Белая весна

Рессоры!

Окна, забранные толстым стеклом и открывающиеся движением пальца, висячие лампы, место для багажа под сиденьем, для обуви… даже мини-бар есть. И не пустой.

Бутылки Яна выкидывать не стала.

Роскошь!

В чистом и откровенно вульгарном виде. Соболиный мех сюда отлично вписался, кстати.

Яна фыркнула. И подумала, что все получается забавно. Как-никак она имеет право на подобную роскошь. Она здесь и сейчас…

А кто – она?

Руки сами собой укладывали багаж, а Яна вдруг задумалась. Бросила взгляд на перстень с черным камнем. А правда – кто?!

Ответ у нее был. Но – неприятный.

Петер Воронов перед смертью передал ей перстень… и наследство? Ох, похоже.

Но тогда она здесь и сейчас… императрица? М-да… но ведь вполне вероятно. Или это считается только после коронации?

Кажется, да. До коронации она наследница, после… а вот что собой представляет коронация?

Миропомазание, церемония на глазах у толпы, принятие регалий… Хелла, твои шуточки?!

Богиня!!!

Регалии Яна получила. Церемония в храме в глазах Хеллы никакого веса не имеет. А что – имеет? Яна порылась в памяти Анны и нашла ответ.

Фамильная часовня, в которой император проводил ночь после коронации. Всегда.

Один.

Аделина Шеллес-Альденская еще очень сердилась, что ей не удалось переломить упрямство Петера в этом вопросе. Надо было ее тоже взять с собой, а он был один… часовня?

Или храм Хеллы?

Что-то Яна подозревала подобное.

И что ей с этим делать?

Да ничего! До конца лета найти того, кто снимет эту ношу с ее плеч, и не думать о всяких глупостях!

Русина, Звенигород

Ох, нелегкая это работа – выполнять приказ идиота!

Классик не так сказал, конечно, но классик и не видел того, что сейчас творилось в Звенигороде.

Жом Пламенный решил воевать с символами прошлого царствования, а именно с Царь-колоколом и Царь-пушкой. Время как раз подходящее, праздники прошли, никому до символов и дела нет, надо работать. И начать ему восхотелось именно с колокола. Пушка помалкивала, а вот эта колокольная сволочь звонила, как будто его кто за язык тянул! Вот и надо его…

Что можно сделать с колоколом?

Снять и скинуть вниз. И лучше это сделать ночью, потому как утром…

Народ у нас тупой, народ может не понять, что это для его блага, народ может начать протестовать. Колокольня, святость и прочие глупости! Тьфу!

Потому Пламенный распорядился снимать колокол ночью. Это же должно быть несложно?

Правда же?

Чистая правда!

Все удалось овобожденцам! На колокольню залезли, до колокола добрались, ручки протянули, полезли… доски подломились. Шестеро сразу вниз загремели костями, четверых кое-как снять удалось. Без колокола, конечно.

Убрали трупы, закинули веревки, крючья, опять полезли…

Минус четыре веревки и еще четверо человек.

Пламенный только зубами заскрипел.

– Вы что – издеваетесь?! Не могли нормальные взять?!

Следующую партию веревок он проверил лично.

Опять закинули крючья, полезли…

Показалось Пламенному – или в вышине мелькнуло что-то белое? Сова? СОВА?!

Минус еще четверо людей. Потому как крючья повылетали из стен. Пламенный приказал принести их и лично принялся осматривать. Выругался в три этажа с чердачком, приказал прекратить работы и ушел. Куда?

Его дело… освобожденцам не до того было. Трупы надо было убирать…

* * *

– Пламенный, ты не о… полоумел? – нежно поинтересовался Тигр, к которому жом Пламенный ворвался ночью, наплевав и на время суток, и на приличия, и даже на охрану. Благо Комитет Освобождения сейчас весь квартировал в императорском дворце, в Звенигороде. Места хватало.

Поди задержи такого!

Глаза, что у бешеного таракана, изо рта только пены не хватает, и размахивает чем-то непонятным. Вроде как веревки какие-то…

Допился? Простите, перенапрягся, думая о судьбе Русины?

Жом Пламенный ответил восьмиэтажным.

– Ты знаешь, что это такое?!

– Веревки?

Изо рта Пламенного опять полились матерные выражения.

