Молитва
Виталий Янович шел по проспекту и думал тяжелую свою думу, как ему обустроить свою новую, совсем холостую жизнь, полную бытовых подвохов и одиночества.
Женщина, которую он, казалось бы, любил и считал почему-то женой, ушла от него вчера поздним вечером. Села со своими тремя чемоданами в белый джип и укатила.
Особенно оскорбительно для Виталия Яновича оказался цвет этого самого джипа – белый. Сущая свадьба. В темноте Виталий Янович не смог рассмотреть хозяина машины, но по тому, как он ловко управлялся с чемоданами, запихивая их в багажник, лет ему было немного, а сил – достаточно.
Машина уехала, а Виталий Янович долго еще стоял у окна, осмысливая это неожиданное для него событие.
Он не спал всю ночь, бродил по квартире, то зажигая, то гася совсем бессмысленно свет в комнатах.
Ранним утром, едва дождавшись времени, когда можно будет уже с деловым видом поспешить на службу, Виталий Янович так и сделал. Накинув на себя любимое свое черное пальто и, слегка прихрамывая, полуновые, неразношенные еще башмаки, он пешком отправился в своем новом состоянии независимого молодого человека. Казалось, независимость эта должна радовать, но она сильно огорчала Виталия Яновича своей глухой неизвестностью.
На проспекте уже была толчея, суета и какая-то радость. Все прохожие бодро шли, щурились на солнышке и выглядели вполне благополучно.
Это сильно раздражало почему-то Виталия Яновича, он еще острее чувствовал свою внезапную беду.
Прежде всего надо было позавтракать, для этого нужно было зайти в кафе. Всего-то. Но Виталий Янович так и не смог одолеть несколько ступенек, подняться в кофейню, ему казалось, что всем своим видом он должен вызывать у людей сочувственный взгляд или саркастическую улыбку. Что все моментально прочтут на его лице иероглифы брошенности и несчастности.
Виталий Янович шел все дальше по проспекту и как будто набирался сил от этой пешей неожиданной своей прогулки.
Внезапно кто-то дернул его за рукав.
Виталий Янович оглянулся. Перед ним стоял молодой паренек со стопкой узких листочков.
Виталий освободился от его наглого захвата и цепкого взгляда.
– Это – молитва, возьмите, – сказал пацан, протягивая ему довольно узкую полоску бумаги с напечатанным на ней текстом.
Виталий Янович отшатнулся.
– Не надо мне…
– Хорошая молитва, – уговаривал паренек.
Виталий Янович, сильно раздосадованный, увернулся и пошел дальше, думать свою насущную думу. И еще, подумалось ему о том, что народ совсем вырождается, и уже раздают “молитвы” на улице, как рекламку. Надо же, всё из берегов вышло.
“Хорошая молитва”. Разве молитва может быть плохой?” – досадовал Виталий Янович и все дальше уходил по проспекту от своего дома. Пустого и несытного теперь.
Может позвонить ей, может передумает? Не один год вместе. Чего-то ей не хватало. Пусть бы объяснила. Так нет – побросала все в чемоданы и спокойно ушла. Бросив в его спину у окна:
“Будь!”
И вот он был, Виталий Янович. Вот только зачем был, и что ему было делать с этим “был”?
Виталий Янович всё-таки пересилил свои опасения и зашел в кафе. Стараясь смотреть поверх голов едоков, он присел за столик у окна. Кофе и круассан ему принесли очень быстро, и так же быстро он поглотил всё, не чувствуя ни ароматов, ни вкуса.
Но уходить он не спешил, а стал смотреть в окно, на прохожих. Здесь, за стеклом, он чувствовал какую-то отдельность от их веселой беззаботности, которой он даже слегка завидовал.
“Чему радуются?” – горьковато думал он, чуточку жалея себя.
Он опять увидел парня с узкими полосками напечатанной бумаги с молитвой, которую он предлагал прохожим. Странно, но все уклонялись от его предложения. Одна только девчушка, большеглазая и заплаканная, взяла у него листочек с этой самой молитвой, но читать не стала, а сунула ее в карман широкого блузона и быстро пошла дальше, не оглядываясь на раздателя.
Официант принес счет, сидеть дольше было неловко, и Виталий Янович покинул кофейню, так же не акцентируясь на лицах посетителей.
Выйдя из кофейни, он сразу увидел парнишку-зазывалу и поэтому резко повернул в другую сторону от него.
