Аппалинария и крылья

П

О Л И Н А

У Полины всегда было много друзей и хороших знакомых. Она была человеком общительным и доброжелательным, но и за словом в карман не лезла. Легко знакомилась и весело общалась с многочисленными приятелями и приятельницами.

Родители Полины сошлись поздно, будучи уже людьми зрелыми и состоявшимися. Четыре года они жили вместе, ничего не планируя. И вдруг неожиданно выяснилось, что скоро у них будет малыш. Они срочно поженились и с трепетом и недоумением стали ждать эпохального события.

Мама родила Полину в сорок пять. Статистически это был достаточно редкий случай, и в медицинской карте по беременности у нее жирными буквами было написано «старородящая». Полина всегда считала, что подобная формулировка безусловно являлась веским поводом подать в суд: хоть бы на медиков, а хоть бы и на само государство.

– Ставить клеймо на человека не позволено никому! – гневно заявляла она, слушая мамин рассказ.

Мама смеялась:

– Ну, правда, сижу я около кабинета врача, эту надпись в карточке ладошкой прикрываю, а вокруг меня сплошные дети, девочки, лет по двадцать.

Отец был на шестнадцать лет старше мамы и ушел из жизни, когда Полине исполнилось двенадцать. Родители не то чтобы сильно любили друг друга, они просто были единое целое, один – продолжение другого. И Полина очень боялась, что мама долго без папы не протянет.

После его кончины у мамы сдало сердце, но она не без основания считала себя женщиной сильной, стойкой и ответственной; принимая таблетки или отсчитывая в рюмочку капли и ловя на себе тревожный взгляд дочери, она сурово шутила:

– Пока на ноги тебя не поставлю, об этом не может быть и речи.

Но Полина навсегда запомнила, как однажды, впорхнув мотыльком в комнату, застала маму над старым семейным альбомом. Она гладила усталой ладонью фотографию отца, и по щекам ее катились слезы.

– Как мне тебя не хватает… – шептала она.

Полина, едва дыша, на цыпочках, вышла за дверь и, уйдя к себе в комнату, проревела там хороших полчаса. Было страшно жаль маму, но и ей самой не хватала любимого папочки.

Видя пример большой любви и ежедневное свидетельство нежных всепоглощающих отношений родителей, Полина иногда ощущала себя с ними третьей лишней. Редко, но это чувство возникало и после смерти отца, когда она тайком смотрела на задумавшуюся и грустную маму. Но она быстро выбрасывала из головы постыдные сомнения, вытесняя их яркими картинками веселых походов в лес за грибами и черникой, с палаткой, гитарой, в компании двух-трех папиных сослуживцев с семьями. С удовольствием вспоминала широкие папины плечи, где, будучи малышкой, восседала, крепко вцепившись в густоту седой шевелюры. Почти физически ощущала не единожды оцарапанные в кровь коленки, слышала свой истошный рев и видела круглые папины щеки, когда он, сидя рядом с ней на корточках, изо всех сил дул на ранки, пока мама обрабатывала их зеленкой и приговаривала «у кошки боли, у собачки боли, а у лапулечки моей – заживи». Припоминались и бесчисленные эскимо, съеденные тайком от мамы, потому что «есть на ходу вредно и абсолютно неинтеллигентно», но в компании папы это удовольствие можно было совмещать с катанием на колесе обозрения или просто с веселыми прогулками «за ручку».

Полина боготворила своих родителей, хотела походить на них во всем и, встретив в семнадцать лет Вадима, влюбилась в него без памяти. А когда узнала, что он на шестнадцать лет старше, поняла, что это судьба.

Он был нежным, заботливым, предугадывал все ее желания, носил на руках в прямом и переносном смысле, но иногда он неожиданно и надолго исчезал, потом внезапно вновь появлялся, говоря с улыбкой:

– Ничего личного, только бизнес.

Мама Полининого восторга не разделяла. Вадим ей почему-то не нравился, но она не пыталась на нее давить, а только просила не терять головы и благополучно окончить школу.