В адрес нехорошего колокола, нехорошей Хеллы, Русины, жизни, ночи…

Тигр послушал-послушал, да и опять лег. А чего? Ночь на дворе, колыбельную поют, а спать он и не под такое может! В опере засыпал пару раз! А уж какие там голоса!

Пламенный потянул с него одеяло.

– Руки убери и давай по существу, а то пристрелю, – рыкнул Тигр.

– Пристрелишь – сам все это… разгребать будешь!

– Авось и разгребу. Так все же?

Пламенный рыкнул не хуже самого Тигра и коротко обрисовал ситуацию с колоколом. Тигр послушал-послушал, да и поинтересовался:

– А чего ты туда полез-то?

Простите, не удержался.

Ответом ему был злобный мат, и Пламенный наконец успокоился. Присел на край кровати.

– Ты понимаешь, получается, богиня – не шутка.

– А ты сомневался?

– Обычно они в дела людей не вмешиваются.

– А колокол в твои дела и не вмешивался. Висел себе и висел. Ты к нему полез – ты и получил по заслугам.

– Я не рассчитывал на такое…

– Пламенный, а на что ты вообще рассчитываешь? Что удрать успеешь? В стране – бардак, и это мягко сказано. Страна разделена фактически на несколько частей, и мы контролируем только центр. На периферии возникают местные правительства, разные шайки и банды. Борхум облизывается со стороны, почему не лезет – сам не знаю. Зато Валежный ждать не будет, нападет.

Пламенный скрипнул зубами.

– Я надеюсь разбить Валежного.

– Допустим. А потом?

– Если мы это сделаем, считай, власть мы удержим. А банды потихоньку передавим за пару-тройку лет. Куда они денутся? Часть еще к нам на службу придет, кто поумнее, так друг друга и перережут.

– А крестьяне? Им сеять-жать надо, а не бандитов гонять.

– Перетерпят! Мы и за их свободу…

– Хватит нести мне эту ахинею, я в нее отродясь не верил, – огрызнулся Тигр. – Жене ее рассказывай, может, даст?

– Ты…

– Пламенный, давай конкретнее. То, что ты рот на всю страну раззявил…

– Ну, всю не получится. Что-то придется упустить, но со временем мы эти окраины опять к себе подтянем. Тут и голод пригодится.

Тигр только вздохнул.

Безнадежен.

Сидящий перед ним человек был попросту безнадежен. И сейчас можно было легко сформулировать разницу между ними. Пламенный любил власть, тянулся к ней, болел ею, словно наркотиком.

Для Тигра она была только средством сделать лучше. Как лопата: если ты видишь, что кто-то не умеет копать, забери, да и сделай сам. Авось быстрее получится!

– Пламенный, я это понял. А теперь ответь – на кой тебе колокол? Ты бы еще с монетами повоевал, на них же императорский профиль!

– Свою монету мы тоже чеканить начнем, даже не сомневайся. Дай время…

– А колокол оставь в покое.

– А символика?

– Там лестницы сломались? Вот и не лезь туда.

– Может, взорвать эту колокольню к Хелле?

Тигр качнул головой:

– Я тебя не поддержу.

– Почему?

– Специалистов не хватает. Сам понимаешь, эта башня в центре Кремля торчит, как больной зуб. А мы все вокруг нее ютимся. Что не так – и рухнет она на какое из зданий? Тебе оно надо, тут все чинить? Учти, это Кремль, надежный, более-менее защищенный, здесь можно задержать врага, можно уйти, можно… да многое можно! А ты хочешь все испохабить?

– А пушка?

– Примерно то же самое. Если получится вручную убрать – хорошо. А взрывать не советую, потом не разгребем. И переезжать не хотелось бы, здесь-то мы все помещаемся, а как там?

Как – там, Пламенный себе не представлял. И о своей безопасности думал.

– Ты бы лучше наследника искал, – добавил Тигр.

– Наследницу.

– Че-го?

– А вот того. Я с Гаврюшей разговаривал. Петер мог передать трон только человеку, который по крови Воронов. Понимаешь? Даже жене – не мог! Только…

– Дочери?!

– Да. Одно условие – общая кровь. Второе – жертва. Третье – какое-то посвящение богине… коронация только для народа.

– Ты мне хочешь сказать, что у нас по стране болтается неучтенная императрица?!

