Прикосновение

Вне тональности

Она физически ощущала прохладу костяшек, их матовую привлекательность и яркое щелканье при ударе о стол. Доминошки были высыпаны и коробочки на стол перед ней.

Высыпаны небрежной чужой рукой, так что черно-белыми брызгами разлетелись по столу и даже парочка улетела вниз в траву.

Они лежали перед её лицом бессмысленной мозаикой, а она поняла почему-то, что должна непременно уложить все эти костяшки в коробочку, ровно, очень ровненько сложить, закрыть крышкой, вот так, чтобы непременно щелкнул замок.

Домино – загадочная игра, в её детстве в эту игру погружались все, от малого до старого. Стол трясся колченогий, кряхтел от возгласов «рыба», «козел» И в этих словах никто не улавливал библейских смыслов. Козел отчуждения, например. И знак рыбы был понятен пару тысчонок лет.

Но доминошники увлеченно похрустывали костяшками и в высокие смыслы не вникали.

И она стала мысленно складывать ровненько, двухэтажиком доминушки в коробочку. Ей это было сделать непросто. Черные к черным, белые к белым. И обязательно отделить Пусто-пусто.

Почему так надо было сделать, она не знала, не анализировала, но знала – всё сложить, и чтобы закрылось, щелкнул замочек. И тогда она – свободна.

Вот такой странный образ сложился в её голове, когда она нашла дом свой пустым. Все сбежали, оставив ей на столе, когда-то обеденном рассыпанное домино.

Она встала и подошла к окну. Заняла любимую позу, упор на локоточки, подпереть щечки и гляди себе в мир. Она глядела в окно, а видела черно- белый беспорядок из костяшек.

Все-всё, сейчас она сложит, упакует, щелкнет и закроет занавес тяжелый и пыльный, опустит его наглядно, над событиями пошлого развода и сиротства своего – тоже обыденного и серого. Скучного и надоевшего.

Вот только соберет в порядок эти клавиши. Доминошки похожи на клавиши рояля. Очень схожи, но по-разному играют. На них. И в них. Как по нотам до-ми-но.

Сравнение было неожиданно веселым.

Она сунула первый ярус в коробочку. Что-то они стучали, сопротивлялись. И ронялись на пол.

Тут зазвонил ну совсем уже неожиданно телефон.

Наверное кто-то из бывшего ближнего круга хотел посплетничать с ней. Обругать его и прочие глупости.

Она заметила «Пусто-пусто».

Вот. Сейчас и уложится все – думалось ей, но телефон всё визжал.

А «Пусто-пусто» выскользнуло из пальцев под стол.

И тогда ей пришел на ум простой вопрос. И ответ тут же рядом. «Пофиг» – так всегда говорила её дочь, отвечая на любую дурную новость в ее ранней части жизни.

«Как мудро», – откликнулось в ней чувство солидарности с пофигизмом.

Она рывком взяла урну для бумаг и разом смахнула в нее и костяшки и коробочку.

– Всенепременно, – почему-то услышала одобрение. – «Пусто- пусто» еще не забудь.

Она легко нагнулась и нашла под столом доминошку. Она полетела к остальным. И все это она озвучила щелчком красивых своих пальцев. Пианистки в прошлом. Щелчок получился в ля миноре. Любимой и популярной тональности.

Стук костяшек долго еще слышался в мусоропроводе. Но он был вне музыкальной тональности.

27 августа 2019, Чёрная тетрадь.

Ловушка

Скандал в семье начался совсем неожиданно. Горьким сюрпризом. Не могли справиться с письменным столом.

Стол был никчемный, старый, но на антикварный никак не тянул, поскольку был изготовлен совсем бездарно, на обыкновенной мебельной фабрике и был просто Гостом: школярская тумба – две ножки, ящик, черное покрытие каким-то дермантином. Школьников в доме уже не было, дети выросли, а внуки обходились без письменных столов, у них были компьютерные. Этакие щеголи дорогущие, с немыслимыми приспособлениями. И без всяких тяжелых тумб.

И когда купили этот самый современный стол под компьютер, старый письменный надо было вынести из комнаты, где он благополучно отстоял лет двадцать. Скромно заняв место в углу от окна. На нем правда никто не писал, а стояли пустые цветочные горшки и лейка. Удобно, цветы – рядом, поливать. И еще мусор всякий хлам садовничий.

