На мостике
Регина так и говорила “я – сама себе цивилизация”. И многим казалось, что она права.
Её отдельность вызывала некоторую оторопь у окружающих, а надменный вид её прерывал всякое желание общаться.
Какими такими правами обладала Регина, что вела себя столь высокомерно, она не объясняла, но окружающий люд на всякий случай обходил ее стороной.
А Регина скучала без людей, и ей непонятно было их нежелание общения с ней. Но врожденное какое-то чувство неприятия людского этого братства вздергивало ее византийский профиль ещё выше перед возможным собеседником.
Терпеть Регинины сложности характера мог позволить себе только Михаил. Вечный её поклонник, который получил за эту свою особенность, кличку – “Паж”. Так его и дразнили все эти серьезные люди в офисе, может слегка и завидуя ему в приближенности к Регине. Она ведь была хозяйкой их учреждения, знала три языка, нашла доступ к лицам местной власти. Водила сама машину, обходилась без водителя. Причина, по которой она отказалась от его услуг, показалась всем странной и вызывающей. От него, видите ли, пахло цветочным одеколоном. А Регина не любила резкие, да еще – цветочные, ароматы.
Регина все делала сама. Из-за нелюбви к посторонним в своем доме, она отказалась от домработницы. И сама раз в неделю приводила свое жилище в скромный порядок, и готовила себе макароны по-шаляпински. Держала эту снедь в морозильной камере и разогревала, когда хотелось поесть. Случалось это чаще всего по ночам.
Вот и сегодня, с трудом припарковавшись в собственном дворе, она нагло прошла мимо старух на лавочке, будто они были невидимками, и не слушая их злого шипения в свой адрес, поднялась к себе в квартиру, бросив ключи на удобную для этого полку, скинув с ног обувку на высоченных каблуках, и будто вместе с ними снялось и бросилось на пол выражение ее лица, точёного высокомерием. Оно оттаяло как-то, и на нем мелькнуло выражение доброты и нежности неведомо к кому. Регина, прямо босиком, прошлепала на кухню и тут же из детской лейки полила крошечный цветок на подоконнике, который вот-вот собирался зацвести. Бутончики были фиолетового цвета. Регине сказали, что это – фиалка. Регине было все равно, как называлось это растение, но она была человеком ответственным, и поэтому к уходу за цветком отнеслась серьезно.
На этом все дела по дому были выполнены, Регина переоделась в спортивный белый костюм и села за компьютер. Стала изучать новую возможную информацию. Она брезгливо иногда морщилась от неё, но чтения не прерывала, жевала при этом ванильный сухарик.
Глянув на часы, Регина заторопилась, выключила компьютер, и надев на босые ноги кроссовки, выбежала из дома. Она пробежала все пролеты этажей и уже окончательно набрав нужный темп, пронеслась мимо все тех же старушек-невидимок на лавочке.
Они опять проводили ее злым хихиканьем.
–Тоже еще, бегунья. Мужика нету – вот и бегает.
Это было неправдой. У Регины был мужчина, но она и с ним держала дистанцию. Встречалась с ним редко, создавала сама нужную оказию для этой самой встречи. Мужчина этот был женат, что Регину устраивало. Он не посягал на её свободы, на её территорию.
А еще у нее всегда был Миша – “Паж” который.
Он и сейчас был. Точно знавший график ее пробежек, он вынырнул из-за стены соседнего дома и сразу подключился к бегу с ней.
– Привет, – только и сказала она ему.
Они выбежали на набережную, в одном темпе бежали рядом друг с другом. Молча.
Но Михаила выдавала та радость на лице с блеклыми усиками. Радость, которую он нес с необыкновенной устойчивостью, добившегося своего школяра.
Перед мостиком через канал Регина притормозила. Навстречу ехала всадница на белой лошади. Они передвигались неторопливым четким тяжелым шагом. Будто чеканили что-то важное на сером булыжнике.
