Все может входить в действие, приведенное таким образом к единому средоточию, отколе исходят и к коему относятся все происшествия Драмы, все впечатления зрителя. Все, что трогает душу человека, все, что тревожит жизнь его, может содействовать драматической занимательности, коль скоро события самые разнообразные, будучи направлены к одной точке и нося на себе одну общую печать, будут появляться только как спутники главного события, увеличивая собою блеск его и силу. Ничто не покажется низким, мелким или незначащим, если главное положение становится от того живее, или главное ощущение сильнее. Горесть под-час усиливается зрелищем веселия, среди опасностей, шутка может воспламенить отвагу. Чуждо впечатлению только то, что его уничтожает; но все то, что с ним смешивается, питает его и усиливает. Лепетанье малолетнего Артура с Губертом раздирает душу, когда вообразишь, какое ужасное зверство Губерт готовится над ним исполнить. Умилительное зрелище представляет собою Леди Макдуф, когда с нежностию матери забавляется детским умом своего сына, между тем, как уже рвутся у дверей убийцы, пришедшие зарезать и сего сына, и других, и ее самое. Кто бы стал, без сих обстоятельств, брат участие в этой сцене материнского ребячества? Но, без этой сцены, сделался ли бы Макбет столь ненавистным, как бы должен быть за сие новое злодейство? В Гамлете, не только сцена могильщиков, по размышлениям, какие она внушает, связывается с общею мыслью пиесы, но, мы знаем, что они копают могилу Офелии в присутствии Гамлета: к Офелии будут относиться, когда ему о том скажут, все впечатления, порожденные в душе его видом сих отвратительных, жалких костей, и равнодушие, с каким люди смотрят на бренные останки того, что никогда было прекрасно или могущественно, почтенно или любимо. Ни одна подробность сих печальных приготовлений не теряется для ощущения, которое они возбуждают: бесчувственная грубость людей, обрекших себя на такое ремесло, их песни и шутки – все поражает нас; и формы и средства комические таким образом без усилия входят в Трагедию, которой впечатления тем сильнее бывают, когда видишь, что они готовы пасть на человека, уже постигнутого неведомо судьбою, о веселящагося в виду бедствия, о коем еще не знаешь.