– Не хочу. Но вынужден.

Тигр открыл рот.

Закрыл.

И внезапно, совершенно иррационально, подумал о Яне. А ведь она могла бы… могла…

Видимо, эта мысль так его шарахнула, что он и ляпнул, о чем подумал:

– Пламенный, у нас есть портреты императорской семьи? Чтоб из последних и не газетные? Узнаваемые?

– Найти можно. А что?

– Давай найдем, а уж потом…

Пламенный задумался. Нерастраченная энергия требовала выхода, почему бы и не такого? На колокольню он точно не полезет, хватит с него!

– Одевайся. Я через пять минут вернусь. Кажется, было то, что нам надо!

И вылетел за дверь.

* * *

Тигр медленно натянул кальсоны, штаны… да, спал он голым! И что? Он с собой в кровать никого не приглашал, сами явились, сами и огребете! Потому как штаны он не надевал, а вот револьвер под подушку клал. Два.

И кинжал на всякий случай.

Яна…

Слов не было.

Ничего не было. Только женская фигурка, которая спускается со сцены и идет к нему в облаке музыки. Идет, словно богиня.

Или – императрица.

Законная, коронованная… и ведь было у нее, кажется, какое-то кольцо. Но кто ж на бабские цацки смотрит? А стоило бы…

У Яны уши проколоты, это он точно помнил, но серьги она не носила. Ему нравилось прикусывать мочку нежного ушка, и девушка от этого вспыхивала, словно порох, в определенные моменты, но…

Но!

Кольцо было на ней всегда. Кажется, он даже как-то раз пошутил насчет брака, а Яна ответила, что это подарок близкого человека.

Но если примерять дальше?

Характер Яны, ее уверенность в себе, ее привычка командовать, ее манеры, ее…

А ее обращение с оружием?

Вы хотите сказать, что великих княжон учили убивать?

Не стрелять по мишеням или тарелочкам, не позировать на охоте, не загонять одну лисицу целым стадом, а именно убивать?

Жестоко, хладнокровно, совершенно спокойно и рассудочно… вы мне хотите сказать, что Петер мог научить дочерей – этому?! Да он сам ничего сделать не мог! Будь у него хоть половина таких способностей, Тигр бы в Русину и носа не казал. Оторвали бы. С головой. И шкуру на полоски распустили.

Но тогда – кто?!

Тигр осознал, что о жизни императорской семьи, о ее внутренней части он как-то не осведомлен. Внешне-то оно все просто и понятно.

Вот император, дурак и кровопийца. Его жена – иностранка и гадина, его дочери – рохли и мямли.

Или – не мямли? Назвать таким словом Яну, это как слона – летающим. Непредставимо!

Но откуда, откуда у них такие способности?!

Тигр вспомнил Яну и покачал головой.

Нереально. Если бы хоть две дочери Петера такое умели…

И?!

Если сам Петер их останавливал? А то ведь так и вышло… две дочери императора уцелели. Перебили всех людей Тигра, включая брата, и ушли. Могла Яна добраться до Ирольска?

Без сомнений!

А почему она тогда его не только не убила – наоборот? Очень даже… гхм!

Он бы убил. А она? Или он просто такое впечатление произвел, что его решили в живых оставить? Лестно, конечно, но… точно, произвел?

Тигр окончательно запутался в своих умопостроениях и возвращение Пламенного встретил почти с восторгом. А вот принесенную людьми здоровущую раму – без восторга. Пыли на ней было – половина веса! На них, кстати, тоже. И все это в его комнаты? ГАДЫ!

– АПЧХИ!!! А-А-А-А-АПЧХИ!!! Что это такое?!

– Парадный императорский портрет. Год назад делали, императрица пожелала. Как раз все они…

– Ишь ты, как еще уцелел-то…

– А вот так. Не понравился чего-то бабе, вот и сослала в запасники со старым хламом. А мы там и не копались, считай. Так, зашли да вышли.

Полотно было здоровущим. Два на два, даже больше…

И пыльным.

И донельзя грязным.

И…

Когда Тигр лично протер его простыней, с раскрашенного холста на него глянули карие глаза самой удивительной на свете женщины.