Регина поняла, что всадница будет сворачивать на мостик, и надо было бы её пропустить. Но Регина не привыкла уступать, и она вбежала на мостик почти вровень с лошадью. Та скосила на неё свой карий умный глаз. И Регина почему-то сразу притормозила. И лошадь, с невероятным достоинством, неторопливо прошла мимо. Регина имела возможность рассмотреть всё в мельчайших подробностях: и белую длинную шею ее, обрамленную поводьями, и гриву, спокойно разделенную пополам холкой, и изящное, но все равно по виду тяжелое, седло, на котором восседала вовсе не изящная и громоздкая какая-то тетка. В руке у нее был хлыст. Он тоже дополнительной деталью проплыл мимо глаз Регины. И стремена, и шпоры. Всё увидела разом Регина. Зрелище заканчивалось, и мимо проплывал белый, высокий и широкий круп лошади. И на его грязноватой, давно не чищенной поверхности отчетливо были видны резкие белые следы от ударов хлыста. Круп оказался так близко возле Регины, что ей пришлось сделать шаг назад и упереться в жесткую ограду мостика.
Сходя вниз, лошадь осторожничала, спуск был довольно крутой. Но она все равно споткнулась, и Регина сразу отвела глаза от уходящей лошади. А вдруг это она навредила её, и так не очень уверенной, поступи? Было заметно, что лошадка была уже немолода, и всадница на ней казалась каким-то громоздким комодом.
Регине вдруг захотелось стащить её с лошади. И отходить этим же хлыстом – по лицу. Знатные были бы отметины.
И еще ей захотелось дотронуться до теплого крупа лошадки. Регина знала, что он теплый. Она чувствовала на расстоянии его невидимый жар.
Но лошадь уходила, а Регина так и оставалась на мостике. Только мелькали подковы.
Еще раз лошадь споткнулась на брусчатке, и Регина услышала:
– Спокойно! Цивилизация! Спокойно.
Это всадница говорила, и погладила лошадиную шею.
Регина не поверила своим ушам.
– Нет, ты это слышал? – спросила она у Михаила.
– Что?
– Цивилизация. Она так сказала.
– Ну, да. Имя такое у лошади. Красивая, – вздохнул почему-то Мишка.
А Регина вдруг заплакала. Со всхлипами, по-детски и громко.
Она бежала, по привычке, но плакала все громче.
Михаил бежал за ней, но сильно отстал.
Регина рыдала все громче, вспоминая четкие следы от хлыста на крупе лошади.
– Детка, что у тебя случилось? – тормознула её незнакомая женщина.
И Регине вдруг впервые захотелось остановиться с незнакомкой и рассказать ей и о лошади, и о себе – горемыке.
Но сзади её опять догонял Михаил, и она этого не сделала, пробежала мимо участливой возможной собеседницы.
Джинсовая тетрадь,
27 октября 2022
Предмет
Он был из рыжей латуни, нарядный, с рукоятью в виде королевской лилии. На вид ему было лет сто, а может и двести. Он был благородной латунной старости, легок, изящен, остёр. Столь редкий предмет, как нож для разрезания бумаги, к нынешнему цифровому укладу жизни, ну, совершенно был непригоден, поэтому сиротский вид его в антикварном отделе вызвал у Бориса порыв дружеской жалости, и он немедленно выкупил этот предмет.
Ему сняли нож с черного бархата витринного ящика, бережно завернули в нарядную упаковочную бумагу, и Борис вышел на улицу, совершенно довольный собой и своим приобретением. Он еще не знал, что будет делать с этим ножом, но уже знал ему цену, и вовсе не потому, что оплатил чек в магазине, а потому что смутно уже догадывался, кому он сможет подарить это нарядное, с лилией, сокровище. Конечно же ей, Паулине, дивной педагогине зарубежной литературы в его творческом вузе. Он подарит ей, она заценит, и поставит ему зачет. Не то, что бы это был откровенный подкуп. Просто Борис знал слабость Паулины, а также знал и о себе такую слабость, как полное нежелание читать Рабле, по которому его непременно она спросит. А он не любил этого Рабле. Потому и не читал. Не читал и не любил. Именно в таком порядке. Но объяснение такого порядка покажется любому педагогу невероятным, неприемлемым и наглым.
Поэтому Борис и возлагал на этот нож с аристократической рукоятью-лилией робкую свою надежду подарком этим отвлечь Паулину от ненужных, но возможных вопросов к нему во время зачета.