Сдав на отлично все экзамены и получив аттестат, Полина, еще до конца не определившись с выбором, начала методично ходить по учебным заведениям, посещая дни открытых дверей. Наконец, предпочтя архитектурное направление, подала документы в институт. Но в тот день, радостная, прибежав домой, она узнала от соседки, что маму на скорой увезли в больницу. Ошеломленная страшным известием, Полина опустилась на стул, и почти сразу же зазвонил телефон. Она сняла трубку; строгий голос сообщил ей, что мамы больше нет. А через несколько дней Полина поняла, что беременна.

Все покатилось автоматически, само собой, и ей казалось, что она наблюдает свою жизнь со стороны. Вадим был все время рядом. Полина вскользь сказала про беременность, и он засмеялся обрадованно, но тут же, спохватившись, согнал с лица улыбку.

– Господи, ну что ж все так сразу… И горе, и радость.

Он полностью взял на себя организацию похорон, оградив Полину от участия в этом. И только на кладбище не мешал ей, но все время поддерживал под руку и не отходил от нее.

Прошло некоторое время. Сжившись со своим горем и приняв его, Полина потихоньку возвращалась к обычной жизни. Вадим настоял, что в квартире необходимо сделать ремонт и нанял бригаду. Выкрашенные в яркие тона стены, переклеенные обои, обновленная и переставленная мебель поменяли облик жилья, и Полина согласилась, что так легче. Прошлое становилось воспоминаниями, а жизнь продолжала двигаться вперед.

Еще одной неожиданностью стали результаты УЗИ: Полине сказали, что у нее будет двойня, мальчик и девочка. Она тут же позвонила Вадиму, и он радостно закричал в трубку:

– Ого! Потрясающе! Это надо отметить, бегу к тебе!

Он примчался за считанные минуты, принес огромную связку разноцветных воздушных шаров и бутылку свежевыжатого сока.

Время шло. Вадим стал в разы предусмотрительнее прежнего, заботлив, внимателен и оберегал Полину от любых волнений и неурядиц. Она тихо подчинилась его ласковому диктату и, поглядывая на себя в большое зеркало, ждала, когда же он сделает ей предложение. Но Вадим молчал. И тогда Полина решила взять ситуацию в свои руки.

– Вадюша, а тебе не кажется, что у детей должен быть папа? – наигранно безразличным тоном, спросила она однажды.

Вадим посмотрел на нее долгим серьезным взглядом и промолчал.

– Я не поняла, Вадик, мы что, жениться не будем?

– Полинка, об этом – лучше не сейчас… Это длинный и сложный разговор. Я, собственно, давно хотел предложить тебе одну вещь: давай-ка мы с тобой в Германию поедем. Срок у тебя уже приличный. Пока паспорт тебе оформляю, то да се… Короче, и рожать там будешь.

– И там поженимся! – восторженно закричала Полина.

Вадим ничего не ответил, но она не обратила на это внимания. Он спешно начал заниматься оформлением документов, паспортом и подготовкой к отъезду.

К концу беременности у Полины начались сильнейшие приступы позднего токсикоза, и это так ее измучило, что переезд в другую страну прошел для нее почти незаметно. Что-то собирали, куда-то ехали, потом летели, опять ехали. И наконец, Вадим почти внес ее на руках в милый, аккуратный и просторный дом, находящийся в каком-то небольшом и чистеньком немецком городке.

То ли переезд, то ли токсикоз, то ли все вместе, но к родам Полина оказалась совершенно без сил. К тому же при очередном обследовании, обнаружилось тазовое предлежание одного из плодов, и врачи предложили ей сделать кесарево. Полина посоветовалась с Вадимом и согласилась.

Все прошло удачно и, заснув в операционной после внутривенной инъекции, она проснулась, уже мамочкой двух забавных крох. Тем не менее, детей Полине принесли на вторые сутки, а через некоторое время к ней пустили и Вадима. Он смотрел на малышей, нежно целовал Полинины руки, и глаза его поблескивали мягкой влагой благодарности. Полина потихоньку приходила в себя и была на седьмом небе от счастья. Вскоре она с детьми вернулась в уже родной и уютный дом на тихой улочке с высокими деревьями. Вадим взял на работу няню, которая занималась детьми и помогала по дому.