Он пошел в сторону своего дома. Шел уже не спеша. Но чем ближе подходил он к своему жилищу, тем точнее чувствовал неясный пока страх пустого этого дома.
Вдруг на глаза ему попалась та зареванная большеглазая девица, которая сидела на скамейке троллейбусной остановки и читала уже знакомую Виталию Яновичу узкую полоску бумаги с текстом. Губы её чуть шевелились. С лица сбежала зареванность.
Подошел троллейбус, и девчушка, сжав бумажку в кулачке, вбежала в него.
Виталия Яновича сильно огорчило её такое бегство. Ему ведь хотелось подойти к этой незнакомке и спросить о чем-нибудь, хотя бы об этой “хорошей молитве”. Ему и впрямь было интересно. Но ведь сбежала незнакомка. Совсем как жена вчера вечером. Сходство это поразило Виталия Яновича, и он решил найти этого пацана, предлагающего текст на узкой полоске бумаги.
Он пошел по проспекту в сторону, где должен быть, по его расчетам, этот малец. Вот, то кафе, где он завтракал, вот народ, на улице. Идет. Паренька он не увидел. Виталий Янович долго бродил по проспекту, но никто его больше не побеспокоил, не дернул за рукав. И ничего не предложил. Даже рекламку набора кастрюль.
Виталию Яновичу стало немного досадно, что он оплошался. Надо было взять бумажку, хотя бы из любопытства. Но любопытства-то и не было. Тогда было только раздражение на человека, наступившего на его пространство. Как на ногу наступил. А теперь вот сожаление, досада. Кому нужно это его личное пространство? Да и сам Виталий Янович давно не осознавал его. Оно было общим для всех этих людей на проспекте. Для него и того паренька с “молитвой”, о которой он так ласково сказал – “Хорошая”.
Виталий Янович, обозвал себя дураком и снобом. А вспомнив, как не убывали из рук паренька эти узкие текстовые полоски, он вдруг подумал, что напрасно отверг, может через эту полоску с загадочным текстом пришла бы к нему подсказка, что делать дальше. А даже если это была бы просто рекламка, нужно было бы взять. Ведь паренек на работе, и ему надо все раздать, чтобы ему зачли.
Виталий Янович еще раз огляделся, и вдруг – прямо за стеклом кофейни, где он только что завтракал, на его же месте сидит этот искомый им паренек и очень спеша, ест какую-то булочку, не глядя ни на кого, жадно пьет чай из большой кружки.
Виталий Янович так обрадовался увиденному, что обогнав все свои страхи и сомнения, рванул дверь кофейни на себя и через секунду сидел за столиком напротив паренька.
На краю столика скромной стопкой лежали листочки. Сверху они были прижаты очками от солнца.
Виталий Янович стал молча ждать, пока паренек допьет чай, и чтобы его не смущать, заказал себе кофе.
Виталий Янович почти с симпатией смотрел на паренька и наблюдал за его подвижным лицом. Смотрел и обдумывал, как он попросит у него узкий листочек с печатным текстом “хорошей молитвы”. И впервые за это утро судорги, боли и боязни одиночество отступили от него. И это уже было хорошим посулом. И забылся сразу и белый джип, и чемоданы.
Виталия Яновича сейчас интересовали белые узкие бумажки с текстом, прижатые тяжелыми солнцезащитными очками незнакомца.
Виталию Яновичу принесли кофе, он едва притронулся к нему. Он терпеливо ждал. И совсем ему не хотелось анализировать, зачем он это делает.
Стеганая тетрадь,
8 марта 2022
Замысел
Николаю Демьяновичу снилась толстая тетка с поношенным лицом. Она, сверкая заплывшими ямочками на щеках, хохотала и тянулась к пяткам Николая, и щекотала их.
Он вырывался как мог, но та по-хозяйски тискала его подмышки, и Николай Демьяныч начал хохотать уже на последнем издыхании.
Но тут его разбудила жена.
Николай Демьяныч сильно обрадовался этому и даже поцеловал её.
– Спасибо. Снится незнамо что.
Жена приготовилась выслушать интересный сон, но муж был явно не в духе.
Перед глазами всё еще околачивалась толстуха из его сна, в ушах все еще звучал ее голос сквозь смех: “Не спи! Не спи!”
Николай Демьяныч уверен был, что приметную тетку эту он никогда не видел в жизни, и откуда она приходила щекотать его, он понять не мог, и только ругал свое воображение, которое прислало в его сон эту толстуху с ямочками на смеющемся лице.