Он встретил Паулину в коридоре. Она, как всегда, была вольно и оригинально одета. Шла и читала что-то в своем телефоне.
Борис поздоровался и остановил её.
Она, как всегда, рассеянно и чуть ли не враждебно посмотрела на него.
– Почему не в аудитории?
Вместо ответа Боря протянул ей длинный узкий пакетик в нежнейшей розовой бумаге.
– С днем рождения, – соврал он.
Паулина вдруг смутилась.
– Откуда вы знаете? Как узнали?
Тут пришлось Борису опять соврать.
– Узнал в отделе кадров.
Паулина взяла пакетик.
– Тяжеленький! – только и сказала она, и они вошли в аудиторию.
До зачета был семинар по этому непрочитанному Рабле, и Борис занял позиции за дальним угловым столом, чтобы его сильно не тревожили.
Паулина села за свой стол, Борис видел, как она положила его подарок перед собой, собираясь его открыть и рассмотреть. Борис издали наблюдал за ней, ему очень хотелось увидеть ее реакцию на эту древность. Но тут пошли разные вопросы и ответы на них.
О розовом пакетике было забыто, а о Борисе – нет. Ему пришлось отвечать вязко и долго на вопрос о главной слабости Гаргантюа.
– Вы так и не прочли, – вздохнула Паулина, слушая лепет Бориса. – С зачетом пока повременим. Уж прочтите, пожалуйста, поверьте, будет вам интересно.
Борис приуныл, вместо него на вопрос стал отвечать очень бодро кто-то другой.
Между тем, Паулина как бы машинально развернула розовую бумагу и достала нож. Только блеснули его золотистые ребра в свете яркой люстры. И на это сияние обратила внимание вся аудитория. А Паулина тихо вскрикнула, взяв в руки, будто обняв, эту красивую вещицу.
“Понравилась”, – только успел подумать Борис, как Паулина прижала нож к своей щеке, рукоять зацепила и сбросила на стол очки, и Борису показалось, что на глазах Паулины так же ярко блеснули слезы.
Она внимательно очень стала рассматривать ножик и потом, что-то увидев на нем, кивнула в подтверждение чего-то и расплакалась, и не извинившись, покинула аудиторию.
Все сразу загалдели недоуменно, а Борис выскочил за педагогиней. Она ушла недалеко и стояла у ближайшего окна, и утирала маленьким платочком слезы.
Борис не решался прервать ее неожиданную реакцию на эту вещицу.
Но она, услыша его за собой, оглянулась.
– Спасибо… спасибо… спасибо…, – почти шепотом говорила она, поглаживая ласково нож.
– Это нож из моего детства. Он жил в нашем доме. Привезли из Франции сувениром когда-то. А потом он пропал. Бабушка очень горевала. Я его узнала по сколу на Лилии. Он всегда там был. И еще по тяжести его. Помню ее хорошо…, – она опять стала промокать глаза мелким своим платочком. Борис стоял, шмыгал носом и не знал, что сказать.
– А вы где нашли его? – спросила она.
Борис назвал место.
– Странно всё как-то. Странно, – вздохнула Паулина.
Потом достала из кармана широкой своей кофты кошелек, зачерпнула из него горсть мелочи и сунула в ладонь Бориса.
– Ножи не дарят, чтобы вы знали, – улыбнулась она. – Я у вас его выкупаю. Идите в класс, я сейчас.
Борис вошел в аудиторию, там было весело и шумно. Он прошел на свое место, нёс, в запотевшей почему-то ладошке, монетки. Он долго не знал, куда сунуть их, потом протиснул в узкий карман джинс.
Он не совсем понял, что с ним случилось, но ощутил некое беспокойство, связанное с этим происшествием. Борис был все еще взволнован странным таким совпадением, которое не только заставило заплакать суровую Паулину, но и ему чуть приоткрыло тайну небывания таких совпадений.
В класс уже входила Паулина, пряча на ходу, как-то торопливо, нож для разрезания бумаги. Он исчез любезно от посторонних глаз в глубоком кармане её летящей блузы.