Полине нравилось возиться с малышами. Она с нежностью смотрела на двух очаровательных крох, по очереди качала их на руках и, с восторгом прислушиваясь к их нежному агуканью, следила за умильными гримасами на крошечных личиках. Но уложив малышей в кроватки и выйдя из детской, она с отчаянием чувствовала, что дети не занимают полностью ее мысли и сердце: она постоянно скучала по Вадиму. Ей хотелось всегда быть вместе с ним, держать его за руку, тереться лбом о его плечо, рассказывая о своих сомнениях или радостях, слушать его голос, смех и постоянно чувствовать на себе его внимательный взгляд, наполненный заботой и любовью. Полина понимала, что он не может все время быть рядом с ней, но ничего не могла с собой поделать. Без него время тянулось вязкой тишиной и тревожностью.

Опять, в который раз она бесцельно бродила по дому, переходя из комнаты в комнату, рассматривала картины на стенах, забавные безделушки на полках, фотографии в рамочках. Фотографий было немного. Строгие пожилые мужчины в дорогих костюмах, обменивающиеся рукопожатиями. Пара лебедей, касающихся друг друга красиво изогнутыми шеями, и чья-то рука с золотым колечком на безымянном пальце, протягивающая им кусок белого хлеба. Две смеющиеся девушки, играющие в бадминтон на лужайке перед домом и рядом фото одной из них, крупным планом, на фоне обветшалой стены какого-то древнего замка.

« Миленькая», – подумала Полина, разглядывая улыбчивое лицо девушки. От ласковых, с легким прищуром глаз и нежных, чуть приоткрытых губ, почему-то веяло нескончаемой тоской. Полина передернула плечами, поежилась и произнесла:

– Очень миленькая, но абсолютно несчастная.

Она не спеша пошла дальше, поглядывая в окна, в надежде увидеть вдали машину Вадима, а перед глазами почему-то все время стояла фотография с грациозными птицами, изогнувшими свои шеи в форме сердца, и рукой с кольцом на пальце. Наконец, Полина призналась себе:

– Да, хочу замуж, хочу колечко. Вадюша приедет – надо будет поклянчить…– улыбнулась она и еще раз взглянула в окно. – О, машина! Приехал! Наконец-то!

Вечером, когда они остались вдвоем, Полина, усевшись к Вадиму на колени, начала рассказывать, как ей одиноко и как она скучает без него.

– Ну, правда, родная… Бизнес обязывает, – отвечал он на Полинины упреки.

– Ты занят, а мне грустно. Я по тебе скучаю, – жалобно сетовала Полина. – Возьми меня к себе секретаршей.

Вадим расхохотался:

– Тогда моему бизнесу сразу хана. Я ни о чем думать не смогу, кроме красивой девочки в соседней комнате.

– Правда? Чтобы тогда еще такое придумать? А давай поженимся! Ты мне колечко на пальчик наденешь, первую брачную ночь замутим, в медовый месяц куда-нибудь махнем… – засмеялась Полина.

Она ждала, что Вадим, тоже посмеется, что-нибудь пообещает, но он почему-то буркнул в ответ:

– Посмотрим, – ссадил ее с коленей и как-то очень быстро вышел из комнаты.

Полина опешила. Но он почти сразу же вернулся, взял ее за руку и повел за собой.

– Действительно, поедем, купим тебе что-нибудь симпатичное… – сказал он улыбнувшись.

– Колечко! И ты сделаешь мне предложение! – весело согласилась Полина.

– Пока, только колечко… – серьезно ответил Вадим.

СЕМЕЙНЫЕ ТАЙНЫ

Чередой шли недели и месяцы, казалось бы, счастливой семейной жизни. Но Полину не оставляло чувство, что приближается день чего-то большого и страшного. И он настал.

Вадим был дома, никуда не торопился, не собирался уезжать, но все время молчал. Это было редкостью для него. Находясь рядом с Полиной, он был разговорчив, весел, внимателен, шутил и искренне любовался ею. Сегодня же он хмурился и даже был мрачен. Полина тоже молчала. Ей не хотелось перехватывать инициативу.