– Яна…

Художник оказался талантлив до невероятности. И понятно, почему Аделина этот портрет возненавидела. Каким-то образом он отразил самую суть людей на холсте. Петер выглядел не мудрым и справедливым правителем, а тряпкой под каблучком супруги. Аделина – жестокой стервой. Младшая дочь – запуганным олененком, еще одна – будущей стервой, почище мамаши…

Яна…

Какой была Яна?

Тигр мог дать ответ.

Загадочной. Словно она знала некую тайну и не собиралась ее рассказывать. Диванная подушка с кирпичом внутри, об такое голову разобьешь, не глядя!

Яна, Яна…

– И где ты с ней сталкивался?

Голос Пламенного разорвал идиллию. А Тигр пока еще не придумал, что врать. И решил сказать правду.

– В Ирольске. Она сочинила гимн Освобождения, доехала со мной до Звенигорода, по дороге на нас напали, так она перестреляла половину нападающих, а потом затащила меня в постель.

– Великая княжна.

– Да. И ушла не прощаясь.

– В Звенигороде.

– Да.

Куда Пламенный послал всех драных полосатых кошек, уточнять не стоило. Но там им было бы темно, тесно и неудобно.

Глава 2. Травы ли, ветром склоненные…
То струилось ли море колоса?
Или женские вились волосы?

Яна, Синедольск

Хозяин трактира «Ржаной хлеб» не солгал Яне. Ни в чем.

Матвей прожил долгую и не всегда спокойную жизнь, повидал разного и был неглуп. А потому и Яну распознал достаточно быстро. Да она и не скрывалась.

Жама?

Не смешите мои тапочки! Порвутся поперек! Тора и только тора. Да еще с тех высот, на которые просто так не попадешь. Видно же!

Как она говорит, ходит, держится…

Особенно последнее. Торы всякие бывают, но эта… изначальная. Иначе и не скажешь. Из тех времен, когда титулы огнем и мечом брались, когда с кровью даровались, когда каждый год близких хоронить приходилось, чтобы родную землю сберечь…

А еще ей приходилось убивать.

И через труп она перешагнет спокойно. Даже не оглянется, когда дальше пойдет. Подумаешь, трупом больше, трупом меньше. Без нужды она убивать не станет, но при нужде – не задумается.

Кто поглупее, мог бы и не сообразить, а вот Матвей все сразу увидел. Был у него один знакомый, вот у него такие же глаза были. Словно изнутри вымороженные. И – огненные. Как это сочеталось? А вы представьте себе обледенелый вулкан. Спящий пока еще, но когда проснется и взорвется – мало никому не покажется! Этой женщине приходилось убивать и придется убивать еще не раз. У нее есть цель, и она ни перед чем не остановится, чтобы ее достичь.

Вставать на пути у такой?

Чревато. Несварением желудка, не приспособлены люди переваривать свинец, насильственно введенный в организм.

А вот аккуратно подтолкнуть, воспользоваться, получить свою выгоду… чутье бывалого трактирщика подсказывало Матвею, что дело-то с торой иметь можно. И нужно.

Только не обманывай – и все будет. Если с ней по-честному, так и она по-хорошему.

Убить?

Убивать можно тех, с кого отдачи не будет. Обратки, если хотите. По чьим следам никто не придет. А такую убьешь, пожалуй… потом не будешь знать, откуда ждать удара.

Нет, рисковать Матвей не собирался. А вот за племяшку поквитаться, ну и свою выгоду поиметь – почему бы нет? Он был уверен, что тора расплатится по-честному.

А если и нет…

Дом он знает. За племянницу расплатится, а пошарить потом по-тихому… успеет. Хоть день, да его будет! Он в свою пользу найдет, что отжалеть…

Проблема в другом.

Яне он рассказал все, но вот когда она пойдет к Поганцу, тора не сказала. Объяснила, что обстановку разведать надо.

До конца месяца – и только.

Вот и жди, Матвейка, неизвестно чего, вот и дергайся от стука в окно… стука в окно?!

Трактирщик метнулся молнией, как был, в одном исподнем, и не сильно удивился, увидев через стекло серьезные глаза Яны. Только форточку дернул так, что жалобно стекло звякнуло. И рама, кажется, чуток треснула… починим! Бывает!