Пугало несколько то, что сон этот он видел регулярно, ему было от него сильно невмоготу, и он в испуге просыпался, и еще долго ощущал на пятках своих щекотливое прикосновение толстухи. Откуда она, что означали ее частые визиты в его сны, он не понимал, и это сильно раздражало его.
Попив кофе и съев вкусный бутерброд, Николай сел за рабочий стол, который был овальным, и шириной почти во весь простор кабинета. На столе всё лежали нужные записные книжки, и еще какие-то милые пустячки, к которым Николай привык и почти не замечал их.
Стоял здесь и огромный монитор, в который он и стал всматриваться, читая новости этого утра.
Тетка не уходила. Она присела широким своим задом на безупречную полировку стола и строила глазки.
Николай Демьяныч решил, что будет работать и не обращать на тетку никакого внимания. А просто будет писать свой роман дальше. Николай Демьяныч был писателем, довольно популярным, слыл либералом, и очень уважал в себе смелость взглядов.
Он тщательно выписывал плохие, и чёрные по сути своей, новости, а потом превращал их в событийный ряд своей очередной повести. Мало того, он еще усугублял черноту своих повествований мрачным своим воображением, и проза его печаталась легко и быстро, неслись на мониторе страшные строки о том, как прохудилось государство и народ в нем. И его строгие суждения и правдивость их, поднимали его в собственных глазах и привлекали читателя.
А вот сегодня новости были на радость печальные, и даже скорбные. Война где-то, очереди за продуктами, кого-то побили за правдивый репортаж.
Николай Демьяныч радостно ухватился за горячий сюжет, но тут опять вспомнилась тетка из сна. Он просто ясно ее увидел сбоку, и его передернуло, то ли от воспоминаний, то ли от щекотки в них.
Работа явно застопорилась. Он резко встал и пошел на кухню.
– Что это тебе снилось такое веселое? Разве снятся комедийные сны?
Николай хотел было рассказать жене о толстухе из сна, которая надоедает ему в последнее время частыми визитами со своей дурацкой щекоткой.
Но постеснялся.
– У нас есть сонник в доме? – только и спросил он.
Жена вручила ему “толкователь" снов, и Николай Демьяныч стал его изучать.
Конечно ничего похожего на толстую тетку с ямочками он не нашел. Почему она не дает ему спать?
“Не спи! Не спи!” – каждый раз приказывала она ему.
Николай закрыл сонник и вернулся в кабинет, и сел опять за стол к компьютеру.
Забил в нем чудаковатый вопрос: "Что может мешать спать?” И нажал на кнопку “Поиск”.
Компьютер долго не думал. Предложил длинный список, от зубной боли до любви, и даже мелькнула какая-то реклама о налоге. Он будто шутил с Николаем Демьянычем.
И только в конце списка Николай увидел “совесть". Слово почему-то было сковано кавычками. И именно эти кавычки навели Николая Демьяныча на грустную догадливость. Но он не стал придавать ей значения, а быстренько вернулся в свое творчество и отобразил в нем сильное свое впечатление. Он не мог понять, почему эти кавычки пробудили в нем какое-то зыбкое желание изменить что-то. Но что изменить? Николай не знал, да и не хотелось. Все у него было налажено, отутюжено, полна книжка сюжетов будущих его повествований. И что тут поменять?
Привычки наши, это еще те вериги. Сразу не освободиться. Да, и зачем? Но почему-то Николаю Демьяновичу не удалось себя убедить.
Он вдруг ясно понял, что кавычки эти, на сильно затертом слове, предназначались ему. Компьютер ему ответил этими кавычками.
“Этого не может быть”, – он встал из-за стола и подошел к окну.
У помойного бака весело каркали вороны.
“Чему веселятся?” – зло подумал о них Николай. – “Каркуши!"
Он посмотрел вверх, на небо, где краешком показалось рыжее солнце, охватывая своими объятиями все зримое пространство, и ворон на помойке, и Николая у окна. Сильные, щедрые его объятья будто подняли писателя вверх, и держали там, пока он не искупал лица в его тепле, и не полюбил веселых ворон на помойке.
Николай Демьяныч не понял, сколько он простоял у окна, глядя на восходящее солнце.
Он с трудом оторвался от этого утреннего зрелища и вернулся к столу.
Заметив, почувствовав нечто новое и восхитительное в себе, он сказал в пустоту:
– А, снись! Снись, щекочи, – он засмеялся.
– Ты мне? – заглянула в комнату жена.