Когда позвонили, что стол новый доставят во второй половине дня, семейство, как положено бросилось разгребать пространство для обновки. Старый стол был приговорен к выносу на помойку.

Все были «за» и только ретро-виновник отказался уходить, покидать свой угол.

Он не пролезал в дверь комнаты. И в этом была какая-то мистика. Когда-то же он пролез в комнату, когда был новым и нужным. Он мигом проскочил в эту же дверь. Прямо и быстро.

Но сейчас как ни крутили его за тяжелые бока – он не пролезал.

Ни вверх ногами, ни с ящиками, ни без них. Он, стол, намертво уперся всеми четырьмя стоптанными некрасивыми ножками.

Глава семейства был сильно раздосадован, когда понял, что меняли дверь при последнем ремонте – и сильно сузили вход в комнату, чтобы дверь не болталась. И еще тогда ему сказали, что надо будет дверь эту каждый раз снимать с петель, чтобы вынести из комнаты что-то. Но лучше не снимать, косяк будет мешать.

– А если? – спросил глава. – Распилить, и по частям.

Шутка оказалась пророческой. Придется его распилить. Ножки укоротить. Тогда пролезет. Отец отправился очень решительно за ножовкой.

И вдруг внезапно пришел сын.

– Что за перестановки? – поинтересовался. И тут же вступился.

– Он же настоящий, деревянный. И я за ним уроки делал.

– И еще много чего происходило на этом столе до твоего рождения,– вспомнил с улыбкой отец.

– А после твоего рождения – тебя на нем пеленали. Ты лежал, и еще много места оставалось. – Мама показала рукой на краешек стола.

– Ну и что? Распилить и на вынос. Он перестал быть функциональным.

Мнения разбродились до конца дня. Новый компьютерный стол в белом картонном ящике стоял пока в ожидании места своего в этом несговорчивом доме.

И на нем поселился кот Моня. А уж Моня – это навсегда.

На кухне тихо ужинали, и уже не громкословно, и отец не тряс угрожающе ножовкой.

Было решено, что завтра позвонят бывшим ремонтникам, спецам по снятию дверей. И потом состоится вынос стола. А пока мама намыла серо- черную его поверхность, вычистила от хлама ящики.

А потом провела рукой и незаметно быстро прикоснулась к грубому дермантину губами, как бы запечатлела что-то очень важное для себя.

– Завтра – так завтра, – даже с каким-то облегчением сказал отец семье и сел к телевизору.

А Моня спокойно спал на теплой картонной коробке с новым столом. Он был старый, и давно понимал что «завтра» – это навсегда.

12 июня 2019, Белая тетрадь.

Русская печь – одна штука

Если бы ему сказали, что он будет выбирать цветы достойные дворничихи, и при этом очень стараться угодить, представить, какой икебане она порадуется, Пал Палыч не поверил бы.

Впрочем, слово «икебана» вряд ли было из лексиконных запасов Алевтины. Там больше была в почете нецензурная лексика. Которой она с утра громко и ясно обкладывала наглых туристов, перебравшую молодежь, писавшую на углы, чужих заблудших котов.

Своих же, дворовых, всех узнавала по хвостам и мордам. Прикармливала и охраняла от злой местной детворы.

Она была хозяйкой двух дворов, и не стеснялась напомнить об этом любому, претендовавшему на власть ее территории. Доставалось даже начальству, которые, правда редко, делали проверку на этой самой территории.

Алевтина тут же забрасывала их кирпичами претензий по отсутствию инвентаря и прочих недочетов.

И только благодаря её грубостям и колючей лексике, зимой во дворе только у них рыжели на снегу тропки, посыпанные песком. Ведро с которым стояло тут же у дворницкой и после снегопада она сразу же обновляла песочные проходы.

Но даже замечая её старания и усилия навести и поддерживать чистоту и порядок, Алевтина раздражала всех жильцов своей какой-то коровостью, швабристостью и косноязычием. Она говорила невнятно, недоговаривала окончания слов и многие звуки просто проглатывала. Удавался ей только мат.

А поскольку Пал Палыч был профессором русской словесности, он убегал от возможного контакта с дворничихой, как от летящего на него пушечного снаряда.

А вот сегодня стоял в цветочном магазине и выбирал ей цветы. В благодарность за спасенный ею в ночи автомобиль.

Она случайно выглянула в окно своей кухни, курила и заметила мужиков в капюшонах, которые пытались открыть его машину. Сигнализация на осторожные действия преступников не среагировала.