– Полинка, нам надо поговорить, – наконец произнес Вадим. – Это надо было сделать давно … – он опять замолчал, не находя слов. – Разговор очень тяжелый…

– Ой, Вадюша, не руби хвостик по сантиметру! Что уже, говори, – не выдержала Полина.

– Да, да. Но я хочу, чтобы ты услышала меня, поняла и все время помнила: я действительно безгранично тебя люблю. Я даже не предполагал, что способен на такое глубокое чувство, но это так… – он опять замолчал, и Полина по-детски прошипела сквозь зубы, зловеще сощурив глаза:

– Я тебя сейчас укушу!

Вадим мучительно улыбнулся.

– Полинка, я женат, но …

Полина застыла, с изумлением глядя на него. Вадим пытался объяснить сложившуюся ситуацию, говорил что-то о юридической стороне проблемы, но она не слушала его и, особо не вникая в слова, вдруг отчетливо ощутила, что вот сейчас все встало на свои места, логично разъяснилось, обрело финальную законченность. И мамина неприязнь к Вадиму, про которую, как-то сразу вспомнилось, тоже стала ясна и понятна: женский опыт, чутье, материнская интуиция.

– Ну, в общем-то, все ясно!.. Только за каким чертом ты приволок меня сюда?! – грубо спросила Полина.

– Полинка, нет… Ты моя единственная и настоящая любовь. Да, это эгоистично, но я не хочу тебя потерять. Особенно теперь, когда у нас есть дети. Мы семья… Но жена… Я не могу просто так бросить ее. На самом деле, мы с ней хорошие друзья. Давние. Мы женаты уже двенадцать лет, нас многое связывает, мы через многое прошли… – Вадим говорил быстро, неотрывно глядя на Полину, удерживал ее, загораживая собой дорогу, когда она пыталась уйти, чтобы не слушать его.

– Ой, я сейчас зарыдаю! Расскажи мне подробненько обо всех ваших бедах! Ты вообще понимаешь, что сейчас говоришь? У тебя счастливый брак с чудесной женщиной-товарищем, подругой, но тебе еще молоденькую любовницу завести прикипело! На двух стульчиках посидеть захотелось?! Вадим, ты сломал мне жизнь! Мне только девятнадцать, а я уже мать-одиночка с двойняшками, – Полина и злилась, и язвила, и была безумно напугана, ощущая себя брошенной и преданной.

– Почему одиночка? Я же с тобой…

– Со мной?! Ты – чужой муж!.. Ты меня спросил, согласна я тебя с какой-то теткой делить?!

И вдруг сорвалась, заплакала, схватила Вадима за руки и закричала:

– Вадюша, миленький, я тебе верной женой буду! Я тебя больше жизни люблю! Разведись с ней, мы с тобой созданы друг для друга… Я стану хорошей мамой и нашим, и тем твоим детям…

Вадим прижал ее к себе.

– Ты моя любимая, ты – единственная. Нет у меня других детей, кроме наших…

Полина на мгновение застыла, потом вырвалась из объятий Вадима и, отпрыгнув в сторону, как дикая кошка, в ярости заорала на него:

– То есть ты сделал из меня суррогатную мамашу?! Твоя старая дура родить не может, так ты малолетку-простушку обрюхатил! Думаешь, все получилось, все класс?! А вот нет, я детей тебе не отдам!

Потом, словно опомнившись, опять повисла у него на шее, рыдая.

– Вадечка, любименький, родной, никто мне не нужен, только ты, слышишь, только ты! Брось ее, будь только со мной, я без тебя не смогу…

Все потемнело вокруг, утонуло в сизой пелене, потом стало черным, с багровыми проблесками и, наконец, исчезло вовсе.

Болела Полина долго и тяжело. Месяц она пролежала в больнице, потом ее перевезли домой, но постельный режим не отменили. Да она и сама не хотела вставать, почти ничего не ела. Мир вокруг нее провалился в какую-то черную бездну, и только бесконечное одиночество охватывало ее со всех сторон, накрывая своей тяжестью, как старое ватное одеяло. Иногда было просто нечем дышать. Сердце бешено колотилось где-то в горле, судорога пронзала все тело, и рыдания, складывая ее пополам, вырывались из груди с диким воплем и подвыванием. Сиделка, постоянно находившаяся рядом, подбегала к ней, затем появлялась медсестра. Полине делали укол, и она, постепенно успокаиваясь, засыпала с непреходящим чувством отчаяния. Время шло, год неуклонно катился к Рождеству.