Она входила с таким новым, необычным выражением на лице. Быстро взяла со стола оброненные накануне очки, надела их – будто спряталась. Борис глядел на это ее действо, и ему вдруг страстно захотелось прочесть Рабле. Немедленно, и все сразу. Ему стало как-то неловко, что он не знаком с таким писателем, страницы книги которого вполне могли разрезаться тем самым изящным ножом с витой лилией-рукоятью, купленным и подаренным им сегодня. Он сделал неосторожное движение, и монетки выскочили с ярким звоном, будто приветствуя это его решение о незамедлительном прочтении незнакомого пока автора. Он побежал догонять монетки. А Паулина в это время держала вынужденную паузу. И Борис улыбнулся этой паузе.
Джинсовая тетрадь,
10 ноября 2022
Знать тропы
В общение прощение не входит, если обида не ушла. Это Наталья понимала, и поэтому шла навстречу с бывшим мужем, хоть и неохотно, но без особого страха. Увидеть его через много лет.
Она вышла пораньше из дома, а перед этим долго стояла у зеркала, разглядывая свое сильно изношенное лицо, и все время ей хотелось передумать, и не пойти на это странное и вовсе не нужное рандеву. И изображение, глядя на нее из зеркала, делало возможную встречу тусклой и безрадостной. Оно лишало её привилегий хорошенькой когда-то женщины, её права на легкий каприз.
Но делать было нечего. Только уступить ему, мужу из прошлого, то бишь.
Ей было конечно любопытно, что это понадобилось? Пауза в их испорченных отношениях сильно затянулась. И вот теперь они, возможно, увидятся еще раз.
Наталья не стала выбирать лучший наряд по этому поводу, а надела любимые свои по-клоунски клетчатые брюки и такую же жилетку, взяла большую хозяйственную сумку.
Чтобы ему не думалось о ее прощении и готовности общения.
Она всего-то – в магазин вышла. И приняв такое решение, она, почему-то тяжело вздохнув, вышла из дома.
А в магазин ей действительно было нужно за сигаретами, которые внезапно закончились. И это вызывало у нее чувство трагической паники.
До встречи с бывшим супругом оставалось совсем мало минут, и Наталья заскочила в ближайший магазин.
Она прошла в кассу, чтобы заявить о желании купить сигареты. Решила взять сразу блок, чтобы не бегать каждый день. В кассу народа не было, кассирша извлекла откуда-то нужный блок и стала пробивать нужную сумму. Наталья приложила карточку к терминалу.
И тут кассовый аппарат взвизгнул поросенком и чека не выдал.
Действо покупки остановилось. Кассирша возилась сначала с аппаратом сама, потом позвала на помощь молодого какого-то человека из служащих здесь. Он быстро разобрал кассовый аппарат и стал с загадочным видом рассматривать его нутро.
За Натальей собралась в кассу очередь, которая поспешила высказать свое недовольство. Магазинчик был маленький, и касса в нем была одна.
Наталья не могла уйти. Чек за покупку сигарет не состоялся. Можно было конечно всё это бросить и поспешить на встречу с супругом, но врожденное окаянство каждой женщины вступилось за ее право получить без проблем и сигареты, и право, не теряя достоинства, покинуть эту лавку, где один кассовый аппарат – и тот в отказе.
Между тем, молодой человек забирался в аппарат всё глубже и безнадежнее.
Шло время. Очередь становилась все длиннее и шумнее.
Кассирша кричала им, чтобы не занимали очередь. А они занимали и громко и недовольно общались между собой.
Наталья глянула на часы. Уже четверть часа, как ее на установленном им месте ждет супруг. А ее здесь, как нарочно, задерживает какой-то непробиваемый чек.
Вдруг из очереди в кассу подскочил паренек, бородатый и в очках.
– Разрешите, отвел он своим колючим плечиком местного мастера.
Тот недоверчиво отступил. И чудо! Касса замурлыкала как-то сразу и выдала застрявший чек.
Очередь зааплодировала.
– Как это у тебя сработало? Я и не подумал, что это так просто, – с осуждением каким-то сказал местный умелец.
– Тропы надо знать, – весело сказал очкарик. И прихватив свою банку пива, исчез из магазина.