Женщина серьезно наблюдала за его действиями. Не улыбалась, не торопила. Стояла, смотрела. Совершенно обычная, и одета как обычно – штаны мужские, длинные, заправлены в сапоги. Куртка теплая. Шапка – простая, вязаная, и такие же вязаные шарф и перчатки. Ночью взглянешь, так с парнем перепутаешь. Все скромное, темное или коричневое, но добротное и удобное, стоит только увидеть, как тора двигается.

– Доброй ночи, жом Матвей.

– Доброй ночи, тора Яна.

– Вы не хотите ли прогуляться с девушкой… ну хоть в возке посидеть, пообниматься?

Тон был игривым. А вот глаза – серьезными. И рука под полой куртки… на рукояти пистолета? Вполне возможно.

Матвей поднял руки, показывая, что намерения у него самые мирные.

– Как скажете, тора, так и сделаем.

– Тогда выходите, поговорим.

Матвей кивнул и принялся одеваться. За себя он не боялся совершенно и оружие брать не собирался. Зачем? Смысла в этом нет. Никакого.

Хотела б тора его кинуть – просто уехала бы. С детьми. И с кого он что требовать станет?

Когда Матвей появился на пороге трактира, в овчинном полушубке, наброшенном поверх рубахи и штанов, Яна только головой покачала:

– Замерзнете.

– В возке?

– Ну… ладно, садитесь.

Возок был хорош! Императора в таком возить – не прогадаешь. Яна уселась напротив, вытащила за длинные лямки из-под сиденья тяжеленный котуль^[4] и подвинула поближе к Матвею. Не рукой, ногой… и даже по этому движению было видно, какой там вес.

– Делим?

Матвей едва воздухом не подавился. Вот такого он точно не ожидал. Может, пачки денег с торского плеча, но не выложенной перед ним добычи. А что здесь вся Янина добыча, он даже не сомневался. Глупых трактирщиков не бывает. Прогорают быстро.

– Тора, вы уезжаете?

– Я уезжаю. Навсегда. Матвей, вы уж позаботьтесь, пожалуйста, о собаках. Они-то не виноваты, что хозяева сволочами оказались.

Жом Матвей подумал, что все торы того… с придурью. Ну да ладно, с него не убудет.

– Позабочусь.

Пристрелю, ежели что. Или отравлю.

– Вот вам мешок. Подойдет?

Яна протянула мужчине чуть ли не наволочку с подушки. Но жом Матвей не привередничал, особенно когда в нее горстями посыпались монеты. Полновесные, золотые, серебряные…

Сколько уж там получилось?

Много. И ассигнации, и какие-то бумаги, и украшения… вот тут он волевым мужским решением все отдал торе. Пусть ее будет. Он свое еще в доме возьмет… сейчас и пойдет, вот!

Ему уж столько отвалилось, что грех жаловаться. Притом что он палец о палец не ударил, ногу не поднял. А слова… а что – слова? Мало ли кто и что насплетничает?

Наконец раздел имущества был закончен.

– Тора, вам с собой ничего не дать в дорогу?

– Спасибо, жом Матвей. Я уже запаслась. Берегите себя, близких берегите, деньги не показывайте. Продукты прячьте подальше… страшные времена идут.

Жом Матвей в этом и не сомневался.

Распрощались они вполне дружески, Яна его даже в щеку поцеловала, на удачу. И возок уехал, управляемый не слишком умелой рукой. Ну да кони смирные, умные, оно видно. Не вывернут в канаву, вон, идут, как по ниточке. Чуют, что кучер не слишком умелый, но не вольничают, не красуются. Работают.

Жом Матвей, кряхтя, потащил куль в дом. А там и в подвал, в потайную ухоронку. И одеваться принялся уже как следует – пойдет посмотрит, что там в доме у Поганца. Сам пойдет, вот сани возьмет… А еще – оружие. И огнестрел, и нож хороший… это к торе он выскочил как был, а туда – только с оружием. И на санях, обязательно! Все перетащит, что сможет! И еще вернется!

Ежели страшные времена идут, так никакой припас лишним не окажется.

Жом вышел на улицу, осенил себя знамением и быстро пошел в нужном направлении.

И показалось ему, что ли?

Словно женский смех раздался издали. Холодный такой, чистый, звонкий, как ледышки падают с большой высоты… а по шее мороз пробежал.

Жуть – жуткая!

Но не отступать же? И жом Матвей решительно зашагал, куда надобно…

* * *

Яна была счастлива.