– Нет, я общаюсь с другой женщиной.
Жена, на всякий случай, окинула взглядом мужнин кабинет, успокоилась и ушла, тихо прикрыв дверь.
Солнце наполняло щедро и кабинет, и все предметы в нем. Это было очень красиво и сильно, но Николай чувствовал, что он пока не готов к такому прямому контакту с этой силой. Он подошел к окну и задернул наглухо шторы.
Вернулся к столу, нужно было закончить повесть, которую он обещал сдать на этой неделе. Но слова как-то сегодня не ложились, он будто спотыкался о них и ничуть не продвигался в исполнении.
Он вдруг почувствовал внутри какую-то новую тревожную теплоту и вывел на чистом экране первую строку своего нового повествования: “Жила-была ворона“. И ему вдруг стало очень интересно, потому, как он совсем не знал, что будет делать он с этой вороной. Но строчки ложились быстро и легко.
И уже через какое-то время Николай Демьяныч услышал, как он тихо смеется, хоть толстая тетка уже не пыталась разбудить его своей щекоткой.
Николаю было очень интересно с этими воронами, он исполнял залпом, будто чей-то диктант.
И толстая тетка сидела здесь, на столе, но Николай не видел ее, увлеченно работая. А если бы и увидел, то не узнал. Вместо толстой тетки сидела стройная и прекрасная девушка в длинном светлом платье. И их объединяли, этих двух женщин, только приметные ямочки на щеках.
Стеганая тетрадь,
21 марта 2022
Плен очков
Приключение оказалось неожиданным. Сима потеряла очки. И потеряла их у себя в доме.
Все было проверено, перевернуто, обыскан каждый угол. Тщетно.
А потерять очки для Симы – было равнозначно потере лица. Без всяких там обиняков. Привычные и любимые очки были как кулисой. Очки на нос – и ты надежно укрыт за их темнеющими в нужный момент стеклами. И глаза Симы с постоянным присутствием в них какой-то вопрошающей грусти, скрывались очень надежно от постороннего, всегда оскорбительного, от равнодушия, взгляда таких же пешеходов.
Кроме функций кулисы, очки налаживали и красоту, и то самое состояние лица, которое обыватели называют “умным и красивым”. Или “интеллигентным", или “интеллектуальным”.
Сима носила очки как защитную и нарядную одежку из модного магазина.
У Симы были еще очки. Более того, они были в каждой комнате, и даже в ванной. Это для того, чтобы не искать, чтобы были всегда под рукой. Но все эти очки были домашними и разношенными, как тапки. Они плохо держались на носу, кособочились, они выдавали несостоятельность и неприметность Симы. Поэтому и находились в старых футлярах где-нибудь на окне, или под подушкой.
А для улицы Сима надевала только эти, в изысканной оправе с правильными стеклами, которые украшали ее лицо изо всех своих аксессуарных сил, и придавали хозяйке дополнительные силы на походы в жизнь.
Слегка раздраженная, Сима вышла на улицу. До “Оптики" нужно было пройти по красивейшему месту, набережной канала. День был солнечным, он сильно украшал воду в канале. А Сима, с её сильной близорукостью, и вовсе видела звездные блики на воде. Они были ослепительными, и Сима даже чуть прикрыла глаза, чтобы приглушить их яркость.
На набережной было полно людей, рекламщики-зазывалы то и дело совали в руки буклетики, нагло при этом улыбаясь.
Сима прошла мимо привычных лавочек с сувенирами, столиков у кофейни. Шла помедленнее, чтобы не столкнуться нечаянно с каким-то пешеходом. Она действительно плохо видела, и даже пожалела, что пошла вовсе без очков. Надо было надеть хоть разношенные.
Сима шла, и не уставала восхищаться городом. Его Собором.
Он был красив недоступной какой-то для Симы красотою. И она каждый раз робко вглядывалась в него, как туристка, хотя жила здесь все свои годы. И всегда, ежеразно, Сима открывала в нем, как в секретере, секретики в оградах, окнах, даже в привычных фасадах.
Симе с “Оптикой” повезло. Она купила красивые, модные и, главное, уже готовые очки, и совсем недорого. От этой такой своей радости, Сима решила зайти в любимую кофейню, съесть кусок яблочного пирога, который там был необыкновенно вкусен.
Сима с удовольствием поправила новые свои очки и уже хотела свернуть к ступенькам родной кофейни. И тут Сима вздрогнула. Через стекла новых очков она увидела нечто отвратительное и страшное.