Но тут же среагировала на Алевтинин мат из окна.

Верещали дурным голосом обе разом. Воры махнули через ворота, Пал Палыч выскочил в плаще в трусах, отключил сигнализацию. Но Алевтинин ор нельзя было отключить никаким пультом.

Впрочем на этот раз Пал Палыч терпелив был. И даже успел вставить в гневный монолог дворничихи свое фр. «мерси».

Вышли еще во двор разбуженные соседи. Повозмущались, ощупали дотошно осмотрели каждый свою машину. И, успокоенные, ушли спать. Завтра ведь всем на работу. Но раньше всех встала Алевтина.

И громко, не стесняясь, уже рассказывала кому-то о ночном происшествии.

Пал Палычу очень хотелось купить розы. Он по жизни обожал эти цветы. Но вспомнив плоско-гневное лицо Алевтины он не увидел сочетания.

Видя, как он мучается с выбором, продавец спросил:

– Маме, девушке, жене, дочери? Какой цветок напоминает ваша жена?

– Дворничихе, русскую печь, – признался Пал Павлович.

– Такая же большая, горячая очень, и грозная, – улыбнулся он в уточнении. – В благодарность.

– Тогда лучше денежку. Культурно, в конвертике. Дворники наличными любят.

Пал Палыч отрицательно отнесся к этому совету.

Ему подумалось вдруг, что Алевтина действительно похожа статью и лицом на русскую печку. Грозная широкая, и с открытым зевом за заслонкой она, хоть и пугала его в детстве своим трещавшим огненным нутром, но он- то знал, что она, печка эта, защитит тепло, накормит пирогами и хлебом. И даже намоет в своем чреве всю семью бабушки. Как оно и было в его послевоенном детстве.

Да, Алевтина абсолютно напоминала ему эту громадную крепость русской печки.

Пал Палыч, уже не удивляясь, купил ведро, всё что было в магазине, ромашек. И понес дворничихе.

Прежде чем позвонить в её дверь, он вытащил и хотел положить денюжку на белый с желтым сноп цветов, но не стал.

И дальше он поступил совсем странно. Услышав шаги Алевтины за дверью, он дунул вниз по лестнице и затаился внизу.

Услышав удивленный мат, выполненный в восхищенной мажорной тональности, Пал Палыч понял, что Алевтина очень довольна. С ромашками он угадал. Он был доволен. И рад за себя, что очень вовремя вспомнил о русской печке, которая была в его детстве.

13 июня 2019, Белая тетрадь.

Божья корова

Она с детства слышала от матери «корова», и, чтобы не обиделась, добавлялось со вздохом сожаления – «Божия».

Вроде получалось не так обидно. И она не обижалась. Корова и корова. У неё красивые скорбные глаза и она умеет вздыхать. Так глубоко и печально, создавая уверенность, что знает о своей коровьей участи.

А почему маленькое насекомое в веселый горошек люди назвали коровой тоже – непостижимая тайна бытия. Да!

Но все эти колкости и обидные клички едва вспоминались. И только с улыбкой и любовью.

Сегодня никто не окликал ни по имени ни по прозвищу.

Иногда обзывали «дамой» Уж лучше бы коровой. Откуда дама, почему дама. Еще одна тайна мрачного этого города с его белыми ночами и мрачными деревянными жителями.

Город украшал по настоящему только декор из приезжих. Шумных, эмоциональных, чернобровых и узкоглазых людей. Которым в голову не пришло бы называть ее словом дама. Они просто не знали его.

А вот низко-низко поклониться, как соседке, согнуться в почтении ее достойному возрасту – она принимала эту вежливость иноземцев даже с некоторой благодарностью и коротким удивлением.

Так и проскочила она от коровы – к даме, ничего не поняв в отношении к себе. Его просто не было.

От нее всегда что-то хотели, а когда получали, исчезали. И спасибо им за такое отношение – думалось ей. По крайней мере, без лукавства.

Она давно преподавала в университете, жила рядом с ним, и всё было рядом. Все открыточное пространство города жило в ее высоком окне в эркере. И она могла видеть эту красоту повседневно.

Да, город был. Но людей в нем она не встретила. Вымороченные умом, не простые, не умеющие похохотать всласть; сдержанные и ленивые на любовь во всяком её проявлении. Такими были местные горожане. И были у них плохие зубы, с детства бледный цвет лица и блеклое, но длинное и искусственно выученное высокомерие. Оно было блеклым и некрасивым, как растение, выросшее без солнца, в бетонном подвале или погребе.