– «У кошки боли, у собачки боли, а у лапулечки моей – заживи», – сказала мама, приоткрывая дверь в комнату, где лежала Полина.

Мама была рядом, но при этом сидела где-то высоко на облаке и смотрела сверху вниз.

– Мамочка, я совсем одна. Я потерялась. Мне страшно. Здесь темно и холодно. Можно мне к тебе? Я на облаке никогда еще не каталась, – сказала Полина жалобно, почувствовав себя маленькой девочкой.

– Об этом не может быть и речи. У тебя – дети, ты разве забыла? – строго сказала мама.

– Да они уже выросли, они большие. Я им не нужна. Я к тебе хочу, – продолжала хныкать маленькая Полина.

– Глупости. Ты тоже большая, а без меня вот не можешь. У них есть, конечно, папа и мама, но ты им тоже нужна. Ты всем нужна. Без тебя многим плохо будет, – уговаривал тихий неземной голос.

– Хочу на облако…– поднывала капризная кроха.

– Нет, на облако нельзя. Вы вдвоем здесь не поместитесь. А свободных двухместных облаков сейчас пока нет,– задумчиво сказала мама.

Полина перестала плакать и моментально повзрослела.

Мама продолжала.

– Тебя я, конечно, могу куда-нибудь пристроить, но он без тебя пропадет. Он без тебя не сможет.

– Не сможет? – тихо удивилась Полина. – Мамочка, он женат, он меня не любит…

– Нет, лапулечка, он тебя очень любит. Вы с ним единое целое, продолжение друг друга, – ответила мама. – Как мы с папой.

И тут Полина увидела, что из-за маминого плеча ей улыбается папа. Веселый, счастливый, он энергично машет рукой и шлет воздушные поцелуи.

– Мамочка, так на вас хватило двухместного облака?! Вы счастливы? – спросила Полина.

– Да, мы заслужили быть вместе в вечности, – улыбнулась мама, поглядывая на папу. – Нам тоже было нелегко, но мы преодолели.

– Вы с папой любили друг друга всю жизнь. Почему нелегко? – удивилась Полина.

– Всю твою жизнь, лапулечка. Но до твоего рождения… Ты многого не знаешь, детка, – возразила мама.

Она немного помолчала, потом добавила:

– Ваша любовь… Она не такая, как наша; она абсолютно иная. Ты просто люби его и помни, что он любит тебя. Очень любит!

– Но если он любит, почему мне так тяжело? – горестно вздохнула Полина, опять превращаясь в маленькую девочку.

– Давай я тебя по головке поглажу, и тебе станет легче, – сказала мама, потянувшись к ней, и Полина почувствовала, как ее теплые ласковые пальцы касаются лба и скользят по заплетенным в косички волосам. Лицо мамы было совсем рядом, и Полина протянула ручку, чтобы дотронуться. Но оно, почему-то неожиданно расплывшись, превратилось в светлое, почти прозрачное пятно, и она, устало вздохнув, отвела взгляд в сторону.

За окном было светло, и сквозь плотные шторы пробивались яркие лучи солнца. Полина вдруг поняла, что кто-то действительно гладит ее по голове. Она быстро повернулась и с надеждой взглянула на сидевшую рядом с ней женщину. Невысокая, чуть полноватая, со светлыми вьющимися волосами и ласковыми, с близоруким прищуром глазами. У нее было добродушное улыбчивое лицо, почему-то казавшееся очень знакомым.

– Вы кто? – спросила Полина тихо. – Моя новая сиделка?

Женщина, продолжая водить ладонью по волосам, кивнула. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, потом женщина встала, отошла к столику у окна и вернулась к Полине, держа в руках красивый ярко-зеленый в нарядных, разноцветных цветочках, поильник.

– Паула, давай ты выпьешь немного бульона, – сказала она ласково.