Сима отдернула взгляд от этого уродства. Ей не хотелось это увидеть еще раз. Вдруг сзади неё заплакал испуганный ребенок. Мать подхватила его на руки и ускорила шаг, отвернув лицо ребенка от страшного зрелища.
Зрелище, действительно было страшным. У ступенек входа стояла фигура человека в полный рост, вся забинтованная в какие-то замызганные бинты. Лицо тоже было забинтовано, а на месте носа сияла какая-то черная дыра.
Симу передернуло от этой фигуры. И тут она обнаружила пояснение к увиденному: “Музей аномалий тела человека”.
Сима быстро сняла очки, чтобы не так четко видеть этого мерзавца в бинтах, и почти бегом ринулась к дому.
Пока она шла, то поймала себя на клятвенной фразе: "никогда здесь больше не ходить”. Этот забинтованный виделся ей как прыщ на прекрасном лике города.
И еще она пожалела об исчезнувшей своей кофейне, по ступенькам которой поднимаются теперь ценители “аномалий”.
Без очков было как-то туманно все и легче.
Дома, придя в себя, она рассказала об увиденном сыну. Тот равнодушно ответил:
"Бабло зарабатывают, кто как может. Бабло!” – почти прокричал он ответ непонятливой Симе.
Она прилегла, будто битая, осторожно на диван. И правда, что это она так испугалась. Но ведь и ребенок заплакал. Может он и от другого заплакал. Симе почему-то хотелось плакать. Её лишили любимого куска набережной, куда она привыкла выходить по утрам, кормить уток по дороге и смотреть на тихий и величественный храм над водой.
И будто в утешение, ей в руку положили пропавшие ее очки. Они застряли в расщелине между диванными подушками. Сима так обрадовалась им, что даже чмокнула в оба стекла.
Затем она достала замшевую салфетку и с нежностью протерла их.
И подумалось ей, что надо будет придумать другой маршрут, чтобы не видеть этого забинтованного уродца. Или, проходя мимо, снимать очки, чтобы этот манекен было не рассмотреть.
Да, именно снять. И тогда это будет просто грязное пятно, которое трудно разглядеть. А кофе – можно и дома. Или найти другую кофейню.
И вспомнила, что сын, уходя, успокаивал её:
“Это не надолго, разорятся до конца лета”.
Сима вздохнула, потому что лето только начиналось. И его приход был омрачен чьей-то человеческой аномалией.
И она твердо решила обходить все это стороной. Только еще не знала, какой… И чтобы не снимать очки, красивой кулисы ее лица, и жизни. А впрочем, вполне можно было их и не носить.
Окружающий её сегодня малопонятный и незнакомый мир не нуждался в столь призрачном его рассматривании. Она спрятала очки в футляр и отложила подальше, до конца лета.
С надеждой на правдивость предсказания своего сына о скором разорении такого рода предприятий. В городе была кунсткамера и всегда в нее была очередь. Не попасть…
Стеганая тетрадь,
24 марта 2022
Прохожий
“Мы счастливы каждый день, но узнаем об этом только завтра”, – такой неожиданный афоризм родился у Кости, который пребывал в сильном унынии еще вчера. Ныл и жаловался на какие-то пустяки, что долго пришлось кого-то ждать, не хотелось сильно с кем-то встречаться, а пришлось, не так шеф посмотрел, холодный кофе и черствую булочку… Все эти как бы мелочи делали жизнь невыносимой, а его, Костю – нытиком и неудачником в его собственных глазах. И наверное, в глазах и его коллег.
Но до коллег ему не было никакого дела, все мысли его были о несовершенстве мира, его жизни в нем и тусклой рутине.
Он шел себе по улице, и взгляд его блуждал по лицам проходивших мимо людей. Каждый шел по своим делам и высокомерно презирал дела других.
Костю сильно огорчало ровное и простое знание о том, как он проведет сегодняшний вечер, знал в нем все до мельчайшего нюанса, и не хотел идти в этот вечер. Три экрана, три монитора, и каждому члену семьи – по углу. В четвертом будет сидеть он сам и играть в покер по интернету. Хлебать чай из своей кружки и не слушать очередной рассказ жены о коварной соседке Лизавете, которая ну всё делает не так, и всё назло ей, этой самой Костиной жене.
Перед Костей вдруг возник какой-то дядька в клоунском просторном кепарике и схватил Костю за лацкан пиджака. И стал что-то громко ему объяснять о сложностях в его проклятой жизни.
