недостатком профессионального и жизненного опыта. Радикальное решение Бюрнера, принятое им в отношении моего отца, тому подтверждение. Вместе с тем готовность пойти на такой шаг требует от человека наличия определенных волевых качеств. Будучи сотрудником разведки, Бюрнер не мог не понимать меру ответственности и степень риска, какие при этом на себя возлагает. Вам может показаться невероятным, но я убежден, из своего опрометчивого поступка он извлек хороший урок. Мало того, по прошествии времени он наверняка пожалел о своем решении. И в результате стал хладнокровнее и опытнее. А, следовательно, и куда опаснее. Теперь он будет действовать намного умнее и осторожнее. Иными словами, нынешний Бюрнер – это настоящий противник. Убить его, руководствуясь чувством мести – значит доказать собственную несостоятельность и бессилие.

– У вас есть другие варианты? – поинтересовался полковник.

С минуту Лазорян смотрел на него.

– Каким бы ни был мой ответ, это будет завтра.

– В таком случае, не смеем вас задерживать. Единственное пожелание… – Яхонтов жестом остановил Лазоряна. – Надеюсь, вы понимаете, что об истинных причинах нашей встречи никто не должен знать. А если кто-то из ваших друзей или сослуживцев сочтет необходимым проявить настойчивость, скажите, что вас вызывали в связи с некоторыми вопросами, возникшими по поводу родственных связей с Макензенами. Можете даже выразить возмущение нашей пристрастностью и субъективностью, – по его губам скользнула сардоническая ухмылка: – Будьте уверены, мы с Дмитрием Ивановичем не обидимся.

После чего все трое поднялись и, коротко простившись, расстались.