– Вы говорите по-русски?– почему-то обрадовалась Полина. – И почти без акцента. Вы русская?

– Нет, но я училась в России. Недолго.

– А как вас зовут? – не понимая, зачем ей это надо знать, спросила Полина.

– Маргарет. Но близкие зовут меня Грета. Ты тоже можешь так меня называть. Если хочешь.

Разговаривая с Полиной, Грета умелыми сильными движениями посадила ее в постели, подложив под спину подушки, опять взяла в руки поильник и мягко, но настойчиво поднесла к ее губам.

– Ты должна отпить пару глоточков, детка.

Полине не хотелось есть, но ослушаться новую сиделку она почему-то не могла. Сон про маму стал для нее каким-то странным аллегорическим мостиком к этой женщине. Она заставила себя сделать несколько глотков и вдруг почувствовала вкус ароматной жидкости, приятным теплом согревшей ее горло.

– Грета, спасибо, очень вкусно. Я, пожалуй, еще выпью, – сказала она негромко и, неожиданно для самой себя, улыбнулась.

Сон ли про маму, знакомство ли с Гретой или лечение наконец дало результаты, но Полина с этого дня постепенно пошла на поправку. Она очень боялась встречи с Вадимом, но когда он осторожно вошел в комнату, на нее нахлынул такой восторг, что она спрыгнула с кровати, чтобы побежать к нему. Но силы почти сразу оставили ее и, сделав несколько шагов, она поняла что вот-вот упадет. Вадим подхватил ее и отнес обратно в постель. Полина задержала его руку в своих ладонях.

– Вадюша, я так скучала… – шептала она, целуя его пальцы. – Ты так долго не шел…

Он перехватил губами ее губы. Потом тихо ответил:

– Я боялся, что ты никогда не простишь и никогда не захочешь видеть меня. Родная, я виноват, я повел себя, как последний дурак … Сначала надо было решить проблему…

Полина, почти не слушая его, жадно всматривалась в любимые черты. Вадим очень изменился, похудел, осунулся, и она, проводя пальцами по его лицу, думала:

«Все будет хорошо. Мы тоже все преодолеем и заслужим вечность».

Он приходил теперь часто, подолгу сидел около нее, рассказывал всякие смешные истории про детей, показывал фотографии и малюсенькие видео. Дети на них почти всегда были вместе с Гретой.

– Ты ее няней нанял? – озабочено спросила Полина. – Тяжело ей, наверное. У меня часто бывает, с детьми занимается. Она уже в возрасте. Сколько ей лет?

– Сорок с небольшим, – рассеяно ответил Вадим.

– Правда? А выглядит значительно старше. Она хорошая. Я рада, что она няня у детей.

Полине захотелось спросить Вадима о его жене, но она вдруг почувствовала неожиданную усталость. Он тоже заметил, наклонился, поцеловал ее.

– Отдыхай, родная. Я загляну позже.

Полина слегка улыбнулась и закрыла глаза.

Из болезни она выходила медленно и трудно. Ее мысли все время скатывались к пугающей теме. Тяжелые размышления теснились в голове, постепенно оседая ревностью и подозрительностью в сердце. Она не хотела ни в чем винить Вадима, но неясность и недосказанность ситуации продолжали изводить ее. У нее не было ощущения, что Вадим разрывается на две семьи, но непонимание, почему он не хочет или не может завершить давно закончившиеся отношения, приводило ее в отчаяние.

Но как-то утром, сидя в постели и подставляя лицо пронзительным лучам заглянувшего в окно солнца, Полина неожиданно почувствовала почти осязаемую ясность в своем сердце. И в этот же миг в озаренном солнечным светом воздухе возникли разноцветные веселые блики. Они сияли, искрились, мягко покачиваясь и передвигаясь в пространстве, и вдруг проявились буквами, выстроившимися в одну длинную линию, почти полностью охватив периметр комнаты. И Полина прочитала сокровенные слова: « Он очень любит тебя. Вы – единое целое, продолжение друг друга…»

Словно гигантская глыба упала с ее души и растворилась без следа. Полина засмеялась, вытирая нечаянно хлынувшие слезы и прошептала:

– Люблю тебя.