Пусть пока еще плохо она управляла экипажем. Пусть побаивалась, что лошади понесут и вывернут в канаву.

Пусть пока у нее были определенные сложности. Все же вожжи даже держатся определенным образом, управление двумя лошадьми чем-то сродни игре на пианино, и сила пальцев там требуется, и умение, и ловкость, чего у Яны практически не было.

Но когда она подкатила к крыльцу, когда Топыч, Гошка, Мишка и Машка кинулись, пища от восторга, загружаться в возок и потащили заранее собранные вещи, на нее такая волна счастья накатила! Ей-ей, словно в возок розовых пони запрягли и они одновременно нагадили радугой!

Наконец-то они покидают Синедольск!

А что ей придется сложно… ну так и что же? Она уже один раз умерла, потому жалеть себя не стоит.

Где-то недоест, где-то недоспит, но Гошку она больше не подведет.

Яна оглядела детей, которые поудобнее устраивались в возке и собирались досыпать, улыбнулась – и тронулась с места.

И кони полетели.

Прочь из города, по тракту, в вихре поземки…

Хорошо, что никто их не видел. Не то почудилось бы…

Да не бывает такого, правда же?! Не бывает!

Чтобы за каретой летели белые призрачные волки, а над ней парила громадная полярная сова? Чушь это! Не бывает такого!

Волки б коней напугали до истерики, а сове тут и подавно делать нечего! Чушь и блажь!

Яна их тоже не видела. Но чудилось ей иногда… нечто белое, потустороннее.

Хелла?

А кто ж еще?

А и ладно! Спасибо тебе, богиня! Ты мне шанс дала, а дальше я и сама постараюсь ушами его не прохлопать!

Спасибо тебе, Хелла…

* * *

Яна пытать и убивать женщину побрезговала. А вот жом Матвей, после того как увидел комнатку в подвале, – нет. В тот же подвал и тело оттащил.

Его Сонюшка тут упокоилась, вот и этой стерве поделом!

Говорят, чтобы человек упокоился с миром, его могилу надо кровью врага полить. Вот… так оно и получится. Ежели по правде-то делать! По совести!

Покойтесь с миром, бедолажные…

И расспросил, и душу отвел, и…

Лишний раз он убедился, что Яна – тора высокородная! Это ж надо! Тайник в доме – пропустила! В подвале – еще два! И тоже пропустила!

Ну да ладно, он все выгреб в свою пользу. И решил, что коли тора завернет в Синедольск, он ей честь по чести половину отдаст. Ежели не придется потратить…

Коли времена наступают страшные, так и никто не угадает, на что тратить придется.

А ежели не придется им свидеться, так жом Матвей честь по чести сделает. Десятерых сирот вырастит, вот как Всевышний видит! Так и сочтутся… и казалось трактирщику, что тора Яна это бы одобрила. Еще и благословила.

А забегая вперед… так и не пришлось им увидеться. И в Синедольск Яна не возвращалась.

Слово свое трактирщик сдержал и сирот таки вырастил. Пятерых мальчиков и пятерых девочек. Подобрал, к делу пристроил, в люди вывел… жениться так и не женился, бобылем докуковал, но детей у него было десятеро, внуков штук под пятьдесят, и рыдали о нем, когда срок пришел, вполне искренне. И в молитвах поминали – тоже, и фамилию его носили с гордостью.

Все не зря было.

Не пропали кровавые деньги, удалось Матвею их отмыть. Он с того особняка за два дня столько вывез… муравьи бы от зависти плакали, когда б могли!

И собак тоже забрал. Так и прижились, и все смутное время двор охраняли и потом еще потомство дали… хорошие кобели. Умные, породистые. За щенками от них в очередь становились.

Единственное, о чем жом Матвей жалел до конца дней своих, – что тору Яну не повидал. Но молился за нее исправно, и коптилочки в храме ставил, и нескольких внучек Янами назвали, а там и правнучек… а что там за тора была?

Откуда взялась?

Кто ж ответит… смутное это было время, страшное, темное. И заначка, вытащенная Матвеем из закромов негодяя, помогла и ему прожить, и родным его, и сиротам, и на соседей осталось, помочь по-человечески…

А уж правильно оно, грешно ли…

Нет ответа. Тут судья – память человеческая, а в ней жома Матвея не один десяток человек поминал добрым словом.