И ароматом погреба были пропитаны и мысли и желания, и творчество местных псевдоаристократов. Гнилое здесь было все, и ненастоящее, кроме реки.

Её конечно не сковали, оформили как в гроб в гранит. Она живая, настоящая, была угрозой для фиктивных безжизненных обитателей. И обязательность её прорыва на свободу была очевидной. Когда-нибудь накроет сильным своим напором. И смоет, как мы по утрам, в унитаз, то есть в нее. Всё вернет, выплюнет.

Такие мысли и выжидательность глобальных перемен присутствовали в ней всегда. Но она не высказывала своих суждений никому и никогда.

Когда кто-то толкал ее больно в транспорте и говорил «Корова», она улыбалась в ответ и добавляла – «Божия».

И вздыхала, и очень хотела удрать с этого города-кладбища, в любой дом, где в хлеву жива, и вздыхала, обреченная на продукт потребления, корова.

Она – всегда «Божия».

14 июня 2019, Белая тетрадь.

Главнее главного

Единственное и очень сильное желание наличествовало в нем. Никогда не ходить, не попадаться на обманку врачей.

Вся подлость, отчаянное самозванство, стально-дебильная уверенность – и тотальная глупость. Все эти качества, в разных пропорциях, но обязательно в исполнении профессии – врача.

Более сильного отвращения Борис не испытывал ни к одной профессии. И он знал, почему это с ним случилось. Он сам был врачом.

Более того – популярной знаменитостью, нечаянной славой закрепленное за ним «Врач от Бога».

Врали все. Но он-то знал, что это неправда.

Люди умирают не от хвори. Они умирают от нелюбви к себе.

Свой мало медицинский вывод Борис понял сразу же. Болели сильно от нелюбви к себе или от своей. И других недугов он не видел.

И таким ненужным и обременительным показалось ему это его открытие, что он хотел было уйти из нее. Не получилось. Какая счастливая случайность, громкое выздоровление местной знаменитости сделали и его знаменитым. И теперь он жил с этой Славой.

И не любил ее, и прятался от нее, и не любил всё больше затюканных (им же) хворых неизлечимых клиентов.

Он считал, что он занимает чужое место, и мало знает и мало делает от этого незнания. Но твердо понимал одно – надо дышать ровно, правильно, диагноз, рецепты – и ты свободен.

И главное, что бы никто не почувствовал отвращения врача и неверия в свои возможности. Одним словом – крамола. И Борис честно боролся с ней.

Жалоб не было, его все обожали. А он понимал, что отбывает срок – пожизненный.

Пока однажды старая нянечка, протиравшая пол грязной шваброй у него в кабинете не обронила в его сторону.

– Борисыч, шел бы ты домой. Тяжко тебе, ох тяжко.

– Заметно? – он с оживлением оторвал взгляд от бумаг.

– Бьет в глаз, – сказала нянечка.

– Бьет.

Борис посидел еще несколько минут после ее ухода и вдруг простой вопрос сдернул его со стула. И рванул за старой санитаркой, чтобы узнать, как она узнала его правду.

Но санитарка была уже в кабинете главного.

И Борис не осмелился задать ей свой главный вопрос. Потому что на диванчике сидел, поджав покорно ноги перед шваброй – сам заведующий отделением.

И он был главнее всех вопросов. Усомниться в этом Борис не посмел.

14 июня 2019, Белая тетрадь.

Сэл-фи! Фи!

И как было не сфотографироваться на этом знаменитом месте, где Лиза и пушкинские дамы не утопились. И мостик здесь был подходящей красоты и канавка сама впечатляла.

Люська шустро развернула над собой смартфон. И солнце в закате шикарно смотрелось. И ее лицо с восторженной улыбкой.

Щелк-щелк. Все смиренно запечатлелось и всю эту красоту можно было уносить с собой. Люська хотела взять сумочку, чтобы положить в нее Айфон. И тут же это случилось.

Сумочка вместе с телефоном ринулась, опрокинулась с каменного периламостика. Тихий всплеск, и Люська увидела дорогой свой ридикюль в этой самой канавке.

Он не тонул, застежка оказалась надежной. И сумочка спокойно держалась на волнах поплыла себе по канавке ей только ведомым маршрутом.