Легкость и счастье не оставляли ее, продолжая заполнять сердце и мир вокруг. Силы очень медленно возвращались к ней. Полине уже хотелось беззаботно бегать по дому, возиться с детьми, но она была еще слаба, и тело не слушалось ее. Она старательно пила лекарства, выполняла рекомендованные комплексы упражнений и процедур, терпела болезненные уколы и, наконец, врач разрешил ей вставать с постели. Почти всегда рядом была Грета. Она неустанно следила за Полиной, оказываясь около нее по первому вздоху, и Полина с улыбкой говорила, что ее ни разу не пришлось звать вслух, достаточно было просто мысленно произнести имя. Грета улыбалась в ответ и ласково гладила ее по голове. Полина с удовольствием принимала искреннюю заботу и не переставала удивляться сложившемуся четкому ощущению, что она давно и хорошо знает Грету.

« Она совсем не похожа на маму и значительно старше меня. Вряд ли у нас когда-то были общие знакомые… Где я могла с ней встречаться?» – думала Полина, не один раз внимательно вглядываясь в лицо сиделки.

Зима, наконец, развернулась к своему финалу, и солнце постепенно входило в силу, пригревая все теплее. Полина уже вполне самостоятельно ходила по комнате, подолгу стояла у окна, наслаждаясь мягким весенним теплом и, в конце концов, ей позволено было выйти на улицу. Солнечный простор ошеломил ее: пронзительная синева высокого неба, птичье звонкое щебетание, несильный свежий ветер – все было удивительно и волшебно, словно Полина увидела это впервые. На протяжении недолгих прогулок Грета всегда была рядом, заботливо поддерживала под руку, помогала обходить нечаянные препятствия, сидела с Полиной на садовой уютной скамейке, рассказывая о забавных и смышленых малышах, предвкушая скорую Полинину встречу с ними. Но Полина стала замечать, что, чем лучше и увереннее она себя чувствует, тем реже около нее появляется Грета, и визиты эти становятся все мимолетнее и короче. Полине очень недоставало ее тихой спокойной компании, но она старательно уговаривала себя:

– Грета – няня у детей, а я уже большая девочка и в постоянном присмотре не нуждаюсь.

Она не могла понять, почему ее так не отпускает мистическая ассоциация образа этой женщины с привидевшейся во сне мамой, но она четко ощущала, что ей крайне не хватает общения с Гретой. А появление у детей другой няни окончательно встревожило ее.

– Вадюша, а почему Грета перестала ко мне приходить? – расстроенно спросила она у Вадима.

Он слегка замялся, внимательно посмотрев на нее, потом с улыбкой ответил:

– Это хороший знак. Она работает сиделкой у тяжелобольных, а врачи говорят, что ты потихоньку выздоравливаешь.

– Ладно, со мной понятно, но разве она не няня у наших детей? – удивилась Полина. – Я видела, что с ними теперь гуляет другая женщина.

– Грете необходимо было уехать… – уклончиво ответил Вадим.

– Верни ее! – категорично потребовала Полина. – Мне кажется, что лучшей няни мы не найдем. Не знаю почему, но у меня такое доверие к ней…

Вадим пристально посмотрел на Полину, словно хотел что-то сказать, но, передумав, произнес:

– Хорошо, я попробую…

Через несколько дней Грета опять появилась в доме и на предложение Полины пожить у них, хотя бы временно, подумав, неуверенно согласилась.

Ко дню рождения детей Полина поправилась окончательно. Ей хотелось устроить роскошный праздник с гостями и фейерверками, но с соседями она еще близко не сошлась и языка толком не знала, только общие фразы, которыми с ней перекидывались Вадим и Грета.

– Год – это, конечно, юбилей, но он больше значим для родителей, чем для малышей, – успокаивала она себя.

И все-таки в знаменательную дату Вадим посадил всех в машину и отвез в Мюнхен, в уютное домашнее кафе, где было шумно, весело и вкусно. На обратном пути Полина с детьми спала на заднем сиденье, и Вадим, поглядывая на них в зеркало, улыбался и думал: « Праздник удался, все дети довольны, наигрались и спят».