Наталья опаздывала уже на целых полчаса, но вдруг она услышала великодушное сообщение этого паренька, только что умением своим закрывшего ей путь к прошлому. И будто какое-то предупреждение услышала она в его сообщении о тропах, которые нужно знать.
Наталья поняла, что она не пойдет на встречу, не пойдет, потому что ей совсем не хотелось видеть его, а еще больше не хотелось показать себя. Не было равнодушия в ней нужного, и было не прикрыть хозяйственной сумкой её волнения и боязни этой встречи. Она не нужна была ей, общения никак не хотелось.
Наталья не стала дальше ничего анализировать. Она вышла из магазина и, понимая, что ей придется пройти мимо места, где ее, наверняка еще ждал, по какому-то неведомому ей делу, бывший муж, она неожиданно для себя нырнула в распахнувшуюся перед ней калитку чужого двора. Она почти бежала через его узкость и неприветливость. Она только тогда успокоилась, когда поняла, что двор этот – проходной.
И она вышла на параллельную улицу. Почти у своего дома.
В квартиру она уже вбежала. Сильно раздосадованная на себя, что так странно сбежала с предложенной встречи. Но Наталья почему-то чувствовала свою правду в этом странном действии. Ей казалось, что кассовый аппарат ради нее застопорился, чтобы не пустить её на это лживое, уже не из её жизни, рандеву. И именно ей было сказано про тропы, которые надо знать.
И не зря оказалась она в чужом проходном дворе. Она вспомнила свой проход в том дворе между чахлыми газонами и вдруг сообразила, что это самый короткий путь к ее дому.
Зазвонил телефон. Это был муж. Его звали Алик.
Но Наталья не стала говорить с ним, а не спеша стала открывать пачку сигарет. Из сумки, прямо ей в руки выпал злополучный чек. Она хотела выбросить его, даже смяла, но потом, подумав, бережно разгладила и решила сохранить в благодарную память о новой тропке в её скромной жизни. И улыбнувшись, спрятала его в коробку, где хранилась всякая милая ей мелочь и немного бижутерии.
После этого Наталья с восторгом закурила и стала смотреть в кухонное окно, за которым уже собрались шумной стайкой воробьи, которых она кормила в это время. Они тесно сидели на раме с той стороны, и она покорно пошла крошить им старый кусок батона. У воробьев были тоже свои тропы. И они никогда не путали её окно с другим. Хотя все они были похожи.
Одной серии.
Джинсовая тетрадь,
19 ноября 2022
Подножка
Вовка Нечаев шел по проспекту в блаженнейшем расположении духа. Он был весь в своих розовеющих мечтах о непременном своем славном будущем. Он был сильно доволен собой, потому что только что устроился на работу в фирменный книжный магазин книгоношей. Эта должность называлась вообще-то курьерской, но Вовке нравилось называться книгоношей. Звучало таинственно и как-то в духе ретро.
Вовка шел привычным маршрутом в дом бывшей своей одноклассницы Ниночки, которая ему давно нравилась. Она была девочкой доброй и принимала его влюбленность милостливо. Вот и сегодня он был приглашен. Так, на дружеские посиделки.
Вовка поэтому поводу подмалевал и оформил единственные свои джинсы, натянул на себя модный джемпер, который необычайно подходил к его длинноногости.
Он слегка волновался, потому как не очень любил Ниночкиных гостей. Они были всегда новыми, обычно в них преобладал мужской пол, и Ниночка была на себя не похожей, кокетлива и смешлива. И на сегодня она обещала кого-то “супер” и сюрпризом.
Вовка поэтому и придал своему облику, по возможности, холености и блеска. Жаль, что кроссовки не начистить, поэтому пришлось надеть туфли из шевро, которые остались от отца. Они были легкими, и будто – живыми. В них легко ускорялся шаг, и Вовка был уже у дома Ниночки.
Дом этот был огромный, с большими в нем квартирами, и бородавчатыми от кондиционеров, модными окнами из пластика.
День был солнечным, и Вовка, ища тень, свернул поскорее в нужный двор и пошел к нужному парадному входу.
Впрочем, в доме этом каждый вход был парадным, потому что черные – отсутствовали. Вовка шел радостно и легко. Он даже удивился, что отцовские башмаки намного удобнее, чем кроссовки. Их не было слышно на ногах, и матовая кожа делала незаметным присутствие их на ногах. И шнурки не болтаются грязными бантами.