Свободные герцогства

На работу как на праздник? Бросьте, такого не бывает!

Бывает. Ида не шла – почти танцевала по улице. Легкая, светлая, даже себе она казалась наполненной каким-то удивительным сиянием. И глаза улыбались, и губы словно ожидали поцелуя… так легко было на душе!

Ах, как легко все в жизни, когда ты молода, красива, когда ты… влюблена?

Да.

В Станислава?

И снова – да, да, ДА!!!

Ида была счастлива настолько, что даже Полкан это понимал. И радовался вместе с хозяйкой, словно щенок. То кувыркался, то прыгал, то просился играть…

И все в Иде соответствовало ее настроению. И светлое платье, и белоснежный плащ, которого никакая грязь не касалась, и капор, отороченный белым мехом, и даже беленькая пушистая муфточка, на которую время от времени покушался Полкан… Казалось, она летит над землей, над грязью, даже не касаясь мостовой подошвами. И она летела…

Вот и больница.

Разве важно, что Стас пока еще не признался ей в любви? Разве важно, что пока они таятся друг от друга? Пока еще не сказано ни единого слова, но как выразительны бывают взгляды! Жесты!

Случайное соприкосновение рук, случайный взгляд – или НЕ случайный?

Ида любила и понимала, что любима. А что пока ничего не сказано – разве это важно? В Герцогства медленными шагами приходила весна, и все в душе девушки откликалось, встречая ее.

Весна!

Любовь!!!

Ладно, пока еще не совсем весна, но считается, что после зимнего солнцеворота как раз на весну и поворачивает. А значит, почти, почти…

Позади остались праздники, которые не получилось как следует отметить. Это у обычных людей в солнцеворот гулянья, веселье, радость и смех. А у врачей?

Дежурства.

Причем каторжные, потому как везут покалеченных, везут много, везут пьяных…

А каково справляться с пьяным бугаем? Ох, тяжко было бы без Полкана… ты ж моя собачья радость! И просто – радость!

Ида улыбалась, входя в дверь отделения. А вот она сейчас потихоньку поговорит со Стасом, она специально пришла чуточку пораньше. Когда его дежурство почти закончилось и скоро ему уходить…

Но пять минут у них, наверное, будет?

Где тут комната для врачей? Ида потихоньку подошла, положила руку на ручку двери, и…

– Что ты нашел в этой соплячке?

– Не отвлекайся, работай…

В комнате был Стас.

Ее Стас.

Он облокотился на стол, и штаны у него были спущены, а перед ним на коленях стояла Леона. И судя по движениям…

Иду замутило. Впрочем, двое прелюбодеев стояли к ней боком, а потому девушку пока и не увидели.

Светловолосая головка ритмично двигалась, Стас запустил пальцы ей в волосы и застонал, а потом дернулся раз, второй…

Гадость!!!

Леона отвалилась от него, словно насосавшаяся пиявка, облизнулась…

– Правда, Стас! Почему ты терпишь эту соплячку? Выгони ее наконец!

– У нее есть деньги.

– И что?

– И мне не приходится выколачивать из начальства каждый медяк. Хотя до тебя ей далеко.

– А ты ее уже…

Ида медленно отступила на шаг.

Потом еще и еще… щеки горели, словно ошпаренные, ноги и руки мигом заледенели, а что в душе творилось… разбегитесь, да и с размаха в помойку. Понравится? Вот и Ида себя так чувствовала. Не просто обманутой, нет. Испачканной намертво. А что тут не понять? Все понятно… и это у них не в первый раз, и кто тут соплячка – тоже ясно, а любовь…

Любовь?!

Да о какой любви тут может идти речь?! Смешно даже… разве что к деньгам… мог оценить. Ида молчала и не хвасталась, но Стас видел, что о деньгах она не думает. И верно, то одного в отделении не хватало, то второго, Ида докупала, думала, для больных, а он…

Гнида!!!

Другого слова у девушки не было. Она медленно, контролируя каждый свой шаг, прошла через отделение обратно, толкнула дверь…

Куда теперь?

Экипажа у нее нет. А пешком… сейчас она не дойдет. Не в этом состоянии. Слишком ей сейчас плохо. Слишком больно!