Время шло. Когда Вадим был дома, оно пролетало для Полины незаметно, ярко, радостно. Но оставаясь наедине с собой, она начинала почти физически страдать от одиночества. После того жуткого дня они с Вадимом больше не касались темы его брака. И Полина, в конце концов, решив для себя, что пусть все будет, как будет, все-таки жила надеждой, что однажды он объяснит, расскажет и разрубит этот «гордиев узел» неопределенности.

Но постепенно все менялось. Полина стала больше заниматься детьми. Они росли, становились неугомонными, и она шумно и радостно носилась с ними по всему дому, играла в футбол на лужайке, строила палатки из покрывал и накидок, пряталась и негромким «ку-ку» подсказывала, где себя искать. Дети озабоченно заглядывали в разные потайные места, а потом, отыскав, с криком и визгом гонялись за ней, стараясь поймать и обнять. Полина учила их говорить по-русски и вместе с ними учила немецкий. Она очень любила рисовать и, вычерчивая в альбомах контуры домов, деревьев, животных, потом вместе с зачарованными ее умением детьми раскрашивала все это яркими красками. Дети завороженно следили за карандашом в ее руке и с недоумением старались понять, как на только что пустом чистом листе вдруг появлялся слон и хоботом дотягивался до ветки бананов, растущих на высокой пальме. И потом вместе с Полиной макали пальчики в нужную краску и аккуратными точечками делали пальму зеленой, бананы желтыми, а слона – празднично разноцветным. Наскоро вытирая испачканные ручки, они с восторгом бежали показывать свои нарядные рисунки Грете и приехавшему домой Вадиму. Он сажал их к себе на колени, целовал в макушки и уверенным голосом говорил, что никогда ничего более красивого не видел.

Но иногда, Полина ловила себя на мысли, что дети с удовольствием играют с ней, озорничают, но если падают, то с синяками и ссадинами, рыдая, они бегут к взрослой и надежной Грете.

« Удивительно, что у меня даже нет ревности к ней. Она умеет, знает, как нужно правильно о них заботиться. Что для них хорошо, а что нельзя. Из нас двоих, пожалуй, она больше мама. А я что-то среднее между старшей сестрой и Мэри Поппинс», – размышляла она. – «Везет мне на терпеливых и надежных женщин».

Полина вспоминала маму и свои шумные подростковые выкрутасы, когда в пятнадцать лет вдруг заявила, что станет готом, бросит школу и уйдет из дома. Перед глазами всплывало побелевшее мамино лицо и виделись сдержанные долгие беседы, которые, в конечном счете, сводились к тому, что можно придерживаться какой-либо субкультуры, но необязательно при этом ломать себе жизнь.

Нечасто, в свободные дни, Вадим забирал Полину с детьми, и они уезжали на машине путешествовать по дальним окрестностями, и иногда, не успевая вернуться засветло, останавливались переночевать в небольших отелях. В одной из таких поездок Полина впервые попробовала сесть за руль. Вадим, похвалив ее за старание и азарт, настоял, чтобы она пошла на курсы вождения и получила права. На следующий день после окончания обучения перед домом ее ждал новенький автомобиль. Расцеловав Вадима, она с восторгом уселась за руль и, поездив некоторое время самостоятельно, без сопровождения и пассажиров, окончательно почувствовала вкус к вождению и уверенность в собственных силах. Вскоре она уже выезжала с детьми навстречу Вадиму, когда он возвращался домой или мчалась в аэропорт, чтобы забрать его из очередной деловой поездки. Дети восторженно встречали любимого папочку, повисая у него на руках, а Полина, целуя, шептала ему на ухо: – Люблю тебя.

Грета, иногда, сетовала, что Полина слишком балует детей и потакает им. Сама она всегда была спокойна, рассудительна и крайне терпелива к детским шалостям. Если дети баловались чрезмерно, она, улыбаясь, тихим голосом добивалась от них послушания и достойного поведения. Дети любили ее, слушались, и порой шумным играм с Полиной они предпочитали домашние спокойные посиделки с Гретой на мягком диване, за чтением волшебных сказок.