“Очень даже элегантные туфли”, – почти с восторгом подумалось Вовке, – “и Ниночка, наверное, заценит”.
Вдруг, на самом уже подходе к нужной двери, глаза Вовки сильно ослепило солнце, будто утроило свою яркость и силу, выстрелило в глаза ослепительными сияющими брызгами.
Вовка будто споткнулся о них и остановился. Перед ним стоял автомобиль марки “Мерседес-Майбах" в совершенно зеркальном исполнении. Это он пускал веселые зайчики на прохожих.
Автомобиль казался сказочным, будто он захватил в свои зеркальные бока весь окружающий мир, беспощадно исказив его при этом. Вовка и себя увидел в зеркальной его дверце. Он был в ней кривым, и короткие ноги его изгибались в полукруг. А шеи его длинной и вовсе не было. Голова сидела себе прямо на широченных плечах, которых у Вовки никогда не было.
Кроме того, огромный Ниночкин дом тоже отражался в зеркале наглого этого автомобиля. Он выглядел длинной скрюченной запятой, поставленной в картине этого прекрасного мира каким-то неврастеником.
Все в этом зеркальном отображении “Майбаха” сдвинулось и обезобразилось.
Вовка заметил, что дворник тоже подошел к машине. И незаметно стал, в удовольствии себе, мести в сторону зеркальной красавицы облачную пыль, будто стараясь закрыть это безобразие. А может, и свою зависть к этому ослепительному предмету роскоши.
Вовка так и стоял, внимательно рассматривая новый искаженный мир в корпусе равнодушного автомобиля. Он вдруг разом понял, как ничтожна его маленькая жизнь, его работа книгоношей. Подумал и о ненужности своего визита к Ниночке. И никакие туфли из кожи шевро ему не в помощь, все его мечты разбились о безжалостное великолепие этого зеркального шедевра. И Вовка почему-то подумал, что хозяин этого “Майбаха”, скорее всего, сидит сейчас у Ниночки гостем, именно тем сюрпризом, на который был приглашен он сам.
Конечно, так думать не надо было. Дом был огромным, масса жильцов. И может, хозяин зеркальной этой красоты сам живет здесь.
Но Вовкино стремление идти к Ниночке ускакало быстро и мячиком. Его ноги, в легких красивых башмаках, уносили подальше от “Майбаха” и от горького открытия, которое подарил ему этот зеркальный вещун.
Вовка заметил небольшой камушек и пнул его ногой. Камушек отлетел довольно далеко. Вовка догнал его и еще раз пнул.
И вдруг ему захотелось пнуть этим камушком в “Майбах”, в его зеркальную горькую справедливость. Но он этого делать не стал. Пожалел туфли из матового шевро.
“Интересно”, – подумалось Вовке, – “если этот зеркальный красавчик влетит в аварию и разобьется, это будет считаться плохой приметой, как бы разбилось зеркало?”
Ему эта мысль может и понравилась бы, но он, вспомнив зеркальные сиятельные бока машины, не стал желать ей ничего худого.
Он просто понял, что надо идти и искать другую работу. Книгоношей в этом мире проживать трудно. И этот “Майбах” легко и доступно объяснил ему своим зеркальным светом, как подножку подставил.
Вовка ускорил шаг, и вдруг его стремительно и бесшумно обогнал сказочно-зеркальный этот автомобиль. Он быстро исчез за поворотом, будто и приезжал в этот двор исполнить эту свою подножку для Вовки.
И Вовка почему-то не злился больше, а с благодарностью смотрел на удалявшийся этот зеркальный посторонний предмет, который вдруг сделал то, что сам Вовка не решался бы никогда. Звонил телефон, это была Ниночка. Вовка не ответил и выключил его.
Ему нужно было подумать… Одно он знал уже точно. Он больше никогда не пойдет к Ниночке на её кокетливые посиделки. Это было теперь для него – как смотреться в кривые зеркальные бока чужой машины.
И Вовка стремительно зашагал в другую сторону.
Серебристая тетрадь,
4 декабря 2022
Эта и ещё 2 книги за € 399