Люська взвизгнула сильным своим голосом, да так, что проплывающие внизу на прогулочном катере туристы дружно подняли головы и уставились на бегущую вдоль ограды чугунной девицу, которая кричала, и как бы звала на помощь

Еще бы не кричать и не звать. В пузатенькой сумочке этой были все смыслы Люськиной жизни. Айфон, документы, ключи от дома, банковские карты. И мало ли что еще. Всё самое нужное девице приезжей туристом в эту красоту.

Люська показывала туристам рукой на беглянку, но на катере не стали вникать и поплыли дальше, слушали гида, который наверное рассказывал о мистическом этом месте, где утонула бедная Лиза, а теперь пропадала сумка Люси.

Катер проплыл мимо и в другую сторону.

Сумочку чуть покачало на волне, но она не утонула, а решительно направилась вниз по течению. По рекам и каналам которых здесь было немерено.

Плыла, раздувая белые бока, как паруса и благополучно проплыв еще под тремя мостиками, решительно поплыла в сторону залива.

Люська бежала за ней то и дело призывая зевак помочь ей. Один молодой человек даже спустился к воде, раскрыл свой зонтик и попытался сумку выловить, как пельмень из кастрюли. Но сумка увернулась и продолжала свободное свое плавание.

Помочь было некому. Вместо помощи близходячие туристы фотографировали и Люську у воды, и сумку отдельно, и улыбались Люське, делая с ней сэлфи.

Люська ругалась на зевак и всё не теряя надежды, пыталась догнать, достать, спасти.

– Что с Вами? – остановил ее мужчина.

Люська подпрыгнула от радости. Потому как прочитала три большие и главные для неё три буквы – М.Ч.С.

Люська, думая, что уж он точно нырнет за ее непотопляемой кладью. Но не тут-то было. Мужчина глянул на белый пузырь удаляющийся на середину реки, оценил обстановку и весело ответил.

– Если бы живность какая… Собака. А так… барахло! – Но там Айфон, – умоляла Люська.

– Барахло, – мужчина махнул рукой так выразительно, что было понятно – прав. Барахло.

14 июня 2019, Белая тетрадь.

За космос!

Он так и сказал жене, супруге своей, с большим стажем в должности таковой.

– Это – Космос !

И чуть закатил печальные глаза свои к небу. Вот, мол он где теперь.

Космос – так космос, что уж! Как можно на это посягать. И супруга, которая в миру звалась просто Галей – сдалась. Почти без боя. Разве чуть поболела, но так, скорее назло этому самому космосу. От зависти.

И он ушел хмельной походкой влюбленного.

И она в окошко наблюдала, как два «космоса» сели в машину типа «люкс» и умчались из ее жизни.

Навсегда.

Банальная, пошловатая история приключилась с Галиной, простой домохозяйкой. И совсем невероятная жизнь начиналась у двух космических объектов.

Да! Эта была любовь в самом-самом высоком смысле.

И она длилась бы бесконечно, если бы не откололся вдруг космический детеныш – результат любой земной несдеражанной любви.

Явился и сразу заорал и стал требовать.

Только слепой бы не заметил, как обрушились космические высоты. В звездную пыль детский ор превратил, в горы памперсов, потом грязной посуды, погасшего огня в постели и такой же холодной плите. На которой не готовили.

Все бралось из ресторанов. Еда оттуда и одноразовая посуда из ближайшего универсама. Быт прорастал удобными всякими современными штучками. Но космос в этот дом не возвращался.

Вроде все бегалось, росло, отдыхало, работало. Но кто-то властной рукой сорвал скафандры с этой семейной четы. И они стали дышать земными проблемами. А их была тьма. И одна глупее или злее другой.

Единственное, что он сделал для сына, то в день совершеннолетия шепнул ему на ухо тост.

– Никакого космоса нет ! Врут.

Сын улыбнулся и пошел танцевать со своей подружкой.

И папаша вдруг ясно увидел, как на этих двоих глупых детских бошках – засветились скафандры. Вдруг. И это было! Было!

– Ты это видишь? – спросил он у жены.

– Опять…, – только и сказала она, увидев пустой стакан из-под вискаря.

Он тоже заметил что его стакан пуст.

Наполнил его немедленно, и уже громко, для всех за столом объявил тост.

– За космос! Что б он… был.

12 июня 2019, Белая тетрадь.