Константин стоял и пытался вникнуть в суть рассказа незнакомца. Но тот оценил замешканность его по-своему и переключился на новых, молодую парочку. И стал их просить о чем-то.
Костя поправил лацкан, отряхнул с него невидимые следы тяжелой руки незнакомца.
И тут он услышал его скандальный крик в сторону проигнорировавшей его просьбу парочки.
– Что бы врача ждал так долго, как я здесь – хорошего человека! – кричал он, сделав рупором руки у орущего своего рта.
– Ждал, ждал, ждал, – эхом откололось из арки. В которую Костя почему-то и свернул.
Не надо было ему ни в какую арку, дорога его к дому была по прямой. Но Константин почему-то испугался кликушеского голоса этого чудаковатого прохожего. Ему захотелось сбежать от его зловещего пожелания подальше. Страх добежал с ним еще через две арки и выскочил за ним на набережную. У Кости было такое чувство, что если он оглянется, то увидит эту странную кепку с оттопыренным козырьком на примятых ушах.
Но незнакомца не оказалось, он вовсе и не бежал за Костей, и все страхи оказались придуманными.
На Костю вдруг нахлынуло просто какое-то неприличное по размеру счастье.
А ведь могло случиться так, что этот орущий мужик мог вот так, ни за что, послать ему вслед гневные слова и припечатать к какому-нибудь несчастью. Костя тонко чувствовал тонкость таких недоброжелательных посылов, долго помнил о них, и уныние его от этого увеличивалось, росло, без оглядки на посылы всякого вразумления.
Вот тут и родился у Кости афоризм о счастье, ежедневности его.
Он все не мог забыть зычный и злой голос того незнакомца. Он противным эхом застрял внутри, Костя даже закашлялся, пытаясь освободиться от него.
Но пока он шел по набережной, он вдруг оценил красоту этой злой фразы.
“Чтобы ты так долго ждал врача, как я здесь – хорошего человека”.
Но ведь он и Костю хватал за грудки. Видно, долго обращался с какой-то просьбой, денег ли, сигаретку. И все проходили мимо, пропуская его сквозь. Он так и метался в этом сквозняке из людей, и хоть зло и пугающе, но явно просил о чем-то.
Костю одолело любопытство, и он даже подумал, не вернуться ли ему, вдруг он стоит все еще там, этот в смешной кепке человек, и не выслушать ли его?
Но разум тут же отверг эту странную мысль. Да и что мог дать Костя этому незнакомцу? Он не курил, и деньги у него были только на карточках.
Костя слегка успокоился, и даже взбодрился. Он зашел в магазин, купил бутылку лучшего французского вина и просто почти бегом взбежал по лестнице на свой пятый этаж.
Жена с кем-то болтала по телефону, и Костя, не тревожа ее, переоделся в домашнее, вымыл руки, и посуду заодно, всю, что накопилась за день. И чувствовал все еще, как ему хорошо от этих простых, давно знакомых движений и ароматов кухни, даже геля яблочного для мытья посуды.
Потом, он накрыл уголок широкого кухонного стола белой скатертью, которую даже не стал разворачивать. Поставил два бокала и налил в них вина.
Потом оглянулся, увидел тарелку с тремя начищенными и намытыми морковками. Взял тарелку и поставил ее тут же, возле бокалов. Получилось немного неуместно и смешно.
Он подошел к жене, почти грубо взял ее за руки и потащил на кухню.
Жена увидела накрытый уголок стола.
– А почему морковка? – спросила конечно она.
Костик помолчал немного, а потом сказал просто:
– Потому, чтобы не ждать слишком долго… хорошего человека.
Он сидел за краешком стола, пил чудное вино, грыз морковку. И наконец понял и оценил афоризм, который сочинился неожиданно сегодня, когда он сбежал от злого в кепчонке мужика.
А ведь мог и не убежать.
Он с любовью глянул на жену и вдруг сказал, внезапно для себя:
– Я едва не влип в историю сегодня.
Но жена уже не слышала его, она уже стояла у окна, в нежную обнимку со смартфоном.
Раньше бы Константин разозлился, но сегодня он налил себе еще немного вина и стал грызть морковку, с хрустом и счастьем пополам.
И думалось ему, что это он так испугался? Обыкновенный городской сумасшедший. Позорно так сбежал. Стыдно было вспоминать свой побег. Но зато как окрасил этот побег суть и смысл, поруганной им, так напрасно, его жизни.
Стеганая тетрадь,
26 марта 2022