Под руку сунулся холодный мокрый нос. Умный Полкан оценил состояние своей хозяйки и подтолкнул ее. Совсем чуть-чуть…

Ида сделала шаг, второй – и оказалась в кладовке со швабрами и тряпками уборщицы. Что ж, это кстати, здесь все равно никого не будет еще пару часов. И можно…

Ида сунула кулак в рот, чтобы не завыть на всю лечебницу, но сползти на пол и свернуться в компактный комочек просто не успела. Ее подхватили чьи-то сильные руки.

– Простите, тора…

* * *

Жом Ураган в кладовке оказался по самой прозаической причине.

Курить хотелось…

Смешно? Да вы хоть представляете, как это?! Когда все тело скручивает без табака! До судорог, до недостойной отвратительной истерики, которую совершенно нельзя закатывать, но курить ХОЧЕТСЯ!!!

А вы пробовали курить в палате?

Попробуйте, посмотрим, что вам скажет медперсонал.

Вот побивание рыцаря Освобождения тряпкой как-то… жом Ураган даже слова такого подобрать не мог, но был уверен, что «тряпкой по харе» – это глубоко неправильно. Жаль, медперсонал в этом убедить не получалось, последняя сестра милосердия (где только оно находится, это милосердие?!) вообще ему клизму пообещала, если в палате хоть запах учует!

И Ураган был уверен – сделает.

А доползти до улицы на сломанной ноге? Да еще в самую ледяную погоду? Чтобы вторая нога прибавилась к первой? Нет, нереально…

Какие еще варианты? Остается только кое-как разведанная кладовка.

Там можно вытащить из кармана жуткой больничной пижамы портсигар (контрабанда), извлечь сигарету (смертный грех!!!) и наконец получить дозу любимого яда (да, ДА, ДА!!!). Не так уж много слабостей было у рыцаря Освобождения, но хороший табак в них входил.

Пусть две-три папиросы в день, не больше, но обязательно! И хорошие! Настоящие! Не эрзац, в котором только резаного лопуха не хватает, а табак из колоний, как и положено, маисовый лист вместо бумаги, даже фильтр есть. Редкость, но Урагану понравилась новинка^[5].

И тут…

Не успел он докурить, как в ЕГО личную кладовку вваливается какая-то девчонка… да Ураган чуть сигарету не проглотил с испуга! Э-э-э… от неожиданности. А так он совершенно не испугался, правда-правда.

– Ой…

Девушка дернулась в руках Урагана и затихла. Только всхлипывала еле слышно.

– Вы кто? – тихо спросил жом.

– Ида… А вы?

– Константин, – признался Ураган. По имени к нему уж сколько лет никто не обращался, все партийная кличка. Но в больницу по кличкам не принимают, разве что ты – пес Полкан.

– Ар-р-р-р-р-р-р…

– Ой, – непроизвольно вырвалось у рыцаря Освобождения. И неудивительно.

Вот теперь настала очередь жома Урагана нервничать.

Поймите правильно, сам по себе он собак не боялся, даже больших. Особенно больших.

Но не в темной кладовке. Не с девушкой. И кто там знает, что замкнет в голове у этой дворняги? Решит, что его хозяйку обижают, и…

Жома потянуло прикрыться. Резко. Лучше чем-нибудь металлическим. Непрокусываемым. Типа пояса верности для мужчин.

– Полкан, лежать. Все хорошо.

Голос девушки намекал на обратное, но Костя решил подождать немного с вопросами. Успеет он еще, разберется. А сейчас важнее успокоить и убедить в своей безобидности. М-да, слышал бы кто про безобидного и доброго Урагана. Жом Пламенный прослезился бы.

– Я могу вам чем-то помочь, тора?

Он наконец вспомнил и имя, и лицо, и голос…

Его личный ангел. Жаль только, что она так редко заходила в палаты. Как объяснила одна из медсестер, Ида – личная операционная медсестра самого доктора Рагальского! Вот лично ЕГО!

Так что облизнись, жом, и свободен! И если будешь распускать руки, тебе сломают вторую ногу.

Ураган не внял бы предупреждению, но нога, зараза, болела вовсе уж невыносимо. Даже сюда доползти и то было немалым подвигом. Вот потом, когда он придет в себя…

Зацепила?

Он даже самому себе боялся в этом признаться. И мысленно пилил себя.